адовника и  секретаря  Гроппера.
Пока еще он ничего не докладывал шефу и газеты  ничего  не  пронюхали,  но
он-то  знает,  что  на  правом  крыле  "роллса"  маленькая,  еле  заметная
царапина, а на массивном бампере две вмятинки.
   Если учесть, что в багажнике "роллса" он нашел две  лопаты  со  свежими
следами земли - а умирающий старик вряд ли стал бы  копать  сам,  особенно
двумя лопатами...
   Размышления его прервал телефонный звонок. В трубке низко  рокотал  бас
Джо Джеффи:
   - Добрый вечер, лейтенант, как поживаете? Что-то давно не видно  вас  в
клубе.  Наверное,  на  вас  все  висят   это   таинственное   убийство   и
гропперовские миллионы? Знаете что, Мак-Грири, так загружать свой  мозг  -
это жестокость. Приезжайте-ка сегодня вечером в клуб. У меня  просто  руки
чешутся сыграть в покер...
   Лейтенант вспомнил автоматные пробоины в дубовой двери и сказал:
   - С удовольствием, мистер  Джеффи.  Вы  же  знаете,  как  я  рад  вашей
компании, особенно за зеленым столиком.
   Он положил трубку и облегченно вздохнул.  Ну  вот,  дело  распутывается
само собой. Газеты пошумят и перестанут, а шеф...  Время  от  времени  шеф
тоже любит сыграть с ним партию-другую, правда, не в покер, а  в  канасту.
Удивительно везет шефу в канасту, когда  он  играет  с  Мак-Грири.  Причем
почему-то получается так, что играют  они  всегда,  когда  у  Мак-Грири  в
бумажнике,  рядом  с  фотографией  жены,  толстой  пачкой  лежит  покерный
выигрыш. Бывают же совпадения...
   Мак-Грири засмеялся, взял консервный нож и открыл новую банку "Швепса".
На этот раз пиво оказалось великолепным.



12. САМАЯ УМНАЯ СОБАКА "СВОБОДНОГО МИРА"

   - Послушайте, Бакстер,  перестаньте  нести  чепуху  и  скажите  внятно:
почему вы думаете, что я выну из сейфа две тысячи долларов и вручу  вам  с
поклоном?
   Менеджер Хиллсайдского городского банка Лесли  Мастертон  снял  очки  и
иронически взглянул на  Бакстера.  Он  очень  гордился  своим  ироническим
взглядом и, оказываясь один перед зеркалом, подолгу  репетировал,  пытаясь
научиться уничтожать человека одними глазами.
   Но Фред Бакстер не замечал тонкой иронии -  грубый  человек  -  и  весь
подался вперед:
   - Мистер Мастертон, сэр,  вы  знаете  меня  лет  двадцать.  Слышали  вы
когда-нибудь, чтобы я рассказывал небылицы,  даже  после  третьего  виски?
Нет, вы ответьте, мистер Мастертон.
   - Я ваши виски не считаю, Бакстер, вы же их не держите у меня на счете.
- Мастертон засмеялся, в восторге от своего остроумия.  Он  гордился  тем,
что принадлежал к  новому  типу  банковского  служащего,  без  старомодной
чопорности и всегда готового пошутить с клиентом.
   - Да вы у кого угодно спросите, я вас не обманываю.  Сроду  небылиц  не
рассказывал.
   Менеджер пожал плечами. Разговаривать с Бакстером было трудно.
   - Сэр, это же верное дело. Это не пес, а маленький форт  Нокс,  набитый
золотом. Я  не  скажу,  что  он  стоит  шестнадцать  миллиардов  долларов,
которые, говорят, хранятся там в бронированных подвалах, но поверьте  мне:
собака будет делать  деньги,  как  печатный  станок.  Сэр,  позвольте  мне
принести сюда пса. Он в машине внизу, на коленях у миссис Бакстер.
   - Вы с ума сошли. Хорошенькое дело,  если  все  начнут  носить  в  банк
разную домашнюю живность. Сегодня вы пытаетесь одолжить деньги под собаку,
завтра  кто-нибудь  предложит  взглянуть  на  его  дрессированного   гуся,
послезавтра здесь можно будет открыть зверинец и устроить в сейфах клетки.
   - Мистер Мастертон, сэр, это не гусь. Вы только взгляните  на  пса,  вы
больше тратите времени на разговор со мной.
   - Ну хорошо, тащите своего пса сюда. Но если он нагадит на  ковре,  вам
придется купить новый. Причем ссуды для этого я вам не дам, учтите.
   Через минуту дверь кабинета снова приоткрылась,  и  в  комнату  быстрым
шагом вошел Фрэнк Гроппер. Он шел на задних  лапах,  всей  своей  собачьей
грудью вдыхая знакомый запах  банка,  такой  неуловимый  и  вместе  с  тем
незабываемый. Запах кожаных кресел, пыли, бумаги.
   Он подошел к столу и небрежным жестом протянул  менеджеру  лапу.  Лесли
Мастертон знал толк в рукопожатиях.  Вытянутая  для  пожатия  рука  всегда
красноречивее лица. Лицу можно придать любое выражение,  но  рука  говорит
только правду. По рукаву костюма Мастертон мог  определить  годовой  доход
клиента с точностью до пятисот долларов. Рукав - это его банковский  счет.
Чем больше блестит материал -  тем  менее  блестящи  дела  его  владельца.
Качество материала, от дешевого бумажного твида до  упругого  на  ощупь  и
корректного ворстеда, - открытая книга для опытного глаза.
   На бульдоге не было ни костюма, ни крахмальной рубашки, ни  манжет,  ни
запонок. Когти его меньше всего напоминали о маникюре, а черные  подушечки
лап никак не ассоциировались с уверенной манерой брать деньги.
   И тем  не  менее  Лесли  Мастертон  невольно  протянул  руку  навстречу
бульдожьей лапе - столько в ней было уверенности. Бульдог еще  раз  кивнул
ему и опустился на четвереньки.
   -  Послушайте,  Бакстер,  -  Мастертон   уже   оправился   от   первого
впечатления, - если я буду одалживать деньги  под  каждого  пса,  умеющего
пройти десять шагов на задних лапах, боюсь, что у нас...
   Бакстер посмотрел на бульдога, бульдог на него. Потом Гроппер  медленно
подошел к менеджеру и несколько раз мягко потянул его за  руку.  Мастертон
встал. Гроппер одним прыжком вскочил в кресло, оперся грудью о край  стола
и развернул свежий номер "Хиллсайд дейли геральд". Бумага была  тонкая,  и
ему пришлось листать газету языком. Вот,  наконец,  и  биржевая  страница.
Мельчайшая нонпарель серым налетом покрывала полосу. Сотни фирм,  разбитые
в алфавитные группы по три буквы, в нескольких  цифрах  рассказывали  свои
истории, полные значимости и драматизма. Слева - высший и низший  биржевые
курсы за год, справа - курс к  началу  дня,  к  закрытию  биржи,  разница.
Плюсы, казалось, весело подмигивали, минусы  напоминали  рот  с  поджатыми
губами. Минусов было намного больше - биржа катилась вниз.
   Гроппер с трудом взял со стола карандаш, пристроил  его  между  лапами,
жирно и неуклюже подчеркнул слова "Дженерал электрик". Справа против фирмы
стоял плюс. Потом  написал  на  полях  страницы  "покупать".  Писать  было
тяжело, и каждая буква давалась с трудом, но он справился. Лесли Мастертон
повернулся к Бакстеру и добрую минуту молча смотрел на него. Он был бы рад
помолиться, но банковский менеджер не должен удивляться.
   - Бакстер, мы знакомы уже двадцать лет,  и  я  не  знал,  что  вы  хоть
что-нибудь смыслите в акциях.
   - Клянусь этим бульдогом, сэр, в жизни я не держал  в  руках  ни  одной
акции. Какие там акции! За дом - выплачивай, за машину - выплачивай, а  я,
слава богу, как вы знаете, держу авторемонтный гаражик.
   - Но кто же научил пса этим штучкам?
   - Не знаю, сэр, думаю, он сам. Я замечал, как он часами читает  газету.
И не то, что мы с женой, -  разные  там  убийства,  разводы,  скандалы,  а
только финансовые и деловые страницы. Пристроится  где-нибудь  в  укромном
местечке и читает, читает. Сначала я думал, он просто  смотрит  в  газету.
Присмотрелся - гляжу, то головой кивнет, вроде доволен. То, видно, прочтет
что-нибудь не по нему - рассердится, отшвырнет газету. Да вы сами спросите
Булли, так мы его зовем.
   - Его? Спросить?
   - Да, сэр, спросите попробуйте.
   Лесли Мастертон в третий раз за утро пожал плечами и спросил Гроппера:
   - Послушайте, гм... а почему вы подчеркнули именно "Дженерал электрик"?
   В свою очередь, и Гроппер  захотел  пожать  плечами,  но  вместо  этого
короткая шерсть на его загривке коротко дернулась, будто он сгонял мух.
   Он снова взял карандаш и нацарапал: "военные заказы". Держать  карандаш
между лапами было неудобно, как будто  он  зажал  его  левой,  непривычной
рукой, и на секунду Гропперу даже захотелось бросить его и залиться  лаем,
по он сдержался. Только спокойствие, только  выдержка  могли  спасти  его.
Ничего не потеряно...
   Лесли Мастертон ущипнул себя за ладонь. Больно. На ладони  отпечатались
две беловатые полоски от ногтей. Он сказал:
   - Простите, Булли, кажется, мне нужно сесть за стол.
   Бульдог спрыгнул на пол. Менеджер сел за стол и несколько  раз  плавным
движением погладил лысину. Он  всегда  сопровождал  важное  решение  таким
жестом.
   Люди наживают состояние разными  способами:  одни  продают  участки  на
Луне, другие пускают в продажу мужское нижнее белье с нарисованными на нем
муравьями, как сделал в молодости один известнейший политический  деятель.
Почему бы тогда ему не заработать на собаке?
   - Знаете что, Бакстер, зачем вам связываться с банком? Я даю  вам  свои
деньги, целиком финансирую помещение и рекламу, а вы мне платите пятьдесят
процентов прибылей.
   - Боюсь, мистер Мастертон, что пятьдесят процентов - это слишком много.
   - Возможно, но это ведь не ваш пес, Бакстер. И скажем прямо, такие  псы
не бегают на улице стаями. Ни  в  Хиллсайде,  ни  в  штате,  ни  вообще  в
Америке. Или вы думаете, что стоит паре-тройке бродячих псов  забрести  на
пустырь, как они тут же раскрывают журнал "Юнайтед стейтс ньюс  энд  Уорлд
рипорт" и начинают спорить, куда лучше  всего  вложить  капиталы?  Как  вы
думаете, это дикий пес, дикий вроде какого-нибудь хомяка? Нет?  То-то  же.
Значит, в любой момент за ним может пожаловать хозяин.  Чем  рискуете  вы?
Ничем. А я - деньгами.
   - Ну хорошо, мистер Мастертон, где мне разговаривать с вами...


   Если бы прокуренный зал Грэнд Пэлиса мог рассказать все, что видели его
стены, это был бы живописный рассказ. Здесь не  раз  выступали  знаменитые
джазы. В свете разноцветных прожекторов публике улыбались Дюк Эллингтон  и
Гленн Мюллер, Бенни Гудмэн и Дэйв Брубек. Иногда в центре зала  сооружался
ринг, и в редкие минуты, когда зрители на  мгновенье  затихали,  слышались
глухие удары перчаток о потное  человеческое  тело.  В  этом  зале  рефери
поднимал руки Сладкого Рэя Робинсона и Флойда Паттерсона, здесь выпархивал
на ринг в неописуемых халатах самый хвастливый боксер в  истории  мирового
бокса Кассиус Клей.
   В Грэнд Полисе устраивались съезды обеих партий штата,  и  тогда  среди
гвалта, дыма и цветных шариков с портретами очередного кандидата  ("только
он  сможет  дать  штату  порядок  и  процветание!")  по  проходу  и  сцене
маршировали девицы в ботфортах и тугих лосинах, лихо жонглируя барабанными
палочками.
   Иногда здесь появлялись проповедники. Они грозили  геенной  огненной  и
обличали социалистов-атеистов. Они призывали к  крестовому  походу  против
"антиамериканизма" и требовали изъятия из библиотек рассказов о Робин Гуде
ввиду его склонности к экспроприации богатых.
   Здесь выступали уродцы карлики и  пианисты,  обрабатывавшие  клавиатуру
ногами, сексуальные певицы без голоса и бесполые существа, читавшие  стихи
о сексе.
   Но собака, которая умела считать на арифмометре  и  анализировала  курс
акций, выступала впервые,  и  плотная  толпа  посетителей,  теснившихся  у
центрального входа, оживленно обсуждала предстоявшее зрелище...


   Гроппер лежал на диване в маленькой обшарпанной комнате. На стене висел
огромный рекламный плакат с его  изображением  в  блестящей  попонке  и  с
цилиндром на голове.
   Аршинными буквами было написано:

   САМАЯ УМНАЯ СОБАКА СВОБОДНОГО МИРА. ЧУДО АТОМНОГО ВЕКА.
   СПЕЦИАЛИСТЫ РАЗВОДЯТ РУКАМИ. ЗРИТЕЛИ В ВОСТОРГЕ.
   БУЛЛИ ДАЕТ ОТВЕТЫ НА РАЗНООБРАЗНЕЙШИЕ ВОПРОСЫ,
   ДЕМОНСТРИРУЯ НЕОБЫЧАЙНЫЙ ДАЖЕ ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА ИНТЕЛЛЕКТ.
   САМОЕ ЗАХВАТЫВАЮЩЕЕ В МИРЕ ЗРЕЛИЩЕ.

   Гроппер взглянул на плакат. Интересно, что бы сказали люди, если бы  он
появился в своем обычном виде на Уолл-стрит с  этой  попонкой  на  плечах?
Гроппер шумно вздохнул. Самое удивительное,  думал  он,  что  человеческий
период его жизни казался ему странно коротким, как бы сжатым под  каким-то
прессом. Зато недельное существование  собакой  заполняло  почти  все  его
сознание. Обилие  впечатлений,  что  ли.  Он  вспомнил  запах  шотландской
овчарки и ужаснулся. Запах казался восхитительным. Не в  мозгу,  где-то  в
глубине мышц зашевелилось желание толкнуть ее мордой в бок, игриво куснуть
и помчаться за ней...
   "Я схожу с ума, - промелькнуло у него  в  голове.  -  Если  я  останусь
собакой еще несколько месяцев, я, наверное, забуду, кто я".
   "Фидо, - снова подумал он.  -  Интересно,  какие  получаются  щенки  от
бульдога и шотландской овчарки? Наверное, похожие на бульдога, но с  более
длинной мордой и шелковистой густой шерстью". Гроппер вздрогнул. Всю жизнь
он не женился. Он был слишком целеустремлен и занят делами, чтобы  тратить
время на любовную болтовню.
   И вот теперь он, Фрэнк Джилберт Гроппер, обошедший все  матримониальные
капканы, увернувшийся от замаскированных любовных ловушек, думает о  своем
потомстве от шотландской овчарки Фидо,  о  маленьких  щенятах  с  толстыми
неуклюжими лапами и мягкими носами. Он никогда не  смог  бы  поговорить  с
ними, он был бы для них лишь Булли, бульдогом. И то какой-нибудь год.
   Через год его сын отчаянно лаял  бы  на  него,  встретив  на  улице,  и
норовил укусить. Впрочем, разве у людей не так? Разница лишь  в  возрасте.
Он вспомнил о сыне покойной сестры, о  Патрике  Кроуфорде.  Этот  мозгляк,
наверное, потирает руки в предвкушении наследства...
   Гроппер снова потряс головой, словно отряхивался после воды, и поднялся
на задние лапы. На столе стояла бутылка "Олд форестер". Он наклонил ее над
столом.  Коричневатое  виски  с  резким   запахом   лужицей   потекло   по
полированной поверхности. Мысленно поморщившись, Гроппер  принялся  быстро
лакать.
   - Господи, - благоговейно сказал Бакстер, стоя в  дверях,  -  ты  никак
любишь выпить, Булли?
   Бакстер взял со стола бутылку и замахнулся. Гроппер отскочил в  угол  и
зарычал.
   - Ну ладно, Булли, не будем ссориться. Ты прав. Раз ты необычный пес  и
понимаешь в акциях, можешь и выпить. До начала выступления осталось  минут
десять. Слышишь?
   Через полуоткрытую дверь слышалось неясное  гудение  зрительного  зала.
Гремела музыка. Пахло потом.
   - Ты не забыл свои номера?
   Гроппер отрицательно покачал тяжелой головой.



13. АКЦИОНЕРНОЕ ОБЩЕСТВО БЕССМЕРТИЯ

   - Может быть, его уже давно нет в живых?  -  спросил  Хант,  вставая  с
дивана. - Мы сидим в этом дурацком мотеле уже пятый день...
   Беллоу посмотрел на помощника холодно и внимательно:
   - Вы слишком нетерпеливы, друг мой. Двадцать миллионов долларов  -  это
отличное  лекарство.  Успокаивает  нервы  и  придает   энергии.   Или   вы
предпочитаете заработать свою долю обычным  путем?  Если  вы  даже  завтра
станете профессором, вам потребуется для этого ровно тысяча лет. И то  при
условии, что вы все  эти  годы  не  будете  есть,  одеваться,  платить  за
квартиру и вообще не потратите ни одного цента.
   - Оставьте, профессор, я уже давно оценил ваше элегантное остроумие. На
вашем месте я бы лучше писал статьи в "Нью-Йоркер".  Там,  говорят,  ценят
иронию и платят за нее прекрасный гонорар.
   - Крис, благодарю вас за совет. Я очень тронут.
   - Четыре дня, как я дал объявление в газету, и хоть бы один  звонок  из
редакции.
   Они почти не выходили из мотеля, разве что поздно  вечером,  но  Беллоу
был уверен, что их не ищут. Вряд ли Патрик Кроуфорд  будет  настаивать  на
тщательном  расследовании,  считал  он.  Кроме  того,  полиция   наверняка
уверена, что они давно уже пересекли границу штата. И тем  не  менее  Хант
боялся.
   - Четыре дня не такой уж большой срок, -  задумчиво  сказал  Беллоу.  -
Все-таки надо помнить, что Гропперу довольно трудно читать газеты.
   - Да, конечно, - машинально ответил Хант. Он сел и снова встал.  Он  не
мог оставаться неподвижным. Он все  время  ощущал  потребность  двигаться,
словно что-то подталкивало его.
   - Может быть, вы выйдете на улицу, уже совсем темно, и купите газету? -
Беллоу, казалось, понимал, что еще несколько минут - и Крис взорвется.
   - Да, конечно, - снова пробормотал Хант, надел шляпу и вышел на улицу.
   В  полутьме  улицы  к  Ханту  возвращалось  спокойствие.  Он  шагал  по
тротуару, опустив голову, и старался ни о чем не думать. С детства он умел
как бы рассредоточивать сознание, и мысли его  начинали  плыть  отдельными
разорванными облачками. Потом он ловил себя на какой-то странной на первый
взгляд мысли и долго восстанавливал ассоциации, по которым она пришла  ему
в голову.
   Вот и сейчас он зафиксировал в сознании слово  "Техас".  Почему  Техас?
Ага, столица Техаса Остин. Что в Остине? Ну  конечно  же,  там  живет  его
сестра с мужем. Он улыбнулся в темноте. Обратная перемотка, как он называл
этот процесс реставрации мыслей, всегда доставляла ему удовольствие. Когда
он был мальчишкой, сестра всегда заворачивала сандвич, который он  брал  в
школу, в газету. Газета. Четыре дня, как они дали объявление  в  "Хиллсайд
дейли геральд". Целых четыре дня.
   У газетного киоска не было ни души. Он торопливо  сунул  монетку,  взял
вечернюю "Хиллсайд ивнинг стар" и пошел обратно. Чем ближе он  подходил  к
мотелю, тем больше начинал нервничать.
   - Держите, профессор, - сказал Хант и бросил "Ивнинг  стар"  на  диван.
Беллоу аккуратно  разгладил  страницы  и  развернул  газету.  Просматривая
газету, он всегда тихонько насвистывал. И на  этот  раз,  слегка  растянув
губы, словно улыбаясь, он насвистывал "Прижми меня крепче, прижми  меня  к
сердцу". Внезапно свист оборвался. Скомканные страницы  полетели  на  пол.
Беллоу вскочил.
   - Быстрее, Крис, быстрее! Мы должны успеть на этот раз.
   - Куда, что, когда?
   - Нате, смотрите! - Беллоу  протянул  Крису  газету.  Из-под  заголовка
"Феноменальный пес поражает публику" на него смотрел Джерри. Или Гроппер.
   Забыв даже запереть дверь номера, они выскочили на улицу и бросились  к
машине.


   Хант стоял у бокового выхода из  Грэнд  Пэлиса  и  ждал.  Представление
кончилось уже с полчаса назад, разошлись последние зрители, а он все стоял
в темноте, прячась за колонной и глядя на дверь.
   Только бы заполучить этого Гроппера! Он бы уж заставил  его  заговорить
человеческим языком. Собаки похожи  на  людей,  они  не  любят,  когда  им
больно. Но если обычный пес, когда ему больно, очень  больно,  будет  лишь
выть и извиваться, бульдог с сорока миллионами обладает большей фантазией.
Ему можно будет показать клещи и чиркнуть спичкой под носом так, чтобы  он
ощутил тепло огня. И тогда он  нацарапает  на  бумаге  названия  банков  и
покажет, куда какой ключ подходит.
   Вот дверь, наконец, распахнулась, и в освещенном изнутри прямоугольнике
показалась фигура человека с собакой на поводке. Хант сделал шаг вперед  и
тихо позвал:
   - Гроппер, мистер Гроппер!
   Бульдог вздрогнул и бросился в сторону Ханта. Поводок натянулся.
   - Что за Гроппер? Вы, наверное, ошиблись, - пугливо  сказал  человек  и
нагнулся над собакой, чтобы взять ее на руки.
   Хант стремительно опустил руку с зажатым в  ней  пистолетом  на  голову
человеку. Тот ткнулся головой в ступеньку и повернулся на бок.
   - Обождите, мистер Гроппер, одну секунду, - сказал Хант и взял лежащего
человека под мышки. Человек был тяжелым, и Хант  с  трудом  втащил  мягкое
тело за колонну. - Теперь быстрее, -  Хант  схватил  Гроппера  на  руки  и
бросился к машине, стоявшей у тротуара в тени  здания.  Он  рванул  заднюю
дверцу, бросил на сиденье бульдога и  качнулся  вперед.  В  это  мгновение
чьи-то руки сдавили ему горло, от тяжелого удара в  лицо  дернулась  назад
голова, и он потерял сознание.


   Сначала он почувствовал боль. Она набегала короткими острыми  толчками,
вместе с ударами сердца, начинаясь где-то внутри  и  кончаясь  в  затылке.
Ханту нестерпимо захотелось снова погрузиться в небытие, мягко нырнуть под
темное мягкое одеяло беспамятства, но боль заставила его открыть глаза. Он
хотел поднять руку, но почувствовал боль в запястье и понял, что связан.
   Сознание прояснилось. Теперь