розовой известкой. В школьном дворе я уви-
дел  баскетбольную  площадку,  турник  и полосу препятствий.  Двор был
пуст.  Я посмотрел на часы -  было  без  четверти  одиннадцать.  Урок,
по-видимому, только начался. Далее я обследовал прилегающие улицы. Они
были похожи на улицу Котельщиков как близнецы.  На улице Коммунаров  я
обнаружил здание под снос:  оно было не жилое,  отсутствовали стекла и
забор и крыша была разобрана.  Впрочем,  может быть оно было и не  под
снос,  может быть его готовили к ремонту для превращения в современный
провинциальный супермаркет.  Очень удобно для моих  целей.  Я  постоял
несколько минут,  размышляя.  Пятнадцать лет - не такой возраст, чтобы
лазать по заброшенным зданиям,  да и интересы моего подопечного  лежат
совсем не в той сфере, но все же попробовать стоило. Здание было древ-
нее,  кирпичное,  такие здания ломать - одно мучение.  Именно в  таком
здании  хорошо  обнаружить  что-нибудь интересное.  Например книгу под
названием "Магия".  На латыни.  Да.  Эту идею надо обдумать. Обдумывая
идею, я оказался у школы именно тогда, когда прозвенел звонок. С мину-
ту было тихо ("Звонок не для вас, а для учителя" - вспомнилось мне), а
затем школа взорвалась. Из двустворчатых дверей вывалилась ватага сор-
ванцов,  девчонок,  но это все были малолетки, а ребята постарше вышли
позже. Я не знал Геннадия Семакова в лицо, но почувствовал, что именно
он появился в группе подростков в количестве пяти человек.  Они  вышли
из  двора,  завернули  за угол,  и закурили.  Я разглядывал Объект - 1
из-за укрытия в виде кирпичного  столба  школьной  ограды.  Белобрысый
мальчишка в сереньком пиджачке,  линялых джинсах и стоптанных кроссов-
ках. И зачем же этот паренек понадобился Магистру в лице Организатора?
Что ждет он от него?  Ладно,  положим, это не мое дело. Мое дело - вы-
полнить задание и не рассуждать.  Мое дело - организовать контакт Объ-
екта  - 1 с Объектом - 2 двенадцатого мая 19...  года.
   Диспозиция мне была ясна.  Контуры плана действий очерчены. Дело за
тем,  чтобы спрятать книгу где-нибудь в стене заброшенного дома,  зав-
лечь Объект -1 в этот дом именно двенадцатого мая и сделать так, чтобы
книга вывалилась из стены под ноги Объекту. И чтобы комар носа не под-
точил.  Я еще долго бродил по окрестностям,  вынашивая план  действий,
пока  не  почувствовал усталость.  Хватит.  Я пообедал в ресторане под
названием "Казино",  выяснил,  что по  вечерам  ресторан  превращается
именно в казино, подивился этому, и отправился в гостиницу.


                         Глава 8. Богоубийство.



   Симеон очень боялся за Ешу,  потому что тот стал говорить совсем уж
крамольные  речи.  Так,  сегодня  он  спорил с Фомой о государственной
власти.
   - Любая власть, - говорил Ешу, - является насилием, и, следователь-
но,  может рассматриваться только как зло. Другое дело, что без власти
люди жить не могут и анархия,  то есть отсутствие всякой власти приве-
дут к кровавому хаосу. Таким образом, - говорил Ешу, - мы должны расс-
матривать  власть как неизбежное зло.  Фома горячо возражал:
   - Как же может власть быть злом? Так устроено Богом! Бог помазывает
властителя на царство...
   - Бог не помазывает властителя на царство,  -  с  улыбкой  возражал
Ешу.  -  Уверяю тебя,  что ни один из властителей никогда не общался с
Богом.  Это придумано людьми.  Любой властитель ничем не отличается от
обычного  человека,  и  оказывать  ему  почести как помазаннику просто
грешно.
   - Но это ты так утверждаешь!  - горячился Фома. - Так ли это на са-
мом деле?  Мне трудно в это поверить!  Конечно, я убедился, что ты мо-
жешь творить чудеса, Ты оживлял покойников, ты исцелял калек, ты ходил
по воде, ты накормил многотысячную толпу... Кстати, - вдруг остановил-
ся Фома,  словно что-то вспомнив, - почему ты не накормишь нас? Ладно,
ладно, мы должны питаться духовной пищей, ладно. Чудеса делать ты уме-
ешь. Но являешься ли ты сыном Бога? Это вопрос. Может быть ты - просто
маг,  кудесник,  преуспевший на своем поприще больше других?
   - Поверь  мне,  - отвечал Ешу,  - я делал чудеса вовсе не для того,
чтобы доказать тебе или кому бы то ни было,  что я - сын Бога.  Это не
нуждается в доказательствах.  В это нужно просто уверовать сердцем.  Я
делал свои чудеса просто из жалости.  Я жалел этих калек, которые счи-
тают себя наказанными Богом за какие-то свои грехи, и совершенно несп-
раведливо считают; я жалел родственников умерших, которые по-настояще-
му любили их; я жалел голодных... Вот ты ведь веруешь в Бога, которого
ни ты, ни кто другой на Земле никогда не видел? Почему бы тебе не уве-
ровать в Бога в образе человеческом?
   - Потому что мне легче уверовать в то, чего я никогда не видел. Ну,
и потом,  как же ты говоришь...  Священники общаются с Богом...
   - Это обыкновенный обман. Священники имеют больше прав называть се-
бя представителями Бога на земле только потому,  что грамотны и грешат
незаметно, в отличие от других людей.
   Симеону становилось то жарко,  то холодно.  Он обмирал, слушая этот
спор, однако не забывал зорко оглядывать учеников. Все слушали, разве-
сив  уши,  а Иуда просто поедал Учителя глазами.  Ох,  не нравится мне
это, - думал Симеон, - ох, не нравится! За Учителем ходили толпы обор-
ванцев,  нищих,  калек,  они  обращались к нему как к Богу,  но Симеон
знал,  что они любого назовут хоть Богом, хоть кесарем, если им подать
щедрую милостыню.  Учитель же раздавал не милостыню, он раздавал себя,
раздавал свою любовь.  Симеон помнил тот случай с калекой. Ноги у него
были высохшие и скрюченные,  он передвигался на скрипучей тележке, от-
талкиваясь руками.  Вид он имел действительно  жалкий.  Он  протягивал
грязную руку,  прося милостыню.  Учитель остановился над ним,  постоял
минуту,  на лице у него были любовь и раздумье, и сказал:
   - Встань!
   Он сказал это властным,  незнакомым голосом. Калека изменился в ли-
це,  посерел, потом побелел как мел, судорожно глотнул, пошарил вокруг
себя,  жалко улыбнулся и принялся вставать. Толпа взревела от восторга
и кинулась к Учителю.  Ученикам стоило неимоверных усилий сдержать на-
тиск.  А потом Симеон слышал,  как Фома сказал:
   - Зачем ты это сделал? Будучи убогим, он зарабатывал на жизнь своим
убожеством. Теперь он - здоровый человек. Раньше он ничего не делал, а
теперь ему надо будет работать.  Он возненавидит тебя.
   На лице Учителя снова появилось раздумье,  и он ничего не  ответил.
   Что это  Иуда так смотрит на Учителя?  Что это у него за взгляд та-
кой?  Симеон вдруг понял и поразился:  Иуда смотрел на Учителя так же,
как он смотрит на деньги! Что это значит? Значит ли это, что Иуда воз-
любил Учителя в той же степени,  в коей он возлюбил  деньги?  Или  это
значит, что он видит в Учителе источник денег? Не замышляет ли он пре-
дательства?  А Лука что-то чертит на своем пергаменте, усердно чертит,
а  раньше  он просто слушал,  а записывал потом.  Не замышляет ли чего
этот писака?  Симеону становилось плохо от этих мыслей, он чувствовал,
всем сердцем чувствовал,  что грядет нечто ужасное, и силился предотв-
ратить,  и его слабых сил не хватало, и он понял, что не сможет ничего
сделать, что это ужасное все равно произойдет и никто и ни что не смо-
жет помешать ему произойти,  и что сам Учитель знает, что что-то прои-
зойдет и ничего не делает, словно ждет этого, как нечто предопределен-
ное и неизбежное.
   Слава Учителя  обгоняла  его,  и когда они пришли в Иерусалим,  его
встретили приветственными криками.  Многие кланялись ему, многие смот-
рели  с любопытством.  В Иерусалиме всегда было полным-полно пророков,
ясновидящих, магов, фокусников, факиров, гадалок, их любили, их слуша-
ли, за ними ходили по пятам и толпа пришла посмотреть на нового проро-
ка, про которого говорили, что он и есть Мессия, предсказанный в древ-
них книгах. И они прошли вслед за Ешу, которого теперь называли полным
именем - Иисус, в храм, и Иисус начал проповедовать. Он говорил долго,
очень долго.  Он говорил то,  что Симеон уже слышал, говорил подробно,
пытаясь донести свои мысли до всех,  самых непонятливых.  Толпа  жадно
слушала,  потому что таких проповедей здесь никогда не слышали. В храм
набилось столько народу, сколько в нем не было, наверное, никогда. Все
было хорошо,  пока Иисус говорил о любви,  но когда он повел крамолу о
государственной власти, о священниках, о вере, в толпе раздались него-
дующие крики,  толпа зашумела,  заколыхалась, кто-то истерически заво-
пил, что сейчас Бог разгневается и в храм ударит молния, толпа сошла с
ума,  поднялась  паника,  люди давили друг друга,  их вынесло из храма
людским течением,  и Симеон защищал Учителя от нападок обезумевших го-
рожан, а Учитель только грустно улыбался.
   Народу было множество,  с горечью думал Симеон.  Кто-нибудь  обяза-
тельно  донесет,  среди  такой  толпы  обязательно найдется лояльный к
властям человечишко.  Симеон оглядел учеников. Они выглядели растерян-
ными.  Еще  бы!  Говорить в узком кругу - одно дело -,  а всенародно -
совсем другое.  Когда они пришли в ночлежку,  Симеон попытался было  в
который  раз  поговорить с Учителем о безопасности и в который раз Ешу
только улыбнулся. Симеон с досадой махнул рукой и собирался отойти, но
Ешу  ласково  притянул его к себе и прошептал в ухо:
   - Все идет своим чередом.  Пойми ты это и не усердствуй.
   Симеон понуро поплелся к своему ложу.  Так и есть.  Ешу знает,  что
произойдет и он к этому готов.  Симеон тоже готов,  но по-другому -  у
него под хитоном спрятан кинжал. Он украл этот кинжал. Человек грешен.
Но Симеон совершил этот грех во имя добра,  чтобы защитить Учителя, он
собирался драться за него не на живот, а на смерть. Он не даст Учителя
в обиду!  Сам умрет,  а Учителя не даст!  Симеон был готов к драке, он
знал,  что драка будет,  и знал,  что,  когда драка произойдет, ему не
выйти из нее живым,  потому что арестовывать  Ешу  придут  вооруженные
стражники,  к дракам привычные и дракам обученные. Симеон лежал, обду-
мывая предстоящую драку,  представляя,  как он налетит на стражу,  как
стража  отступит сначала от неожиданности,  а потом насядет на него...
Он представлял,  как он лежит,  смертельно раненый,  истекая кровью, и
протягивает руку к Учителю. А потом - смерть...
   Постой, а где же Иуда, где этот мерзкий сребролюбец? А где Учитель?
Когда же он успел выйти? Чуя недоброе, Симеон бросился к выходу, выбе-
жал из ночлежки и увидел далеко,  в конце переулка стражников в полном
боевом  снаряжении  с  факелами и среди них - Учителя.  Ноги у Симеона
вдруг сделались ватными,  к горлу подступила дурнота. Он стоял и смот-
рел,  как Учителя уводят,  и сжимал бесполезный нож, и это было как во
сне, он не мог двинуться с места, на него что-то нашло. И Учителя уве-
ли, и ночь опустились на землю, и стало пусто в переулке и стало пусто
у Симеона в душе.  Он выронил нож.  Из глаз вдруг брызнули  слезы.  Он
стоял и плакал,  плакал от бессилия, и в голове гудели какие-то мысли,
не мысли даже,  а обрывки:  "Увели... Драка... Где? Почему? Догнать...
Отбить...  Умереть..."  Потом даже мыслей не стало.  Он просто стоял и
смотрел в сгущающийся мрак, и что-то саднило в душе, он чувствовал фи-
зическую боль, и почувствовал в себе какое-то движение, поднял в недо-
умении руку и увидел,  что кисть сжимается в кулак и разжимается, мер-
но,  как чужая. И тогда что-то сверкнуло в голове и он заорал. Не зао-
рал даже,  а завыл,  как дикий зверь.  Какой-то прохожий шарахнулся от
него,  в ночлежке что-то прогрохотало и стихло.  И тут он увидел Иуду.
Иуда приближался с той стороны,  куда увели Учителя и бережно нес  ка-
кой-то полотняный мешок.  Симеон почувствовал,  как откуда-то изнутри,
из самых глубин, поднимается и заволакивает его кровавая волна, и воз-
духу не хватает,  и он ухватил удивленного Иуду за грудки, и встряхнул
так, что у Иуды мотнулась голова, и потащил в ночлежку, издавая утроб-
ное урчание.  Он втащил свою ношу в комнату, где сразу началось движе-
ние, поднялся гомон, но он не слышал и не понимал, что говорили и кри-
чали,  он еще раз встряхнул Иуду и швырнул в угол. Иуда выронил мешок,
в нем что-то с хрустом разбилось и по комнате пошел запах кислого  мо-
лока.  Симеон навис над ним как кобра с разбухшим клобуком,  огромный,
черный,  страшный, на его руках и плечах висел кто-то, он отмахивался,
и кто-то падал с грохотом,  и стоял невообразимый шум,  и Иуда смотрел
удивленно, скорчившись на полу. Вдруг что-то щелкнуло в голове у Симе-
она,  он выпрямился, стряхнул с себя наседающих товарищей и глухо ска-
зал,  вытянув палец в сторону растерянного Иуды:
   - Это он.
   - Что - он? Что? Что случилось?
   - Учителя...  Увели...  Стража...  - Спазм перехватил горло и он не
смог говорить.  Снова все загалдели,  как на базаре, а Симеон совладал
наконец со своим горлом и произнес:
   - Он продал его.  Сколько получил,  предатель? Отвечай!
   Иуда начал,  наконец,  понимать, в чем дело, лицо его перекосилось,
он зарылся в ладони и заплакал.
   - Сколько получил,  предатель?  - ревел Симеон, вяло отпихиваясь от
держащих его рук.  Иуда что-то бормотал, всхлипывая, и тут, когда нем-
ного стихло,  Симеон услышал,  что он бормочет и застыл.
   - Сволочи,  - размазывая по  лицу  слезы,  говорил  Иуда,  -  гады,
грязь...  проспали Учителя, проморгали... Твари смердящие, решили, что
я его продал...  Да я же любил его больше, чем вы все вместе взятые, я
никого никогда в своей жизни не любил,  ни отца,  ни мать, отца у меня
нет и не было,  а мать была шлюхой,  ей до меня не было никакого дела,
никого и никогда я не любил,  а Учителя полюбил,  и это ж надо вообра-
зить, что я, я - мог его предать. Да любого из вас и всех вас вместе я
бы продал и не поморщился,  а его...  его...  Сволочи,  гады, твари...
Обыщите меня,  - закричал он и начал вытаскивать из карманов и швырять
на пол какие-то бумажки,  мелкие монеты,  - обыщите мешок, посмотрите,
сколько я получил. Это вы его предали... Сволочи... Вы его предали, вы
его упустили,  он вас учил-учил, да ничему не научил... Да разве можно
вас чему-нибудь научить?  Вы же ублюдки, отбросы, почему именно вас он
взял в ученики,  не понимаю...
   Ученики молча смотрели на Иуду.  Симеон стоял с открытым ртом и ис-
каженным  лицом.  До него вдруг начало доходить,  что Иуда не предавал
Учителя,  что Учителя предал именно он,  Симеон,  предал тогда,  когда
стоял на ватных ногах и смотрел, как его уводят, но он не хотел верить
этому,  все его существо сопротивлялось этому.  Вот был Иуда,  Иуда  -
предатель,  и  все было просто:  раздавить грязного мерзавца и утешить
свою совесть,  а не стало Иуды - предателя,  стало гнусно и мерзко  на
душе, пусто, черно и грязно.
   Симеон покопался, все-таки, с надеждой, в Иудином мешке, но там бы-
ли только черепки от кувшина,  несколько лепешек, тощий бурдюк с вином
и большой кусок овечьего сыра,  скользкий от пролитого молока.  Симеон
выпустил мешок,  посидел немного, пусто глядя перед собой. Может быть,
Учителя отпустят? Ну да, конечно, его отпустят, ведь он никому не сде-
лал зла - Симеон ухватился за эту мысль, стал лелеять ее, но в глубине
сидела другая мысль,  черная и зловещая:  "Никто никогда  не  отпустит
Учителя.  Он  совершил  преступление  против веры и кесаря и он должен
быть казнен." И эта черная мысль выводила его из себя, пугала, нагоня-
ла нестерпимую тоску.  "Отягощенная совесть твоя - вот твой ад." Пока-
яться и очистить совесть свою... Бог отпустит грех твой. Да разве мож-
но отпустить такой грех? Пусть даже Господь в беспредельной любви сво-
ей и отпустит такой грех, но уж он-то, Симеон, никогда не простит себе
своего  предательства,  и  будет жить в этом аду до самой смерти...  и
после смерти... Как же получилось, что он, готовый к драке, когда дош-
ло до дела,  остался на месте? Стражников было много и сражаться с ни-
ми,  будучи вооруженным только кинжалом...  Но ведь он был готов  уме-
реть...  Почему же он не умер? Почему он до сих пор жив? И Симеон тоже
зарылся в ладони и заплакал. Громко, навзрыд.

                                * * *

   Когда Учителя везли на казнь,  Симеон пытался прорваться к  повозке
сквозь строй римских легионеров,  кричал, чтобы его пропустили, что он
хочет умереть вместе с Учителем.  Его отталкивали,  его били, но он не
сдавался. Наконец к нему приблизился кентурион, весь в серебре и коже,
ласково взял его за шиворот и прогундел, страшно коверкая слова:
   - Хочешь  умереть вместе с ним?  Я могу доставить тебе удовольствие
умереть,  но не вместе с ним.  Я прикажу тебя арестовать, брошу тебя в
яму  на съедение крысам и они полакомятся твоим гнусным болтливым язы-
ком. Лучше отойди, не испытывай мое терпение.
   Симеон растерялся. В его планы не входило умереть таким образом. Он
всячески пытался привлечь внимание Учителя,  который сидел в  повозке,
прислонившись к ограждению и ни на кого не смотрел.  Учитель был стра-
шен. Нос у него распух, посинел и смотрел в сторону. Лоб его был исца-
рапан терновым венцом - убогой шуткой легионеров. Волосы его растрепа-
лись и свисали клочьями.  Одет он был в какую-то мешковину, на которой
проступали бурые пятна крови. На груди у него болталась дощечка с над-
писью "Государственный преступник".  Он был избит, измучен и совсем не
обращал  внимание на Симеона,  возможно,  он был без сознания.  Симеон
несколько раз окликал его и безрезультатно.  Остальные ученики  понуро
плелись в хвосте процессии.  Иуда плакал не переставая. Фома смотрел в
пустоту. Лука морщился, словно от боли. У всех на душе было тяжко, му-
торно и пусто. На холм их не пустили. Они уселись на землю и смотрели,
как казнимых кладут на кресты,  как палач в красном приближается с мо-
лотком и гвоздями,  как казнимым привязывают руки к перекладинам. Двое
злодеев, которых казнили вместе с Учителем, кричали, извивались, моли-
ли о пощаде, плакали, и когда им в плоть начали забивать гвозди, огла-
сили окрестности нечеловеческими воплями. Учитель же, вышедший из оце-
пенения,  лежал молча и только сильно вздрагивал при каждом ударе, вы-
гибаясь всем телом.  Наконец палач отошел  и  дал  знак  устанавливать
столбы.  Когда столб с Учителем поднялся,  ученики, как один, вскочили
на ноги. Симеона трясло, он стучал зубами и был близок к обмороку. Че-
рез некоторое время Симеон опустился на землю и стал методически рвать
свою бороду,  бормоча то ли проклятья,  то ли молитву. Слезы лились из
его глаз...

                             *  *  *

   Исполнитель.

   Да, пришлось же мне побегать. Самым трудным оказалось добыть котен-
ка. Когда не надо - кругом котята, мяукающие, жалкие, шагу нельзя сту-
пить, а когда срочно понадобился котенок - днем с огнем не сыщешь. Два
дня я ходил по городу и прислушивался.  Никаких котят не было,  а если
они  и были,  то не мяукали и мне не показывались.  Потом я догадался,
что котята мяукают в основном по ночам. Я вышел на охоту ночью и после
получаса поисков мне улыбнулась удача.  Котенок был маленький, жалкий,
голодный. Я положил его в карман, где он сразу же пригрелся и затих, и
принес в гостиницу. Я попросил у горничной блюдце для котенка, горнич-
ная посмотрела на меня неодобрительно,  проворчала что-то,  но  блюдце
дала.  Я  налил  котенку заранее приготовленного молока и он начал ла-
кать.  Бедняга,  до чего голоден. Кто-то просто выбросил его на улицу,
есть такие псевдосердобольные люди - жалко им котят топить,  они выки-
дывают их из дому в надежде,  что кто-то подберет,  а не подберут, так
кошка - животное живучее, не пропадет, благо мышей кругом полно. Коте-
нок был дымчато-серый,  полосатый и очень  красивый.  Дудки,  Гена,  -
вдруг подумал я,  - этого котенка я тебе не отдам, этот котенок послу-
жит только приманкой,  а жить будет у меня,  превратится  в  огромного
вальяжного пушистого кота и станет моим другом. Я представил себе кота
в своей огромной квартире.  Ну что же, кот вписывался. Значит так тому
и  быт