му? - не выдержала Нина Матвеевна.
   - Шальневу Игорю Андреевичу.
   - Юра даже не знает его адреса! - повышая голос, сказала она.
   - Кто это - Шальнев? - спросил Юра у бабушки.
   - Вот видите! - воскликнула она, победно глядя на Баскова.
   -  Да,  все  ясно.  -  И,  подумав,  Басков  продолжал:   -   Тогда   еще
дополнительный вопрос: двадцатого июля,  в  пятницу  вечером  вам  никто  не
звонил? Часов в десять-одиннадцать...
   Юрий наморщил свой идеально гладкий, красиво вылепленный лоб и, помедлив,
вспомнил: - Видите ли, мы в пятницу уехали на дачу. - Он поглядел  на  мать,
ожидая подтверждения.
   - Да, Юра заехал за мной на работу в шесть часов, а в семь мы были уже за
Внуковом, это я точно помню, -  молвила  молчавшая  до  этого  мать  Юры.  -
Слушали по радио последние известия.
   Нина Матвеевна посмотрела на нее снисходительно и сказала: - Надо коротко
и ясно отвечать. При чем здесь последние известия? А я вообще всю ту  неделю
жила на даче.
   - Ну ладно, - сказал Басков. - Прошу простить за беспокойство.
   Басков повернулся к двери, протянул руку к сложной  системе  запоров,  но
Юра предупредил его.
   Шагнув за порог, Басков, не оборачиваясь, сказал: - Счастливо оставаться.
   - Всего хорошего, - в один голос ответили мать и сын.
   Дверь закрылась, масляно  щелкнув  замками.  Басков  закурил  сигарету  и
потому не стал вызывать лифт, спустился по лестнице. На последней  ступеньке
он выбросил эту семью Мучниковых из головы. Он  испытывал  досаду  -  может,
оттого, что после очного общения с ними опять почувствовал неприязнь к  этим
незнакомым людям, а больше все-таки потому, что его надежда заполучить  нить
от Юры к происшествию на бульваре Карбышева оказалась напрасной.
   К себе домой он добрался в девять.  И  едва  вскипятил  чайник,  зазвонил
телефон. Это был Серегин.
   - Вы где, Анатолий Иванович? - спросил Басков.
   - У себя, в гостинице. Что новенького?
   - Сын отцу телеграмму не посылал. А телеграмма подписана "Юра".
   - А почему вы так мрачно?
   - Тот, кто посылал телеграмму,  все  до  тонкости  изучил,  очень  хорошо
осведомлен о семейных делах Шальнева. И действовал без осечки. Боюсь, такого
двумя пальцами не ухватишь.
   Серегин хмыкнул.
   -  Вы  же  знаете,  Алеша,  иной  раз  слишком  большая   осведомленность
преступника может дать наводку лучше, чем его ошибки.
   В словах этих заключался целый метод. Ну если и  не  метод,  то  один  из
принципов, которым можно  руководствоваться  при  розыске  преступника.  Ищи
того, кто мог, например, знать все о разрушенной семейной жизни Шальнева, и,
может быть, этот человек как раз и окажется преступником.
   Басков был  достаточно  опытен,  чтобы  не  считать  такой  подход  неким
открытием, откровением. Это обыкновенные азы розыскной  практики.  Но  слова
Серегина вернули ему равновесие.
   Басков медлил с ответом, поэтому Серегин подул в трубку.
   - Алло, Алеша! Вы меня слышите?
   - Да, Анатолий Иванович.
   - Я думал, куда-то пропали... Я говорю, где тонко, там и связывать.
   - Наверно. Вы  представляете,  как  Шальнев  к  сыну  рвался...  В  каком
состоянии был... Без промаха действовали...
   - А рука-то все-таки дрогнула.
   - Ну это, может, по непривычке к мокрому делу.
   - Тоже штрих. - Серегин продолжал вселять в него оптимизм и  уверенность.
- Приезжайте прямо в гостиничный ресторан, я места займу.
   Басков нашел Серегина в переполненном ресторане гостиницы  "Будапешт"  за
неуютно стоявшим возле самых дверей столиком.  Играл  оркестр,  пела  низким
меццо-сопрано высокая брюнетка на эстраде. Публика танцевала.
   Разговаривать было  трудно,  приходилось  близко  сводить  головы,  и  со
стороны, наверное, казалось, что собеседники поочередно жуют друг другу ухо.
Все же, пока усиживали графинчик и закусывали каким-то фирменным  салатом  и
семгой, Серегин сумел передать Баскову половину из того, что рассказала  ему
Ольга Андреевна. Вторую половину он  досказал,  когда  провожал  Баскова  на
Пушкинскую улицу, на остановку троллейбусов ј 3 и ј 23.
   - Крепко ее Балакин окрутил, - сказал Басков. Но Серегин  возразил:  -  А
может, он ее не морочил? Может, собирался жизнь налаживать?
   - На ворованные деньги?
   - Тогда у него не ворованные были. Не честным трудом  добытые,  но  и  не
ворованные.
   - Как это?
   - А так... Я от нее в горотдел заехал. У них архив налажен превосходно, в
пять минут дело нашли. Читаю, и картина любопытная. При обыске обнаружили  у
Балакина  чужой  паспорт,  поддельное  удостоверение   личности,   рыбацкое,
китобойское. И около десяти  тысяч  рублей  -  старыми,  конечно.  А  своего
паспорта нет. И нигде не устроен, хотя еще годом раньше из колонии  вышел  -
справка имеется. Ну стали допрашивать: откуда деньги, чей паспорт?  Паспорт,
говорит, в поезде у одного раззявы принял, а деньги в карты выиграл, в очко.
В Сухуми играли по крупной, он банк держал. Почему на место не  определялся,
чем жил? Хорошее место подыскивал, а жил картами,  да  кореша,  мол,  старые
долги отдавали. Начали ему  вопросы  о  Шальневых  задавать:  почему  у  них
остановился, кто они ему такие? И он заявляет: Ольга Шальнева ему фактически
жена, надо только зарегистрироваться. И просит отпустить его для этого  хотя
бы на день.
   - Тут в протоколе должно стоять: "Смех в  зале",  в  скобках,  -  пошутил
Басков.
   - В скобках ничего нет, а смех, наверно, был...  И  напрасно.  -  Серегин
сердито кашлял в кулак. - Задержали его, взяли  у  прокурора  санкцию  -  до
выяснения... А Балакин той же ночью совершил побег из капэзэ.  И  попал  ему
под руку милиционер из новичков - досталось бедняге, три недели  в  больнице
лежал. Балакина словили еще до утра... Ну и  вкатил  ему  суд  пятерку...  А
насчет денег он, между прочим, не врал. Проверяли - в  Сухуми  и  свидетелей
нашли...
   - Может, и насчет регистрации не врал, - уже совершенно серьезно  заметил
Басков.
   - Вполне возможно.
   - Интересно, догадался он, кому спасибо сказать должен?
   - Тут ежу понятно.
   - Повезло Нине Матвеевне. Одним разом от двух неугодных избавилась.
   - К слову пришлось, Леша: как ее святое семейство  поживает?  Вы  ведь  в
хоромах были...
   - Дальше порога не ходил. Но скучно, наверно...
   - Почему?
   - Машина есть, дача есть, должность у внука ответственная во Внешторге, у
самой - персональная пенсия союзного значения, кругом почет и уважение.  Все
есть... Разве не скучно?
   - Э-э,  бросьте-ка,  пожалуйста!  -  Серегин  взмахнул  рукой.  -  Будьте
уверены, этим Мучниковым  совсем  не  скучно.  -  Ну  их  к  богу,  Анатолий
Иванович, а? - И то верно... Что-то троллейбусов нет...
   Басков посмотрел на свои часы. - Без четверти двенадцать. Еще будут...  У
вас теперь какой план?
         Серегин вздохнул, расправил плечи.
   - Да что ж, пора домой возвращаться, я вам туг больше  не  нужен.  А  там
дела ждут.
   Басков достал из кармана сигареты, хотел закурить, но раздумал.
   - Я вот о чем, Анатолий Иванович... Шальнев-то когда-нибудь очнется.
   - Нет вопроса, - живо откликнулся Серегин. - Мне самому смерть хочется  с
ним поговорить, потрогать его живого, а не чурку безгласную... Как только  в
себя придет, давайте телеграмму, не задержусь.
   - От вас он ничего не скроет, а я ему кто? Просто сыщик. - Может,  там  и
скрывать нечего. - Я завтра в Ленинград...  Должно  там  что-ничто  найтись,
должно.
   - Так вы, значит, вечером отправитесь со "Стрелой"?
   - Хочу самолетом. Чего день терять?
   - А кто мне командировку отметит?
   - Вы зайдите ко мне, Марат на месте будет, я ему скажу.
   Снизу от Дома союзов появились огни троллейбуса - длинная лента на лбу  и
два светлых пятна на полах.
   - Ну счастливо, Анатолий Иванович. Очень рад был вместе поработать.
   - Взаимно, Леша.
   Подошел троллейбус. Они пожали друг другу руки, и Басков уехал, а Серегин
не спеша зашагал к гостинице.

   Басков смотрел в круглый иллюминатор на крыло самолета, которое  вот  уже
минут сорок высоко парило над белоснежным стеганым одеялом облаков, а сейчас
с едва ощутимой косиной снижалось, облака стали похожи на покрытую  пушистым
снегом бескрайнюю степь, и крыло вот-вот начнет срезать  верхушки  сугробов,
между которыми лежит синяя тень.
   Как с заигранной, трескучей  грампластинки  зазвучал  из  динамика  голос
стюардессы, призывавшей  застегнуть  ремни.  Стекло  иллюминатора  сделалось
мутно-сизым, и крыло пропало. Самолет вошел в облака...
   Через десять минут Басков вышел из здания аэропорта, а еще через  полчаса
здоровался за руку с начальником жилищно-эксплуатационной  конторы,  к  чьей
епархии относился дом, в котором  жил  Игорь  Андреевич  Шальнев.  Там  ждал
Баскова ленинградский коллега, старший лейтенант Шустов.
   Начальник ЖЭКа, у которого на правом лацкане серого  пиджака  висел  знак
участника  войны,  вышел  и  быстро  вернулся  в  сопровождении   низенького
немолодого человека с заплывшими глазками и не менее как трехдневной щетиной
на небритом лице.
   - Это наш слесарь, - представил начальник.
   - Здравия  желаю,  -  хмуро  проворчал  слесарь,  и  по  комнате  порхнул
перегарный душок. В руке он держал замурзанный чемоданчик.
   - Понятых возьмем там, - сказал Шустов, обращаясь к Баскову.
   - Тогда пошли.
   По дороге к дому Басков  узнал  от  начальника,  что  Шальнев  обитает  в
двухкомнатной  квартире,  где  есть  еще  один  жилец  -  Зыков   Константин
Васильевич, год рождения 1929-й, одинокий,  прописан  в  Ленинграде  с  1973
года, приехал из Пскова, жилплощадь  получена  в  порядке  обмена.  Работает
Зыков на железной дороге, должность - составитель поездов. Больше  ничего  о
Зыкове  начальнику  не  известно...  Да,  квартплату  в   сберкассу   вносит
своевременно.
   -  Зыкова  мы  предупредили.  Дождется,  никуда  не  уйдет,  -   заключил
начальник. И добавил: - Он в ночную работал. Спит, наверное.
   - А как сказали - для чего придем? - спросил Басков тихо,  чтобы  слесарь
не слышал.
   - Как вот старший лейтенант велел. Осмотр квартиры на предмет ремонта.
   Эта вынужденная ложь  перед  соседом  Шальнева  была  необходима,  чтобы,
во-первых, не пришлось портить замки на квартирной двери, во-вторых, Баскову
очень хотелось побыстрее увидеть соседа и поговорить  с  ним,  а  в-третьих,
было бы неграмотно со стороны Баскова допустить, чтобы сосед заранее, до его
появления, знал об истинной причине предстоящего визита  в  квартиру  ј  32.
Мало ли что может выясниться впоследствии...
   Начальник был брит, и пахло от него мужским одеколоном "Шипр", но  глядел
он ненамного веселее слесаря: видно,  не  причислял  хлопоты  с  милицией  к
разряду желанных.
   - Неприятности, что ли, Иван Степаныч? - спросил у него Шустов.
   - Наше дело такое: из крана вода не течет - плохо, с потолка течет -  все
одно, понимаешь, плохо. Не угодишь, понимаешь, - ворчливо,  но  без  всякого
уныния отвечал Иван Степаныч.
   - А наоборот бывает - из крана  течет,  а  с  потолка  нет?  -  продолжал
развивать тему Шустов.
   Начальник одобрительно повел на него бровью.
   - Иной раз получается... Если верхний сосед не купается... - И, не  меняя
тона, на том же дыхании ввернул вопрос:  -  А  что  этот  гражданин  Шальнев
сотворил?
   Шустов обернулся к Баскову, и тот объяснил:
   - Под трамвай в Москве попал.
   - Насмерть?
   - Да нет... Помяло сильно.
   - Он тихий, - подтверждающе сказал начальник.
   - Знаете его?
   - Кабы знал, был бы не тихий. Или неплательщик... А  так  я  его  фамилию
первый раз вчера услышал. Тут они подошли к дому.
   - Постановление на обыск есть, - сказал Басков Шустову. Он  имел  в  виду
обыск комнаты Шальнева.
   Дом был пятиэтажный, старый, без лифта. На  третий  этаж  поднимались  по
крутой лестнице с выбитыми, словно обтаявшими ступенями из  светлого  камня.
На площадке второго этажа Иван Степаныч позвонил в обе  квартиры  -  тут  на
каждом этаже их было по две. В одной не  отозвались,  а  из  другой  женский
голос спросил: "Кто?" Иван Степаныч  назвал  себя.  Открыла  высокая  полная
старуха. "Еще кто-нибудь есть дома?" Услышав, что есть еще ее  старик,  Иван
Степаныч попросил подняться в номер 21.
   В квартиру ј 21 позвонил Басков. Открыли быстро -  ждали.  Басков  увидел
перед собой одинакового с ним роста плотного  человека  в  синей  нейлоновой
рубахе  и  черных  брюках.  Густые  черные  волосы  стрижены  коротко.  Лицо
загорелое, но как-то по-деревенски,  по-крестьянски:  верхняя  половина  лба
белая, как молоко, а все остальное - того  медного,  с  нефтяным  отливом  в
углублениях,  цвета,  какой  бывает  только  у  чеканных  поделок  массового
производства, продающихся в сувенирных магазинах. Лицо  это  чеканилось  без
излишней проработки, стилизовано под примитив. Однако в  глазах,  смотревших
вполприщура, переливались некие оттенки. Это Басков заметил и отметил.
   - Здравствуйте. Вы Зыков? - сказал Басков.
   -  Константин  Васильевич.  Заходьте,  -  пригласил  Зыков,  отступая   в
прихожую. Его простуженный тенорок звучал не то чтобы  льстиво,  но  выражая
готовность слушать.
   - Мы тут заодно с вашим начальником, - объяснил
   Басков, кивая на Ивана Степаныча: надо было как-то  оправдать  начальника
ЖЭКа за его вынужденную ложь жильцу, хоть она и была во  благо.  -  Я  майор
милиции
   Басков.
   - Это мы понимаем. - Зыков согласно  наклонил  свое  чеканное  квадратное
лицо, и Баскову показалось, что он понимает гораздо больше, чем  заключалось
в его, Бескова, словах.
   Иван Степаныч, изображая ремонтную озабоченность, заглянул в  ванную,  но
забыл при этом включить свет.
   - Ладно, ближе к делу. - Басков поглядел на слесаря  и  подошел  к  двери
комнаты Шальнева. Что это именно  его  комната,  было  очевидно,  ибо  дверь
другой комнаты, принадлежавшей Зыкову, стояла настежь.
   Слесарь осмотрел  замок  -  не  английский  и  не  французский,  а  самый
обыкновенный, которые открываются большим  ключом  через  большую  скважину,
именно такую, в какие на  рисунках  художников-сатириков  вот  уже  лет  сто
подглядывают и подслушивают отрицательные персонажи.
   - Тут спичкой можно, - проворчал слесарь презрительно.
   Он сунул какую-то  загогулину  в  скважину,  потом  нажал  -  замок  тихо
хрюкнул, и дверь раскрылась.
   Все, кто стоял за спиной у Баскова,  вытянули  шеи  -  с  тем  врожденным
людским любопытством, которое так неудержимо тянет даже самого безразличного
человека заглянуть в чужое жилье.
   В большой квадратной комнате с двумя узкими окнами стояли платяной  шкаф,
диван-кровать, письменный стол и четыре стула. И все это старое, того сорта,
что потрескивает по ночам. На одной стене, справа,  -  полки  с  книгами.  В
левом углу на табуретке телевизор марки "Рекорд", облупленный,  с  маленьким
экраном.
   Прибрано, пыли не успело еще накопиться.
   Басков обернулся к старухе со второго этажа: - Вас как зовут?
   - Мария Антоновна.
   - Войдите, пожалуйста, в комнату, Мария Антоновна... Вместе с  мужем.  Мы
тут кое-что посмотрим... Это на пять минут...
   Иван Степанович тронул Баскова за рукав.
   - Я вам нужен? А то, понимаешь, дела...
   - Надо будет после комнату запереть. Мы ее опечатаем.
   Иван Степанович посмотрел на слесаря:
   - Сделаешь. - И ушел.
   - Вы, Константин Васильевич, подождите у себя - разговор будет, -  сказал
Басков Зыкову и, войдя в комнату Шальнева, закрыл дверь.
   Мария Антоновна с мужем стояли в сторонке.
   Басков открыл ящики письменного стола и начал перебирать  бумаги.  Шустов
занялся книжными полками.
   Собственно, это был не обыск, а  осмотр  вещей  с  целью  составления  их
описи. Но Басков все же питал смутную надежду найти здесь хоть  какую-нибудь
зацепку, которая намекнула бы на причинную связь того, чем  жил  Шальнев  до
отъезда  в  Москву,  с  тем,  что  произошло  на   бульваре   Карбышева.   В
существовании такой связи он не сомневался.
   Покончив с  письменным  столом,  Басков  открыл  платяной  шкаф.  Там  на
плечиках висели довольно потертое драповое пальто, старый, уже не  пахнувший
овчиной полушубок и три костюма - один поношенный, два почти новые.
   Басков разложил костюмы рядышком на кровати, посмотрел на них,  отступив,
и позвал Шустова.
   - Гляди. Ничего странного не находишь? Шустов раздумывал недолго.
   -  Вот  это,  по-моему,   пятидесятый   размер,   третий   рост,   нашего
производства. - Он показал на черный  костюм.  -  Этот  побольше.  Пятьдесят
четыре, рост два. - Это относилось к темно-синему. - А серенький - пятьдесят
два, четвертый. Оба финские.
   Шустов прекрасно мог бы работать  продавцом  в  отделе  готового  платья.
Басков так и сказал ему и пошел за соседом.  Тот  ступил  в  комнату  как-то
странно,  словно  здесь  была  полная  непроглядная  темнота  и  он   боялся
наткнуться на что-нибудь.
   Басков показал ему на костюмы и спросил: - Это Игоря Андреевича костюмы?
   - Вроде, - неуверенно отвечал Зыков, - Но он носил?
   - Мне ить это ни к чему... замечать...
   - А вы вспомните.
   Зыков ткнул пальцем в черный костюм.
   - Вот эт носил.
   - А эти?
   - Ей-ей, ни к чему мне... Може, когда и носил. Може, он  в  прежние  годы
важней был...
   Так, значит. И Зыков тоже с  одного  взгляда  определил,  что  костюмчики
разного размера. Но чего-то он как будто не договаривал...
   - Хорошо, Константин Васильевич, идите пока к себе.
   Костюмы Басков повесил обратно в шкаф. Составили протокол,  дали  понятым
подписать.
   Потом слесарь тем же своим крючком запер дверь, ее опечатали.  Шустов  со
слесарем и понятыми ушли, а Басков постучался к Зыкову.
   Его комната размером была такая же, как у Шальнева,  но  в  ней  казалось
тесно, потому что вещей помещалось раз в пять больше.
   В главном углу, слева против входа, стояла двуспальная  высокая  кровать.
На розовом пикейном одеяле пирамидой громоздились три подушки - две  блином,
а третья углом к потолку. И сверху наброшена розовая  же  кисейная  накидка.
Или тут женская рука, или сам хозяин такой аккуратист, мелькнула  у  Баскова
посторонняя мысль.
   Сказать, что Зыков  принял  появление  гостя  с  удовольствием,  было  бы
сильным преувеличением, но  что  он  ждал  нетерпеливо,  в  этом  Басков  не
сомневался. Весь вид хозяина говорил о нетерпении.
   Зыков выдвинул из-под круглого обеденного стола мягкий в цветастой обивке
стул, обмахнул рукой сиденье.
   - Пожалста, милости просим.
   Басков сел. Ему хотелось пить, и  он  посмотрел  на  хрустальный  графин,
накрытый кисейной  салфеткой,  стоявший  на  хрустальном  подносе  посредине
стола.
   - Водицы хотите? - угадал Зыков.
   - Хорошо бы.
   - Момент.
   Зыков шагнул к заставленному посудой серванту, а  Басков  окинул  комнату
быстрым  взглядом.  На   гвозде,   вбитом   в   дверь,   висела   выгоревшая
железнодорожная фуражка - единственная деталь, нарушавшая теремную  гармонию
этого дышавшего прочным благополучием жилища, набитого крепкими,  добротными
вещами. "Наверное, от этой  фуражки  лоб  у  хозяина  наполовину  белый",  -
подумал Басков.
   И воду Зыков налил в хрустальный стакан.
   - Супруга на службе? - мимоходом поинтересовался Басков, хотя уже знал от
начальника ЖЭКа, что Зыков холостой.
   - Без бабы живу. Разведенный...
   Зыков улыбнулся - скромно, но так, чтоб понятно было:  мы,  мол,  хоть  и
холостые, но не без  женского  внимания.  Он  как  бы  надеялся  на  мужскую
понятливость и солидарность своего непрошеного гостя.
   - Давно?
   - Да вот, поди, осьмой год будет.
   - А сами работаете кем?
   - Составы формую... Составитель поездов называется.
   Выражался Зыков не всегда грамотно, но доходчиво.
   - Скажите, Константин Васильевич, сосед ваш когда последний раз дома был?
   - То ись как - последний? - не испугался, а удивился Зыков.
   - Ну когда вы его в последний раз видели? Зыков собрал складки  на  своем
двухцветном лбу.
   - Так ведь Андреич к сестре поехал... В четверг, на