ем  опустился  в  кресло,  жестом  пригласив  Гроппера
сделать то же.
   - Вы должны простить меня, мистер Гроппер, за  небольшую  мистификацию,
но это был единственный способ поговорить с вами. Насколько мне  известно,
к вам в Риверглейд ежедневно является не менее десятка просителей, которых
немедленно отправляют обратно.  Кроме  того,  ваша  изгородь  такова,  что
пролезть через нее может только собака, и то лишь целеустремленная. Теперь
о деле. Мистер Гроппер, вы  когда-нибудь  задумывались  над  тем,  что  вы
такое?
   - Смотря с какой точки зрения...
   - Я  отвечу  за  вас.  Все  последние  шестьдесят  восемь  лет,  точнее
шестьдесят шесть с половиной или шестьдесят шесть, потому  что  вы  начали
осознавать себя года в полтора-два,  вы  были  не  кем-нибудь,  а  Фрэнком
Джилбертом Гроппером. Дело в том,  что  ваше  "я",  ваша  индивидуальность
менялась со временем, но никогда не прерывалась. Вы ложились спать, ощущая
себя Гроппером, и просыпались Гроппером.
   Причем  заметьте,  что  неповторимость  вашего  индивидуального  "я"...
Простите меня за лекторский тон, но ничего не поделаешь...  Так  вот  ваша
неповторимость кроется не в вашем теле, не в сердце, легких, прямой  кишке
или печени. И даже не в физиологическом устройстве  мозга.  Все  это,  так
сказать, массовое производство. Ничего по-настоящему индивидуального,  как
костюм за двадцать долларов в магазине готового платья, нет. Только в том,
чем заряжен ваш мозг, что он таит в себе, и кроется ваше  "я".  Вы  -  это
удостоверение личности, лежащее в бумажнике. Бумажник, будь он из дешевого
пластика за доллар или крокодиловой кожи  из  магазина  Тиффани  за  сорок
долларов, - это только бумажник. Переложите  его  в  чужой  карман,  и  он
станет чужим бумажником.  И  даже  удостоверение  само  по  себе  тоже  не
индивидуально, пока на нем не будет написано: "Фрэнк Джилберт Гроппер".
   Теперь я перехожу к сути моего открытия.  Каждая  из  десяти  с  лишним
миллиардов  клеток  человеческого  мозга   несет   в   себе   определенный
электрический заряд. Распределение этих зарядов, их, так сказать,  мозаика
и является главным. Это ваша визитная карточка. Это вы, только вы, начиная
от вашей привычки вырывать пальцами из подбородка несуществующие волоски и
кончая умением выгодно вложить деньги. Только распределение  электрических
зарядов  в  клетках  мозга  определяет  весь  комплекс  знаний,  привычек,
ассоциаций, памяти, умений,  способностей,  эмоций  человека.  Если  точно
скопировать каким-либо образом вот эту электрическую мозаику вашего мозга,
мы получим нечто вроде зашифрованной  магнитофонной  ленты  под  названием
"мистер Фрэнк Джилберт Гроппер на  сегодняшний  день".  Но  если  очистить
чей-то другой  мозг  от  его  собственной  мозаики,  как  бы  электрически
разрядить его, и зарядить вашей мозаикой, мы тем самым возьмем новый бланк
удостоверения личности и напишем на нем ваше имя.
   - Я сохраню ощущение своего "я", останусь собою, но получу новое  тело?
- быстро сказал Гроппер, не теряя ощущения сказочности.
   - Совершенно точно, - утвердительно кивнул профессор.  -  Причем  такое
устройство уже создано мною. Вчера у вас  в  Риверглейде  был  не  бульдог
Джерри. Это был я в его теле. Конечно, собачий мозг значительно меньше  по
объему человеческого, и мой мозг, моя электрическая мозаика  уместилась  в
нем не полностью. Преподавать  кибернетику  в  Гарварде,  стоя  на  задних
лапах, я бы не смог. Но, как вы видели, я вполне справился с  орфографией.
Помощник отвоз меня в машине, и я пролез сквозь изгородь. Сам Джерри в это
время, пока у него был разряжен мозг, напоминал однодневного щенка. Он был
во власти только безусловных рефлексов, полученных им при рождении.
   - И вы уверены, что можете переставить мой мозг, или  как  вы  там  это
называете, в новое тело?
   - Совершенно  верно.  Ваше  старое  тело  вместе  с  желудком  и  всеми
метастазами  скоро  умрет,  а  вы...  Видите  ли,  мистер  Гроппер,  своим
открытием я делаю наше общество более совершенным,  законченным.  По  моим
сведениям, у вас что-то около сорока миллионов долларов. Вы можете  купить
себе практически все. Любовь красивой женщины, друзей, причем, пока у  вас
есть деньги, и женщина и друзья будут верны вам. Хотя, насколько  я  знаю,
вы предпочитали не тратиться на такие пустяки. Во всяком случае, вы можете
купить лучшую одежду, дома, автомобили, яхты,  леса,  озера.  Поселяясь  в
разных местах, вы фактически можете  даже  купить  себе  лучший  климат  и
погоду. Вы можете купить себе сенаторов и конгрессменов,  и,  пока  у  вас
есть деньги,  они  будут  верно  служить  вам.  Вы  можете  нанять  лучших
косметологов, и они сделают вашу кожу упругой и  гладкой.  За  деньги  вам
изготовят великолепные парики.
   Вы можете купить себе услуги самых лучших врачей, и, пока возможно, они
будут поддерживать ваше здоровье самыми  лучшими  лекарствами.  Вы  можете
купить себе священников, и они обеспечат вам самую чистую совесть и,  если
угодно, самое лучшее место в раю.
   Единственное слабое место нашего общества - это смерть. Смерть вносит в
наше общество элемент социализма, то есть общества, где  деньги  перестают
играть главную роль. Но божество не может  быть  акционерной  компанией  с
ограниченной ответственностью. Божество или всемогуще, или  оно  перестает
быть божеством. Я хочу  сделать  доллар  настоящим  божеством,  всемогущим
божеством. Я хочу, чтобы богатый человек был  бессмертным,  чтобы  он  мог
купить себе жизнь там, где бедный обречен на смерть.
   Прошу прощения, я несколько увлекся, но суть вам ясна. Вы заплатите мне
двадцать миллионов долларов и станете бессмертным.
   - Двадцать миллионов? Вы шутите, мистер Беллоу.
   - Если вы  предпочитаете  умереть  с  сорока  миллионами,  чем  жить  с
двадцатью, боюсь, что нам не о чем разговаривать.  Кроме  того,  на  рынке
бессмертия спрос, как вы сами отлично знаете, пока превышает  предложение.
И цены соответственно диктует продавец, а не покупатель. В  конце  концов,
уплатив  мне  двадцать  миллионов  долларов,  вы   впервые   по-настоящему
почувствуете себе цену. Причем заметьте, я великодушен. Я не требую у  вас
всех ваших денег, ибо, обретя бессмертие и не имея денег, вы можете прийти
к выводу, что игра не стоила свеч.
   Земное бессмертие в отличие от небесного  требует  солидной  финансовой
базы. Какой смысл ускользнуть от смерти, чтобы потом подыхать с  голоду  в
очередях на бирже труда?
   К тому же шестьдесят восемь лет - а ведь сознание ваше не помолодеет от
нового тела - возраст, когда трудно  менять  привычки,  особенно  привычки
миллионера...
   Впрочем, мы с вами  деловые  люди.  Не  будем  притворяться,  что  меня
огорчит ваша смерть, а вас -  мое  затруднительное  финансовое  положение.
Если бы вы корчились в агонии, я не протянул бы вам и кружки воды, и, если
бы я пришел к вам за куском хлеба, вы прогнали бы меня. Но я  продавец,  а
вы покупатель, причем в той редкой комбинации,  когда  вам  позарез  нужно
купить мой товар - бессмертие, а мне - продать  его.  -  Профессор  весело
улыбнулся. - Но простите, хороший коммивояжер не должен философствовать.
   - А откуда я знаю, что все это не жульничество?
   - О сэр, все предусмотрено. Мы проделаем небольшой опыт и, если он  вам
покажется убедительным, обсудим детали. Только учтите, что тело  для  себя
вам придется добывать самому. Пока что у нас, к  сожалению,  нет  законной
торговли бедными людьми, хотя это было бы логично.  Бедные  могут  продать
свой глаз или скелет после смерти, но целиком себя  продать  они  пока  не
могут. Что делать, наше общество все еще отягощено предрассудками.
   Итак, вы согласны на небольшой эксперимент?
   - Мне нечего терять, - сказал Гроппер.



3. ЭТО КТО ТАМ В КРЕСЛЕ, Я?

   Лаборатория помещалась в подвале. Когда-то здесь был гараж, и  бетонные
стенки все еще источали едва уловимый запах бензина. Окон не  было,  и  на
секунду Гропперу показалось, что он спускается в склеп, откуда ему никогда
не выйти. Он вздрогнул и огляделся. В углу стоял странного вида аппарат  с
торчащим спереди колпаком,  наподобие  фена  для  сушки  волос  в  дамских
парикмахерских. Профессор, склонившись над аппаратом, оживленно говорил:
   - Видите ли, мистер Гроппер, как только мне пришла в голову  идея  этой
штуки, я тут же  ушел  из  Гарвардского  университета,  где  я  работал  в
лаборатории бионики. Согласитесь, что такую идею жаль делить  с  кем-либо.
Коллектив хорош, пока не запахнет большими деньгами. Деньги  действуют  на
коллектив,  как  мощный  растворитель:  он  моментально   растворяется   и
распадается на составные части - столько-то индивидуальных карманов.  А  я
по натуре не благодетель. Меня огорчает зрелище чужих разинутых  карманов.
Лучше пускай мои коллеги разинут рот, глядя на мои  карманы.  Кроме  того,
как я уже сказал, у нас все еще существует уйма моральных, политических  и
религиозных предрассудков...
   Щелкнул тумблер, на  зеленоватых  экранчиках  осциллографов  заметались
яркие зайчики.
   Профессор кивнул на своего помощника.
   - Посмотрите внимательно, мистер Гроппер,  это  мой  коллега  Кристофер
Хант. Осмотрите тщательно его костюм.  Отличный  ворстед,  модный  покрой.
Мистер Хант одевается только у братьев Брукс. Двести долларов  за  костюм.
Каково, а? Посмотрите на ботинки, носки. Нет,  нет,  я  не  рекламирую  по
совместительству костюмы. Просто через несколько минут вы увидите все  эти
вещи с другой точки зрения.
   Итак,  Крис,  вы  согласны  одолжить  свое   тридцатисемилетнее   тело,
здоровое, весом в сто восемьдесят фунтов, ростом в  пять  футов  десять  с
половиной дюймов присутствующему здесь одному  из  крупнейших  финансистов
нашей страны мистеру Фрэнку Джилберту Гропперу?
   -  Шеф,  вы  торжественны,  как  агент  по  продаже  недвижимости   при
заключении контракта на девяносто девять лет.
   - Согласитесь, Крис,  что  примерка  бессмертия  -  довольно  необычная
церемония.
   Мозгу Гроппера  всегда  был  присущ  ярко  аналитический  характер.  Он
пропускал сквозь себя факты, выбирал нужные, нисколько не заботясь  об  их
эмоциональной окраске. Думая, он чувствовал при этом примерно то  же,  что
рыболовная сеть, задерживающая в своих ячейках рыбу. Но сейчас он  потерял
способность думать.  Он  весь  одеревенел,  напрягся,  распираемый  жаждой
жизни. Он  уже  верил  в  возможность  невозможного,  и  чем  невозможнее,
нереальнее казалась цель, тем жарче была его вера.
   Перед его мысленным взором хаотически проносился длинный список фирм, в
которые были вложены его деньги: "Дженерал дайнемикс", "Боинг",  "Локхид",
"Алкоа", "Бетлсхем стил"... Он видел  главный  зал  нью-йоркской  фондовой
биржи, слышал потрескиванье тикеров, из  которых  выползали  ленты  с  так
хорошо знакомыми цифрами...
   - Прошу вас, мистер Гроппер, не бойтесь. Сядьте  сюда,  в  это  кресло.
Так. Вставьте голову  в  фиксатор.  Отлично.  Крис  уже  готов.  Внимание!
Начинаем.
   Гроппер почувствовал, как будто кто-то невидимый начал быстро  и  ловко
стирать резинкой нарисованную его мысленным взором картину.
   Биржевой зал тускнел, вернее  не  тускнел,  а  по  частям  растворялся,
исчезал. Взмахнув бумажными лентами, испарились тикеры. Стали  прозрачными
стены. Он ощутил странную легкость полета... Он... кто  он?..  Калейдоскоп
перед  глазами  продолжал  бледнеть.  Осталась  одна  яркая  цепочка.  Она
порвалась, мигнула в последний раз, и он перестал существовать...
   - Как вы себя чувствуете, мистер Гроппер? -  послышался  голос  Беллоу.
Профессор с улыбкой откинул фиксатор, и Гроппер, ворочая слегка  онемевшей
шеей, встал.
   - Что-нибудь не получилось? - автоматически спросил финансист.
   - Напротив, все в порядке.
   Гроппер  обернулся.  Первым  его  ощущением  было  ощущение   водителя,
пересевшего из старого, полуразбитого,  дребезжащего  автомобиля  в  новый
мощный лимузин. Каждое нажатие на педаль акселератора немедленно  вызывает
пугающе-непривычный взрыв энергии в двигателе.
   Старое, больное тело Гроппера,  к  которому  он  так  привык,  со  всей
сложной системой болей и физических ограничений, вдруг повернулось легко и
свободно.
   Гроппер взглянул  на  свои  руки.  Это  были  чужие  руки.  Смуглые,  с
короткими рыжими волосками, с  незнакомым  золотым  перстнем.  Ногти  были
коротко острижены. На мизинце  видна  была  крошечная  заусеница.  Гроппер
надавил на нее ногтем большого пальца  другой  руки.  Стало  больно.  Ему,
Гропперу, стало больно от чужой заусеницы. Он нагнул голову  и  увидел  на
себе серый ворстедовый костюм. Знакомый материал. Он только что где-то его
видел. Ага, на помощнике профессора, на  этом  Кристофере,  как  там  его.
Серый ворстед. Как называется такой цвет? Ага, цвет древесного угля.
   - Послушайте, профессор, - сказал Гроппер и вздрогнул. Голос его звучал
странно, хотя и не казался незнакомым. - Где ваш помощник?
   Беллоу весело засмеялся:
   - Видите ли, о Крисе  сейчас  нельзя  говорить  в  единственном  числе.
Частично  он  находится  вот  здесь,  -  профессор   похлопал   рукой   по
металлическому сферическому кожуху на аппарате, - сдал, так сказать,  свой
мозг в камеру хранения, частично же он некоторым образом в вас.
   - Во мне? - крикнул Гроппер.
   - Вот зеркало, повернитесь.
   Из дешевого, в деревянной раме зеркала, в правом верхнем углу  которого
амальгама отделилась от стекла и застыла тусклыми блестками,  на  Гроппера
смотрел помощник профессора. В отлично  сидящем  темно-сером  костюме.  От
братьев Брукс, вспомнил Гроппер. Лицо казалось спокойным, лишь зрачки ярко
блестели от волнения. Гроппер сделал шаг навстречу  зеркалу,  и  Кристофер
тоже шагнул вперед. Нерешительно, осторожно Гроппер поднял руку. Кристофер
ответил  тем  же.  Шестидесятивосьмилетний  финансист,  президент  четырех
банков, член правления двадцати трех компаний, обладатель сорока миллионов
долларов, человек, пожать руку которого считали за честь министры, высунул
язык. Язык был ярко-розовый.
   Кристофер Хант, тридцати семи лет, никому не известный помощник  никому
не известного  профессора,  в  свою  очередь,  выставил  язык  знаменитому
финансисту. Гроппер показал ему фигу. Хант выставил  ему  другую.  Гроппер
сказал:
   - Убирайтесь к черту!
   Человек в зеркале незамедлительно открыл рот.  По  всей  видимости,  он
произнес те же самые слова.
   Значит, человек в зеркале - это и есть Гроппер? Фрэнк Джилберт Гроппер,
обреченный на смерть через каких-нибудь два месяца?..
   Со всей силой, на которую он был  способен,  Гроппер  надавил  себе  на
желудок, на то  место,  которое  вот  уже  несколько  месяцев  с  какой-то
торжествующей  готовностью  незамедлительно  отзывалось  острой,  грызущей
болью. Вместо боли он ощутил непроизвольно напрягшиеся мышцы живота.  Боли
не было.
   - Так, значит, это я?! - во весь голос заревел Гроппер. -  Значит,  это
все-таки я?? Это я, я, я? Я, Гроппер? Фрэнк Джилберт Гроппер?!
   - Сейчас мы это  окончательно  установим.  Бедняга  Крис  ни  черта  не
смыслит в ценных бумагах. Не мудрено.  Всю  свою  зарплату  он  тратит  на
одежду. Еще бы, платить по двести долларов за  костюм!  Допустим,  у  меня
есть свободных двадцать-тридцать тысяч долларов. Куда бы мне их вложить?
   Гроппер  мгновенно  пришел  в  себя  и   подозрительно   покосился   на
профессора.  Одно  лишь  упоминание  о  деньгах  всегда   заставляло   его
автоматически настораживаться.
   - Видите ли, мистер Беллоу, я обычно воздерживаюсь от подобных советов.
   - Браво, сэр! После такого ответа можете не сомневаться, что вы  -  это
вы. Глупый Крис, если бы он, конечно, звал, наверняка поделился бы со мной
своими секретами. Итак, вы согласны?
   Финансист повернулся лицом  к  профессору.  В  углу,  в  кресле,  сидел
Гроппер. У него закружилась голова. Он шагнул вперед.  Человек  в  кресле,
откинувшись на спинку, улыбался. Из угла рта сочилась слюна.  Глаза  сияли
глубочайшей пустотой. Гроппер никогда  не  поверил  бы,  что  человеческие
глаза могут быть так чудовищно пусты и бессмысленны.
   Гроппер протянул руку. Человек в кресле захныкал. Он хныкал точь-в-точь
как грудной ребенок с голосовыми связками старца.
   - Это кто там в кресле, я?
   - Да, да, - сказал Беллоу.  -  Это  вы.  Вернее,  ваше  тело.  Обратите
внимание на идиотский взгляд. Прошу прощения за  выражение,  но  это  так.
Когда мы разряжаем кору больших полушарий мозга, остаются лишь безусловные
рефлексы грудного ребенка. Это существо в кресло будет охотно брать грудь,
плакать по ночам, ходить под себя и улыбаться кормилице. И то, кстати,  не
сразу. Если бы он был здоров, через год, возможно, он начал  бы  проситься
на горшок и делать первые шаги. Впрочем, не исключена вероятность,  что  в
вашем возрасте научиться этому труднее...
   - Послушайте, профессор, - сказал Гроппер, - я вам верю.  Но  для  чего
рисковать еще раз?  Быть  может,  оставим  меня  в  моем  нынешнем...  так
сказать... обличье? Мне нравится ваш помощник, вернее его тело. Я чувствую
себя в нем, как в хорошо сшитом костюме. Скажу откровенно, мне не  хочется
вылезать из него.
   -  О,  я  предвидел  такой  вопрос,  -  ухмыльнулся  профессор.  -  Но,
во-первых,  у  меня  нет  чека  на  двадцать  миллионов  и   ни   малейшей
уверенности, что я их получу. Во-вторых, вы сами не смогли бы  получить  и
цента, так  как  в  глазах  всех  вы  были  бы  не  Фрэнком  Гроппером,  а
Кристофером Хантом. В-третьих, мне нужен помощник.
   - Я понимаю, но поговорим серьезно. Деньги я  вам  гарантирую.  Что  же
касается вашего помощника, скажите прямо, во сколько вы его оцениваете?  Я
заплачу.
   - Но...
   - Все равно мне нужно будет где-нибудь купить тело, а  это,  -  Гроппер
показал себе на грудь, - я уже, как вы сказали, примерил.
   - Дело не в Ханте, в конце концов за определенную сумму я согласился бы
отправить его в рай. Просто я  слишком  хорошо  изучил  вашу  биографию  и
почему-то не нашел в ней ни одного примера верности своему слову. Я вам не
верю, как, впрочем, и вы мне. Когда я буду иметь деньги...
   - А если я... - Гроппер вскочил и бросился на Беллоу, стараясь схватить
его за горло.
   Профессор ловко отскочил, и в руках у него тускло  блеснул  похожий  на
пистолет предмет.
   - Я подумал и об этом, мистер Гроппер. Я ведь  изучил  вашу  биографию.
Дверь лаборатории заперта, и вы не знаете комбинации замка. Кроме того,  у
меня в руках гидравлический пистолет-шприц с сильным  наркотиком.  Если  я
нажму спуск, через секунду вы потеряете сознание.
   - Вы деловой человек, Беллоу.
   Впервые за все эти фантастические часы и минуты  он  почувствовал,  что
имеет дело с человеком, похожим на него самого. Это успокоило его. В  мире
без эмоций царит логика, элегантная цепочка нолей, вытянувшаяся от  первой
цифры до слова "доллар". За кольца этой цепочки можно держаться, не боясь,
что они разорвутся. А у двадцати миллионов семь нолей... Они соединяли его
и  профессора  золотой  пуповиной.  Они  были  родственниками,  они  могли
доверять друг другу... Пока, во всяком случае...
   Только эта мысль дала  ему  силы  снова  сесть  к  аппарату  и  покорно
вытянуть шею, словно он клал голову на плаху.
   Через несколько минут Гроппер услышал голос профессора:
   - Встаньте, откиньте фиксатор!
   Гроппер выпрямился. Облако привычной боли и слабости плыло у него перед
глазами. Тупо ныл живот. Липкая  испарина  клеем  смазывала  лоб.  Дрожали
руки. Больной, умирающий старик, проснувшийся после  сна,  в  котором  его
тело звенело молодостью и силой.  Ему  не  хотелось  просыпаться,  как  не
хочется просыпаться и терять сон о жизни осужденному на казнь. Это слишком
- помахать перед носом жизнью,  ощущением  здорового,  такого  всемогущего
тела и снова засунуть умирать в кишащий метастазами  истлевший  мешок.  Он
почувствовал, как расплылись очертания лаборатории,  и  догадался,  что  у
пего на глазах слезы.