адение, подумал я. А может быть, и нет.

-  Вы  не  могли бы мне дать имена и адреса стражников, которые дежурили
позавчера во второй половине дня?

- Пожалуйста, брат Дики.

Стражник  второго  класса  Питер Малтби жил в стареньком кирпичном доме,
который   наш   двадцатый  век,  казалось,  ухитрился  обойти  стороной.
Выщербленный  кирпич,  на  стенах  подъездов  автографы многих поколений
детей,  желтые  голые  лампочки в коридорах, неистребимый кошачий запах,
нарк  с  остекленелыми  глазами  на  лестнице.  А может быть, это и есть
стигматы нашего века? Впрочем, мне ли, рядовому помону, судить об этом?

Я  вырос  в  таком  же  доме,  и  мир,  каждодневно наполненный до краев
ссорами,  скандалами,  упреками,  завистью  и злобой, был моим привычным
миром.  Иногда  мне  казалось,  что этот мир постыдный, недостойный, что
настоящие люди не могут жить здесь.

И  часто  мне в голову приходила такая мысль - вот завтра явится некто и
позовет  нас  всех  в  ОП. И все будут счастливыми и равными. И мир тех.
кто  живет  на холмах, станет моим миром. Но никто не приходил и не звал
нас  за  собой.  Как  и  все,  чего  я желал в детстве, это было мечтой.
Мечтой  неисполнимой.  Потом  уже  я  узнал:  равенства  у людей быть не
может,   ибо  достижение  равенства  обозначало  бы  всеобщую  энтропию,
уравнивание  энергетических  уровней  общества  и  смерть  его. Так учит
Священный  Алгоритм.  Поэтому  я  не  смотрел  на  этот кирпичный ковчег
свысока,  как те, кто вырос под чистым небом охраняемых поселков. Нет, я
не презирал жителей этого Ноева ковчега.

Стражник  второго  класса  Питер Малтби открыл мне дверь сам. Он стоял в
одних  трусах  и  держал  в  руке  бутылку  пива.  У  него  была могучая
волосатая  грудь,  широкие  плечи и непропорционально маленькая головка,
словно при сборке монтажник ошибся и взял деталь не того размера.

Я поклонился и кротко представился.

- Входите, - пробормотал Малтби, - и простите меня за такой вид.

-  Что  вы,  мистер  Малтби,  вы ведь у себя дома, а я не соизволил даже
позвонить вам...

Стражник  посмотрел  на меня с сомнением - не издеваюсь ли я над ним - и
пожал плечами.

-  Чего  уж  там...  Заходите...  Я  вашего  брата хоть и не понимаю, но
уважаю...  Тут  у  меня  не  прибрано...  Жена  с  сынишкой  к сестре на
недельку  уехала,  вот  я  и  блаженствую.  Кровать  не  стелю - чего ее
застилать,  когда вечеров снова ложишься? Не пойму я, ну убей, не пойму.
Можете вы мне это растолковать?

-  Нет,  мистер  Малтби,  - с искренним чувством ответил я, - есть вещи,
которые лучше простому смертному и не пытаться понять.

Стражник  неуверенно посмотрел на меня, не зная, шучу ли я, потом широко
улыбнулся...

- Как это вы здорово... Прямо, как по писаному.

-  Могу ли я задать вам один-два вопроса? - спросил я. - Вы ведь знаете,
мистер  Малтби,  что  полицейским монахам Первой Всеобщей Научной Церкви
разрешается  помогать  прихожанам  на правах частных детективов. Вот моя
лицензия.

-  Ладно,  ладно.  Валяйте, спрашивайте. Чего знаю - расскажу, а чего не
знаю...

- Мистер Малтби, вы дежурили 25 го на КПП Седьмого ОП?

- Точно.

- Вы, наверное, были вдвоем?

-  Точно.  Мы  всегда  дежурим  на пару. Одному никак не управиться. Тут
тебе и определитель, и шлагбаум, и телефон то и дело трезвонит.

-  Я вас обо всем этом спрашиваю потому, что в тот день исчез брат нашей
прихожанки  мисс  Синтакис.  Исчез без следа. Во всяком случае его выход
из ОП не зарегистрирован.

Стражник пожал плечами и налил себе пива в стакан.

- Человек ведь не может выйти из ОП незаметно?

- Нет, мы всех регистрируем.

-  Ну,  а  допустим,  Синтакиса  убили  на  территории  ОП  и засунули в
багажник машины. Возможно тогда было его вывезти?

- Нет, никак нет. Мы обязательно проверяем багажники машин.

- А почему сломался определитель?

- А кто его знает. На то и автоматы, чтобы ломаться.

- Кто первый заметил, что он вышел из строя: вы или ваш напарник?

-  Он.  Я  только  пришел,  а он мне и говорит, так, мол, и так, автомат
барахлит.

- А далеко вы ходили?

-  Да  нет,  на  шоссе,  в  буфет. Движение через КПП было так ,себе, не
очень  большое.  Билли  мне и говорит: сходи пива выпей. Вообще-то этого
не полагается, но когда движение слабое...

- И долго вы отсутствовали, мистер Малтби?

-  Да  какое  долго... Ну, считайте, дойти до буфета минут десять... ну,
потрепался  там  с  буфетчицей,  хорошая  такая девчонка, ну, обратно...
Всего, наверное, полчасика, может, чуть больше...

- А когда вы пришли, он вам сказал, что автомат вышел из строя?

- Точно.

- Ну спасибо, мистер Малтби. Простите, что отнял у вас столько времени.

- Да какое там время...
                                ГЛАВА 3

Что-то  слишком  много  совпадений,  думал  я,  спускаясь  по  лестнице.
Автомат  вышел  из строя примерно в то время, когда исчез Синтакис. Раз.
Один  из  стражников  отсутствовал.  Два. Оставшийся стражник сам послал
товарища  в  буфет.  Три.  Каждое  из  этих событий в отдельности вполне
могло быть случайным, но все вместе...

Надо  было  ехать  ко  второму  стражнику.  В  сущности, это и есть наша
работа.  "Позвольте  представиться...  не могли бы вы помочь нам... один
два  вопроса...  простите"...  И  снова: "Позвольте представиться..." Не
слишком  увлекательное  дело.  За  деньги,  во  всяком случае, я бы этим
заниматься  не  стал.  Но мы, помоны, пострижены, как говорили когда-то.
Мы  даем  обет безбрачия, служим без денег. Некоторых это отпугивает. Но
зато  многие нам доверяют. Человек, работающий в наш меркантильное время
без  оплаты,  человек,  которому  деньги просто не нужны,- это последний
оплот общества, единственная плотина против моря коррупции.

Я  почувствовал  в  груди  привычную  и теплую волну гордости. Налигия в
отличие  от  христианства не осуждает гордость, а наоборот, поощряет ее.
Пактор  Браун учил: "Ты избранник, Дин. Твой дух промыт кармой. Ты чист,
как  Космос.  Ты  отказался  от  семьи,  денег. И отказ твой вознес тебя
ввысь.  Люди  смотрят на твою бритую голову, на желтую одежду и не могут
оставаться  равнодушными.  Одни  клянут  тебя, потому что в глубине души
завидуют тебе. Другие восхищаются тобой".

Вот  из-за этих теплых волн гордости у меня когда-то возникали сомнения.
Возможно  ли  примирить индивидуальною гордость с растворением в Церкви,
то  есть  добровольным  отказом  от индивидуальности? Позже я понял, что
можно,  ибо  ни  одна церковь, ни одна религия не могут существовать, не
испытывая  коллективной  гордости.  И  эта  коллективная  гордость может
складываться лишь из маленьких, индивидуальных гордостей прихожан.

А  вот  и  Санрайз-стрит.  Какой мне нужен номер? Тридцать семь. Вот он.
Захудалый  отельчик, из которого, наверное, никто никуда не выезжает и в
который никто никогда не въезжает.

За  обшарпанной  конторкой  сидела  прямая  седая  старуха в старомодных
очках  и  с  бешеной  скоростью вязала. Спицы так и мелькали в ее руках.
Если   бы   все   вязали  с  такой  быстротой,  подумал  я,  текстильная
промышленность  была  бы  обречена.  А может быть, она вообще никогда не
возникла  бы.  И  не  было  бы  промышленной  резолюции, и я не стоял бы
сейчас  в  сумрачном пыльном вестибюле пятиразрядной гостиницы и не ждал
бы,  пока портье-вязальщица соизволит ответить мне. Я вытащил из кармана
бумажку  в пять НД и шагнул к конторке. Готов поклясться, что старуха ни
на  мгновение  не  прервала  вязанья,  не протянула руки, и тем не менее
бумажка мгновенно исчезла, чуть хрустнув где-то в одном из ее карманов.

-  Билли  Иорти? - неожиданно глубоким и звучным контральто переспросила
меня  вязальщица.-  Третий  этаж, восьмая комната... - Спрашивали его уж
сегодня,  - неодобрительно добавила она, и я подумал, что, будь ее воля,
она  незамедлительно  забила  бы  раз  и навсегда все двери, чтобы никто
никою не спрашивал и не отрывал ее от спиц.

Гостиница  сопротивлялась старости и бедности с трогательным упрямством.
На  лестнице лежала ковровая дорожка, но терракотовый цвет ее угадывался
лишь  по  краям,  и  при  желании  можно  было  пересчитать все нити, из
которых  она  была  соткана  в доатомную эпоху. Половины медных прутьев,
которые  когда-то  прижимали  дорожку  к  ступеням, не было, их заменяли
куски проволоки. Где-то жалобно вибрировали и пели водопроводные трубы.

Я  деликатно  постучал  в  дверь  восьмого  номера.  Никто не отвечал. Я
постучал  чуть громче и тут заметил, что дверь не заперта. Я толкнул ее,
и она открылась.

-  Мистер  Иорти,  -  позвал  я.  Никто  не ответил. Я стоял в крошечной
прихожей  и  думал,  что  если  Билли  Иорти  ушел, старуха наверняка бы
заметила. Я уже чувствовал, что он даже не выходил из комнаты.

Он  лежал  на  полу,  и первое, что я заметил, были подошвы его ботинок.
Они  были  основательно  стоптаны, но это уже не имело большого значения
для  бюджета  мистера Иорти, стражника ОП 7. Он лежал лицом вниз неловко
придавив  правую  руку,  но  ему-то  неудобно  не  было.  Ему  было  все
безразлично,  потому  что  на  полу  возле  его  лица растекалась темная
лужица крови.

Я  сделал два шага вперед, нагнулся над трупом и дотронулся до его руки.
Тело  уже  было  холодным,  но  мне  почудилось, что оно еще не излучило
последние остатки тепла и не сравнялось с температурой воздуха.

-  Совпадение  четвертое  и  решающее,  -  Оказал  я вслух. Искать здесь
что-нибудь  было  бессмысленно.  Этот  человек в ботинках со стоптанными
каблуками  был  виноват только в одном: он знал, кого впустил и выпустил
из  ОП  без  регистрации, сломав для этого контрольный автомат Теперь об
этом  знал только тот или те, кто уговорил его сделать это. Они - да Я -
нет.

Я спустился вниз по вытертой дорожке и сказал старухе:

- Ваш постоялец Билли Иорти убит. И не очень давно.

Старуха  не  ответила  и  ни на йоту не изменила скорости вязания. За те
десять  или  пятнадцать  минут,  что  я провел наверху, чулок в ее руках
стал изрядно длиннее. А может быть, мне это показалось.

-  Вы  не  могли бы мне описать его сегодняшних посетителей? - спросил я
Вязальщица  не отвечала Я достал из кармана бумажку в десять НД, добавил
еще  пятерку и подошел к конторке. Увы, на этот раз с купюрами ничего не
произошло - они остались в моей руке.

-  Я  ничего  не  видела  и  ничего не знаю, - твердо сказала вязальщица
своим  необыкновенным  голосом,  и я понял, что она ничего не расскажет.
Или  ей  хорошо заплатили, или как следует припугнули. Или и то и другое
одновременно.  Старуха была теперь неподкупна. Как говорил пактор Браун:
"Столкнувшись с выдающейся честностью, ищи такое же преступление".

-  Надо сообщить в полицию, - вздохнул я. Лучше уж сделать это самому, а
то   старуха,   пожалуй,   вспомнит,   что  именно  я  вышел  из  камеры
окровавленный и в состоянии сильного душевного волнения.

Я  сообщил  дежурному  полицейскому офицеру свое имя, назвал адрес, и он
приказал мне подождать, пока не пришлет людей на место.

Я  опустился в кресло, и на мгновение мне показалось, что я проваливаюсь
к  центру  земли.  Пружины,  утомленные  контактами  с  тысячами  задов,
сдались.  Как  и  весь  отель,  как и покойный Билли Иорти, они потеряли
веру в будущее.

Может  быть,  сказать  полицейским,  что  старуха видела, кто приходил к
Иорти?  -  подумал  я. - Бессмысленно. Она не признается, а они особенно
настаивать  не  будут.  Еще  один  труп.  Трупом больше, трупом меньше -
какое это имеет значение с точки зрения высшей полицейской философии.

Моя   покойная  мать  отличалась  болезненной  аккуратностью  и  глубоко
страдала,  если  хоть  какая-нибудь вещь лежала не на месте. Неукротимая
страсть  к  порядку  заставляла  ее  бесконечно прибирать, расставлять и
переставлять  все, что она могла сдвинуть с места Она была молчаливой и,
я  бы даже сказал, суровой женщиной, и только когда она впадала в экстаз
уборки,  на ее лице появлялась блуждающая улыбка художника или человека,
пре дающегося тайному и сладостному пороку.

Она   стремилась   на   все   надеть  чехлы,  все  расставить  в  строго
симметричном  порядке  Мне до сих пор кажется, что мы с отцом раздражали
ее,  поскольку  были  без чехлов и не всегда занимали отведенное место в
нашей маленькой квартирке.

С  тех  пор,  как  себя помню, я всегда внутренне восставал против этого
царства  зачехленной  симметрии,  но  потом,  уже  будучи  на том свете,
матушка  все-таки добилась своего: и я тоже замечаю в себе инстинктивное
стремление к четкости и симметрии.

Вот  и  сейчас,  утонув  в бездонном кресле в маленьком темном вестибюле
гостиницы  и ожидая появления блюстителей закона, я мысленно раскладывал
и  перекладывал  по  полочкам  те  немногие факты, коими обладал. Фактов
было  мало,  а  полочек много, и среди них главная: убили они Иорти. так
сказать,  в  порядке  перестраховки или потому, что узнали о вознесенной
молитве Кэрол Синтакис и моем расследовании?
                                ГЛАВА 4

Выложив  все  двум  полицейским, которые не пы тались подавить зевоту и,
казалось,  готовы  были  заснуть рядом с бедным Иорти, я вышел на улицу.
Моросил  позднеоктябрьский  дождик,  даже  не  дождик,  а легкая водяная
мгла,  тонко  блестевшая в свете фонарей. Последние листья распластались
на  асфальте  и  на крышах стоящих машин, отчаянно цепляясь за уходившую
осень.  Было  всего половина девятого вечера, но улицы давно опустели, и
лишь  редкая  машина  с  мокрым  шипением  проносилась мимо, отражаясь в
жирно блестевшей мостовой.

Я  уселся  в  свой  шеворд"  и позвонил по радиотелефону Кэрол Синтакис.
Голос ее вначале звучал нерешительно, но потом она сказала: "Приезжайте".

Встретила она меня уже не так, как накануне.

Может  быть,  ее  удивил  мой вторичный, такой поздний, визит или давала
себя знать реакция на происшедшее, но Кэрол была суше и сдержаннее.

А может быть, они побывали и здесь?

Я  не  стал делиться с ней своими предположениями, а попросил разрешения
побыть в комнате брата.

Комнатка  была  небольшая  и  столь  же  стандартно  безликая,  как и ее
исчезнувший  хозяин.  Письменный  стол  с книжной полкой над ним, диван,
шкаф, два стула.

Первое  впечатление  было,  что  в этой комнате обитал бесплотный дух. Я
подошел  к  книжной  полке,  скользнул  по  ней  взглядом. Биология, еще
биология,   эмбриология,   иммунитет,  снова  эмбриология  -  все  книги
солидные,  старомодные с толстыми. твердыми переплетами Такой же толстый
томик  справочника  "Кто  есть  кто"  Полка  как  полка, книги как книги
Ничего  из  художественной литературы, по которой можно было хоть как-то
судить  о  вкусах  хозяина  Не  выведешь  ведь  заключения  о  характере
человека  на  основании  "Курса  общей  эмбриологии.  Ф.  Дж. Снорт и С.
Палевски.  Сан-Франциско.  1981  год". Я еще раз обвел глазами полку и с
сожалением  должен  был  признаться  себе,  что она меня разочаровала. В
глубине  души  я  надеялся,  более того, я был уверен, что книги помогут
найти указание, в какой стране работал Мортимер Синтакис.

В  ящиках  стола была всякая дребедень. Две пачки трубочного табака, три
трубки,  одна  из  них  со сломанным мундштуком, старые шариковые ручки,
расческа,  электробритва  "шик"  с лопнувшим корпусом, девственно чистая
записная   книжка,  стопка  "Спортивного  обозрения"  за  последние  две
недели,  десятка  полтора  газетных  разворотов с объявлениями о продаже
недвижимости  Еще  какая-то  газета  отдельно.  И  все.  Ни  письма,  ни
конверта, ни адреса - ничего.

Я  открыл  шкаф.  Пальто,  два  костюма  Вещи  готовые, этикетки местных
магазинов.

Я  сел  на  диван  и  сказал себе: этого не может быть. Комната не может
быть   столь  противоестественно  пустой.  Да,  разумеется,  в  наш  век
стандартизации понятие индивидуальности - довольно старомодное. И все же...

Я  закрыл  глаза.  Мне  не  хотелось погружаться сейчас, ибо я испытывал
недовольство   собой,  всем  ходом  расследования,  я  чувствовал  некий
умственный  зуд,  оттого  что  не  мог проникнуть в герметический футляр
анонимности   и  безликости  комнаты  Мортимера  Синтакиса.  Разумеется,
усилием  воли я мог бы стряхнуть с себя на время и эту комнату, и самого
Синтакиса,  и  все  с  ним  связанное.  Но  потом  все равно нужно будет
возвращаться  к  нему. А такое зудящее раздражение, как я знал по опыту,
самое  подходящее  состояние  для  работы. Важно лишь спокойно посидеть,
стараясь  ни  о  чем  не думать, и дать возможность мыслям, наблюдениям,
ощущениям  и догадкам окрепнуть и заявить о своем существовании. "Хорошо
тренированные  мозги, - говорил пактор Браун, - любят работать, когда их
хозяин  об  этом  не знает". Ну, мои дорогие извилины, за дело. Я вам не
мешаю и готов даже подремать чуть-чуть...

Но  дремать  я не стал. Вместо этого я еще раз подошел к книжной полке и
вдруг  понял,  что подсознательно я уже много раз возвращался к ней, ибо
что-то  на ней было странным. Но что именно? Научные книги... Я уже знал
наизусть  все  их  названия. Не то. Справочник "Кто есть кто". Нет, дело
не в названии. Ну, еще раз... Есть ведь, есть какое-то несоответствие...

Я  рассмеялся.  Отцы-программисты,  как  я  иногда не замечаю простейших
вещей!  Справочники  "Кто  есть  кто"  делятся  на  выпуски, посвященные
науке,  деловой  жизни,  политике,  искусству  и  так далее. Справочник,
стоявший  на  полке  у  Синтакиса, был посвящен деловой жизни. Я вытащил
его.  Сколь  же  разнообразна  и  обильна наша деловая жизнь... Но зачем
Мортимеру  Синтакису  такой  справочник?  Такой  новенький справочник...
Поймав  иногда  какой-нибудь фактик, я исследую его не торопясь, играю с
ним,  словно кошка с мышкой. Я перевернул титульный лист. Мелким шрифтом
было напечатано: "27 издание - 1987 год".

Значит,  мистер  Синтакис  купил  справочник,  выложив  за него не менее
десяти-пятнадцати  НД,  уже  после  возвращения, совсем недавно... И эти
газетные  страницы  с  объявлениями  о  продаже  недвижимости. Допустим,
Мортимер  Синтакис  хотел  купить  себе  дом.  Или  ферму.  У  него есть
какие-то  деньги,  заработанные  за  время  работы  за  границей. Вполне
логично,  что  он  начинает  почитывать  объявления.  В  таких  вещах не
торопятся.  Может  быть,  что-нибудь он уже присмотрел себе, может быть,
он подчеркнул какой-нибудь адрес? Может быть, здесь найдется ниточка?

Отцы-программисты,  что  только  не  продается  у  нас!  Большие  дома и
крошечные  загородные  коттеджики,  фермы,  которые  впору  объезжать на
машине,  и  городские  квартирки,  о  которых  даже  объявления стыдливо
говорят: "компактные". И ни одной пометки, сделанной Мортимером Синтакисом.

Спортивным  обозрением  я  пренебрег.  Если выяснится, что на самом деле
Мортимер  Синтакис хотел купить себе бейсбольную команду, я сниму с себя
желтую одежду.

Оставался  еще  один  газетный  лист. Двадцатое октября. За пять дней до
исчезновения.  Страница  из  раздела  "Деловая жизнь и финансы". Длинная
статья  под  названием  "Приемлемый  уровень  инфляции".  Биржевой курс.
Валютный  курс.  Фото  какого-то молодого кретина у своей машины. "Генри
Клевинджер,  владелец  целого  конгломерата различных компаний, считает,
что..."  Бог  с  ним, с Генри Клевинджером, с его конгломератом и с тем,
что он считает.

Ну   хорошо,  брат  Дики,  займемся  классификацией.  Мортимер  Синтакис
присматривает  себе недвижимость. Будем считать этот факт установленным.
Он  откладывает  газетные полосы с объявлениями. Кроме того, он покупает
"Кто   есть  кто".  Для  чего?  Чтобы  вдохновиться  славными  примерами
достойных  капитанов  бизнеса  и  финансов?  Для этой цели справочник не
годится.  Пять,  десять,  пятнадцать  строк:  родился,  учился, женился,
владеет, живет.

И   еще   лист   со  статьей  об  инфляции  и  портретом  мистера  Генри
Клевинджера,  который  что-то  считает.  Я  еще раз вытащ