на
понедельник, была ограблена совхозная касса.  Охранника  оглушили  ударом  в
затылок и связали; нападавших  он  не  видел.  Взято  23  тысячи  рублей.  У
охранника отобран пистолет системы ТТ с девятью патронами.
   Балакин в  понедельник  на  работу  не  явился.  Произведенным  дознанием
выяснено, что он ушел из дому вечером 25-го и  с  тех  пор  исчез.  Учитывая
квалификацию  Балакина  и  сообразуясь  с   обстоятельствами   происшедшего,
областное управление внутренних дел предприняло меры по его  задержанию,  но
безуспешно, ввиду чего был объявлен всесоюзный розыск.
   В ограблении подозревается  также  Петров  Михаил  Степанович  по  кличке
Чистый, 1946 года рождения, судимый  за  ограбление  квартир  и  организацию
преступной  группы,   отбывавший   наказание   одновременно   с   Балакиным,
освобожденный  из  той  же  колонии  двумя  неделями  позже,  живший   после
освобождения вместе с ним в П. и работавший грузчиком речного порта.
   Дальше шло подробное описание того, каким способом был вскрыт несгораемый
ящик. Басков уже знал почерк Балакина по  делу,  присланному  из  областного
УВД, которое он только что прочел. Совпадение оказалось полным...
   Итак, перед Басковым появился еще один объект - Петров по кличке  Чистый.
Какое отношение имеет он к происшедшему на бульваре Карбышева? Может,  самое
прямое, а может, никакого.
   Хорошо бы, конечно, узнать, кто такой этот  Юра,  пославший  неизвестному
пострадавшему телеграмму с  просьбой  приехать.  Но  это,  увы,  из  области
сослагательного наклонения. Никаких "если бы" Басков терпеть не мог.
   Он так и этак поворачивал и сопоставлял известные ему  факты,  но  всякий
раз получались разноцветные неубедительные сочетания, как в  калейдоскопе  -
хоть и симметричные, но все-таки случайные. Чуть повернешь трубочку  -  узор
совсем другой.
   По правде сказать, он был. довольно нетерпелив. И иногда слишком  многого
от  себя  хотел.  Он  подгонял  события,  отлично  понимая,  что  насиловать
естественный ход  событий  -  легкомысленное  занятие,  но  не  всегда  умел
сдерживать себя...
   Зазвонил телефон. Басков ждал звонка Марата, но  это  оказался  начальник
МУРа.
   "Ну что у тебя? - был вопрос.
   - Есть новенькое, Олег Александрович... - И Басков рассказал о  сообщении
из города П.
   - А пострадавший жить будет? спросил начальник,
   - Состояние тяжелое, но, кажется, не умрет.
   - Будем надеяться... Тебе помощь не нужна?
   - Да пока обойдусь.
   - Ну желаю... До понедельника.
   - Всего хорошего, Олег Александрович.
   Положив трубку на аппарат, Басков решил было пойти погулять на  улицу,  в
сад напротив, но стояла жара, а в кабинете нежарко, и Басков раздумал.  Часы
показывали четверть пятого... Поболтать бы с Сашкой, но сын и жена уехали  к
его старикам на дачу в Востряково. Марату возвращаться еще рановато...
   Басков сел в мягкое кресло, стоявшее спинкой к окну  и,  перетасовывая  в
уме похождения Балакина, незаметно для себя уснул.
   Разбудил его звук громко захлопнутой двери  -  в  дверях  кабинета  стоял
возбужденный Марат.
   - Есть, Алексей Николаевич!
   Басков нарочито неспешно растер пальцами затекшую шею, пересел  за  стол,
закурил сигарету а только тогда спросил:
   - Что есть?
   Марат поставил серый фибровый чемоданчик на  подоконник,  вынул  из  него
пачку  фотографий,  из  пачки  выдернул  портрет  Балакина  и  сказал  почти
радостно: - Его никто не узнал.
   - Так чего же ты ликуешь?
   - Чемодан узнали.
   - Погоди, давай-ка по порядку. Садись и рассказывай.
   Марат неохотно, но все же сел.
   - Значит, так... Достал адреса... Начал  с  официантки,  которая  поближе
живет... Не повезло - уехала с подругой на Москву-реку купаться...  Зато  со
второй сразу повезло... Показал снимки - таких, говорит,  вчера  не  было...
Говорю про чемодан, она на него посмотрела и говорит:  точно,  сидел  у  нее
вчера за столиком гражданин с таким вот чемоданчиком. Пил  водку,  закусывал
ветчиной. Она его запомнила, потому что он  несколько  раз  спускался  вниз,
объяснял, что ему по автомату звонить надо. Наверно, неудачно...
   - Почему?
   - Она говорит, расстроенный был, мрачный.
   - Много пил?
   - Она говорит, граммов четыреста.
   - Как выглядел?
   - Вот, я записал. - Марат достал  из  кармана  блокнот,  полистал  его  и
раскрытым протянул Баскову,
   Запись была краткая: "Шатен, глаза серые, нос  прямой,  лоб  морщинистый,
лицо бледное. Лет - приблизительно пятьдесят пять. Голос низкий.  Производит
впечатление интеллигентного человека", - Долго он сидел? - спросил Басков.
   - Часа два или три.
   - Про жизнь разговора не было?
   - Она же сказала, Алексей Николаевич: он не в духе был. Даже  с  соседями
по столику ни слова, Она очень наблюдательная оказалась.
   - Официантки вообще народ наблюдательный. Что дальше?
   - Он когда звонить выходил, чемоданчик с собой брал. А  официантке  сразу
задаток дал - двадцать пять рублей.
   - Сколько же раз выходил?
   - Пять или шесть. - А когда совсем ушел?
   - Вот тут-то и интересно, Алексей Николаевич. Она говорит, расплатился он
примерно в половине одиннадцатого, она сдачу отсчитала, он оставил рубль  на
чай и ушел. И не очень пьяный был. А  уже  перед  самым  закрытием  она  его
увидела у окошка буфетной, где  спиртное  выдают.  Значит,  где-то  с  часик
побродил, а потом решил добавить.
   - Буфетчицу ты навестил? - А как же! От официантки - прямо к ней. Пожилая
такая женщина, но память тоже хорошая.
   - Ну-ну... И что она запомнила?
   - Чемоданчик четко узнала. Портрет описала точно так, как  и  официантка.
Он попросил налить двести коньяка, объяснил, что торопится, и за столик  уже
поздно было садиться. Ну она велела ему из мойки фужер принести, налила,  он
выпил, минералкой запил.
   - Между прочим, откуда он деньги доставал, когда расплачивался?  Бумажник
у него был? Или как? Марат улыбнулся, довольный собой.
   -  Это  я  тоже  догадался  спросить.  И  официантка  и  буфетчица  точно
запомнили: просто из кармана вынимал, из правого брючного кармана.
   Басков взял карандаш, вырвал из  настольного  календаря  -  откуда-то  из
апреля - неисписанный листок.
   - Давай теперь посчитаем, - сказал он. Марат поднялся со стула,  встал  у
него за правым плечом.
   - Предположим, в буфете пил он пятизвездочный коньяк. Сколько это будет?
   - Там же с наценкой. Сто граммов - трешник.
   - Так. Пишем:  шесть  рублей.  Плюс  четыреста  граммов  водки  по  рубль
двадцать. Пишем: пять рублей. Кладем на закуску два рубля, плюс  -  на  чай.
Итого - четырнадцать. Что же получается?
   - А что, Алексей Николаевич? - не понял Марат.
   - Протокол осмотра места происшествия читал?
   - Читал.
   - Сколько там у него в карманах денег нашли?
   - Рубль, кажется.
   - Вот именно - всего лишь рубль, один целковый.
   А должно быть по крайней мере десять. Ведь он  с  официанткой  четвертным
расплачивался. Так?
   - Так, Алексей Николаевич.
   - Тебе это ни о чем не говорит?
   - Обчистили до копейки. Значит, нападение с целью ограбления?
   - Ну, сам понимаешь, игра с паспортом тут, наверно, не последний  момент,
но деньги нападавшему тоже нужны были.
   Марат заговорил тихим, словно извиняющимся  голосом,  как  делал  всегда,
когда осмеливался выдвигать собственные соображения.
   - Алексей Николаевич, а если предположить, что никакой игры  с  паспортом
не было? Может, он сам его присвоил...
   Басков взглянул на Марата с любопытством.
   - Предположить, конечно, можно, да нам с тобой лучше от этого не будет...
Все равно личность установить надо, личность... И  Балакина  разыскать...  И
этого Чистого...
   Марат задумчиво покивал головой.
   - Да-а, тяжелый случай.
   - Бывает хуже, но редко. А главное, дорогой мой Марат, тут есть  какая-то
особая тайна, и просто так ее не ухватишь.
   Басков достал из сейфа дело Балакина, дал его Марату.
   - Вот почитай-ка одно место. Про татуировки. Еще одну черепаху найдешь...
Это, брат, загадочка первый сорт...
   Марат читал, а Басков ходил из угла в угол.
   - Вот это да! - восхищенно воскликнул Марат, дойдя до черепахи. - Это  же
целый... целая... - Марат никак не  мог  подобрать  нужного  слова.  Наконец
нашел: - Это же целая головоломка.
   - И опять же нам не легче, - сказал Басков, убирая дело. - Ладно,  Марат,
иди гуляй. До понедельника...
   Было без двадцати девять, когда Басков вышел на улицу и пешком отправился
домой. Начинало смеркаться, но жара  еще  не  спала,  дышалось  на  асфальте
тяжело, и шел он неторопливо, так что  к  себе  на  Новослободскую  попал  к
девяти.
   Разделся, постоял под душем. Потом вскипятил чайник, заварил свежего чаю,
открыл банку домашнего, еще прошлогодней варки, черносмородинового варенья и
только собрался предаться желанному чаепитию, как зазвонил телефон.
   Говорила  старшая  смены  из  телеграфного  зала  Нина  Александровна:  -
Извините, что беспокою, Алексей Николаевич. Только что получили  телеграмму.
По-моему, вам интересно будет.
   - Сейчас приеду.
   Он все-таки выпил большую кружку чаю, прежде чем отправиться на Петровку.
   Телеграмма пришла из одного большого зауральского города,  от  начальника
областного управления внутренних дел:
   "Есть основания полагать, что могу  быть  полезен  установлении  личности
пострадавшего  имеющего  татуировку  виде  черепахи.  Близко  знал  Балакина
Александра Ивановича. Полковник Серегин".
   В ответ была отправлена телеграмма  за  подписью  заместителя  начальника
ГУВД Мосгорисполкома генерала Виктора Антоновича Пашковского. Она гласила:
   "Ждем понедельник. Просим позвонить майору Баскову..." - и  дальше  номер
домашнего телефона Баскова.

   Глава 2
   ТРЕТЬЯ ЧЕРЕПАХА

   Строго рассуждая, родословная решительно всех людей  на  свете,  будь  то
короли или обыкновенные землепашцы, растет из  одного  корня.  Он  уходит  в
глубину веков, а если все же допустить, что прародителями человеческими были
Адам и Ева, то у коронованных особ вообще нет  никаких  оснований  чваниться
своей родовитостью. Самое большее,  чем  они  могут  гордиться,  -  так  это
предприимчивостью своих ближайших предков, умевших делать  карьеру.  А  если
принять во внимание,  что  карьеры  венценосцев,  как  правило,  делались  с
применением   весьма   сомнительных   средств,   то   их   потомкам    более
приличествовало бы не гордиться, а  испытывать  острый  стыд,  однако  этого
почему-то не бывает.
   Большинство честных, работящих людей  знают  свою  родословную  в  лучшем
случае до прадеда и прабабки, но это вовсе не означает, что все они - иваны,
не помнящие родства. Это означает, что их личная  родословная  растворена  в
истории народа. А общая народная память надежнее любых метрических  выписок.
У Твардовского очень верно сказано: "Мы все - почти что поголовно  -  оттуда
люди, от земли, и дальше деда родословной не знаем: предки не вели..."
   Правда, у каждого наступает в жизни такой момент, когда хочется пробиться
в глубь прошлого ниже того пласта, где лежат  прадедовы  кости.  Но  если  у
человека есть дети и внуки, то он больше думает о потомстве, а о  предках  -
лишь мимолетно, и в этом заключен глубокий благословенный смысл...
   ... Так размышлял  Анатолий  Иванович  Серегин  под  плотный  ровный  гул
двигателей самолета Ил-62, полулежа в откинутом кресле и  закрыв  глаза,  на
высоте девять тысяч метров. У него была давно укоренившаяся  привычка:  если
он о чем-нибудь задумывался, то обязательно старался определить  начало  той
цепочки ассоциаций, которая привела его именно к  этому  предмету,  а  не  к
какому-нибудь другому. Вот и сейчас он спросил себя: с чего это вдруг ему  в
голову  пришла  мысль  о  родословных?  Стал  докапываться,  раскручивать  в
обратном порядке и нашел.
   Летел он в Москву по делу, в котором фигурировал  Сашка  Балакин  и,  как
говорило ему предчувствие, другой его друг детства. Все трое были они равны,
что называется, по происхождению и сделаны вроде бы из одного теста, а взять
хотя бы его, Серегина, и Балакина... Уходили они во взрослую жизнь из общего
гнезда и вот разошлись, как две линии, прочерченные из одной точки под тупым
углом. От происхождения, вероятно, и перешла его мысль к родословной...
   Анатолий  Иванович  Серегин  в  свои  пятьдесят  пять  лет  не  испытывал
потребности добираться до самых корней собственного генеалогического  древа.
Во-первых, потому, что у него росли  уже  два  внука,  и,  согласно  его  же
разумению, ему следовало  заботиться  о  будущем.  Во-вторых,  у  начальника
областного управления  внутренних  дел  нет  времени  копаться  в  материях,
которые он сам называл потусторонними.
   Однако историю своего рода  полковник  милиции  Серегин  знал  хорошо  (в
согласии с его самодеятельной теорией - до прадеда включительно) и старался,
чтобы его сын и дочь тоже ее запомнили. Он питал тайную надежду, что и внуки
его узнают ее из уст своего деда, - ведь им  уже  по  три  года,  а  Серегин
рассчитывал еще пожить лет, скажем, десяток, хотя сердце порой и пошаливает.
   Прадед его родился где-то между 1815-м и  1820  годом  и  был  крепостным
пензенского помещика. Он ставил избы, клал печи, ладил  сани  и  коляски.  В
1857 году Никита Серегин получил вольную - за  то,  что  вынес  из  горящего
помещичьего дома господских детей. Как говорил полковнику Серегину его  дед,
Дмитрий Никитич, об этом имелся документ, да потерялся  где-то.  Дед  держал
лавку скобяных  товаров  в  Благовещенске  -  следовательно,  был  уже,  так
сказать, представителем мелкой буржуазии. А отец, Иван  Дмитриевич,  окончив
реальное училище, в 1914 году вступил  в  Российскую  социал-демократическую
рабочую партию и стал профессиональным революционером.
   Об отце своем полковник Анатолий Иванович Серегин мог бы поведать много -
не хватит времени рассказать и сотую долю, пока реактивный лайнер  летит  от
зауральского города до Москвы. Если же  отмечать  только  ключевые  события,
довольно будет нескольких строк. В 1934  году  Ивана  Дмитриевича  назначили
начальником цеха на металлургический завод в городе  Электрограде,  где  ему
дали двухкомнатную квартиру в двухэтажном бревенчатом доме -  первую  в  его
жизни отдельную квартиру. Его сыну Анатолию было тогда десять лет.
   Осенью 1941 года часть завода, в том числе цех Серегина, эвакуировали  на
восток, и  из  этой  части  вырос  во  время  войны  самостоятельный  завод,
директором которого до самой своей кончины, до 1969 года, был Серегин.
   Анатолия Серегина, родившегося в 1924 году,  призвали  в  армию  в  сорок
втором. Анатолий бредил и грезил разведкой, что было наивно для стриженного,
"под ноль" и еще не начавшего  бриться  новобранца.  Но  желание  его  почти
осуществилось - с маленькой поправкикой.  Он  попал  в  ОМСБОН  -  Отдельную
мотострелковую бригаду особого назначения.
   Серегина научили подрывному делу и  еще  многому,  что  необходимо  уметь
диверсанту, действующему в глубоком вражеском тылу. Потом, в начале 1943-го,
их сбросили на парашютах в одном из районов Правобережной Украины, и полтора
года Анатолий ходил по тылам оккупантов, рвал рельсы, бензосклады, минировал
шоссейные дороги. Всякое бывало - и бои в  окружении,  и  ночные  налеты  на
железнодорожные  станции,  и  быстрые  отходы  перед   подавляющими   силами
карателей, когда невозможно даже схоронить убитых  друзей.  Анатолия  ранило
три раза, но ему везло - пули попадали в ноги, и только в мягкие ткани.  Его
наградили орденом Славы III и II степени и медалью "За отвагу".
   В декабре 1945-го его демобилизовали, как имеющего три легких ранения,  и
он уехал в Сибирь, домой, к отцу с матерью. До осени 46-го отдыхал  (вернее,
заново проходил десятилетку - по учебникам, по школьным своим  тетрадям),  а
осенью поступил на юридический факультет Московского университета -  приняли
его вне конкурса, демобилизованным тогда установили льготы. С этого  момента
биография его во многом напоминает биографию майора  Баскова,  но  с  учетом
семнадцатилетней разницы в возрасте...
   Так что, можно сказать, не совсем случайно судьба свела  их  в  аэропорту
Домодедово, где майор Басков встречал полковника Серегина.
   Как они условились накануне по телефону, майор ждал  Серегина  в  комнате
милиции.
   Когда поздоровались и  назвали  себя  по  фамилии,  Басков,  увидев,  что
Серегин держит в руке довольно тощий портфель, несколько удивленно  спросил:
- Вы вот так, налегке, товарищ полковник?
   - Меня зовут  Анатолий  Иванович,  -  улыбнувшись,  сказал  Серегин.  Ему
хотелось сразу задать нужный тон, показать,  что  он  тут  не  начальник,  а
товарищ Баскову. - Я ненадолго.
   -  Извините,  Анатолий  Иванович,  я  подумал:  если  ваши  предположения
окажутся верными... Ну, насчет пострадавшего... с черепахой...
   - Тогда я вам действительно буду полезен, тогда  придется  задержаться...
Ну да ничего. - Он похлопал по портфелю. - Пара белья и рубаха у меня  есть.
А костюм, как видите, новый, чувствую себя в нем, как пес в наморднике.
   Баскову сделалось легко с этим незнакомым человеком, старше его и  летами
и званием.
   - В таком случае  прошу,  Анатолий  Иванович.  -  Басков  толкнул  дверь,
пропуская Серегина впереди себя, и они пошли к ожидавшей их машине.
   Шагая сбоку и чуть позади, Басков оглядел полковника, который,  видно,  и
вправду  испытывал  неуютность  в  своем  необношенном,  с  иголочки,  синем
костюме. Он был на полголовы выше Баскова и немного грузноват;  волосы,  еще
густые, из-за седины были цвета перца с солью; лицо странно не гармонировало
с фигурой - при такой комплекции, кажется,  полагались  бы  круглые  твердые
щеки и мясистый подбородок, а меж тем лицо у Серегина было сухое.
   В общем, внешность полковника  по  первому  впечатлению  внушала  Баскову
симпатию. А главное - ему понравилось, как это он сказал  своим  глуховатым,
низким баритоном про пса в наморднике...
   - Вы чего это меня сопровождаете? - добродушно-насмешливо сказал Серегин.
- Я же не знаю, куда идти.
   - Еще раз извините, Анатолий Иванович. - Басков зашагал вровень.
   - Вас как зовут?
   - Алексей.
   - А по батюшке?
   - Можно без батюшки.
   - Ну быть посему, так удобнее.
   Басков подумал, что ведет себя с этим  симпатичным  полковником  примерно
так, как Марат с ним, Ба-сковым, но не почувствовал при  этом  укола  своему
самолюбию.  Он  и  переднюю  дверцу  машины   открыл   перед   Серегиным   с
удовольствием. Но Серегин, поздоровавшись с шофером, сказал:  -  Давайте  на
заднее... Попросторнее...
   Машина выскочила на шоссе и покатила к Москве.
   - Номер в гостинице вам забронирован, - сказал Басков.
   - Где?
   - "Будапешт".
   - Это хорошо... Недалеко... -  Серегин  имел  в  виду,  что  недалеко  от
Петровки, 38. - Живал там...
   - Значит, сейчас прямо туда, а завтра,. - начал было Басков,  но  Серегин
мягко перебил его: - А что мне там делать? Сколько сейчас по-московски?
   - Ровно пятнадцать.
   - Вот видите, я на запад летел, четыре часа выгадал. Надо  употребить  их
на пользу. - Он показал Баскову  свои  наручные  часы,  на  которых  часовая
стрелка упиралась в цифру семь, - Кстати, переведем-ка их.
   - Но вам отдохнуть не мешает. Серегин провел  тыльной  стороной  руки  по
подбородку.
   - Не устал... А вот щетинку  срубить  действительно  не  мешает.  Я  ведь
брился, если по-московски, в три часа ночи, а по-нашему в семь утра.
   Басков предложил: - Знаете что, Анатолий Иванович, поедемте ко  мне.  Сын
на  даче,  жена  на  работе.  Побреетесь,  перекусим  малость,  машина   нас
подождет.,.
   Серегин согласился: - Ну что ж, годится.
   - На Новослободскую, Юра, - сказал Басков шоферу.
   Басков понял, что с полковником Серегиным  ему  работать  будет  легко  и
просто.
   ... На бритье и обед ушло полчаса.
   - Ну пора зарплату отрабатывать, - сказал Серегин, вставая из-за стола. -
Спасибо за хлеб-соль.
   - С чего начнем