отом  открыл иллюминаторы и посмотрел наружу.
    За  окнами  из  прозрачного материала висел непроглядный мрак, в котором
    горела  россыпь  ярких  точек  -  обычное  зрелище,  открывающееся перед
    космонавтами.  Я бил кулаками по двери, кричал, снова и снова нажимал на
    сигнал  тревоги,  хотя уже прекрасно понимал, что никто меня не услышит.
    И  действительно,  все мои призывы оставались без ответа. Тогда я открыл
    остальные  иллюминаторы  и,  осмотревшись, понял наконец ужасную правду.
    Случилось  непоправимое:  отсек каким-то образом отделился от космолета,
    и теперь я остался один в бесконечном пространстве.

    Как  произошла  эта  катастрофа,  я  так  и  не понял. Вероятно, пытаясь
    открыть  дверь,  я  включил какой-то механизм, который отделил мой отсек
    от  корабля.  Хвостовой  отсек,  да  и  многие  другие части космолета в
    случае  необходимости  всегда  можно было отделить от основного корпуса.
    Но  не  все  ли  равно, как это случилось? Я был теперь совершенно один,
    запертый  в  каком-то  подобии  тюремной  камеры  (я  читал  о тюрьмах в
    старых,  еще докосмических романах). И по чьей бы вине это ни произошло,
    надо  искать  какой-то путь к спасению! Однако после первой волны страха
    я  несколько  успокоился. "Ведь не случилось ничего страшного,- сказал я
    себе.-  Отделившийся  отсек  должен покорно следовать за космолетом, как
    крошечный  спутник.  Это известно даже детям еще со времен Жюля Верна...
    Значит,  для  беспокойства  нет никаких оснований". Я знал, что в каждом
    отсеке  имелся  по  меньшей  мере один скафандр для выхода в космическое
    пространство.  И действительно, я быстро нашел такой скафандр, надел его
    и через узкий герметический тамбур вышел наружу.

    Космолета не было.

    Я  возвратился  в отсек, стараясь не поддаваться панике. Итак, я остался
    один!..  И  вдруг невыносимое ощущение полного одиночества обрушилось на
    меня  всей  своей  страшной реальностью. Бесконечность не вызывает у нас
    никакой  тревоги,  когда  это абстракция, обозначенная значком "оо" . Но
    ведь  даже маршруты космолетов, даже путь света от галактики к галактике
    конечны.  А  как  может  чувствовать себя человек, обыкновенный человек,
    которого   слепой   случай   поставил  лицом  к  лицу  с  бесконечностью
    Вселенной?..  Мои  мысли  были  прикованы  к космолету, который теперь с
    чудовищной  скоростью  удалялся  от  меня.  А  я... я с той же скоростью
    удалялся   от   него,   словно   стремясь   побыстрее  скрыться  от  тех
    единственных  людей,  которые  еще  были сравнительно недалеко от меня в
    этом  мертвом  мире бескрайней пустоты. Я вспомнил, что хвостовой отсек,
    как  и  некоторые  другие  отсеки  космолета,  был  оборудован  ракетами
    обратного  действия,  так  что  он не просто отделился, он был запущен в
    направлении,  противоположном  курсу  космического корабля. И кто знает,
    когда заметят мое отсутствие?

    Да  и  что они смогут предпринять? Скафандр защищал меня от космического
    холода,  и  все же мне казалось, что я уже чувствую характерные симптомы
    замерзания,  когда  отчаяние  постепенно  угасает  вместе  с  сознанием.
    Нечеловеческим усилием воли я стряхнул гнетущее оцепенение.

    Хотя  я  был  осужден  на  гибель,  разум  и  инстинкт  заставляли  меня
    бороться,  искать  спасения.  Пока  я  еще  жив и защищен от беспощадной
    враждебности  космоса, я должен сопротивляться смерти, какой бы неравной
    ни  была схватка, в которую ввергнул меня случай. Но сколько я еще смогу
    выдержать  в  узком,  неуютном  помещении,  залитом  белым,  равнодушным
    светом?  Да  и стоит ли вообще бороться? Имеет ли мое сопротивление хоть
    какой-нибудь смысл?

    Я  стал машинально перебирать хранящиеся в отсеке запасы. Увы, среди них
    не   было   почти   ничего,  что  могло  бы  мне  пригодиться.  Человек,
    очутившийся  на  необитаемом  острове,  все-таки  видит  растительность,
    пусть  даже  скудную, он может собирать ракушки или ловить рыбу и уж, во
    всяком  случае, может вволю дышать воздухом, тем самым воздухом, который
    у  меня  скоро  кончится.  Правда,  я обнаружил несколько банок твердого
    кислорода,  предназначавшегося  для нашей больничной палаты, но для меня
    он  был  совершенно  бесполезен:  дышать  им можно было только с помощью
    аппарата,  а аппарат находился в амбулатории... Итак, у меня имелся лишь
    обычный  регенератор воздуха с весьма ограниченным запасом энергии. Пищи
    оказалось  и  того  меньше.  Но  хуже  всего  было отсутствие какой-либо
    радиоаппаратуры,  с  помощью  которой  я  мог бы связаться с космолетом.
    Каждое  новое  открытие причиняло мне острую, буквально физическую боль.
    Я  пытался собраться с мыслями, но они были одна безнадежнее другой, и в
    конце  концов  я  впал  в совершенное отчаяние. Чтобы ни о чем больше не
    думать, я проглотил две таблетки снотворного.

    Проснувшись,  я  машинально  посмотрел  на  часы,  но оказалось, что они
    стоят.  Я завел их, но какую пользу могли они принести здесь, в вечном и
    непроницаемом   мраке   космоса?!   Разве   для   меня   еще  продолжало
    существовать  время  в  обычном  смысле  слова?  А пространство? Обычные
    понятия  о  времени  и пространстве исчезли, слившись в единое чудовище,
    пожирающее мои последние минуты.

    Я  помнил,  что  вошел  в  хвостовой  отсек,  когда  космолет,  пролетев
    недалеко  от Юпитера, покидал нашу Солнечную систему. Но сколько часов -
    или  дней  -  протекло  с  тех  пор?  И куда я мчался на своем крошечном
    обломке ракеты?

    Как  ни  странно,  в  эти  минуты  отчаяния мне в голову приходили самые
    нелепые  мысли:  например,  я  вспоминал  старинную  историю о Робинзоне
    Крузо,  выброшенном  океаном на необитаемый остров... Я бы отдал все что
    угодно,   лишь  бы  ощутить  под  ногами  хоть  клочок  земли,  лишь  бы
    избавиться  от давящей бесконечности космоса. В течение многих веков имя
    Робинзона  Крузо  было  символом  победы человека над жестокими законами
    одиночества,  символом  торжествующей  воли к жизни. Но он-то был одинок
    на   земле,  среди  природы,  живой  и  дарующей  ему  жизнь.  Нет,  он,
    собственно,  вовсе  и  не  был  одинок:  он  просто  находился далеко от
    остальных   людей.   Мое   же   одиночество  было  абсолютным,  поистине
    космическим, полным отчуждением от всего человеческого.

    Чтобы  не  потерять  власти  над собой, я обязательно должен был принять
    какое-либо  решение - все равно какое, лишь бы что-нибудь делать. А ведь
    так   просто   избавиться   от   этого  кошмара:  открыть  тяжелые  люки
    герметического  тамбура  и  впустить в эту крохотную ракушку космический
    вакуум.  И  все...  Но  я  еще  был  жив,  и все мое существо мучительно
    жаждало спасенья.

    Я  вновь  принялся перебирать запасы, хранившиеся в отсеке. Отобрав все,
    что  могло  в  крайнем  случае  заменить  пищу,  я  принял  большую дозу
    тонизирующего  средства,  которым  мы обычно пользовались при операциях.
    Эта  доза  давала  мне  возможность в течение двух суток не заботиться о
    еде.  Затем  я  наткнулся  на  довольно  внушительный  запас  совершенно
    ненужных  мне  солнечных зеркал и большой набор красок. Вид его вызвал у
    меня горькую улыбку.

    В  те  времена  во  многих  космических  экспедициях  принимали  участие
    художники  -  любители  и профессионалы, нередко даже известные мастера.
    Тогда   только-только   начиналась   эпоха   космического  искусства,  и
    художники  были  готовы путешествовать целые месяцы и даже годы, лишь бы
    увидеть  собственными  глазами  пейзажи  Венеры и Меркурия или, временно
    поселившись  на  каком-нибудь  спутнике,  писать фантастические хороводы
    облаков  на  Юпитере.  Кстати,  одна  из  таких картин и заставила нас с
    Магдой  стать  врачами-космонавтами.  Мы  еще  не  решили,  кем быть, и,
    собственно   говоря,  даже  не  думали  о  подобной  возможности,  когда
    неожиданно  увидели  пейзаж  единственной  планеты Тау Кита - фиолетовое
    море,  берег, затененный огромными синими деревьями, и небо, по которому
    плыли  три  луны.  Эта  картина,  известная  на  всем  земном шаре, была
    написана   выдающимся  художником  и  производила  на  всех  потрясающее
    впечатление.  Она принесла нам образ иного, неведомого мира, который был
    так  похож  на  наш,  но  цвета  которого  обладали столь фантастической
    яркостью,  что  перед  ними  блекли все земные краски. Мы с Магдой тогда
    как раз получили дипломы врачей.

    -  Еще две недели поваляемся на пляже,- говорили мы друг другу,- а потом
    решим, чем заниматься.

    Нам  уже  предложили два места в полярном санатории в Антарктике, и было
    очень  приятно  мечтать,  как  мы  будем  жить  и работать среди ледяных
    торосов,  в  стеклянном,  залитом  искусственным  солнцем городе. Были и
    другие  предложения,  но, я думаю, в конце концов мы поехали бы туда, на
    полюс,  если  бы  случайно  не  зашли  на выставку современной живописи,
    открывшуюся  на  курорте,  где  мы проводили отпуск. Когда Магда увидела
    эту картину, она ахнула, а потом долго молчала.

    -   Мы   должны,   обязательно   должны  увидеть  все  это  собственными
    глазами!..- наконец прошептала она.

    В  эту  минуту  решилась  наша  дальнейшая судьба. Мы поступили на курсы
    специализации  для  врачей-космонавтов  и через год отправились в первое
    космическое  путешествие.  В  течение  земного  месяца мы кружили вокруг
    Меркурия,  стараясь  разгадать тайны его литосферы. Через год я вернулся
    на Землю глубоко разочарованным.

    До  первого  полета  я  думал,  что  любая  экспедиция  в  космос  - это
    настоящее  путешествие  в мир сказок, где мы ежедневно будем восхищаться
    неведомыми  чудесами,  легко, как пушинка, опускаться на другие планеты,
    обнаруживать   новые   миры   и   величественные   следы  иных  звездных
    цивилизаций,  а потом, вернувшись на Землю, изумлять человечество своими
    потрясающими   открытиями.  Эти  фантазии  заворожили  нас,  космическая
    романтика  овладела  нами  безраздельно,  и мы добровольно покорились ее
    деспотизму, сулящему так много неизведанного и прекрасного.

    Однако  первая  же  экспедиция развеяла эти мечты, показав нам трудную и
    скучную  действительность:  однообразные  дни  в космолете, одно и то же
    неизменное  расписание  дня,  а  главное - сплошная, вечная ночь вокруг.
    Зрелище  уплывающей  вдаль  Земли восхищает только в самом начале. Позже
    по   Земле   только  тоскуешь.  Хотя  вокруг  простирается  необъятность
    бесконечного  пространства, летишь словно по туннелю, окруженный со всех
    сторон  кромешной,  непроглядной  тьмой.  За  все  время  полета  мы  не
    совершили  ни  одной  посадки.  Да,  первая  же  экспедиция  значительно
    умерила  нашу  восторженность.  Я  уже был готов отказаться от должности
    врача-космонавта  и  остаться на Земле, но Магда даже слушать об этом не
    хотела.  Первая  неудача  только раззадорила ее- и именно потому, что не
    удалось пережить ничего необыкновенного.

    -  Мы обязаны продолжать, обязаны!- твердила она.- Я должна во что бы то
    ни стало увидеть Тау Кита!

    Копия   этой   картины  висела  в  нашей  каюте,  сверкая  всеми  своими
    необыкновенными  красками,  с  непреодолимой силой увлекая нас в глубины
    космоса.

    Наша  каюта!..  Я тупо уставился на тюбики с красками и вдруг в отчаянии
    стал топтать их ногами.

    Надеяться  на встречу с людьми можно повсюду, но только не в вечной ночи
    космоса.  Шансы  на  встречу  столь  ничтожно  малы, что практически она
    полностью  исключается.  Но  заведомо  понимая  всю нелепость надежды, я
    все-таки  заставлял  себя  думать  о спасении, и это немного успокаивало
    меня,  хотя  такое  успокоение  граничило с сумасшествием. Собственно, я
    даже не искал выхода, а просто пытался отогнать мысль о неизбежной гибели.

    Как  долго я сидел в мрачном отупении? Не знаю. В конце концов я решился
    на  осмысленное  действие,  единственно  возможное  в  моем положении. Я
    надел  скафандр  и  выбрался  наружу.  Лечу  ли я или неподвижно повис в
    безвоздушном  пространстве?  Вокруг  черная  пустота.  Я  - единственное
    живое  существо  во всей этой необъятности, слабый, беспомощный человек,
    превратившийся  в одинокую комету, потерянный для всех своих спутников и
    ожидающий  полного  исчезновения.  Где я нахожусь, над своим отсеком или
    под  ним?  Низ,  верх  -  эти  понятия исчезли. Единственным механизмом,
    который  все  еще  пытался  как-то  измерять время, была моя кровь - она
    судорожно пульсировала, словно крича: "Жив!"

    И  я  написал это большими буквами на боковых стенах отсека, использовав
    все  тюбики  с  белой краской. "Я жив!"- было начертано на одной стороне
    отсека.  "Я  жив!"-  кричали  буквы  на  другой. Последняя соломинка, за
    которую  я  еще мог цепляться. Призрачная и ничтожная надежда! Для моего
    спасения  требовалось,  чтобы  какой-нибудь космический корабль пролетел
    поблизости  (а  что  значит "по близости" в космосе?), чтобы у него были
    включены   прожекторы  (а  это  случалось  лишь  в  тех  случаях,  когда
    космонавты  специально что-то искали) и, наконец, чтобы в их лучи попала
    та  крохотная  песчинка,  в которой ютился я. Лишь в этом случае в немом
    равнодушии космоса раздался бы крик: "Я жив!"

    Несмотря  на  всю  неискушенность в математических расчетах, я прекрасно
    сознавал,  что  шансы на спасение равны нулю... Теперь оставалось только
    ждать.   Как  долго?  Возможно,  вечность.  А  что  мне  делать  в  моей
    затерянной  в  пространстве  тюремной  камере?  Хотя  время для меня уже
    остановилось,  я  все-таки  ощущал  его  в  нетерпеливом  биении  своего
    сердца.  Сперва  я  решил  регулярно  принимать  тонизирующие средства и
    просто  лежать,  думая  о  чем  попало.  Но в мыслях таилась смертельная
    опасность.  Все  они  были  населены  людьми  и  здесь,  в плену мертвой
    бесконечности,  становились  настоящей  пыткой.  Значит, необходимо было
    помешать  им.  Для  этого я располагал большим запасом снотворного и мог
    бы  себя  усыпить,  но  я боялся тех страшных минут пробуждения, которые
    вновь  и  вновь  будут  убеждать  меня  в  том, что не произошло никаких
    перемен,  боялся, что не смогу в такое мгновение побороть не только свои
    мысли,  но  и  подсознательные  стремления. Я уже ловил себя на том, что
    машинально  тянусь  к  рычагам,  чтобы  открыть  люки  и  раствориться в
    пустоте..,  Но  ведь  я  еще  мог  сопротивляться  и, значит, должен был
    бороться   до  конца!  Я  упрямо  надеялся,  что  какая-нибудь  перемена
    обязательно  произойдет  еще  до  того, как иссякнут мои последние силы.
    Мне оставалось только надеяться - и ждать.

    Значит,  главной задачей стало обезвредить своих непосредственных врагов
    -  собственные мысли и порывы. А для этого необходимо было погрузиться в
    сон  и  спать как можно дольше. Это было вполне осуществимо. Космические
    скафандры     снабжены     автономной     системой     жизнеобеспечения,
    терморегулятором  и  прибором  для регенерации кислорода. Я снова принял
    большую  дозу тонизирующего и надел скафандр. Регенерационное устройство
    работало  безотказно. А если даже оно испортится после того, как я усну,
    я  все  равно ничего не почувствую. Не торопясь, постепенно, точь-в-точь
    как  в  операционной  при  гипотермической  анестезии,  я начал понижать
    температуру  внутри  скафандра. Когда температура моего тела дошла до 35
    градусов,  перед моими глазами поплыл туман, принявший смутные очертания
    Магды...  Я  вытянул руки вдоль тела, оставив терморегулятор включенным.
    Я  знал,  что температура тела постепенно понизится до 5 градусов, затем
    понижение  прекратится  и  я  останусь лежать в скафандре, погруженный в
    глубокий  сон  без  сновидений.  Только  сердце будет биться, медленно и
    слабо,  поддерживая еще теплящуюся жизнь. Я сам себя усыпил и, возможно,
    навсегда.  Теперь  мое  положение  может  измениться, только если кто-то
    проникнет в этот склеп либо метеорное тело разобьет его вдребезги.

    Сперва   у  меня  появилось  такое  ощущение,  словно  пальцы  моих  ног
    погрузились  в  теплую  воду.  Затем  постепенно  чувствительность  кожи
    полностью  восстановилась,  и  тяжесть,  давившая  на  веки,  исчезла. Я
    осторожно открыл глаза.

    Я  лежал  в  большой  полутемной  комнате. Постель заливал нежно-голубой
    свет  зарождающегося  дня.  Сквозь  плававший  перед  глазами  туман мне
    улыбалась Магда.

    - Ты...- с трудом выдохнул я.

    Она  приложила  палец  к  губам  и  улыбнулась  так, как умела улыбаться
    только она одна.

    - Где я, Магда?

    -  Ты  со  мной.  Но  тебе  нужно  спать. Она наклонилась, мягко провела
    ладонью  по  моему  лбу,  а  затем  обрызгала из пульверизатора мое лицо
    наркотическим  раствором с хорошо знакомым мне хвойным запахом. Засыпая,
    я почему-то упорно думал об одном: где мой скафандр?

    Не  знаю, долго ли я еще спал, но проснулся уже со свежей головой. Магда
    все  еще сидела рядом и смотрела на меня. Лишь тогда я понял, что лежу в
    "белой  гостиной"  нашего  космолета.  Значит,  меня спасли? Или все это
    было просто галлюцинацией?

    -   Сейчас   тебе   уже   можно  сесть.  Она  погасила  свет  и  открыла
    иллюминаторы.  Снаружи  чуть колыхался, словно спокойно дыша, ярко-синий
    небосвод,  на  котором  сияли  три  огромные красные луны; Внизу тянулся
    пляж  и  море  с  лениво  переливающимися  фиолетовыми волнами. Высокие,
    синие деревья отбрасывали на пляж свои тени.

    - Морской берег на Тау Кита...

    -  Да, любимый... Видишь, картина нас не обманула. Только ее краски были
    бледнее, чем в действительности.

    Теперь,  записывая  по  просьбе  музея  первых  десятилетий  космических
    полетов  это  происшествие,  я  невольно  улыбаюсь.  Как  мог  я хоть на
    секунду  подумать,  что  друзья  бросят  меня в космосе и не сделают все
    возможное  и  невозможное  для  моего  спасения?  Почему  мне  взбрело в
    голову,  что Магда покорится космосу? Ведь она всегда добивалась того, к
    чему стремилась, и добралась даже до морского берега на Тау Кита.

    Правда,  я  был  из  рук  вон плохо подготовлен в области техники. После
    случая,  о котором я вам рассказал, было решено, что все участники любой
    экспедиции   независимо  от  их  основной  специальности  должны  твердо
    усвоить  принципы  конструирования и вождения звездных кораблей. Так что
    мой горький опыт имел и положительный результат...

    Тогда  меня  больше  всего ужаснула мысль, что космолет и этот проклятый
    отсек  стремительно  удаляются  друг  от  друга,  причем  отсек летит по
    никому  не  известной  траектории  и  разыскать его в необъятном космосе
    можно  только случайно. Если бы мне были известны, хотя бы поверхностно,
    принципы  движения  расходящихся  ракет, я бы знал, что подобная ракета,
    запущенная  с  космического корабля, имеет точно рассчитанную скорость и
    траекторию,  и,  следовательно,  космолет,  с  которого  она начала свой
    путь,  может  при  необходимости  легко  ее догнать. Нам известны орбиты
    сотен  и  тысяч  крохотных астероидов, и было бы просто нелепо запускать
    ракеты,  не  имея  возможности  следить за ними. Сегодня это знает любой
    школьник. Вот почему мне так смешно собственное невежество тех