Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Фантастика. Фэнтези
   Научная фантастика
      Юрьев Зиновий. Рука Кассандры -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  -
Машеньку, и та поспешно объяснила: - Мама, Абнеос по-русски не понимает. - Он что же - иностранец? - Некоторым образом да. - А откуда? - Абнеос из Трои. - Он что же, в командировку или по научному обмену? - Как тебе сказать... Тут бородатый что-то сказал Машеньке, и Екатерина Яковлевна, опомнившись, затрепыхалась: - Да что это я!.. Проходите, пожалуйста, стереовизор включите, я мигом управлюсь, а там и другие гости подойдут. Она пошла на кухню в некотором смятении духа. С одной стороны, не дай бог увезет Машеньку куда-нибудь к черту на кулички, бывают ведь такие случаи; с другой - человек, видно, ученый и по-русски не понимает. Модник, с бородой. Уж сколько раз ругала себя Екатерина Яковлевна за буйную, как у девчонки, фантазию, но ничего поделать с собой не могла. Вот и сейчас живо представила себе внуков, таких же чернявеньких, как этот. Врываются они к ней с визгом, криком, все вверх дном, а ей нипочем. Что же, убрать потом трудно? И чего Маша на них ругается, дети ведь, понимать надо, мальчики... Один за другим начали сходиться гости: поэт-песенник Иван Гладиолус, написавший в свое время слова к знаменитым "Фиалкам"; внештатный журналист Михаил Волотовский, ездивший зачем-то туристом на все зарубежные спортивные состязания, в которых ни бельмеса не понимал; уже знакомый нам старший научный сотрудник Сергей Иосифович Флавников; немолодой, но подающий надежды художник-график, в белых носках и с челкой, Витя, по прозвищу Чукча; переводчица с румынского и аварского Доротея Шпалик, употреблявшая столь длинные мундштуки для сигарет, что ее благоразумно обходили стороной. Входя в комнату, гости бросали быстрые оценивающие взгляды на стол, в центре которого под охраной двух бутылок "Столичной" стоял знаменитый винегрет. Затем они украдкой осматривали троянца. Большинство улыбалось: и стол и троянец были вполне на уровне. - За стол! - скомандовала Машенька. Раздался дружный грохот стульев, и гости быстро разоружили охрану винегрета, поплыла из рук в руки хлебница и кто-то крикнул: - Сергей Иосифович, тост! - Я сегодня не в ударе, - вяло трепыхнулся Флавников, зная, что тост все равно сказать придется. - Просим, просим, - бубнил график Чукча, а Доротея Шпалик грозно направила на историка мундштук с дымящейся сигаретой. - Сдаюсь, - сказал Сергей Иосифович, поднял глаза к потолку, словно искал на нем мыслей и вдохновения. - Друзья, сегодня у нас не совсем обычный вечер. Ведь за последние три тысячи лет вряд ли кому-нибудь приходилось сидеть за одним столом с живым троянцем, тем более с таким милым выходцем из другой эры, как наш Абнеос - этот ходячий источник тем для кандидатских и даже докторских диссертаций. А ведь Абнеос был в свое время, - Флавников тонко улыбнулся, - я говорю - в свое время, всего лишь шорником. Итак, выпьем за шорников, консультирующих докторов наук! Машенька Тиберман тем временем уже окончательно вошла в роль переводчика и все время шептала что-то в ухо Абнеосу, отчего у того округлялись глаза и поднимались брови. - Боже, сколько необыкновенных вещей, должно быть, знает этот мужчина. - Доротея Шпалик вынула изо рта мундштук, выпила рюмку водки и снова затянулась сигаретой. - О нем нужно будет написать песню, - крякнув после стопки, сказал поэт-песенник Иван Гладиолус и тихо стал напевать: - Полюбила я тро-ян-ца, а за что и не пой-му-у... - Пусть говорит Абнеос, - решительно потребовал график Чукча. - Пусть расскажет про ахиллесову пяту. - Боже, как это необыкновенно, - взвизгнула Доротея Шпалик, - сидеть и смотреть на друга Гомера и слушать его рассказы. - Доротея, дорогая, - пробормотал Флавников, - их отделяло по меньшей мере лет четыреста. С таким же успехом вас можно считать подругой Христофора Колумба. - Ах, Сергей Иосифович, почему вы всегда любите говорить мне колкости? - Потому что я с детства мечтал переводить с румынского и вы перебежали мне дорогу. - Пусть Абнеос говорит, хватит трепаться, - снова потребовал график Чукча. - А то... Что "то" - он не сказал, а отправил в рот такую порцию винегрета, что глаза у него округлились от изумления. Над столом плавало облако дыма. Оно начиналось с мундштука Доротеи Шпалик, и казалось, что она надувает огромный голубоватый шарик. Стук ножей стал медленно утихать, зато говорили теперь гости все громче и громче. - Вот вы говорите Троя, - скромно сказал внештатный журналист Волотовский, - а я недавно вернулся из Новой Зеландии с лыжного чемпионата и, представляете, купил в Веллингтоне японскую авторучку, которая может писать под водой. Это очень удобно. - Под водой - это хорошо, - с тихой грустью вздохнул Флавников, - это даже очень удобно. Я, признаться, с детства чувствовал острую потребность писать под водой. - "Вода, вода, кругом вода..." - пропел Иван Гладиолус. - Как здорово схвачено, классика. Троя, Троя, кругом Троя... Нет, ударение не то... - Машенька, ты представляешь, - крикнула Доротея Шпалик, - вчера я видела на одной даме кирзовые сапоги!.. - Пусть говорит Абнеос, - тихо сказал график Чукча и вдруг почему-то заплакал. - ...В каракулевом манто и кирзовых сапогах. Представляешь? Как ты думаешь, это парижское или идет из Лондона? - В Хельсинки во время турнира сильнейших собирателей шампиньонов - это, между прочим, изумительный спорт, - скромно рассказывал Волотовский, - я купил поразительные чилийские лезвия для бритья. У меня тут инструкция. Сергей Иосифович, не могли бы вы перевести, а то они что-то не бреют. Наверное, я вставляю их не той стороной. - Господь с вами, дорогой мой. Это же машинка для чистки картофеля... Абнеос сидел оглушенный и притихший. Голова у него слегка кружилась, и он крепко держал Машеньку за руку, словно ребенок мать. "О боги, боги, - думал он, - что только не пошлете вы нам, жалким смертным, каких только козней не придумаете у себя на своем сверкающем Олимпе!" С того самого мгновения, когда он увидел себя в незнакомой комнате в окружении людей, которых он принял за души умерших, он никак не мог прийти в себя. Способность удивляться он потерял почти моментально, ибо начисто израсходовал свой запас эмоций. Единственное, что связывало его с окружающим миром, была эта девушка, что сидела рядом с ним. Рука ее была теплой и нежной, и, когда он держал ее, ему становилось как-то покойнее, и он чувствовал себя не то чтобы увереннее, но не таким маленьким, жалким и заброшенным. Ведь все, что бы он ни делал в эти сумбурные приснившиеся дни, не имело ничего общего с обычной его жизнью. Уважительный тон, каким с ним разговаривали, будто с базилевсом, был странен. Скорость, с которой они носились на каких-то металлических чудовищах, даже не пугала, поскольку была за гранью мыслимого. Необыкновенная чистота и отсутствие привычных запахов давали ему ощущение какого-то затяжного сна. Странный мир, странный. И лишь эта теплая мягкая женская рука была знакомой. И Абнеос чувствовал, что это не просто рука, а как бы ниточка, связывающая его с новой действительностью. "Ма-ша", - произнес он про себя. Само слово было теплым, мягким и приятным на вкус, словно лепешки с медом. И смотрела она на него не так, как жена, которая с утра до вечера скрипела: "Абнеос, сходи, Абнеос, принеси, Абнеос, у Рипея жена новый хитон купила, а ты... У, посланница Аида..." - Абнеос, - прошептала Маша, - как ты сейчас себя чувствуешь? - Не знаю, - так же тихо ответил ей троянец. - Покровительница Трои богиня Афродита, наверное, похожа на тебя. И мне грустно, тепло на сердце и немножко страшно. - Я не богиня. И никто меня даже в шутку не называл Афродитой, потому что я некрасивая. Я всегда знала, что нехороша собой, только одна мама думает наоборот. - Твоя мать мудра, как Афина Паллада, - торжественно сказал Абнеос. - Я хотел бы обладать половиной ее мудрости. - Не шути так, Абнеос, ты делаешь мне больно. - Я? Тебе делать больно? Это ты смеешься надо мной, бедным шорником, чья мастерская у Скейских ворот. Ты, всесильная и мудрая, ты смеешься надо мной. - Спасибо, Абнеос, ты не представляешь, как мне хорошо с тобой. У тебя такие сильные руки, и кожа на них твердая и мозолистая... - А твоя рука нежна, как спелый персик из рощи, что у самого предгорья Иды. И мне боязно пожать ее... 6 Боль была все время, она пряталась в его теле, но теперь, когда он медленно приходил в себя, боль становилась осознанной, острой. Сознание возвращалось к нему медленно, неохотно, неуверенными толчками. И в то же мгновение, когда оно включило механизмы его памяти, Куроедов судорожно дернулся на каменном полу, потому что последнее, что он запомнил, был свист бича, страшное напряжение своих мышц и впивающиеся в тело тугие сыромятные ремни. Куроедов застонал и открыл глаза. Подле него сидел старик с клочковатой седой бородой и печальными глазами. Старик протянул руку и мягко коснулся его лба. - Лежи, не вставай пока. Пусть к тебе вернутся силы. К тому же прохлада каменных плит успокоит твои синяки и кровоподтеки. Лежи, не бойся, я уже давно сижу подле тебя. С того самого момента, когда ольвидовские стражники втащили тебя сюда после допроса. - А кто ты? - с трудом ворочая распухшими губами, спросил Куроедов. - Я - Антенор. Забыв о ноющем теле, Куроедов уперся руками о шершавые камни пола и рывком сел. - Антенор? Уж не советник ли царя Приама? Но почему тогда ты здесь, в этой темнице? Как ты сюда попал? - Я вижу, тебе лучше, - улыбнулся старик, отчего его глаза под седыми кустистыми бровями стали совсем по-детски ясными. - Когда человек любопытен - это уже признак здоровья. Ты спрашиваешь, почему я в тюрьме. Потому что я болтлив и иногда по старческой рассеянности говорю правду. От царского же советника правды не ждут. Царь Приам, сын Лаомедонта, властитель Илиона и любимец богов, всегда прав. Ему не нужно знать правды, ибо он сам творит ее. А раз так, гнать этого слабоумного старика Антенора, в тюрьму его, в каменный мешок. И правильно. Многие считают, вернее, считали меня мудрым, а где место мудреца, как не в тюрьме? Пусть посидит, вспомнит свою сорокалетнюю службу царю, поразмыслит, чего стоит в наши дни правда... Я не надоел тебе, незнакомец? - Бог с тобой, Антенор! - Бог? Один бог? Что значит это выражение? - Бог? У нас, там, где я живу, был один бог, всего один. Да и того теперь уже нет. - Один бог? - вздохнул Антенор. - Какая экономия слов! У нас их столько, что вязнут на зубах. На каждое дело свой бог. Как видишь, наши, по сравнению с твоим, изрядные лентяи. И как же ваш один бог управляется со всеми делами? - Не очень хорошо. Поэтому-то и остался безработным. - А ты смело говоришь, юноша. Откуда ты? - Из страны, которой еще нет, и из времени, которое еще не наступило. Антенор нахмурил брови и пристально посмотрел на Куроедова. На мгновение в глазах старика с комочками слизи в уголках мелькнул гнев, но тут же погас. Он едва заметно пожал плечами. - Я не могу объяснить тебе, как это произошло, о Антенор, - сказал Куроедов. - Но я попал сюда из страны будущего, из времени, до которого должно пролететь тридцать веков. - Тридцать веков? - медленно переспросил Антенор. - Это много времени. Оно уничтожит храмы и алтари, обратит в пыль и прах народы и сотрет с людской памяти многие имена... - Я знаю твое через три тысячи лет... - Через три тысячи лет... Значит, тебе открыто, что случится с Троей? - Увы... - Ты боишься сказать мне? - Я предпочел бы рассказать тебе что-нибудь приятное, но... - Не бойся, я знаю и так: Троя погибнет. Кассандра знает, она много раз рассказывала мне... - Кассандра? Дочь Приама? Та, которая обладала даром предвидеть будущее? - Значит, и ее имя осталось... - вздохнул Антенор и вытер краем грязного плаща уголок глаза. - Осталось. Она не погибнет в роковой день, ее возьмет к себе царь Агамемнон. Она умрет вместе с ним от руки его супруги Клитемнестры. И тебя пощадят греки... Так, во всяком случае, говорят предания... - Знаю, знаю... Кассандра рассказывала мне. - Старик снова тяжко вздохнул. - Я старик, у меня слезятся глаза и дрожат руки. Я устал. Я уже не боюсь путешествия в царство теней, я уже почти там. Я иногда даже мечтаю о нем, как мечтают о крепком сне... Но Кассандра... Каково ей знать страшное будущее и не быть в силах изменить его, предотвратить! Ведь это тысяча смертей вместо одной. Говорят, что когда боги хотят наказать человека - они отнимают у него разум. А есть наказание пострашней - мудрость и знание. - И вы сидите сложа руки и ждете, как жертвенные животные, пока свершится судьба? Даже зная, что Троада падет и Илион превратится в руины, вы не должны вздыхать, сделайте что-нибудь, уговорите Приама сделать что-нибудь! - Поздно, - вздохнул Антенор, - поздно. Нет уже в живых Гектора, погиб и злосчастный Парис, убив предварительно Ахиллеса, поздно. И по-прежнему ехидна Елена строит глазки Приаму, и по-прежнему собаки Ольвида охотятся за каждым, кто хоть на мгновение усомнится в мудрости царя. Ведь ты, сын мой, тоже познакомился с ними. Тише, кто-то идет, наверное, это Кассандра. Вот и она, добрая душа. В подземелье тихо проскользнула женщина. Увидев Куроедова, она вздрогнула и вопросительно посмотрела на Антенора. В полумраке Куроедову показалось, что глаза у женщины огромны и печальны. От нее пахло какой-то горьковатой травой, похожей на полынь. - Не бойся, дочь моя, это новый узник. Он чужестранец и пришел издалека, но Ольвид уже успел побеседовать с ним. - Старый шакал, - прошептала Кассандра, и Куроедов уловил ненависть, вогнанную в одно короткое слово. - Меня зовут Александр, - мягко сказал Куроедов. Он встал, пошатываясь, и смотрел на женщину. Тело ее было легким, сухим и смуглым. Она тяжело дышала, и в глазах - они действительно были огромны - прыгали странные огоньки. - Иногда меня тоже зовут Александра, - сказала она. - Дай мне твою руку. Куроедов протянул руку и со странным замиранием сердца ощутил прикосновение маленькой сухой ладони. - Не шевелись! - умоляюще и вместе с тем властно прошептала Кассандра, и Куроедов скорее догадался, чем увидел, как она вдруг напряглась, напружинилась и застыла, хрипло дыша. Лоб ее влажно блестел, и ладонь на его руке затрепетала. Прошла минута, другая, а Куроедов все еще боялся пошевельнуться. Внезапно Кассандра глубоко и трепетно вздохнула, как-то обмякла и ровным бесцветным голосом сказала: - Да, ты издалека. Ты добрый человек, и я буду любить тебя. И тебя тоже судьба заберет у меня. Ты принесешь мне много боли, но сладкой боли. Ночью я приду за тобой, ты должен выйти из этой ямы. Она тихо скользнула к двери, а Куроедов, почему-то опустошенный и смертельно усталый, медленно опустился на пол. В воздухе еще чувствовался еле слышимый запах какой-то горькой травы, похожий на запах полыни, и сухая ладонь Кассандры все еще лежала у него на руке. - Александр, - услышал сквозь сон Куроедов тихий торопливый шепот, - проснись... Он попытался вскочить на ноги, но покачнулся, избитое и занемевшее тело плохо слушалось его. - Обопрись на меня, и идем. - Кассандра на мгновение коснулась ладонью щеки Куроедова, и у него остро и сладко защемило сердце. - Не бойся, стражники спят. Я угостила их таким вином, от которого они будут храпеть всю ночь... Идем. Ночь была теплой. Легкий ветерок с Геллеспонта доносил запах погасших костров и полоскал белье, развешанное для просушки в узких переулочках города. Бесшумной тенью скользнула кошка, где-то вдали взвизгнула во сне собака. Луна казалась плоским медным диском. - Идем, идем, - Кассандра потянула за руку Куроедова, - сюда. Перед ним неожиданно возникли мощные стены Пергама. Они прошли вдоль них несколько шагов и остановились перед узким входом, у которого дремал, прислонившись к камням, стражник. - Кто это? - спросонья пробормотал он. - Кассандра, протри глаза. - Ведешь к себе дружка, а? - добродушно ухмыльнулся стражник. - Царской-то дочке все можно... Коротким неуловимым движением, не размахиваясь, Кассандра дала стражнику пощечину. - Ты что... - замотал тот головой, но они уже были во дворце. - Идем, идем, - торопила Куроедова Кассандра, неслышно скользя по узким переходам. Он шел как во сне, не удивляясь, не ощущая всей фантастичности происходившего. Все было возможно, время и пространство ничего больше не значили, а здравый смысл остался где-то позади, в бесконечной дали. Он готов был идти так еще и еще, видя перед собой лишь тяжелую гриву рыжеватых волос и легкую узкую фигуру Кассандры. Он уже не думал о том, куда они идут, схватят ли его снова, и даже сыромятные ремни, чьи следы все еще саднили на руках и ногах, расплылись, стали нереальным воспоминанием, сном во сне. На мгновение Куроедов вдруг вспомнил, что через два месяца истекает срок написания плановой работы, а у него не написана и половина, но и институт, и сектор, и плановая работа больше не имели значения, превратились в пустые слова, в шелуху на губах. - Сюда, - сказала Кассандра и толкнула дверь. - Кто здесь? - испуганно вскрикнул в теплой темноте женский голос. - Зажги светильник, разбуди госпожу и выйди, - сурово сказала Кассандра. Послышался торопливый шорох, что-то скрипнуло, хрустнуло, в светильнике заплясал крохотный огонек. Старая чернокожая рабыня, опустившись на колени, завороженно, как кролик на змею, глядела на Кассандру и Куроедова. - Кто это? - послышался хриплый голос, и в комнату вошла немолодая женщина. Волосы ее свисали вялыми, полураспустившимися локонами, под глазами набрякли пухлые мешочки, и сползшая накидка обнажила полное плечо. - Кассандра? Ты? Зачем ты пришла ночью? Кто это с тобой? Уходи! - Прочь! - крикнула Кассандра рабыне и ударила ее ногой. Женщина тяжело дышала. Руки ее, которыми она все время пыталась поправить накидку, дрожали. - Кассандра, ты ведь не замыслила ничего дурного, нет? Я всегда жалела тебя, Кассандра... Кассандра сделала шаг навстречу женщине, и та отпрянула перед ней, прижавшись спиной к стене. - Нет, нет, не надо... А-а-а-а!.. - Крик был низким и хриплым. Женщина старалась вжаться в камень стены, спрятаться в нем, исчезнуть. Только бы не видеть глаз этой безумной, не слышать ее шагов. - Не кричи, Елена, - брезгливо сказала Кассандра, - я не собираюсь перерезать твое морщинистое старое горло. Ахейцы не сняли бы осаду, если бы им показали твою голову. Ты сама уйдешь к ним, сама бросишься на колени перед Менелаем, от которого ты удрала с моим братом десять лет назад, и уговоришь его снять осаду. - За что ты так ненавидишь меня? - медленно спросила Елена. - Что я тебе сделала? - Мне ничего, если не считать десять лет войны и трупы. Трупы... трупы... Земля Троада пропиталась соками человеческих тел, а стервятники с трудом летают от сытости. Трупы... Десять лет стоит в воздухе тошнотворная вонь от погребальных костров. Десять лет ревут жены по своим мужьям, а дети бегают по улицам без присмотра, как бездомные собаки. Нет, Елена Прекрасная, мне ты ничего не сделала, если не считать убитых братьев и

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору