можно было и  впрямь
лечить.  Лечить  самых  безнадежных  больных.  И  где-нибудь  в  микромире
создавать подобия колоний для исцеленных лилипутов. Как бы это, интересно,
выглядело? Деревенька посреди городской клумбы...
     Он так задумался, что не сразу обратил внимание на шум за  спиной.  А
когда поднял голову и  обернулся,  то  из  груди  его  вырвался  невольный
возглас. Это был тот  же  самый  таракан  -  искалеченный,  ковыляющий  на
перебитых  лапах,  но  по-прежнему  живой.  С   неумолимостью   танка   он
приближался к комиссару. Только теперь  они  значились  в  разных  весовых
категориях. С таким же  успехом  комиссар  мог  бы  выступать  с  командой
карликов против сборной волейболистов  Сиэтла.  Таракан  в  состоянии  был
заглотить человека одним жевком!
     Попятившись,  комиссар  оглянулся.  Ему  оставалось  только  одно   -
бежать...
     Он  несся  вдоль  извилистой  стены  подземелья,  отыскивая   глазами
подходящее укрытие. Напоминая  величавыми  движениями  строительный  кран,
хромающее  насекомое  продолжало  тянуться  за  беглецом   обезображенными
останками хищной головы. Не будь оно  так  изломано  в  недавней  схватке,
комиссар давно  бы  очутился  в  его  коричневатом,  напоминающем  древние
доспехи брюшке. Игра в кошки-мышки продолжалась. Огибая встречные  выбоины
и перепрыгивая через препятствия, Монг заметил, что сигает через  каких-то
живых существ. Губчатые, округлые, с множеством семенящих  ножек,  они  не
подходили ни под одно из известных комиссару определений. Целое  семейство
этих созданий передвигалось по  камням,  не  ведая,  что  своим  внезапным
появлением  они  спасают  человеку  жизнь.  Сладостно  припав   к   земле,
краноподобный преследователь начал с хлюпаньем пожирать странных  существ.
Минуту, другую Монг с безмолвным ужасом взирал на эту  жадную  трапезу,  а
затем ноги его ожили, и он с  энергией  спринтера  устремился  к  далекому
выходу из необъятного грота.

     * * *

     ..Чикаго.   Студенческая   парта,   лекции   по   физике   и   химии,
неутешительные оценки педагогов. Монг  никогда  особенно  не  жаловал  эти
науки. Уже тогда он предвидел свое будущее,  интересуясь  дерматоглификой,
теорией идентификации по микрочастицам, различием между группами крови. На
бескрайнем континенте тем, идей и теорий он облюбовал  для  себя  заветный
пятачок и все лишнее пропускал мимо ушей. Сейчас, витая  среди  шаровидных
беспокойных структур, он тщетно теребил свою память, пытаясь вытряхнуть из
нее  какие-нибудь  цифры  и  данные  о  живых  клетках,   о   молекулярных
конструкциях, об атомном строении ядра. Монг отдавал себе отчет в том, что
находится в пространственном измерении между миром  органическим  и  миром
неорганическим. Он еще в состоянии был охватить взглядом  первое,  но  уже
начинал различать и второе. Он не стоял и не  сидел,  он  парил  и  падал,
угрюмо скрестив на груди руки, не чувствуя ни веса, ни скорости. Для  него
оставалось загадкой чем он дышит, так  как  молекулы  кислорода  он  видел
невооруженным глазом. На тело свое  он  старался  не  глядеть  вовсе.  Оно
состояло из какой-то снежной крупы, а сам он походил  на  сахарный  слепок
человеческой формы. Изменились и его чувства. Он ощущал малейшее дуновение
электромагнитных полей, ощущал напряженное  состояние  заряженных  частиц.
Подхватываемый  порывами  магнитных  ветров,  он  кружился   меж   летучих
полупрозрачных масс, иногда отталкиваясь от них ногами, произвольно  меняя
направление движения. Ему было все равно куда лететь. Он  позволял  играть
собой силам гравитации  и  не  даже  поднимал  рук,  чтобы  защититься  от
вихреподобных "выстрелов" шальных частиц. Некоторые из них  прошивали  его
насквозь, но Монга это абсолютно  не  волновало.  Боли  он  не  ощущал,  а
порванные мышцы и сухожилия срастались все с той же потрясающей скоростью.
Он падал, все более погружаясь в этот бездонный мир.  Смерти  комиссар  не
боялся, но он уходил из жизни с сожалением, в полной мере сознавая,  каким
эффективным средством располагает Байяр и как просто ему будет  продолжать
свои  преступные  игры,  прикрываясь  и  далее  изобретением  Горбика.   И
по-прежнему у полиции не  будет  ни  малейших  доказательств,  ни  единого
свидетеля.
     ..Два озарения посетили его  разом.  Все  равно,  как  двое  прохожих
подошли к тонущему в канализационном люке и за руки вытянули на  сушу.  Он
неожиданно понял, что  во-первых,  перестал  уменьшаться,  а  во-вторых...
Во-вторых, у него появился шанс рассчитаться с  Байяром.  Шесть  часов,  о
которых упоминал Горбик, не были его последними  часами!  Горбик  попросту
терял своих подопечных из вида, только и всего.  Малый  объем  сулил  иную
плотность и иное время. Из этого следовало, что  скорая  смерть  комиссару
отнюдь не грозила. Он витал в густом скоплении ядер, сравнимых по  размеру
с футбольный мячом. Они были достаточно прочными, и тем не менее  уступали
его силе, крошась под пальцами, взрываясь  осколками,  дробящими  соседние
шары. Это развлечение натолкнуло его на жутковатую мысль - мысль  страшную
и неописуемо заманчивую. Он - комиссар Монг  -  в  состоянии  был  вызвать
цепную реакцию  сверхтяжелых  ядер!  Время  и  скорость  его  передвижения
сравнялись с внутриядерными. Того, что он помнил  об  уране-235,  казалось
ему достаточным для осуществлении задуманного. Угольные стержни  управляют
реакцией столкновения  нейтронов  и  ядер  урана.  Достаточное  количество
свободных нейтронов, критическая масса  -  и  цепная  реакция  становилась
возможной!
     Монг уже отличал одно ядро от другого и, пожалуй, сумел  бы  отыскать
скопления, более всего подходящие под  описание  урана.  Ведь  он  был  на
острове  трансурановой  империи   Байяра!   Именно   здесь   располагались
незаконные  шахты  по  добыче  ядерного  сырья.  На  инициирование  взрыва
понадобятся минуты, может быть,  часы,  а  возможно,  и  месяцы.  Но  этим
временем он располагал. По человеческим меркам пройдет миг, всего один миг
и не более того! А он найдет нужные скопления и будет  разбивать,  дробить
ядра в щепки! Господи! Да он  устроит  здесь  такой  кавардак,  что  будет
просто чудом, если взрыва не произойдет. Он,  комиссар  Монг,  в  одиночку
исполнит работу первых возбужденных нейтронов, без всякой жалости  взорвав
этот населенный мерзавцами клочок суши! Именно так, господин Байяр,  и  не
иначе! Вы спрашивали мое последнее слово? Ну, так оно вскоре последует!..
     ...Монг метался в пространстве, не замечая того, что кричит в  полный
голос!


                                  * * *

     Радист на катере швырнул наушники  на  пластиковую  полку.  Офицер  с
полицейской бляхой на груди хмуро взглянул в его сторону.
     - Думаешь, Монг влип?
     - Не сомневаюсь. Он давно бы дал о себе знать.
     Офицер закряхтел.
     -  Я  говорил  ему,  что  это  авантюра!  Но  ты  же  знаешь   нашего
комиссара...  Послушай!  Может  дать  команду  вертолетам  прочесать  этот
гадюшник?
     - Не смеши! Что мы им предъявим? У этих негодяев все чисто, и ни одна
живая душа не заикнется о шахтах.
     - Да уж... Шуму не оберемся.
     - Вот именно. Чего проще спрятать тело на таком острове. Комиссара мы
не найдем, и нас же потом обвинят во всех смертных грехах.
     - О, черт! Что это?!..
     Вздрогнув, они бросились к иллюминаторам и тут же отшатнулись. Грохот
и сумасшедшей высоты волны обрушились на катер  одновременно.  Полицейские
валялись на полу, обхватив головы руками. Катер  болтало  в  разгулявшейся
стихии, и  было  слышно,  как  свистит  за  переборками  ураганный  ветер.
Осторожно приподнявшись, радист заглянул в ошалелое лицо коллеги.
     - Клянусь чем угодно, это сотворил ОН!
     - Ты с ума сошел! Каким образом?
     - Не знаю каким образом, но это наверняка он!.. Наш шальной комиссар!
Он таки раздавил это змеиное гнездо!..
     Катер качнуло с новой силой и, клацнув  зубами,  радист  благоразумно
умолк. А над "змеиным гнездом" рос и курчавился атомный гриб.  Хищные  его
корни высасывали из острова жизнь. Империи Байяра более не существовало.




                               АНДРЕЙ ЩУПОВ

                         ВЕЛИКИЕ ЭКСПЕРИМЕНТАТОРЫ



     Охранник изучал документы чуть дольше,  чем  того  требовала  обычная
бдительность.  Вид   его   выдавал   неприязнь,   в   позе   чувствовалось
пренебрежение. Беспричинно хмурясь, он листал бумаги, с  сопением  старого
астматика вглядываясь в каждую подпись. Вероятно, наука,  по  его  мнению,
являла собой нечто совершенно отличное от того, чем занимались  они.  Кипы
математических формул, калькуляторы, реторты и колбы  -  это  он  наблюдал
ежедневно, к этому давно привык. И совсем другое дело - царство  теней.  К
этому наука не  имела  никакого  касательства  и  не  должна  была  иметь.
Любопытства по отношению к  умершим  охранник  не  принимал  ни  умом,  ни
сердцем,  и  превращать  подземную  лабораторию  в   морг   казалось   ему
кощунством. Поэтому те несколько  минут,  что  Нулин  и  Тония  провели  в
обществе насупленного стража, показались им особенно дискомфортными. Когда
с видимым сожалением он все-таки вернул  им  документы,  Тония  не  смогла
удержаться от язвительного замечания:
     - Плохо спали, голубчик?
     "Голубчик" поднял на нее изумленный взгляд и, побагровев, буркнул под
нос какое-то ругательство. Нулин потянул девушку  за  руку,  уже  на  ходу
погрозил пальцем.
     - Никогда не дразни диких зверей, девочка. У них есть зубы и когти.
     - А у меня обворожительная  улыбка!  -  Тония  тут  же  не  преминула
добавить: - По счастью , он  не  будет  дышать  нам  в  затылок  во  время
проведения опытов.
     - Да, лаборант из него вышел бы никудышный, -  вернувшись  мыслями  к
предстоящему,  Нулин  зябко  передернул   плечами:   -   Сегодня   у   нас
ответственный день, ты хоть понимаешь это?
     - Я всегда все понимаю, - девушка упрямо тряхнула коротенькой челкой.
- И всегда готова к любым испытаниям. А вот ты, Нулин, выглядишь  неважно.
Через каждые две минуты крутишь на пиджаке пуговицы и глаза держишь  не  в
фокусе.
     Глаза не в фокусе...  Нулин  рассмеялся.  Так  могла  сказать  только
Тония. Он ласково взглянул на ассистентку.
     - Я просто волнуюсь, дружок. В этом все дело.
     - Ты неврастеник,  -  серьезно  сообщила  она.  -  Все  великие  были
неврастениками.
     - Спасибо...
     - Пожалуйста! То,  что  считается  нормой,  на  самом  деле  означает
толстокожесть  и  в  какой-то  степени  примитивизм.   Я   давно   поняла,
человечество   мутирует   в   двух   направлениях   -   в   физическом   и
интеллектуальном. Отсюда все наши болезни и отсюда все наши гении.
     Они остановились перед шахтой скоростного лифта,  и  Нулин  рассеянно
застучал по ярко-красной клавише. Дверцы бесшумно распахнулись,  приглашая
в полумрак кабины.
     Пару минут спустя они покинули лифт пятью километрами ниже.  Двигаясь
по коридору, ведущему в лабораторию, Нулин все еще размышлял  над  словами
Тонии.
     - Я не псих, - заявил он наконец.  -  И  не  мутант.  Просто  у  меня
излишне чувствительная вегетативная система.  Плюс  неуемное  воображение.
Сам  знаю,  что  ничего  страшного  не  происходит,  и  все  равно  сердце
колотится, как у бегуна, а вот здесь какой-то дурацкий ком.
     - Вот поэтому я и взяла для тебя успокоительное.
     - Успокоительное? - брови его взметнулись вверх. - Что  ты  имеешь  в
виду?
     - Бурбон. Всего-навсего одну бутылку, но ведь кроме тебя в этом никто
больше не нуждается.
     - Отлично! - приободрившись, Нулин ущипнул Тонию за локоть. -  Умница
моя!
     - У всех великих должны быть свои умницы...
     - Черт возьми, где вы там ходите! - из  открытых  дверей  лаборатории
навстречу им шагнул черноволосый гигант. В зубах его  дымилась  сигара,  в
руках он держал измятый лист бумаги.
     - В чем дело, Густав? Мы пришли точно в назначенный час.
     - В назначенный час... А вот это вы видели! - Густав потряс  листком.
- По-моему, мы об этом не договаривались?
     - Что это? - Нулин взял у него бумагу, пробежал глазами по  строчкам.
- Все в порядке, выписки из  завещаний,  разрешение  на  эксперимент,  три
тела... Что вас не устраивает?
     Густав фыркнул.
     - Один из мертвецов - мой старый знакомый!
     - Вот как? - Нулин пожал плечами. - И что с того?
     - Что с того?! - Густава  затрясло.  -  Только  не  стройте  из  себя
тихоню, Нулин! Я сразу сообразил, чьих это рук дело! Вы знали, что  мы  не
ладили с покойным, и после того, как я устроил вам разнос...
     - Разнос? О каком разносе вы говорите? - Нулин  нервно  ухватился  за
пуговицу пиджака. - Кажется, несмотря на все ваши потуги, эксперимент  нам
все-таки разрешили. Или я ошибаюсь?
     - Не понимаю, - Тония отобрала у  них  документ,  бережно  разгладила
ладонями. - Ладно, он ваш старый знакомый и вы с ним не  ладили...  Пусть.
Но ведь он умер. Что вас беспокоит?
     - Смелее, Густав! В конце концов мы не паталогоанатомы.
     - Этого еще не хватало! - Густав метнул  в  сторону  Нулина  сердитый
взгляд.  -  Как  бы  там  ни  было,  вы  обязаны  были  поставить  меня  в
известность.  Мне  отнюдь  не  улыбается  проводить  опыт  над  человеком,
которого я знал.
     - Но мы можем заняться им в самую последнюю очередь.
     - Это не меняет дела! Я не собираюсь возиться с ним!
     - Вы и  не  будете  этого  делать,  Тония  прошла  в  лабораторию  и,
устроившись в кресле оператора, деловито защелкала тумблерами  картографа.
- Возиться с телами покойных придется нам, а вы будете  только  наблюдать.
Или вы чего-то опасаетесь?
     - Признайтесь, Густав, вы ведь боитесь мертвецов?  -  Нулин  растянул
губы в улыбке.
     - Причем здесь это? Боюсь, не боюсь... Это неприятно,  понимаете?!  И
потом, если не ошибаюсь, вы собрались доказать обратное? То есть, как  раз
тот факт, что они не мертвы или, вернее, не совсем мертвы.
     - Ах вот что вас пугает! Великолепно!.. Но  не  вы  ли  на  вчерашнем
совещании  выражали  бурную  уверенность  в  невозможности  положительного
результата?
     - Совершенно верно! - загрохотал Густав. - Я и сейчас убежден в этом.
То, что вы затеваете, не что иное, как несусветная чушь!  Профанация  всех
последних научных установок! Об этом даже нелепо говорить... Вы  опускаете
аппаратуру для снятия энцефалограмм в одну  из  исследовательских  шахт  и
ждете, что ваши покойники оживут, Чего ради?!..
     - Никто не говорил об оживлении, - Обиженно  возразил  Нулин.  -  Все
остается по-прежнему. Мы лишь изолируемся тела умерших от различного  рода
помех и многократно повышаем порог чувствительности приборов.
     - Кроме того не забывайте о металлоодежде, - вставила Тония. -  Живое
человеческое тело тоже может являться источником помех. Кстати, Густав, вы
получили комплект белья?
     - Черт побери! Конечно, получил! И вы прекрасно об этом знаете!
     - Но вы могли по  забывчивости  не  воспользоваться  им,  -  заметила
Тония.
     - Ага... Стало быть,  мне  раздеться?  -  Густав  театрально  склонил
голову набок.
     - Разумеется, нет. Мы охотно поверим вам на слово, - Нулин  торопливо
замахал руками.
     - Благодарю покорно!
     В лаборатории повисла тишина. Перенеся свое кресло в отдаленный угол,
Густав немедленно принялся за примерку  физиономических  масок,  перебирая
все  -   от   снисходительного   презрения   до   горделивого   безучастия
аристократа-отшельника.  В   конце   концов   мина   скептика-максималиста
показалась ему наиболее соответствующей моменту и после долгого  колебания
он решил остановиться на ней. Не обращая  внимания  на  оживленную  мимику
коллеги,  Нулин  занимался  аккумуляторной  сетью,  Тония   же   легко   и
непринужденно сновала меж лежащих на прозекторских  столах  тел.  Впрочем,
тишина  длилась  недолго.  Молчаливое  созерцание  оказалось  для  Густава
занятием чересчур тягостным.
     - Чепуха! - с пафосом заявил он. - Мертвый мозг -  это  всего-навсего
неодушевленная материя. Нет биотоков, не будет и информационного  сигнала.
То есть, вероятно, какие-нибудь  помехи  вы  поймаете,  но  выдать  их  за
энцефалограмму вам не удастся.
     - Именно с этой  целью  институт  прислал  сюда  столь  недоверчивого
наблюдателя! - подхватила Тония. -  Разве  вас  не  прельщает  возможность
уличить нас в нечистоплотности?
     - А вы думаете, мне это не удастся?
     -  По-моему,  насчет  того  охранника  мы   погорячились,   -   Нулин
многозначительно взглянул на лаборантку.
     - Какой еще охранник?.. - Густав недоуменно шевельнул бровью.
     - Это предназначалось не для ваших ушей, -  Нулин  вместе  со  стулом
развернулся к Густаву. - Вы болтливы, Густав. А я-то считал, что болтливее
меня не найти человека.
     - Идите к черту, - Густав устало отмахнулся. - Делайте,  что  хотите.
Все, что вы поймаете на экранах, будет из разряда помех и наводок.
     - Шахта, - напомнил ему Нулин. - Для того мы и  спустились  на  такую
глубину. Взгляните на любой из приборов. Мы  снабдили  их  дополнительными
фильтрами и экранировали все, что могли,  включая  самих  себя.  А  вместо
обычной электросети у нас аккумуляторные батареи. И  напомню,  что  именно
здесь проводилось уточнение количества нейтрино,  испускаемых  солнцем.  А
если вы по-прежнему боитесь своего недруга...
     - Да замолчите вы наконец!  -  взмолился  Густав.  -  Я  уже  сказал,
делайте что хотите!
     - Последую вашему совету, - Нулин распахнул  дипломат  и  вытащил  на
свет бутылку "Бурбона".
     - Вот это на вас больше похоже, - пробурчал Густав. -  Ей  богу,  для
этого стоило спускаться на пять тысяч метров под землю.
     - Не питайте надежд. Я не собираюсь  напиваться,  -  Нулин  подмигнул
Густаву. - Хотите правду, коллега? Так вот... Я честнее вас, и потому могу
честно признаться, что мне не по себе. Я вижу перспективы, которых  вы  не
видите, и если в ближайшие час-два выяснится, что я ошибся, то рухну не я,
рухнут великие идеи,  которые  могли  бы  приподнять  перед  человечеством
занавес незнания.  Вот  поэтому  с  вашего  разрешения  я  отхлебну  самую
малость.
     - Речь Цицерона, - Густав издевательски похлопал в ладоши.
     Нулин  невозмутимо  приложился  к  бутылке.  По  его   выпуклому,   с
залысинами лбу скатилась бусинка пота.
     - Тония, ты ведь справишься с  датчиками?  Мы  будем  последовательно
подключаться к пациентам, пробегаясь по всем параметрам.
     Преданно  взглянув  на  "великого"  теоретика,  Тония  с  готовностью
кивнула.


                                  * * *

     Тишина действовала угнетающе. Слишком уж поздно  люди  осознают,  что
шум становиться  их  постоянным  спутником.  К  настоящей  тишине  следует
привыкать заново и постепенно. Так или  иначе,  за  время,  проведенное  в
шахте, каждый из присутствующих успел до нюансов изучить дыхание  соседей.
Более всего безмолвие раздражало не занятого ничем  Густава.  Наблюдая  за
работой Тонии и Нулина, он то и дело обмахивался  кожаной  папкой  или  же
вставал,  принимаясь  мерить  лабораторию  порывистыми   шагами.   Коллеги
по-прежнему не обращали на него внимания, переключая  тумблеры,  терпеливо
взирая на экраны осциллографов.  Спутанным  шлейфом  провода  тянулись  от
приборов к  неподвижным  телам.  Набором  рукояток  Тония  меняла  рабочую
частоту,  постепенно  повышая   порог   чувствительности.   Через   равные
промежутки времени Нулин включал  картограф,  занося  данные  на  бумажную
ленту. Сигнала не было.
     - Какого черта это записывать на ленту? Ничего же нет!
     - Как знать, как знать... - Нулин откинулся  в  кресле  и  озабоченно
потер виски. - Все! Сделаем перерыв. Надо отдохнуть и подумать.  Возможно,
что-то мы делаем не так.
     - В этом я не сомневаюсь, - ядовито подтвердил Густав.
     Не замечая его реплик, Нулин обратился к Тонии.
     - Мы провели уже две трети измерений... Честно говоря, я пол