нами.  Решетчатый  забор  тут же
ощетинился  полудюжиной  телеобъективов. Будь я Генри Клевинджером, я бы
заменил  решетчатую  ограду  сплошной, а сверху накрыл все крышей. Или -
еще лучше - зарылся бы в землю...

Не  успели  мы  остановиться, как из подъезда вышел Генри Клевинджер. Он
не  бежал,  но и не шел медленно. Он встречал сына после долгой разлуки.
Генри   Клевинджер  знал,  как  вести  себя.  Он,  наверное,  чувствовал
телекамеры кожей. Говорят же, что есть люди, которые чувствуют радиоволны.

-  Оскар,  - проникновенно сказал Генри Клевинджер и раскрыл объятия. На
секундочку  у меня екнуло сердце, но Оскар лицедействовал с уверенностью
профессионала.  Долгие  годы, в течение которых он играл роль слепка, не
прошли даром.

-  Отец,  -  пробормотал он, и голос его чуть дрогнул, - спасибо тебе за
все...

- Как ты себя чувствуешь?

- Как видишь отец, прекрасно...

Я  скромно  стоял  в  сторонке.  Экс-помон,  присутствующий  при встрече
лже-сына с чужим отцом.

-  Здравствуйте,  мистер  Дики,  -  наконец  мистер Клевинджер заметил и
меня. - Большое спасибо за все, что вы сделали для моего сына. Прошу вас...

Мы оказались в знакомой мне комнате.

-  Тонисок? - спросил хозяин, и я не мог сдержать улыбки. Мне показалось
даже, что я хихикнул.

Клевинджер  недоуменно посмотрел на меня. Он не привык, чтобы люди в его
присутствии хихикали.

-  Простите,  мистер  Клевинджер,  -  я не мог отказать себе в маленьком
удовольствии,  -  я  просто  вспомнил,  что  уже однажды вы угощали меня
тонисоком.

Теперь пришла очередь Клевинджера хихикнуть.

- Ну, мы уже с вами объяснялись по этому поводу. Маленькая неприятность...

Месяц  кошмаров  сурдокамеры,  добрый  доктор  Грейсон, ходячие запасные
части  Новы, Первый корпус, безумные глаза Изабеллы Джервоне, потерянный
Алгоритм, - действительно, маленькая неприятность.

Клевинджер  вопросительно  посмотрел на меня, показав бровями на Оскара.
Я кивнул на дверь.

- Оскар, я бы хотел поговорить с мистером Дики, - сказал Клевинджер.

Оскар   непонимаюше   посмотрел   на   меня.   У   меня   вспотел   лоб.
Отцы-программисты, откуда же ему знать, что нужно выйти?

- Выйди на пару минут из комнаты, - сказал я.

Оскар послушно вышел.

-  Прогресс  огромный,  - важно кивнул я и погладил себя по воображаемой
профессорской   бородке,  -  но  месяц-другой  ему  еще  нужно  избегать
эмоциональных стрессов. Доктор Грейсон. наверное, уже объяснил вам...

-  Да,  да.  Неожиданные  осложнения.  Я,  признаться,  ожидал  худшего.
Выглядит  Оскар  просто  великолепно.  Как  вы  думаете, когда он сможет
увидеться  с  матерью  и  сестрой?  Моя  жена  сейчас  гостит у дочери в
Элмсвиле...

- Трудно сказать, может быть, через месяц или даже раньше.

- Вы уверены, что Оскару лучше пока побыть с вами?

- Думаю, что да. Так же считает и доктор Грейсон.

-  Ну,  прекрасно.  Вот  чек,  который я вам приготовил, мистер Дики. Не
стесняйте себя в расходах...

Мне  показалось,  что  Клевинджер  даже  облегченно  вздохнул,  когда  я
выразительно  посмотрел  на  часы.  Скорее  Генри  Клевинджер  похож  на
лжеотца,  чем  Оскар  на  лже-сына.  А  может быть, я просто идеализирую
отношения  миллионера  с  сыном.  Прочел  же я в листках, переданных мне
Грейсоном, что особой привязанностью друг к другу они не отличались.

Телеразбойников  за  оградой  больше  не  было.  Нашли, наверное, другую
жертву. Мы уселись в машину, и я незаметно пожал Оскару руку.

- Молодчина, дорогой. Все было хорошо.

-  Если  я  знаю,  что  говорить,  мне не трудно обманывать, - горделиво
ответил Оскар.

Остается научить его, что говорить, и он созреет для нашего мира.

Впереди  на  шоссе,  промчалось  длинное  красное чудовище "Филипп Чейз.
Перевозка  мебели". Почему вдруг мое сердце испуганно сжалось? Неужели я
должен  обмирать  всякий  раз, когда Филипп Чейз перевозит людям мебель?
Чистая  случайность,  но  ведь,  действительно,  в нашем мире безопаснее
всегда  чувствовать себя мишенью. Может быть, красный фургон промелькнул
только  что на шоссе, подчиняясь законам теории вероятностей. Ну, а если
в  эти  законы  вмешивается чья-то воля? Тогда даже и невероятное вполне
может стать вероятным.

В  кабине  пискнет  зуммер  рации: "Едут", - крикнет возбужденный голос.
Водитель  проглотит  слюну  и  включит  двигатель.  А  вот и наш зеленый
"шевордик"  появляется  из-за  поворота  и  на  всякий  случай сигналит.
Конечно,  водитель  фургона видит его и пропустит, прежде чем выехать на
шоссе.  Это  сделал бы даже начинающий автомобилист, а тяжелые турбинные
грузовики водят только профессионалы.

Человек  Филиппа  Чейза  глубоко  затягивается  и  увеличивает  обороты.
Мощная  турбина  тонко  подвывает.  Пора.  Фургон  выпрыгивает  на серую
полоску  шоссе,  перегородив  его  красным  кузовом.  Водитель "шеворда"
резко  тормозит.  Он  уже  точно  знает,  что  он  -  мишень. Но поздно.
"Шеворд"  ударяется  носом  о  "Перевозку  мебели". В красном кузове нет
мебели.  Там  грузчики.  Ловкие,  сильные грузчики. Распахивается задний
борт-трап,  и  через  несколько  секунд  исковерканный  "шеворд"  уже  в
красном  чреве. Теперь можно не спешить и спокойно сделать с пассажирами
"шеворда" то, что намечено подправленной теорией вероятностей.

У  самого  выезда  на  шоссе  я  остановился.  Чего только не приходит в
голову  мишени,  пока  она  ждет  своей  очереди.  На то она, впрочем, и
мишень.  Я  решительно  развернулся,  и  через пару минут мы вернулись к
Генри  Клевинджеру.  Что  делать, если машина барахлит, а ехать все-таки
семьдесят  пять  миль.  Не  будет  ли  он так любезен, чтобы вызвать нам
аэротакси?

Пилот  такси ворчал всю дорогу: "Движение - сплошной "час пик". Аварии -
каждый день. Машины старые".

Перед  самым  городом  я  решил приготовить деньги и полез во внутренний
карман  куртки. Отцы-программисты, как я мог забыть о магнитной пленке и
фото!  Я  попросил пилота ссадить нас на крыше здания телекомпании "Око"
и  спустя десять минут сидел в комнате Николаса Дани. Николас - типичный
телеразбойник  с  моральными  устоями  тигровой  акулы.  Если  бы он мог
заснять  распятие  Христа, то наверняка протолкался бы к самому кресту и
попросил легионеров:

-  Джентльмены,  не  могли  бы  вы  прибить его еще раз? Мне бы хотелось
сделать  еще  один  крупный  план.  А вас, дорогой, - повернулся бы он к
сыну  человеческому, - я бы попросил получше войти в роль. Больше драмы,
больше мимики - вас же все-таки распинают...

И  тем  не менее у нас с ним добрые отношения. Может быть, потому, что я
никогда не пытался устроить себе рекламу с помощью телекамер "Ока".

-  Николас,  -  спросил  я его, - ты по самой своей конституции способен
высидеть десять минут спокойно и не перебивая меня?

- Тишина! - крикнул Николае сам себе. - Мотор!

Он действительно ни разу не прервал меня, пока я рассказывал ему о Нове.

-  Можешь  на  меня  положиться.  Дин, - торжественно сказал он, когда я
замолчал,  -  я тебя не оставлю. Сколько бы ты ни просидел в сумасшедшем
доме, каждое рождество я буду навещать тебя.

- Спасибо, Ники, я всегда знал, что у меня есть настоящий друг.

Я  выудил  из  кармана прямоугольную магнитофонную кассетку и положил ее
на стол.

- Это еще не все.

Подкладка  куртки  никак  не  хотела  отрываться,  но  наконец я вытащил
измятые фотокарточки.

-  И это еще не все. Два с половиной месяца тому назад Оскар Клевинджер,
сын  Генри  Клевинджера  попал  в  катастрофу на монорельсе. У него была
безнадежно раздроблена нога и исковеркана рука...

Я подошел к двери и позвал:

- Оскар, иди сюда, сынок.

Оскар вошел в кабинет Николаса и пробормотал:

- Добрый день.

-  Оскар,  это  мистер Николас Дани. Ники - это Оскар Клевинджер. Сынок,
если тебе не трудно, сними брюки и рубашку.

Первый  раз  в  жизни  я  увидел на лице Николаса растерянность. Он даже
по-детски разинул рот, глядя на загорелую фигуру Оскара.

- Оскар, если тебе не трудно, покажи дяде, как работают твои ручки и ножки.

Оскар  пожал  плечами  - жест, которому он уже успел научиться и который
успел  полюбить,  -  и стал на руки. Нельзя сказать, чтобы он сделал это
профессионально.  Он простоял секунды три и грохнулся на пол, но Николас
уже  закрыл  рот.  Очевидно,  это  придало  ему  энергии,  потому что он
набросился на меня с вопросами. Он забрасывал меня ими, швырял их а меня.

Договорились  мы на том, что оригиналы фото и магнитной пленки останутся
у  него  в сейфе, я же получу копии. Кроме того, я сделаю все, что могу,
чтобы  добыть  координаты  Новы,  потому  что найти лагерь в тропических
лесах континента - задача практически невыполнимая.

В  гостиницу  я  решил  не  возвращаться.  Если  мы действительно были с
Оскаром  мишенью,  лучшего  стрельбища,  чем  отель  "Сансет вэлли" и не
придумаешь.  Во-первых,  людям  из  красного  фургона  известно,  что мы
остановились  именно там, поскольку номер был заказан ими же. Во-вторых,
тихий  загородный  отельчик с симпатичной и внимательной администрацией,
которая  всегда  готова  вручить  друзьям  постояльцев запасные ключи, -
разве это не удобно?

Вместо  этого мы отправились на крошечную квартирку, ключ от которой нам
дал Николас Дани.
                                ГЛАВА 21

Дежурство  было тягостным и бесконечным, как неудачный брак. Два нарка с
ножевыми  ранами. Не могли разделить одну дозу героина на двоих. Зашивая
раны,  доктор  Пуласки подумал, что занимается на редкость бессмысленным
делом.  Как  только  они придут в себя, снова начнут просить, требовать,
угрожать - им нужна будет очередная доза белого снадобья.

Интеллигентный  старичок,  у  которого  кто-то  хотел  отнять  на  улице
бумажник.  Вместо  того чтобы извиниться за то, что в бумажнике так мало
денег,  сгаричок  стал звать на помощь и получил ее в виде удара кулаком
по  носу.  Скорее  даже  кулачищем,  потому  что  кости  переносицы были
раздроблены,  нос  свернут  на  сторону. Плюс легкое сотрясение мозга. И
все за двенадцать НД.

Ребенок,   сбитый   машиной.  Элегантно  одетый  джентльмен  с  четырьмя
перстнями  на  жирных  пальцах  и  пятью автоматными пулями в груди. Как
будто не могли его отвезти прямо в морг...

Доктор  Пуласки  в  последний  раз  не  спеша вымыл руки. Каждый палец в
отдельности  -  привычка  Можно было идти домой. Он доплелся до дежурной
комнаты,  снял  халат. Он устал. Раньше случалось оставаться на ногах по
две  смены  -  и  ничего. А теперь стал уставать. И не определишь сразу,
где  накапливается  усталость.  Ломит  спину,  хочется расправить плечи,
поглубже вздохнуть, но плечи не расправляются.

Доктор  Пуласки  вытащил  из  кармана  пачку  мариси.  Единственное, что
приносит успокоение и поднимает тонус - сигарета с марихуаной.

Вечно  сестры  оставляют включенным телевизор. Доктор Пуласки хотел было
протянуть  руку,  чтобы  выключить  его.  но на экране загорелся зеленый
глаз   -  "Око".  Новости.  Черт  с  ними.  Пусть  будут  новости,  хотя
новости-то  все далеко не новые: чья-то грандиозная свадьба. "Господи, -
подумал  доктор,  -  хоть  бы  раз показали не свадьбу, а развод". Новые
весенние модели электромобилей. Волнения безработных.

Внезапно  доктор Пуласки выпрямился. Из зеленого "шеворда" вылезли двое.
Какой-то  тип и Оскар Клевинджер. Тот, у которого была раздавлена нога и
рука  во  время  катастрофы на монорельсе. И которого забрал из больницы
его   отец.   Надменная  скотина.  Миллионер.  Оскар  Клевинджер  шагнул
навстречу отцу и вскинул руки для объятия.

Доктор   Пуласки   едва   успел  вскочить  и  ткнуть  пальцем  в  кнопку
стоп-кадра.  Оскар Клевинджер застыл с поднятыми руками. Двумя здоровыми
руками. Стоя на двух здоровых ногах.

Может  быть,  протезы?  Но  доктор  Пуласки  знал,  как  выглядят люди с
протезами  всего  через  два  с  небольшим месяца после ампутации руки и
ноги. Недаром он двадцать лет был хирургом.

Этого  не могло быть. Кости не могли срастись. Там же не было костей. Он
вспомнил рентгеновский снимок.

Этого  не  могло быть. Никогда. И то, что в стоп-кадре стоял улыбающийся
Оскар  Клевинджер,  стоял  на здоровых ногах, подняв здоровые руки, было
для  доктора  Пуласки  оскорбительно.  Оскорбительным  было  то, что он,
хирург  с  двадцатилетним  стажем,  считает это невозможным, а телевизор
доказывает  обратное.  Он  оказался  в  дураках,  а  эта богатая сволочь
обнимает сына. Они всегда правы. Те, у кого есть деньги.

Он   затянулся   мариси,   выключил   телевизор,   но  Оскар  Клевинджер
по-прежнему  издевательски поднимал и опускал руки. Доктор Пуласки знал,
что   не   найдет   себе   места,  пока  не  увидит  Оскара  Клевинджера
собственными глазами.

Он  взял  телефонную  книгу,  нашел  номер  Генри Клевинджера. Чей-то до
омерзения  вежливый  голос  сказал,  что  Оскара Клевинджера в доме отца
сейчас нет, а адреса его резиденции в настоящее время он сообщить не может.

Он  позвонил знакомому лейтенанту в городскую полицию и попросил узнать,
где  остановился  Оскар  Клевинджер. Через пятнадцать минут тот позвонил
сам и назвал гостиницу.

Через полчаса Пуласки уже поставил машину на стоянке и вошел в вестибюль.

-  Мне нужен Оскар Клевинджер, - сказал он молодому портье с боксерскими
плечами.

-  Одну  секундочку,  - пробормотал портье и поднял телефонную трубку. -
Это   портье.   К  мистеру  Клевинджеру  посетитель...  Простите,  -  он
повернулся к доктору Пуласки, - как ваше имя?

- Доктор Пуласки. Оскар Клевинджер лежал у меня в больнице.

-  Доктор  Пуласки,  - повторил портье в трубку, выслушал ответ и кивнул
доктору.  -  Пожалуйста,  третий этаж, семнадцатая комната. Лифт налево,
прошу вас.

Портье проворно выскочил из-за стойки и почтительно повел доктора к лифту.

"Боже  правый, - подумал доктор Пуласки, - неужели же еще осталось такое
обслуживание?"

Портье  пропустил  доктора  вперед и захлопнул за ним дверцы. Лифт мягко
вознесся и тут же затормозил.

Триста  семнадцатая  комната была прямо напротив лифта, и доктор Пуласки
вдруг  подумал,  что  будет  выглядеть  довольно  глупо, когда спросит у
Оскара  Клевинджера,  почему у него сгибаются правая нога и правая рука,
хотя  делать  этого  не должны. Но он уже поднял руку, чтобы постучать в
дверь с красивым медным номером, и знал, что отступать поздно.

Однако он так и не постучал. Дверь сама распахнулась навстречу ему.

- Пожалуйста, доктор, заходите.

- Спасибо, - кивнул доктор и вошел в маленькую прихожую.

Человек, впустивший его, повернул в двери ключ.

-  Мне  нужен  Оскар Клевинджер, - неуверенно сказал доктор Пуласки. - Я
понял внизу, что он сейчас у себя.

- Кто вы такой?

-  Я  уже называл себя портье. Доктор Пуласки. Мистер Клевинджер-младший
попал  ко  мне в больницу некоторое время тому назад после катастрофы на
монорельсе...

-  Ну,  а зачем он вам? - подозрительно спросил человек, заперший дверь.
Он  чем-то  напоминал  портье. Может быть, тем, что у него были такие же
мощные  плечи  и слегка сонные глаза. Доктор Пуласки вдруг почувствовал,
как а нем шевельнулась тревога, но он тут же отогнал ее.

- Ну, я же врач, вы понимаете... Меня интересует состояние его здоровья.

- Зачем он вам? - тупо повторил вопрос человек с сонными глазами.

-  Я же вам только что ответил. Если его нет, я не настаиваю... - доктор
Пуласки  повернулся  к  двери.  Сердце  его  колотилось, и дыхание стало
прерывистым.

-  Последний  раз  спрашиваю, зачем он вам? Кто вас прислал? Он сам? Или
второй? Где они?

-  Позволите,  позвольте,  -  доктора  охватила  паника,  и  он тоскливо
подумал,  что  нужно  было  все-таки выключить телевизор. - Позвольте, я
вас  не  понимаю...  Я  смотрел  телевизор и увидел в программе новостей
"Ока"  Оскара Клевинджера и его отца. Меня поразило, что всего через два
с  небольшим  месяца  после  катастрофы, во время которой ему раздробило
ногу и руку, он так поправился...

Доктор  Пуласки  видел,  как  человек  взмахнул рукой. Ему казалось, что
взмахнул  медленно,  лениво,  и он не сразу даже соединил это движение с
взорвавшейся  на  щеке  болью.  Голова  его  дернулась  назад  так,  что
хрустнули шейные позвонки.

- Теперь скажешь, кто тебя подослал?

Сквозь  облако  боли  доктор  увидел  сонные  глаза,  в  которых не было
никакого выражения. Он опустился на колени.

-  Клянусь  вам,  вы  можете  проверить.  Я к вам прямо из больницы. Мне
сказал,  где они остановились, лейтенант Флешер из городской полиции. Он
знает, что я поехал сюда.

-  А  это  идея,  -  послышался второй голос, и из смежной комнаты вышел
человек постарше.

"Господи, - страстно зашептал про себя доктор Пуласки, - спасибо тебе".

- В каком смысле?

- Пусть полиция ищет их. Пусть помогут нам.

- А почему полиция будет искать их?

- Потому что в их номере будет найден труп, а убийцы, очевидно, они.

Слова  никак  не хотели проникать в сознание доктора Пуласки, потому что
были  чудовищны  и  несли в себе кошмар. Он открыл рот, чтобы закричать,
но  старший  небрежно  поднял  руку  и  выстрелил,  словно отмахнулся от
надоедливой мухи.

-  Это  ты  ловко придумал... Но ведь нас не устроит, если они попадут в
лапы полиции.

-  Об  этом  ты не беспокойся. Это я беру на себя. Если они их найдут, я
буду знать об этом раньше кого-нибудь другого...
                                ГЛАВА 22

Оскар  смотрел  по  телевизору  очередную  передачу  с Луны, а я сидел в
продавленном  кресле  Ника  Дани  и  думал,  что  вовсе  не  нужно  быть
дипломированным бухгалтером, чтобы подвести кое-какие итоги.

В   графе   "расход".   Спокойная  жизнь  полицейского  монаха.  Чувство
приносимой   пользы.  Чувство  чистоты.  Чувство  растворения  в  Первой
Всеобщей  Научной Церкви. Радость погружения. Разделение ответственности
за  любое  важное  решение  с  Машиной. Жизнь, построенная по Священному
Алгоритму.

В  графе  "приход". Кошмары темной сурдокамеры и всей Новы. Въевшийся во
все  поры  тягостный страх. Чувство мишени. Крошечная квартирка Николаса
Дани, из которой я боюсь высунуть нос. И Оскар.

Но  что  из  чего вычесть, чтобы получить сальдо? Что важнее? Если бы не
Оскар,  все  было  бы ясно. Чистый и безусловный проигрыш. Стопроцентный
проигрыш.  Но это существо, смотрящее сейчас с разинутым ртом за стартом
грузовой  ракеты с Луны, несколько усложняет расчеты. Я могу представить
себе  многое.  Единственное, чего я не могу себе представить, - это себя
без  Оскара.  Без  семидесятипятикилограммового Оскара с детски круглыми
от  удивления глазами. Бреющегося Оскара, спрашивающего меня, кто жужжит
в  электрической бритве. Не что, а кто. Оскара, который любит молчаливую
девчушку  по  кличке  Заика.  Оскара, которого я незаметно для себя стал
называть "сынок".

Сынок  сынком,  а  нужно  было что-то решать. То, чего я более или менее
успешно  избегал  всю  жизнь.  Решать.  Мы  сидим  второй  день  в  этом
курятнике  и  смотрим телевизор. Еще день-другой, и уже не один Оскар, а
мы  оба  превратимся  из людей в слепков. Но больше, к сожалению, делать
нечего.  Наверное,  это  психоз. Плата за Нову. Стоит мне закрыть глаза,
как   я   вижу   красный   мебельный  фургон.  И  серенький  приземистый
"джелектрик".  И  самое  гнусное  заключается  в  том, что стопроцентной
уверенности  в  реальности  моих  страхов  у  меня  нет.  Но  я  не могу
позволить себе проверить, мишень ли я, подставляя себя под выстрелы.

Единственное,  что  приходит  мне в голову, - это узнать, наведывался ли
кто-нибудь  за  нами  в  "Сансет бэлли". Если да, значит, нас ищут. Если
нет, фирма Филиппа Чейза вполне добропорядочна.

Но  идти самому в гостиницу, не говоря уже об Оскаре, - значит зажмурить
глаза  и  на четвереньках влезть в мышеловку. Они могут поджидать меня и
в  вестибюле, и в номере, и на улице. Если человек хочет спокойно спать,
убив  накануне  в  Нове  очередное  бессловесное существ