Зиновий Юрьев.
Люди и слепки.

Научно-фантастическая повесть

                                ГЛАВА 1

Приближался  полдень  -  время  моего  обычного погружения. Вызовов, как
будто,  в  ближайшее  время  не  предвиделось,  и  я  начал погружаться.
Когда-то,  даже  после  того,  как я прошел курс специальной тренировки,
мне  требовалось  для  этого  десять-пятнадцать  минут, и то при условии
полной тишины. А теперь я отрешаюсь буквально за несколько секунд.

Вот  и сейчас, сидя в своей комнатке в общежитии помонов, я выключил все
свои  внешние  чувства  и  начал погружаться в гармонию. Знакомая гулкая
тишина  окутывала  меня.  В  безбрежной  мягкой  тьме  я  то  сжимался в
невообразимо  крошечную  пылинку, то заполнял собой Вселенную. Наконец я
нашел  точку равновесия между собой и миром и сразу же почувствовал, как
с легким шорохом сквозь меня заструилась карма, омывая каждую мою клеточку.

Непосвященные  не  могут  понять  этого  ощущения  первозданной чистоты,
когда  сквозь  тебя  течет  карма,  образующая, по нашим представлениям,
поле  Добра, Чистоты. И Растворения. Я - это я. Помон Дин Дики, тридцати
шести  лет, вот уже шесть лет носящий желтую одежду. И я - частичка моей
церкви.  Первой  Всеобщей  Научной  Церкви,  давшей мне все. И взявшей у
меня все.

Когда  карма  промыла  и  растворила меня в моей церкви, я почувствовал,
что  пришло  время  сомнений.  Когда  то,  мальчишкой, едва попав в лоно
Первой  Всеобщей,  я никак не мог понять смысла предписываемых Священным
Алгоритмом  ежедневных  ритуальных сомнений. Разумеется, я знал вопросы,
которые  следует  себе задавать. Готовя нас ко вступлению в лоно церкви,
пастыри-инспекторы,  или  сокращенно пакторы, без устали толковали нам о
несовершенстве  религии,  о  нерешенных  ею  вопросах, о ее нелепостях и
несоответствиях.  Но  душа  моя не хотела сомневаться. Я жаждал веры без
сомнений  и  анализа,  веры  восторженной и цельной, прочной, как скала.
Веры, за которую можно было бы держаться. Веры, которая защищала бы меня.

Как  предписано  всем  прихожанам  Первой  Всеобщей,  я  ежедневно  беру
телефонную   трубку,   набираю   номер   Священной   Машины   и  возношу
информационную  молитву  -  инлитву,  в  которой сообщаю о своих делах и
мыслях.  Церковь  требует  от  нас  полной  откровенности,  но зато дает
ощущение,  что  ты не одинок, что ты член семьи, что о тебе знают, тобой
интересуются.

Именно  Священный  центр  в  свое  время направил ко мне пактора Брауна.
Пактора  Брауна,  который  привел  меня  в церковь, научил сомневаться и
побеждать  свои  сомнения, ибо только в постоянном сомнении и победе над
ним  кроется  суть  и  таинство  налигии  -  научной религии, основанной
отцами-программистами.

Но  уже  давно  сомнения  мои стали истинными и глубокими. Я сомневался,
может  ли  электронно-вычислительная  машина  в  Священном  центре  быть
наделена  душой  -  личным и неповторимым Алгоритмом. Смущало меня и то,
что  налигия  сама  признает,  что  не  может  объяснить всего, и потому
перекладывает  нерешенные вопросы на плечи верующих. Иногда я сомневался
в  мудрости  отцов-программистов.  И  я  всегда  побеждал  сомнения, ибо
стоило  мне  вознести  инлитву,  услышать бесконечно добрый и участливый
голос  Машины,  почувствовать,  что  ты  не  одинок  в  этом  страшном и
жестоком  мире,  и горячая волна благодарной радости тут же захлестывала
меня.  Я,  ничтожный и безвестный атом среди миллиардов таких же атомов,
интересую кого-то. Меня знают. Чудо, чудо!

Я  называл  Машине  свое  имя,  она  терпеливо  выслушивала  мои  подчас
бессвязные  и  страстные  излияния,  иногда  давала  мне  советы, иногда
воспроизводила  мои предыдущие инлитвы, показывая, как я противоречу сам
себе.

Неверующие  смеются иногда над нами: транзисторопоклонники, называют они
нас.  Да,  мы  знаем,  что Машина - это огромная ЭВМ, спроектированная и
запущенная  отцами-программистами. Да, в основе Машины - электроника. Но
электроника,  поднятая  Священным  Алгоритмом  на новую ступень. В конце
концов  и  человеческое тело, и разум, а стало быть, и душа тоже созданы
из банальных атомов.

Я  только  что  закончил  погружение  и  начал  не  спеша  подниматься к
поверхности,  когда  услышал  телефонный  звонок. Я взял трубку и назвал
себя.   Машина   сообщило  мне,  что  из  Седьмого  Охраняемого  поселка
вознесена  инлитва прихожанкой Первой Всеобщей Кэрол Синтакис, у которой
якобы  исчез  брат  Мортимер  Синтакис.  Машина  сообщила,  что  девушке
двадцать  семь  лет,  она  настройщица  кредитных машин, брату ее что то
около  тридцати,  он  холост,  до  недавнего  времени  работал где-то за
границей.  Судя  по  всему, жизнь мисс Синтакис текла довольно спокойно.
Раз  в  неделю  в очередной инлитве она сообщала дату и сумму очередного
пожертвования  Первой  Всеобщей  и  почти никогда ни о чем не просила. В
архивах  Машины  зарегистрированы всего две просьбы. Однажды она умоляла
облегчить  мучения  умирающей  матери,  а  в  другой  раз - дать ей силы
стойко переносить одиночество, когда мать умерла, а брат был далеко.

Я  надел  желтую  одежду  полицейского  монаха  - помона, как нас обычно
называют,  и  спустился  вниз  к  гаражу.  Девушка  ни разу не просила о
женихе,   не  испрашивала  разрешения  на  брак...  Наверное,  маленькое
бледное   существо   с  синевато-прозрачным  длинным  носом.  Некрасивые
девушки,  в  моем  представлении,  почему-то  всегда  наделены  длинными
синевато-прозрачными   носами.   Интересно   было   бы   найти   причину
ассоциации, но налигия строго-настрого запрещает самопсихоанализ...

Я  сел  в машину, проверил, подзарядились ли за ночь аккумуляторы. Все в
порядке,  можно  ехать. Я плавно нажал ногой на педаль реостата и выехал
из двора общежития помонов.

Минут  через  сорок  я уже вылезал из машины у центрального въезда ОП-7.
Два  сонных  стражника  не  спеша выползли из своей будки и неприязненно
покосились на мою желтую одежду.

-  Помон,  что  ли?  -  спросил  один из них и брезгливо поморщился. Бог
знает, чего только не говорят невежды о нашей налигии.

-  Как  видите.  Мое  имя Дин Дики, - как можно спокойнее ответил я, ибо
Священный   Алгоритм   предписывает   вам   сохранять  с  непосвященными
спокойствие и быть всегда учтивыми.

- К кому?

- Мисс Кэрол Синтакис.

-  А,  это  у  которой  брат  смылся  невесть  куда.  Ладно, подойдите к
определителю.

Я  подошел  к  автомату и прижал пальцы к стеклу. Зажегся свет, щелкнули
реле,  и  через  несколько  секунд  на табло вспыхнули слова: "Дин Дики,
полицейский монах при Первой Всеобщей Научной церкви".

-Хорошо.  Сейчас  я  вас  запишу  в книгу. Никак записывающий автомат не
починят,  приходится  самим  записывать.  Что  у нас сегодня?.. Двадцать
седьмое  октября  тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года. Дин Дики к
Кэрол Синтакис. Откройте багажник. Так. Ладно. Поезжайте.

Мисс  Кэрол  Синтакис  оказатась  не  маленькой, а высокой, почти с меня
ростом.  И  нос был не длинный, не синеватый и не прозрачный. Если бы не
печально-потухшие  глаза,  ее можно было бы назвать красивой. Я протянул
ей  руку ладонью кверху - знак подношения и знак просьбы, и она ответила
мне тем же приветствием прихожан Первой Всеобщей.

-  Мисс Синтакис, я вас слушаю, рассказывайте, - сказал я девушке, когда
мы вошли в небольшой, но очень опрятный домик.

- Позвольте мне угостить вас чем-нибудь? Тонисок, чай, кофе?

-  Спасибо, но я вначале хотел бы выслушать ваш рассказ. Вам ведь тяжело
и вы одиноки?

- Да.

Кэрол  Синтакис  подняла  глаза и посмотрела на меня. Ее обезоруживающая
честность,  подавленность,  я  бы  даже сказал, убитость кольнули меня в
сердце.

-  Прошу  вас,  мисс Синтакис, рассказывайте. Мы сделаем все, что можем.
Первая Всеобщая ни когда не оставляет своих прихожан в беде.

-  Да,  да,  я  знаю,  -  с  какой-то  лихорадочной  уверенностью  почти
выкрикнула  девушка.  - Кроме моей религии, у меня в жизни нет ничего. Я
живу  только  в  минуты  погружения.  Это  моя  жизнь.  А в интервалах -
какое-то скольжение серых теней по асфальту.

"Может  быть,  иным  религиям  и  приходится  охотиться  за  душами, как
газетам  за  подписчиками,  - подумал я,- но к нам в налигию людей гонит
сама жизнь. Как загонщики зверей..."

- Что же случилось с вашим братом?

- Он исчез.

-  Милая  мисс  Синтакис,  расскажите  мне,  если  вам не трудно, все по
порядку. Когда и как исчез ваш брат?

-  Это  случилось  позавчера.  Днем  я позвонила домой и разговаривала с
Мортимером.  У  него  было  прекрасное  настроение,  а  вечером, когда я
вернулась в наш ОП, его не было.

- Он мог куда-нибудь уехать?

- Не знаю... Нет, он не мог.

- Почему вы так думаете? Вы в этом уверены?

-  Если  бы  он  куда-нибудь уезжал, то оставил бы мне записку. Взял бы,
наконец, свою зубную щетку, пижаму, хоть что-нибудь.

- Вы уверены, что он написал бы вам? Какие у вас были отношения?

-  Когда-то  очень  близкие.  Еще  до смерти матери он уехал работать по
контракту.  Вначале  писал  часто.  Мы  вообще  любили  друг друга. Морт
старше  меня  на  два  года  и  всегда относился ко мне с такой, знаете,
снисходительностью  старшего  брата. А потом его письма стали постепенно
изменяться...

- В чем?

-  Как  вам сказать, брат Дики... Как будто они были такими же, как и до
этого.  И все же чего-то не хватало. Не было, наверное, той теплоты, что
раньше...  А  может  быть, мне это только казалось. После смерти мамы, я
чувствовала  себя  совсем-совсем  одинокой.Я  боялась  ночей. Стоило мне
погасить  свет,  и  я  оказывалась  одна  на гигантском поле, безбрежном
асфальтовом  поле. Куда только хватал глаз - везде тянулся ровный, серый
асфальт.  Меня  охватывал  ужас,  я  что-то  беззвучно кричала и бежала,
бежала,  а  везде  был асфальт. Тогда мне начинало казаться, что я вовсе
не  бегу,  а стою на месте. Вы простите меня, брат Дики, что я так много
говорю.   Я   сама  не  знаю,  что  со  мной  творится...  Я  так  редко
разговариваю  с  людьми... Иногда бессонной ночью лежишь и думаешь: кого
бы  завтра  ни  увидела,  с  кем  бы  ни  встретилась  -  буду говорить,
говорить,  говорить.  А  назавтра увидишь совсем пустые глаза, смотрящие
куда-то  сквозь  тебя, и язык прилипает к гортани. Я иногда думаю, что у
меня  полон рот несказанных слов. Мертвых, нерожденных слов... - Девушка
вдруг вздрогнула, замолчала и тихо добавила:

- Простите...

-  Не  извиняйтесь,  мисс  Синтакис,  мы  же  члены одной семьи. Кому же
излить  душу,  если  не  брату  по Первой Всеобщей? - сказал я как можно
нежнее.  Сердце  мое  сжалось  от жалости и сострадания. Я ощущал все ее
беспредельное  одиночество в холодном асфальтовом мире. Мне были понятны
эти чувства.

-  Да,  да! - воскликнула девушка. - Если бы не Первая Всеобщая, я бы не
смогла жить. И дня не прожила бы.

-  Конечно,  мисс  Синтакис,  да  святятся  имена  отцов-программистов в
веках. Скажите, а где именно работал ваш брат?

-  Он  эмбриолог.  После  окончания  университета  долго  не  мог  найти
подходящую работу, а потом вот уехал.

- А куда?

-  За  границу.  Адреса  его  я  не  знала. Он говорил, что это какое-то
засекреченное место.

-  Но ведь письма от него приходили? На них были штемпели? А куда вы ему
писали?

-  Да,  конечно.  Но  штемпели  были  только  местные. И писала я ему по
местному почтовому адресу.

- Скажите, мисс Синтакис... брат присылал вам деньги?

-  Да.  Иначе  как бы я могла жить здесь, в ОП? На свою зарплату я здесь
даже собачьей конуры не смогла бы снять.

- Значит, Мортимер зарабатывал там неплохо?

- Точно не знаю, но, по-моему, даже очень неплохо.

- А рассказывал он вам о своей работе за границей? Ну хоть что-нибудь?

-  Нет.  Ни  слова.  Вначале я спрашивала, а потом перестала. Раз нельзя
человеку  рассказывать  -  значит  нельзя.  Думаю только, что работал он
где-то на юге.

- Почему?

-  Он вернулся очень загорелым. У нас так не загоришь, хоть целыми днями
жарься на солнце.

-  О  чем  же  вы  говорили  с  братом  в  день  его исчезновения, когда
позвонили домой?

-  Да  ни  о  чем  особенном.  Голос у Морта был веселый. Он сказал, что
прикидывает, как снять нам домик побольше.

- Он вас ни о чем не спрашивал?

- Спросил, когда я приеду домой.

- Когда вы вернулись, мисс Синтакис, здесь было все, как обычно?

-  Да.  Только  брата  не  было.  Обычно  он меня поджидает, и мы вместе
обедаем, но вначале я не волновалась: ну, пошел погулять на полчасика.

- А когда вы начали беспокоиться?

-  Часов  в девять, когда стало уже совсем темно, ведь никто в это время
и  носа  на улицу не высунет. Поселок наш хоть и охраняемый, но все-таки
судьбу никто не хочет искушать.

-  А вам не пришло в голову, мисс Синтакис, что Мортимер мог задержаться
у кого-нибудь из друзей?

- Нет, это невозможно.

- Почему?

- Да потому, что у него нет друзей.

- Как, совсем нет друзей?

- Нет. За два месяца, что он приехал, при мне ему никто не звонил.

- Когда вы вошли в его комнату?

-  Ну,  точно  я  не  знаю,  было  уже  совсем  поздно, часов, наверное,
одиннадцать.  Я  себе просто места не находила. Проедет где-то машина, я
вся  застываю.  Я  подумала, может быть, он оставил мне записку. Зашла к
нему  в  комнату  - ничего. Еще раз осмотрела гостиную и прихожую. Около
полуночи  я  позвонила  в  полицию,  а они там только посмеялись. У нас,
говорят,  каждый  день  и отцы семейств рвут когти, а тут холостяк пошел
погулять,   не  доложившись  своей  сестричке.  Через  неделю,  если  не
появится,  звоните  снова, включим его в списки пропавших. Только утром,
после   ужасной   бессонной   ночи   я   сообразила   позвонить  на  наш
контрольно-пропускной   пункт.   Дежурный   сержант  был  очень  вежлив,
попросил  меня подождать у телефона, все проверил и сказал, что Мортимер
Синтакис  ни  25-го,  ни  26-го,  ни 27-го октября из ОП не выходил и не
выезжал,  и  к  нему  никто не приезжал, и на территории поселка никаких
происшествий не зарегистрировано. Вот и все, отец Дики.

Кэрол  Синтакис  как-то сразу осела в кресле, плечи ее опустились, глаза
потухли.  Видимо,  пока  она говорила, в ней еще жила надежда, но стоило
ей  высказаться,  как она сама увидела, что надеяться-то, собственно, не
на что. К сожалению, я это видел тоже.
                                ГЛАВА 2

Я  еще раз достал из кармана фотографию Мортимера Синтакиса, которую мне
дала  его  сестра.  На  меня  смотрело  вполне  банальное  лицо молодого
мужчины с чуть сонным выражением.

Если  у  сестры  была хоть какая-то индивидуальность, то брат мог вполне
быть  изготовлен  на  конвейере  из  стандартных  и  не  слишком дорогих
деталей.  Я  спрятал фото в карман, вздохнул и пошел к соседнему домику,
точно такому же, как и дом Синтакисов.

Мне   открыла   дверь   пышногрудая   усатая   дама   в  высшей  степени
неопределенного   возраста.   Едва   увидев   мою   желтую  одежду,  она
взорвалась, если не вулканом, то уж гейзером наверняка.

-  Ах,  помон к нам пожаловал! Евнух из Первой Всеобщей! Христопродавец!
Предали Христа нашего, спасителя, сменяли на железки и проволочки!

-  Мадам,  - как можно спокойней сказал я, - я осмелился потревожить вас
не для теологических бесед. У вашей соседки Кэрол Синтакис...

- А, и эта такая же нечестивица. И она Христа предала...

Я  с  трудом  удержался, чтобы не ответить ей, как она того заслуживала.
Сколько  раз  я  это  уже видел: люди исходят злобой, понося налигию. Им
кажется,  что  мы  сменяли  их полную любви и понимания религию на сухой
алгоритм.  И эти любвеобильные христиане готовы распять нас, в том числе
и эта усатая дама с гигантской грудью.

-  Простите,  мадам,  я  позволю  себе еще раз заметить, что не хотел бы
обсуждать  с  вами преимущества той или иной религии. Я пришел к вам как
полицейский  монах,  чтобы  задать  вам,  с вашего разрешения, несколько
вопросов  о  вашей  соседке  Кэрол  Синтакис. У нее, как вы, может быть,
слышали, несчастье - исчез брат.

-  Ну  и  что? - спросила усатая дама и, слегка прищурившись, посмотрела
на меня. - Вы рассчитываете найти эту сонную крысу у меня?

Я  подумал,  что  живого  Мортимера  я у нее вряд ли смог бы обнаружить,
как, впрочем, и мертвого.

-  Я  хотел  спросить  у  вас, не заметили ли вы чего-нибудь необычного,
подозрительного в день, когда Мортимер Синтакис исчез из дому?

-  Заметила.  Заметила,  что  мир катится в лапы сатане, что Христа люди
забыли,   что  нет  больше  жизни  честной  христианке,  -  усатая  дама
возбуждалась   от   собственных  слов,  как  от  наркотиков.  Зрачки  ее
расширились,  а  на  шее вздулись жилы. - Ироды! - вдруг крикнула она, -
Христопродавцы!  На  железки  нашего  возлюбленного  спасителя  сменяли!
Ничего!  Попадете  вы  еще  в  геенну огненную и будете корчиться, тогда
опомнитесь, но будет уже поздно...

Сосед  Синтакисов  с другой стороны в теологические дискуссии со мной не
вступал.  Это  был  тихий,  вежливый  старичок. Он не знал, что Мортимер
исчез,  не знал, что у мисс Синтакис есть брат, вообще плохо представлял
себе  где,  когда, рядом с кем и зачем он живет. Я вынужден был мысленно
признать,  что  старичок довольно успешно изолировался от внешнего мира.
В   его   выцветших   и   чуть   слезившихся   глазках  мерцала  упрямая
отрешенность.  Я  подумал  что  если бы рядом стреляли из пушек, то он и
канонады не услышал бы.

Я  сел  в  машину, закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья. Не только
ниточки  пока нет, но даже и намека на ниточку. Мортимер Синтакис исчез,
растворился,  распался на атомы, обогатив слегка воздух и почву ОП-7. Но
я  не  огорчался.  Нас,  помонов,  учили,  что в конечном счете важен не
результат,   а  подлинное  усилие,  направленное  для  достижения  этого
результата.  Если  ты  делаешь  все,  что  в твоих силах и даже немножко
больше,  ты  уже  можешь  быть  спокоен. Так учат отцы-программисты, так
учит  Священный  Алгоритм. А пактор Браун формулировал это положение еще
четче:  "О длине пройденной дистанции, - говорил он. - надо судить не по
столбикам с милями, а по гудению в ногах".

Подведем  итоги, брат Дики, сказал я себе. Странная семейка, хотя сестра
и  не  лишена  некоторой  привлекательности.  И где он все-таки работал?
Впрочем,  вряд  ли  это  имеет  значение.  Как  же его искать? Что с ним
вообще  могло  случиться?  Ну,  во-первых, его могли похитить или убить.
Однако  он  сам  спокойно  вышел  из дому, погасил свет и запер дверь. В
этом  случае  похитители или убийцы должны быть жителями поселка, или же
они  проникли  в  ОП,  не  называя  фамилии Мортимера. Если Мортимер сам
каким-то  образом  покинул  ОП,  значит, он не отметился на КПП. Так или
иначе, все нити ведут к контрольно-пропускному пункту. Надо ехать туда.

Я нажал на педаль реостата и направил свой "шеворд" к центральному проезду.

Мне  сказали,  что  дежурный  сержант свободен, я постучал и вошел в его
маленькую комнатку.

-  Здравствуйте,  сержант,  - поклонился я и протянул вперед правую руку
ладонью  кверху.  К  моей радости сержант улыбнулся и ответил мне тем же
жестом.

- Полицейский монах Дин Дики, - сказал я.

- Сержант Джеймс Нортон. Чем могу служить брат Дики?

-  Кэрол  Сиртакис вознесла молитву Священному центру об исчезновении ее
брата Мортимера Синтакиса.

- Да, мой сменщик сообщил мне об этом.

- Никаких следов?

- Нет, брат Дики. Можете проверить книгу регистрации сами.

-  Для  чего?  Скажите,  а  почему вы регистрируете движение через КПП в
книге?  Ведь  обычно,  насколько  я знаю, это делает автомат: посетитель
или  житель  ОП  прижимает  пальцы  к определителю, который удостоверяет
личность и фиксирует имя на пленке.

-  Это  верно,  брат, но как раз позавчера, 25-го, наш автомат сломался.
Определитель личности уже починили, а регистратор до сих пор неисправен.

Может быть, простое совп