тца.
Воссоздавал сам, не спрашивая никого, даже матери. Воссоздавал, потому что
чувствовал в нем потребность. Нужен был ему отец, и все тут.
   И этот мальчуган перед  ним  уже  начал  воссоздавать.  Или  создавать?
Добрый и самый сильный. У всех были самые сильные отцы, особенно когда  их
не было. Есть, оказывается, преимущество и в сиротстве.
   Куроедов вдруг почувствовал прилив какой-то братской жалости к грязному
мальчугану. Смотрит-то он на него как! А наверное, и действительно  был  у
него отец. Подбрасывал малыша к троянскому небу. Погиб в  бою.  Плакал  ли
мальчуган по нему? Погиб в  бою.  Война,  настоящая  война.  Если  умирает
чей-то  отец  -  это  уже  настоящая  война.  Троянская  война!   В   ней,
оказывается, участвовали не  только  бессмертные  боги  и  герои,  умевшие
умирать красиво и поэтично. Были и другие, умиравшие тяжело и  страшно,  с
хриплыми стонами и  свистящим  слабеющим  дыханием,  царапая  сухую  землю
долины Скамандра ногтями  или  пытаясь  засунуть  в  живот  вываливающиеся
внутренности, думая об оставляемых ими таких вот мальчуганах и  девчонках,
которых уже никто не будет подбрасывать в воздух, к самому небу...  Война,
кровь, усталость, пот, смерть. И мальчуган с  царапиной,  у  которого  был
самый добрый и сильный отец. С большими руками.
   - Пойдем со мной, мальчуган, покажи мне город.
   - Я пошел бы с тобой, но солнце уже низко, пора домой помогать  матери,
а то она будет ругаться. - Мальчик махнул рукой  Куроедову,  повернулся  и
побежал куда-то, нырнув в лабиринт лачуг.
   Куроедов проводил его взглядом и пошел обратно  вверх  по  улочке,  ища
глазами тень.
   -  Эй,  ты!  -  послышался  грубый   окрик   откуда-то   из   переулка,
пересекавшего улицу. Из-за угла вышли  два  дюжих  молодца.  По  краям  их
накидок шли черные полосы. На головах у них были кожаные шишастые шлемы  с
конскими хвостами, а на поясах висели короткие кинжалы.
   - Это вы мне? - спросил Куроедов, останавливаясь.
   - Нет, себе! - расхохотался один из стражников. - Ишь ты. "Это вы мне"!
- передразнил он Куроедова. - Ты кто такой?
   - Чужестранец, - ответил Куроедов.
   - Это мы и сами видим. Откуда?
   - Как вам объяснить...
   - Можешь не объяснять. Сразу видно, что ты ахейский лазутчик. Переодели
тебя в эту странную одежду, чтобы сбить нас с толку...
   - Позвольте, но где же здесь логика? - горячо начал Куроедов. - Если бы
я был лазутчиком греков,  я  бы,  наоборот,  оделся  так  же,  как  и  все
остальные, чтобы не привлекать внимания...
   - А вот сейчас я привлеку твое внимание! -  угрожающе  сказал  стражник
повыше.
   От него несло потом, луком и кислым вином. Лицо у него было угреватое и
жестокое. Он неожиданно поднял руку и изо всей силы  ударил  Куроедова  по
лицу. В последнюю секунду тот успел отдернуть голову  в  сторону,  и  удар
прошелся лишь по касательной, но все равно на мгновение ошеломил его.
   "Сволочи, - мелькнуло у него  в  голове,  -  псы  пьяные...  Что  я  им
сделал?"
   - Пойдем, - тявкнул стражник поменьше.  -  Приамова  стража  не  любит,
когда на нее так смотрят по-волчьи, как ты.
   - Куда? Зачем? - спросил Куроедов.
   Сердце его трепыхалось от оскорбления. За что? Почему? По какому праву?
Подумав о праве, он невольно внутренне усмехнулся и  разом  успокоился.  В
конце концов в каждой стране могут быть свои понятия  о  гостеприимстве  и
подавно о праве. Может быть, зуботычины и есть здесь знак гостеприимства и
печать права.
   При других обстоятельствах он бы, наверно, не удержался  и  ввязался  в
безнадежную  драку,  потому  что  не  любил,  когда  его  били.  Но   сама
фантастичность ситуации притупила  остроту  оскорбления  и  боль  в  щеке,
сделав и их фантастичной, нереальной. Во сне,  правда,  можно  и  треснуть
кого-нибудь по морде, но во сне наяву...
   - Куда, ты спрашиваешь? Сейчас мы приведем тебя к  самому  Ольвиду.  Он
знает, как беседовать с такими, как  ты.  Ну,  живее  шевелись,  греческая
падаль...


   - Приготовьте молодого человека для тихой беседы со старым Ольвидом,  -
ласково сказал старик с огромной розовой лысиной, потирая руки.  Он  сидел
на длинной скамейке в небольшой прохладной комнате с каменными стенами. На
нем был желтый хитон с двойной черной каймой по краям.
   Стражники,  сопя,  просунули  руки  Куроедова  в  две  кожаные   петли,
закрепленные в стене, и накинули такие же петли на ноги.
   Ольвид с кряхтением встал, упираясь руками в колени:
   - Ой, боги, боги, за что они насылают на  человека  старость?  И  здесь
болит, и там скрипит, и здесь тянет, и там ломит... Ох-ха-ха... жизнь... А
у тебя приятное лицо, мальчик, на твоем  лице  отдыхают  глаза.  -  Ольвид
подошел к Куроедову,  медленно  покачал  головой,  как  бы  желая  получше
рассмотреть его. - И одежда у тебя интересная, не наша. Уж не какая-нибудь
богиня  соткала  тебе  эту  ткань?  А?  Нет?  Ну,   прости   старичка   за
болтливость... И вещички у тебя в карманах презабавные, и не поймешь,  что
для чего. Ох-ха-ха... Одной Афине многомудрой под силу  разгадать,  что  к
чему. Значит, мальчик мой, ты говоришь, что чужестранец и вовсе не  имеешь
никакого отношения к ахейцам, осадившим священную Трою?
   - Совершенно верно, -  торопливо  сказал  Куроедов,  расслабляя  мышцы,
которые он было напряг, ожидая удара.
   - Так, прекрасно, - пробормотал Ольвид и вдруг плюнул Куроедову в лицо.
Густая липкая слюна попала в глаза, и  тот  дернулся  вперед,  но  кожаные
петли крепко держали руки.
   - Сволочи! - крикнул он. - Что  я  вам  сделал?  Палачи  вы  проклятые!
Неужели вы не понимаете, что, будь я шпионом, я  бы  не  был  одет  в  эту
непривычную для вас одежду? Вы же вислоухие ослы, если принимаете меня  за
ахейца! Подумайте лучше об  осаде,  недолго  ведь  осталось  стоять  вашей
Трое... Я это знаю, я пришел из будущего и знаю, что вас ждет. "Не  нужно,
пожалуй, говорить это", - пронеслось в голове у Куроедова,  но  бессильный
гнев душил его и требовал выхода в злых, колючих словах.
   - Так, так, так, - радостно и изумленно закивал Ольвид, потер ладони. -
Ты знаешь будущее - прекрасно. Но смертные не должны знать  будущее,  ибо,
зная его, они становятся как бы бессмертны. Да и  как  может  существовать
государство, граждане которого пытаются заглянуть  в  будущее?  Как  может
править таким государством царь, если граждане то и дело будут ставить под
сомнение мудрость его приказов? Всякое знание - враг  порядка,  и  посему,
если ты говоришь правду, хотя бы крупицу правды, или думаешь, что говоришь
правду, - ты сгниешь в моем прохладном подземелье.  Ты  будешь  висеть  на
ремнях и думать о будущем. Ты будешь есть его и пить,  смазывать  им  свои
раны от проедающих мясо ремней. А потом ты умрешь, и будущее будет надежно
спрятано в горстке праха.
   - Ты лжешь! - крикнул Куроедов.
   Но Ольвид с неожиданной для его возраста силой ударил его по губам.
   - Молчи, мой милый юноша,  -  мягко  сказал  он  и  томно  вздохнул,  -
ох-ха-ха... Я не люблю, когда во время  допроса  мне  отвечают.  Я  больше
люблю слушать самого себя, а не жалкие слова лжи. Да и что это за  допрос,
если каждый заключенный вздумает говорить что захочет? Это будет  комедия,
а не допрос... Когда я тебя о чем-нибудь спрашиваю, я и не ожидаю  ответа.
Зачем он мне? Я ведь все знаю заранее. И не щерь, пожалуйста, зубы, юноша.
Я тебя бью для твоей же пользы, чтобы ты хорошо знал настоящее и забыл  бы
будущее. Ну, ну, не крути головой, а то старичку и  ударить  тебя  трудно.
Вот так...



4

   В трубке простуженно захрипело, забулькало, и  полковник  Полупанов  со
вздохом  достал  из  письменного  стола  разогнутую  шпильку  для   волос,
прочистил мундштук и чиркнул спичкой.
   - Ну так что, капитан? - спросил он Зырянова,  молчаливо  уставившегося
на стеклянный шкаф со спортивными трофеями отделения.  -  Так  и  напишем,
происшествие  расследованию  не  подлежит  в  связи  с  сверхъестественным
характером? Так? Вы только на минуту представьте, как отнесутся  к  нашему
рапорту в отделе. Да они его под стекло в рамку  вставят...  Нет,  дорогой
мой капитан, если нам поручено расследовать  что-нибудь,  мы  должны  быть
готовы иметь дело с кем  угодно,  даже  с  духами,  привидениями,  лешими,
водяными,  гномами,  эльфами,  оборотнями,  упырями,  вампирами  и  прочей
публикой этого рода.
   Полковник любил в разговоре с подчиненными блеснуть эрудицией, знал  за
собой этот грешок, но ничего поделать с собой не мог.  Да  и  нужно  же  в
конце концов человеку иметь хоть какие-нибудь слабости...
   - Вы мне дайте хоть одного гнома,  я  уж  с  ним  побеседую,  -  угрюмо
пробормотал  капитан  Зырянов.  -  Ну  ничего,  понимаете,  ничего.   Один
растворился в воздухе, причем растворился без  осадка,  как  кофе,  другой
возник из ничего, как кролик у иллюзиониста. Этого Абнеоса обследовало уже
три комиссии академии, не говоря уже о сотрудниках ИИТВа. И  все  разводят
руками. Шпарит по-древнегречески -  еле  разбирать  успевают;  подробности
всякие рассказывает о Гекторе - он ему щит, оказывается, реставрировал,  -
об Андромахе, ну, в общем, отвечает по "Илиаде" без бумажки.  Комиссии  за
сердце хватаются. И признать невозможно, и не признать - тоже.
   - Андромаха - это хорошо, - вздохнул полковник. -  С  Андромахой  я  бы
поговорил, особенно когда она без Гектора... А Куроедова  нужно  найти.  С
Гомером или без - это уже детали. В конце концов у нас отделение  милиции,
а не филфак.
   - А я  разве  против,  -  пожал  плечами  Зырянов.  -  Я  перебрал  все
возможности, включая массовый психоз, гипноз, наркоз. Ну ничего, ни  одной
ниточки, ни одной зацепки, ничего. Голова уже гудит как  большой  турецкий
барабан. Вчера у нас в клубе на репетиции "Егора Булычева" я  вдруг  начал
шпарить из "Гамлета". Глаза на режиссера выпучил и думаю:  а  вдруг  и  он
сейчас растворится в воздухе...
   - М-да, - пожевал губами полковник и скорчил гримасу. Очевидно,  горечь
из трубки попала ему на язык.
   Резко и неожиданно  зазвонил  телефон.  Полковник  раздраженно  схватил
трубку и буркнул:
   - Полупанов... Господи, вы же знаете, что я занят...  Всякая  ерунда...
Просится, просится...  Третий  раз...  Да  хоть  сотый...  -  Полковник  в
сердцах, с треском швырнул трубку  на  аппарат.  -  Ходят  всякие  типы...
Дежурный говорит, что третий раз  за  два  дня  является.  Спрашивает,  не
пропало ли что-нибудь в районе и  не  появилось...  Постой,  постой...  Не
появилось... не появилось...
   Полковник вдруг уперся руками в подлокотники  кресла  и,  не  отодвигая
его, выскочил из-за  стола,  открыл  дверь  кабинета  и  громовым  голосом
закричал:
   - Дежурный!
   Дежурный  по  отделению  старший  лейтенант  Савчук  взлетел  вверх  по
лестнице, не касаясь ступенек.
   - Товарищ полковник...
   - Знаю, что полковник! Где этот тип?
   - Отпустил, товарищ полковник.
   - Догнать, вернуть, найти, немедленно.
   - Есть, товарищ полковник, он из телеателье. Разрешите идти?
   - И побыстрее.
   Полковник сел  на  краешек  стола,  набил  трубку  и  спросил  капитана
Зырянова:
   - Все это бред, капитан, но когда человек приходит в  милицию,  да  еще
третий раз за два дня, и осведомляется, не  появилось  ли  где  что-нибудь
лишнего, - это... не совсем обычно, а мы уже два дня занимаемся не  совсем
обычным делом. Да вот он и сам.
   Иван Скрыпник - а это, разумеется, был  именно  он  -  поздоровался  и,
сообщив, кто он такой, сказал:
   - Я, товарищ полковник, признаться, удивлен. Приходит рядовой  труженик
в милицию и вежливо спрашивает, не пропало ли где-нибудь что-нибудь  и  не
появилось ли  что  нибудь  взамен.  И  что  же?  Смотрят  с  сочувственной
улыбочкой, говорят вежливо, открывают дверь, прощаются... Душевнобольные -
так и написано у них на лице - требуют особой чуткости.
   - Это точно, -  сказал  полковник.  -  Что  значит,  уважаемый  рядовой
труженик, ваше выражение "взамен"? Появилось взамен пропавшего.
   - В прямом. Ну да ладно. Как говорил в свое время некий Раскольников  в
таких  случаях,  вяжите  меня.  Если  вы  просмотрите  записи  за  десятое
сентября, вы увидите там странное заявление одной гражданки нашего  района
о пропаже у нее из буфета вазы с конфетами...
   - Это бывает.
   - Ваза пропала из запертого  буфета,  а  вместо  нее  появился  камень.
Причем детей у гражданочки нет, равно как и мужа, а есть кошка.  Но  кошка
не умеет подбирать ключи и не смогла  бы  приволочь  камень  весом  в  два
килограмма сто тридцать шесть граммов. Иначе гражданочка  не  получала  бы
пенсию, а работала со своим зверем в цирке.
   - Вы на учете состоите, товарищ Скрыпник? - нахмурился полковник.
   - Состою,  -  тяжко  вздохнул  бригадир  настройщиков.  -  На  военном,
комсомольском, профсоюзном.
   - И все?
   - И все.
   - Тогда откуда, допустим, вы знаете, что камень  весил  два  килограмма
сто тридцать шесть граммов?
   - Я его взвесил.
   - Гм... интересно. А откуда вы его взяли?
   - Я же вам предлагал вязать меня. Украл.
   - Ну вот наконец я слышу слона не мальчика, а мужа, - сказал полковник.
- Откуда же?
   - Из вашего отделения. Точнее, не совсем украл, а подменил. Вам-то  все
равно, а для меня этот камень ценнее золота.
   -   Послушайте,   Скрыпник,   раз   вы   не   состоите   на   учете   в
психоневрологическом  диспансере,  вы,   может   быть,   пробуете   писать
детективные повести. Вы чудно строите сюжет. Я, можно  сказать,  некоторым
образом профессионал и то сижу как на иголках. Поздравляю вас. Так  в  чем
же ценность камня?
   - Сейчас я вам попытаюсь объяснить, но прежде скажите мне, что  пропало
и что появилось в  районе.  Иначе  меня  бы  не  схватили  за  хлястик  на
тротуаре.
   Полковник посмотрел на капитана, не спеша выковырнул из трубки пепел  и
сказал:
   - Исчезло: младших научных сотрудников - один.  Появилось:  троянцев  -
один.
   - Тр-рр-оян-цев? - заикаясь, переспросил бригадир настройщиков. - Один?
- Он вдруг схватил полковника за плечи  и  трижды  расцеловал  его.  Затем
проделал ту же операцию с капитаном, уже давно потерявшим и  дар  речи,  и
способность удивляться и сидевшим с выражением, которое, наверное,  бывает
у человека, попавшего в водоворот.
   Полковник несколько раз энергично потряс головой, не то отмахиваясь  от
чего-то, не то приводя в порядок мысли. Способность трезво оценивать самые
неожиданные ситуации он выработал в себе давно, но теперь чувствовал,  что
грани между явью и вымыслом, возможным и  невозможным,  правдой  и  шуткой
стали неприятно зыбкими, расплывчатыми и  эта  неопределенность  была  ему
неприятна и утомительна, как работа без очков, которые он носил.
   - Ну ладно, - сказал  со  счастливым  вздохом  Скрыпник,  -  ничего  не
поделаешь. Перед вами  гений-самоучка,  а  может  быть,  и  того  хуже.  В
исчезновении младшего научного сотрудника и в появлении троянца виноват я.
Понимаете, я понадеялся  на  автоматику,  которая  должна  была  выключить
накопитель энергии, а вместо этого произошел пробой.
   - Капитан, - торжественно сказал полковник, -  передайте  моей  жене  и
детям, что Полупанов ложится на обследование.
   - Не смогу, товарищ полковник, - сонно пробормотал капитан Зырянов, - у
самого мысли путаются...
   - Терпение, товарищи, - умоляюще попросил Скрыпник. - С  кем  бы  я  ни
начинал говорить о своем изобретении - все  улыбаются,  хоть  выступай  на
вечерах сатиры и юмора.  Может  изобретатель  рассчитывать  на  терпеливое
внимание хотя бы в милиции?
   - Может, - вздохнул полковник и в третий раз за  полчаса  набил  трубку
"Золотым руном".
   - Спасибо. Тогда слушайте...


   - Значит, вы надеетесь,  что  сумеете  осуществить  обратный  обмен?  -
спросил  капитан  Зырянов.  Выберись  на  твердую   почву   фактов,   даже
фантастических, он заметно повеселел, и  из  глаз  его  исчезло  выражение
беззащитности.
   - Надеюсь.
   - Вам нужна чья-нибудь помощь?
   - Нет, потому что  в  этой  штуковине  не  только  никто  пока  еще  не
разбирается, но никто в нее не поверит в ближайшие пять лет.
   - Но нас вы держите в курсе дела.
   - Обязательно. К тому же, когда я  смогу  попытаться  сделать  обратный
обмен, лучше поместить троянца на то же место, где он появился.
   - Гм... - пробормотал полковник, - а Куроедова как вы поместите  на  то
же место?
   - Будем надеяться, - сказал бригадир  настройщиков.  -  Конечно,  может
случиться, что вместо Куроедова мы получим в обмен другого троянца, но что
поделаешь - первые шаги пространственно-временного обмена. Будем  пытаться
еще и еще раз.
   - Боже, сколько же троянцев  перебывает  в  нашем  районе!  -  застонал
полковник и обхватил руками голову.



5

   Когда  Маша  Тиберман  поступила  в  аспирантуру,  ее  мать   Екатерина
Яковлевна раз и навсегда прониклась величайшим к ней почтением. В булочной
номер семнадцать, где она работала продавщицей, весь коллектив точно знал,
когда сдается  философия  и  сколько  сил  уходит  на  освоение  латинских
глаголов. Одно время работники кондитерского отдела  даже  умели  сказать:
"Галлиа омниа ин партес трес дивиза эст", потом же забыли сообщение Цезаря
о том, что  вся  Галлия  была  разделена  на  три  части.  Но  интереса  к
античности  не  потеряли  и  даже  дважды  коллективно   ходили   смотреть
"Приключения Одиссея" и "Фараон".
   В этот день после звонка  Маши  из  института  с  просьбой  приготовить
какую-нибудь закуску по  случаю  неожиданного  и  срочного  сбора  гостей,
Екатерина  Яковлевна  отпросилась  пораньше,   быстренько   закупила   все
необходимое, помчалась домой и  принялась  готовить  винегрет  и  рубленую
селедку, которые уже давно славились среди обширных Машиных знакомых.
   Готовить было ей нисколько  не  тягостно,  скорее  наоборот,  она  даже
получала удовольствие, мысленно представляя выражение немого  восторга  на
лицах гостей с набитыми ртами и шумные потом поздравления  по  поводу  ее,
Екатерины Яковлевны, кулинарных необыкновенных способностей.
   Да и сами вечеринки с их латинскими  и  греческими  тостами,  шутливыми
стенгазетами,    выпускаемыми    специально    для    них,    Маменькиными
раскрасневшимися щечками были для нее приятны и даже умилительны. "Дай бог
ей еще  хорошего  мужа,  не  обязательно  старшего  научного,  пусть  даже
младшего..." - шептала она. Будущего Машенькиного  мужа  она  представляла
себе  высоким,  солидным  и  придирчиво  требующим  жестко  накрахмаленных
воротничков.  Немножко  она  его  даже  побаивалась,  очень   уважала   за
безукоризненные манжеты и ученость и готова была на все, лишь бы  Машенька
была счастлива.
   Есть  ли  у  нее  ухажеры,  Екатерина  Яковлевна  у  дочери  спрашивать
остерегалась, зная, что та может и рассердиться - нервы, наука... Зато  уж
на  вечеринках,  когда  они  устраивались  в  их  доме,  наставляла  глаза
перископами, стараясь угадать  кто.  Однажды  она  почему-то  решила,  что
Машенька неравнодушна к маленькому полноватому инженеру Васе Быцко, и  два
дня у нее было смутно на душе. Не то чтобы он был плохим  человеком,  боже
упаси...  Но  он  был  невысок,  ходил  не  только  что  без   крахмальных
воротничков, а даже и вовсе без галстука и занимался какими-то непонятными
машинами, а не родной Троей. Потом инженер исчез,  и  Екатерина  Яковлевна
снова мысленно принялась крахмалить Его воротнички.
   Селедка была уже готова, оставался винегрет, когда  послышался  дверной
звонок. "Ах, Маша, Маша, ученый человек, вечно забывает ключи", - подумала
Екатерина Яковлевна, вытерла руки о передник и пошла открывать дверь.
   Маша ввела за руку высоченного дядечку с черной бородой, в коротковатом
коричневом костюме в клеточку. "Ну и мода пошла у нынешних!.." - изумилась
Екатерина Яковлевна.
   - Знакомься, мама, это Абнеос, - сказала Машенька.
   - Очень приятно, -  сладко  улыбнулась  Екатерина  Яковлевна.  -  А  по
отчеству вас как?
   Борода беспомощно посмотрел на