За
ним проследовал невероятно толстый человек неопределенного
возраста в красной феске, помятом
костюме из белой шерсти и в сандалиях. Толстяка
можно было бы принять за турка, но зоркий наблюдатель,
отметив легкий разрез глаз, почти затерявшийся
в складках жира, тут же определил
бы, что это венгр из карпатских степей. За ним
сошел невысокий, истощенный молодой человек, по
виду английский провинциал, лет двадцати, по
резким жестам которого можно было догадаться,
что он постоянно употребляет амфитамин. Из-под
его пиджака из грубой бумажной ткани выглядывала
рифленая поверхность ручной гранаты. Последней
с лодки сошла девушка, одетая в хлопчатобумажную
блузку, с длинными черными волосами,
которые струились по ее плечам, ее красота не
давала никакого намека на эмоции.
   Вновь прибывшие кивнули на причале американцу,
но до тех пор, пока все они не собрались на
веранде, не было произнесено ни единого слова.
   Они уселись в бамбуковые кресла, и мальчик-слуга
в белой одежде разнес всем на подносе
ледяные коктейли с джином. Толстяк поднял свой
бокал в молчаливом приветствии и сказал: "Кажется,
дела у вас идут неплохо, Джемпсон".
   - Это естественно, - ответил американец. - Вы
же знаете, что я единственный торговец в
этих местах. Я честно делаю свой бизнес с изумрудами.
Кроме того, здесь есть редкие птицы и
бабочки, а также немного золота в золотоносных
песках островных ручьев, иногда из хомарских
захоронений мне перепадают какие-нибудь безделушки.
Ну и, разумеется, время от времени попадаются
и другие стоящие вещи.
   - Удивляет отсутствие у вас конкурентов, - произнес
араб на чистейшем ланкаширском английском.
   Американец улыбнулся, но в улыбке его не было
юмора.
   - Местные жители не допустят этого. Я, видите
ли, для них своего рода бог.
   - Я уже слышал кое-что об этом, - сказал
толстяк. - Согласно слухам, вы прибыли сюда
около шести лет назад, полумертвый, без всякого
имущества, за исключением мешка с пятью тысячами
ампул противочумной сыворотки.
   - Я тоже слышал эту историю, - сказал араб. - А
спустя неделю половина населения острова
свалилась от бубонной чумы.
   - Просто мне повезло, - ответил американец
без улыбки. - Я был рад оказать помощь.
   - Ну что ж, сэр, - сказал толстяк. - Пью за
вас. Я просто восхищаюсь человеком, который сам
творит свое везение.
   - Что вы имеете в виду? - Спросил Джемпсон.
   Наступила зловещая тишина, которую вдруг разорвал
смех девушки.
   Мужчины уставились на нее. Джемпсон нахмурился,
он собрался было узнать причину этого
легкомыслия, которое явно было не к месту, но
заметил, что рука англичанина потянулась к слоновой
кости рукоятке длинного ножа, висевшего у
него под рубашкой в белом кожаном чехле, между
ключицами.
   - Тебя что-то гложет, сынок? - Хладнокровно
спросил Джемпсон.
   - Если это произойдет, я дам вам знать, - ответил
парень, сверкая глазами. - И зовут меня
не "сынок", а Билли Бантервиль. Вот кто я такой,
и я буду таким, а если кто-нибудь думает
иначе, я с удовольствием разорву его на куски...
Разорву на куски... Разорву на куски... О
боже, с меня просто кожа слазит, что же с ней
происходит, кто сжег предохранители моих нервов,
почему кипит мой мозг? У меня болит голова,
мне нужно, мне нужно...
   Толстяк взглянул на араба и незаметно кивнул.
Араб вынул из плоской кожаной коробочки
шприц, заполнил его бесцветной жидкостью из
пластмассовой ампулы и ловко воткнул иглу в руку
молодого человека. Билли Бантервиль улыбнулся
и откинулся в кресле, как несгибающаяся кукла,
зрачки его расширились так, что белка не
было видно совершенно, на лице его было выражение
неописуемого счастья. Через мгновение он
исчез.
   - Неплохой метод избавления, - заметил
Джемпсон, который наблюдал за происходящим без
каких-либо эмоций. - К чему вам такой тип?
   - От него есть определенная польза, - ответил
толстяк.
   Девушка уже оправилась от шока.
   - В том-то и дело, - сказала она. - Каждый
из нас приносит определенную пользу, каждый обладает
чем-то необходимым для других. Вы можете
рассматривать нас, как единое целое.
   - Ясно, - сказад Джемпсон, хотя он ничего не
понял. - Выходит так, что каждый из вас незаменим.
   - Отнюдь нет, - ответила девушка. - Как раз
наоборот. Каждый из нас постоянно находится в
страхе, что его заменят. Вот почему мы стараемся
держаться вместе - чтобы избежать внезапной
и преждевременной замены.
   - Ничего я не пойму, - сказал Джемпсон, хотя
сейчас он все прекрасно понимал. Он помолчал,
но было ясно, что никто уже не собирается распространяться
по этому поводу. Джемпсон пожал
плечами, внезапно почувствовав себя неуютно в
этой жуткой тишине. - Думаю, что пора уже переходить
к делу? - Спросил он.
   - Если вас это не затруднит, - сказал высокий
араб.
   - Ну конечно же нет, - сказал Джемпсон. Присутствие
араба настораживало его. Все они пугали
его, за исключением девушки. Он уже имел кое - какое
представление о ней - и кое-какие планы.
   Через пятьдесят ярдов от дома Джемпсона тщательно
расчищенный участок заканчивался, и тут
же начинались джунгли - вертикальный зеленый
лабиринт, в котором кажущиеся бесчисленными
беспорядочно разбросанные плоскости бесконечно
отступали к какому-то невидимому центру. Джунгли
были непрерывным повторением, непрерывной
регрессией, непрекращающимся отчаянием.
   У самого края джунглей, невидимые для присутствующих
на полянке, стояли двое мужчин.
Один из них был местным жителем, малайцем, если
судить по коричнево-зеленой повязке на голове.
Он был небольшого роста, коренастый, и крепко
сложен. Выражение его лица было задумчивым, меланхоличным
и настороженным.
   Его спутником был белый человек, высокий,
сильно загорелый, лет тридцати, симпатичный в
широком смысле этого слова, одетый в желтый балахон
буддистского монаха. Несоответствие между
его видом и одеждой терялось в фантастических
диспропорциях окружавших его джунглей.
   Белый уселся на землю, скрестя ноги и глядя
в противоположную от поляны сторону. Он находился
в состоянии предельного расслабления. Казалось,
что его серые глаза смотрят в одну точку.
   - Туан, этот человек, Джемпсон, вошел в дом, - произнес
наконец туземец.
   - Знаю, - ответил белый.
   - Сейчас он возвращается. Он несет в руках
какой-то предмет, завернутый в холстину. Этот
предмет небольшого размера, возможно, одна шестая
головы молодого слона.
   Белый ничего не ответил.
   - Сейчас он разворачивает холстину. Внутри
находится какой-то металлический предмет сложной
формы.
   Белый кивнул.
   - Они все сгрудились вокруг этого предмета, - продолжал
туземец. - Они все довольны и улыбаются
друг другу. Нет, не все. У араба какое-то
странное выражение на лице. Это не выражение
недовольства, это какое-то чувство,
которое я не могу описать. Нет, могу! Араб знает
о чем-то, чего не знают остальные. Этот человек
считает, что у него есть какое-то неизвестное
никому преимущество.
   - Тем хуже для него, - ответил белый. - Остальных
спасает их невежество. Опасность этого
человека заключается именно в его знаниях.
   - Ты предвидел это, туан?
   - Я читаю то, что написано, - ответил белый. - Способность
к прочтению - это мое проклятие.
   Туземец вздрогнул, удивленный и неприятно
пораженный. Какое-то странное чувство жалости
возникло у него к этому человеку, обладающему
удивительными талантами и в то же время такого
уязвимого.
   - Сейчас этот предмет держит в руках толстяк, - сказал
белый. - Он отдает деньги Джемпсону.
   - Туан, но ведь ты даже не смотришь на них!
   - Тем не менее, я вижу.
   Туземец отряхнулся, как собака. Этот добрый
белый человек, его друг, имел власть, но сам он
находился в руках еще более властной силы. Да,
так оно и было, но лучше не думать о подобных
вещах, ведь судьба белого человека не была его
судьбой, и он поблагодарил за это господа бога.
   - Сейчас они входят в дом Джемпсона, - сказал
туземец. - Но ведь ты уже знаешь об этом,
туан, да?
   - Да. Я не могу не знать об этом.
   - И ты знаешь о том, что они делают внутри
дома?
   - И это тоже, я не могу этого избежать.
   - Скажи мне лишь то, что я должен услышать, - внезапно
сказал туземец.
   - Я тебе уже давно говорил об этом, - сказал
белый. Затем, не глядя на туземца, он сказал:
"Ты должен оставить меня, покинуть это место.
Переезжай на другой остров, женись и займись
делом."
   - Нет, туан. Мы связаны друг с другом, ты и
я. Это неизбежно. И ты сам это знаешь.
   - Да, знаю. Но иногда мне хочется сказать
себе, что я ошибаюсь, что я не могу ошибиться
хотя бы раз. Много я бы дал для того, чтобы
ошибиться.
   - Это на тебя не похоже.
   - Может быть и нет. Но все же я надеюсь. - Белый
пожал плечами. - Сейчас толстяк укладывает
металлический предмет в черную кожаную сумку.
Они все улыбаются, Пожимают друг другу руки,
но здесь явно пахнет убийством. Пойдем
отсюда.
   - И нет никакого шанса на то, что они скроются
от нас?
   - Это уже не имеет значения. Концовка уже
ясна. Сейчас мы пойдем поужинаем и ляжем спать.
   - А потом?
   - Тебе нет необходимости знать об этом, - белый
устало покачал головой. - Пошли.
   Они двинулись в глубину джунглей. Туземец
двигался осторожно и грациозно, как тигр. Белый
шел словно привидение.

   70.

   Менее чем в миле от дома Джемпсона, если
спуститься вниз по крутой тропинке, протоптанной
в джунглях, располагалось туземное селение
Омандрик. На первый взгляд это была обычная тамильская
деревушка, похожая на сотни других,
беспорядочно разбросанных на берегу реки Семиль - заброшенного
ручья с мутной коричневого цвета
водой, у которого, казалось, едва хватало сил
на то, чтобы течь по всепоглощающей, сожженной
солнцем почве в воды далекого моря Восточная
Ява, с его мелкой водой и бесчисленными рифами.
   Но наблюдательный глаз, осматривая деревню,
мог бы заметить незначительные, но безошибочные
признаки запущенности - сдутые ветром крыши у
многих хижин, огородные участки с перезревшими
таро, лодки с дырявыми днищами, разбросанные по
берегу реки. Можно было заметить неясные тени,
мелькающие среди деревьев - это инвазия крыс,
обнаглевших до того, что они совершали набеги
на заброшенные огороды средь бела дня. Именно
это больше всего говорило об апатии жителей селения,
их моральном упадке. Как гласит поговорка
береговых жителей, "Присутствие крыс в дневное
время означает, что Землю забыли боги".
   В центре деревни, в хижине, которая размерами
вдвое превышала все остальные хижины селения,
его вождь, Амди, сидел, скрестив ноги, перед
коротковолновым приемником с питанием от
батарей. Из динамика приемника слышался статический
шум эфира, а его зеленый глазок горел,
как глаз пантеры при лунном свете. Это было
все, на что был способен приемник, поскольку у
него не было антенны, даже в то время, когда
его приобрел Амди. Но шум из динамика и горящий
зеленый глазок в достаточной мере удивляли старика.
Радио стало его духовным советником. Он
обращался к нему за советом раз в несколько
дней, потом он говорил, что духи мертвых нашептали
ему свои советы, о которых нельзя было говорить
вслух.
   Танин, шаман, так и не мог определить, действительно
ли старый вождь верил в эту чепуху
или же он использовал это "волшебное" радио для
своих целей, чтобы избежать наиболее обременительных
заповедей дома ножа. Стоя сейчас рядом
с вождем, одетый в темную пегату, с черепом
обезьяны, прикрепленным к голове, шаман решил,
что хитрость вождя скорее всего была бессознательной:
желание избежать ответственности власти
и желание верить в это тесно переплетались.
Но шаман не мог обвинять своего владыку, какими
бы ни были его мотивы: годы были жестоки к Амди,
и дом ножа не мог облегчить его страданий.
Побуждения старика были понятны, но это не могло
остановить шамана, он должен был сделать то,
что необходимо, ведь у жреца, избавителя от
змей, были свои обязанности, и их надо было выполнять,
независимо от того, как это могло сказаться
на его чувствах.
   - Так что же, вождь? - Спросил шаман.
   Старик украдкой взглянул на него. Он выключил
приемник - ведь доставать батареи, эту пищу
богов, было невероятно трудно, их покупали у
жадного торговца, живущего в большой хижине у
излучины реки. Кроме того, он уже услышал послание,
слабый голос своего отца, почти затерявшегося
среди тысяч голосов других духов, просящих,
проклинающих, обещающих, ищущих связи с
живыми, живущих в черном доме на краю мира.
   - Мой мудрый предок разговаривал со мной, - сказал
амди. Он никогда не ссылался на своего
отца, как на родственника по крови.
   - И что же он сказал, о вождь? - Спросил шаман
тихо, стараясь скрыть в своем голосе иронию.
   - Он сказал мне, что мы должны сделать с
незнакомцами.
   Шаман удивленно кивнул: это было необычным
для вождя. Вождь терпеть не мог принимать каких - либо
решений, и голоса духов обычно советовали
ему выбрать спасительный путь бездействия. Значило
ли это, что старик почувствовал в себе
уверенность? Или же его отец, легендарный воин...
Нет, этого не могло быть, это было маловероятно.
   Шаман ждал, что вождь скажет ему, что именно
предки посоветовали ему сделать с незнакомцами.
Но Амди, казалось, не решался говорить об этом.
Он, вероятно, чувствовал, что достиг временного
преимущества в соперничестве, которое, как считал
шаман, давно уже закончилось. На лице старика
ничего нельзя было прочитать, кроме обычного
выражения жадности и хитрости.

   71.

   Человек с тысячью лиц беспокойно заворочался,
почти проснулся, почти узнал все свои "Я".

   Вперед, поплаваем в общественном
пруду бессознания

   - Имя?
   - Протей.
   - Занятие?
   - Изменяющий формы.
   - Пол?
   - Любой.
   Стойкость обеспечивает грандиозный успех.
Используйте ассоциации идей, несмотря на боль.
Предварительное закрытие - это лишь видимость
излечения. Не предвосхищайте событий.
   Все движение - это поиск, все ожидание - это
неудача, все поиски заканчиваются в самом зародыше.
Вся форма неясна с самого первого шва,
первый мазок кисти - это завершенная картина.
Но это запрещенные знания, поскольку необходимо
протанцевать весь танец.
   Первое движение - это всегда начало.
   Присутствие Мишкина подразумевается его отсутствием.
Необходимая Мишкину деталь найдена.
Остается лишь найти ее.

   Не резать вдоль этой линии!


   72.

   Порт Арахнис расположен на клочке земли,
выступающем в залитые солнцем воды моря Восточная
Ява. Это типичный южноазиатский город, полный
хаоса, характерный нелогичностью правил поведения.
Запах сотен смешанных и экзотических
специй мешает восприятию путешественника, даже
тогда, когда он еще находится далеко в море.
Эти запахи, их непрерывно изменяющиеся комбинации
затрагивают открытые чувства человека с запада,
их влияние нельзя предугадать. Из памяти
исчезают события, в которых никогда не участвовал,
появляются абсурдные, совершенно непонятные
чувства. Этот наплыв чувств не может не
оказать воздействия на путешественника, привыкшего
к теплому приему, который ласково предлагают
города запада. Восток без каких-либо усилий
проникает сквозь внешнюю, рациональную,
прозаическую оболочку путешественника, изменяет
ее, подвергает ее воздействию фрагментов видения,
моментов ужаса и просветления, ни с чем не
сравнимой вялости духа и внезапных проявлений
чувств. Приближение к Арахнису - это первый шаг
к сновидениям.
   Разумеется, стойкий западный путешественник
ничего не знает об этом. Этого, естественно, не
знали мужчина и женщина, приплывшие на закате в
крестообразную бухту Арахниса на утлом паровом
суденышке. Их невежество было по-детски открытым
и трогательным, но это не могло защитить их
от поглотившего их немыслимого мира.
   Они пристали в сгущающихся сумерках. Все уже
было запланировано заранее, все рассчитано,
кроме, разумеется, того, что нельзя было предугадать.
   Араб и девушка остались на судне, охраняя
предмет в холщовой сумке. Толстяк сошел на берег
и направился в окруженный стеной город, он
шел по улице Продавцов птиц, улице Собак, улице
Забывчивости, улице Множества дверей. Названия
улиц были странными, если, разумеется, вообще
обращать на это внимание.
   Толстяк чувствовал себя плохо. Качка на судне
вызвала в нем какую-то слабость, которая все
еще не проходила. Весь его организм пронизывали
токи, для него это было необычное чувство.
   И все же работа была почти закончена. Странно
было вспоминать, как все это начиналось. К
нему пришел пожилой человек. Ему было необходимо,
чтобы какой-то предмет - деталь двигателя - был
доставлен некоему человеку, его родственнику,
застрявшему на планете под названием Гармония,
он не мог вернуться на Землю без этой детали,
необходимой для его беспомощного
космического корабля. Проблемы, казалось бы, не
было - всего лишь вопрос доставки. Но существовали
непредвиденные осложнения, которые напластовывались
одно на другое до тех пор, когда,
как казалось, не было никакого способа доставить
эту деталь - по крайней мере, до тех пор,
пока молодой человек не состарится или не умрет.
Именно поэтому пожилой человек, будучи
джентльменом, решил воспользоваться другими
каналами. Вот таким образом он и попал к толстяку.
   По крайней мере, так он сам рассказывал. Эта
версия была так же хороша, как и другие, и настолько
же достоверна.
   И вот сейчас дело было почти сделано. Толстяк
уже оставил позади все осложнения, с которыми
ему пришлось столкнуться, когда он торговался
с Джемпсоном, а также со старым вождем,
его шаманом и загадочным белым человеком, живущим
в джунглях. Все люди были загадочны, пока
не становились известны их мотивы (каждая ситуация
осложняется до тех пор, пока вы не выберетесь
из рамок норм). Но люди не могли осознать
того, что человек просто мог уйти, оставив позади
неразгаданные загадки и сложные ситуации.
Необходимо было иметь силу воли, чтобы решиться
на это, кроме того, стоило больших усилий, чтобы
не забивать себе мозги следующими непродуктивными
вопросами: каким невероятным образом
эта деталь попала в селение в Южной Азии? Кто
этот белый человек в джунглях, и почему его интересовала
судьба этой детали? Почему вождь
пришел к решению именно сейчас, спустя годы
бездействия? Почему Джемпсон, этот хитрец, отдал
деталь за такую ничтожную цену? Почему никто
не помешал толстяку и его спутникам при отправлении?
И так далее, и так далее, до
бесконечности.
   Но толстяк сопротивлялся, он не попался на
уловки с наживкой из любопытства. Он знал, что
тайна является прежде всего результатом отсутствия
информации, и что на все вопросы имелось
лишь ограниченное число ответов, бесконечно
повторяющихся и всегда банальных. Любопытство
убивает. Необходимо лишь избавиться от всех
соблазнительных проблем, привлекательных иррациональностей,
и делать все в свое время - именно
так он и сделал.
   Действительно, дела шли неплохо, и толстяк
был доволен. Он хотел лишь одного - чтобы исчезла
эта ворчащая пустота в его желудке и головокружение.
   Улица Обезьян, улица Сумерек, улица Памяти.
Какие странные названия выбирали эти люди! Или
же это изобретение бюро по туризму? Собственно,
это не имело значения, ведь он давно заучил
свой маршрут и точно знал, куда ему нужно идти.
Он не спеша шел через базар мимо связок сабель,
корзин с зелеными и оранжевыми орехами, куч сала,
серебрящейся на солнце рыбы, мимо кип хлопчатобумажной
ткани, выкрашенной во все цвета
радуги, мимо групп ухмыляющихся негров, колотящих
в барабаны, фокусников и пожирателей огня,
мимо человека, неподвижно сидевшего на земле и
держащего на поводке гориллу.
   Жара была необычной даже для тропиков, как,
впрочем, и запахи - специй, керосина, древесного
угля, растительного масла, навоза, а также
звуки - незнакомый говор, скрип водяного колеса,
мычание скота, громкий собачий лай, перезвон
медных украшений.
   Были и другие звуки, которые нельзя было узнать,
другие, совершенно непонятные сценки.