лет? Я по-
пытался вспомнить себя в пятнадцать лет, но у меня плохо получилось. Я
плохо помнил себя в пятнадцать лет, но клады я тогда уже не искал, это
точно. Я их вообще никогда не искал.
   Все должно выглядеть естественно. Он должен эту книгу найти, причем
найти так, чтобы ему и в голову не пришло, что у книги есть владелец и
ее надо вернуть.  Ладно, над этим мы еще подумаем. Тут я услышал слово
"Черноземск" и насторожился.  Оказывается, мой словоохотливый попутчик
не просто едет в Черноземск,  он тамошний уроженец!  Это была удача. Я
оживился,  сообщил ему, что тоже еду в Черноземск по делам и стал нап-
равлять его в нужное мне русло. Это стоило мне больших трудов. Он пос-
тоянно срывался и уходил от темы.  Я не отступал.  Наконец мне удалось
кое-что выведать у него. Как я и ожидал, Семакова Анастасия Георгиевна
приходилась ему дальней родственницей.  А сынишка ее, Генка... Словом,
это вундеркинд. Читать он научился в три с половиной года, "вот можешь
верить мне,  можешь не верить",  в школе учился на одни пятерки, легко
учился,  играючи,  будто все,  что в школе проходили, он уже откуда-то
знал.  Ходит в авиамодельный кружок и может чинить все,  то есть реши-
тельно все:  утюги,  примусы,  автомобили, телевизоры, радиоприемники,
магнитофоны,  причем,  ему  решительно  все равно,  чьего производства
вещь,  "хошь наша,  хошь японская,  хошь мериканская". Животных любит,
особенно кошек. Никогда не пройдет мимо мяукающего котенка - сироты. У
него этих кошек... Я поежился. Нутром чую, назревает что-то существен-
ное. Такому парню да такую книгу... Во что это выльется, друзья мои?


                       Глава 6. Черный ангел.


   Ешу стоял на коленях на вершине невысокой скалы.  Горячий ветер дул
ему в лицо. Солнце готовилось нырнуть за горизонт и светило ему в пра-
вую щеку.  Кругом были скалы, камни, песок. На скале лежала котомка, в
которой оставались две зачерствевшие в  камень  лепешки  и  наполовину
пустая  фляга.  Как только солнце скроется,  он ляжет спать.  Ему было
очень трудно.  Он похудел и почернел.  Как он ни прикрывался от солнца
капюшоном,  лицо обгорело и покрылось волдырями. Он был грязен. Он был
голоден - за двадцать дней он съел всего лишь две лепешки.  Его мучила
жажда - за двадцать дней он выпил всего половину фляги.  Губы его пот-
рескались и кровоточили.  Двадцать дней его собеседниками были  камни,
песок  и  ветер,  который не утихал ни на минуту.  И вот уже несколько
дней над ним кружит стервятник - ждет,  когда он свалится  без  сил  и
можно будет полакомиться его глазами. Солнце медленно скрылось за зуб-
чатой стеной на западе и Ешу стал готовиться ко сну.  Он пососал кусо-
чек лепешки и смочил язык водою,  поплотнее запахнулся и... Его обдало
сзади ледяным холодом и Ешу понял,  что за спиной у него кто-то стоит.
Тогда  он  с  трудом разлепил губы и,  еле ворочая непослушным языком,
хрипло произнес:
   - Это ты,  Черный ангел.
   За спиной пошевелились и иронический голос  ответил:
   - Здравствуй  сынок.  Раньше ты называл меня по-другому.
   Ешу очень медленно повернулся, чтобы посмотреть на непрошенного со-
беседника  и увидел только темное пятно в быстро сгущающихся сумерках.
   - Ты не поздороваешься со мной?  - спросил Черный ангел.
   - Здороваться  -  значит желать здоровья.  Бессмысленно желать здо-
ровья тому, кто всегда здоров.
   - Логично,  - согласился Черный ангел. - Однако, ты мог бы соблюсти
приличия.
   - Здравствуй.
   - Так-то лучше.
   - Зачем беспокоишь меня?
   - Пришел поговорить.  Ты, как я вижу, всерьез решил довести дело до
конца.  И сейчас занимаешься тем, что пытаешься выдавить из себя чело-
века?  Ешу не ответил и Черный ангел продолжал: - Но, уверяю тебя, это
тебе не удастся. Тебя ждут большие неприятности, причем в основном фи-
зические.  Хочешь, я покажу тебе несколько вариантов развития событий?
   Ешу покачал головой.
   - Зря.  Поучительная картина.  На твоем месте я бы обязательно пос-
мотрел.  Впрочем,  на твоем месте я никогда не окажусь.  Так вот, тебя
ждут огромные физические страдания.  Я содрогаюсь при мысли о том, что
тебе предстоит.
   - Что бы мне ни предстояло, я пройду весь путь до конца. Неужели ты
думаешь, что я спустился сюда, плохо представляя, что меня здесь ждет?
   - Понимаю,  понимаю. Когда я говорю о том, что тебе не удастся пол-
ностью  выдавить из себя человека,  я имею в виду только то,  что твоя
телесная оболочка останется при тебе,  а она весьма уязвима, более то-
го,  она  весьма непрочна.  Эта оболочка состоит в основном из нервов,
которые напрямую связаны с мозгом.  Вот я и думаю:  когда тебя  начнут
истязать, когда ты станешь терпеть невыносимые муки, не станет ли твоя
оболочка помехой?  Не заставит ли она отказаться от задуманного?  Ведь
ты еще толком не знаешь,  что такое страдание.  Ты пришел сюда, сидишь
здесь,  моришь себя голодом,  страдаешь от жары и от жажды, и думаешь,
что это и есть настоящие страдания?  Уверяю тебя,  настоящие страдания
впереди.  Уверен ли ты,  что твой дух справится с телесной  оболочкой?
Ведь ты не есть тот, который был раньше. Ты - человек.
   - Я понял тебя.  - Отозвался Ешу.  - Ты пришел посеять в моей  душе
сомнения.
   - Ты прав. Я обязан был это сделать.
   - Ты плохо знаешь человека.  Ты не представляешь, какие возможности
заложены в нем.  Я выдержу.
   - А  вот теперь ты не прав.  Я хорошо знаю человека.  Мне ли его не
знать?  С твоей стороны как-то неумно говорить такое.  Я знаю человека
лучше тебя.  Да-да,  лучше! То, что ты знаешь человека изнутри, ничуть
не выдвигает тебя вперед.  Хорошо. Пускай ты выдержишь, я готов допус-
тить  такое.  Пускай  тебя  не  будут поражать обмороки и ты встретишь
смерть с ясным лицом. Но ты не подумал о последствиях. Твое дело оста-
вит огромный след в истории,  но будет ли от этого прок?  Именем твоим
будут жечь и убивать.  Именем  твоим  священники  будут  благословлять
убийц на убийства.  Разве тебе хочется этого? Ты дашь людям новую веру
и новую мораль, но ты не подумал о том, что этой морали люди не смогут
придерживаться в силу своей природы. Конечно, найдутся одиночки - под-
вижники,  которые в поступках своих будут безгрешны, но в мыслях - то,
в мыслях они останутся людьми!  Они, так же как ты, будут пытаться вы-
давить из себя человека,  и, так же как и тебе, им это не удастся.
   - Я согласен с тобой, - медленно проговорил Ешу, - изменить природу
человека теперь невозможно. Но я и не стремлюсь к этому. Пусть человек
грешит.  Но пусть он покается в своих грехах, искренне покается...
   - И ты простишь его?
   - И я прощу его.
   - Простишь насильника,  убийцу,  властителя, в угоду которому будут
уничтожены миллионы человек?
   - Да.
   - Стоит ему просто раскаяться?
   - Искренне раскаяться.
   - Нет, все-таки тебе следует посмотреть картину будущего. Крестовые
походы.  Экзекуции над так называемыми ведьмами.  Войны. Рабство. Кон-
центрационные лагеря.  Машины массового уничтожения. Термоядерные бом-
бы.  Картина жуткая,  уверяю тебя.
   - Но ты сам в этом виноват,  Черный ангел! Не я сделал человека та-
ким,  каков он есть.
   - Что называется не в бровь,  а в глаз.  Хотя,  тут можно, конечно,
поспорить.
   - Не нужно спорить. Люди говорят, что ты - враг рода человеческого.
   - Люди ошибаются. Я - часть рода человеческого. Ты ведь помнишь ис-
торию  с  первыми  людьми?  Заметь - они никогда не пожалели о том что
произошло.
   - Они не поняли.
   - Они прекрасно все поняли.  Не надо считать,  что первобытные люди
были  глупее современных.  Враг рода человеческого...  А ты не думал о
том, что людям выгодно иметь так называемого врага? Есть враг - на не-
го можно списать свои грехи. Как они только не изворачиваются! Ах, бес
попутал!  Ах,  лукавый соблазнил!  Дескать, я - то хороший, даже очень
хороший,  паинька и ангелочек,  но вот на тебе - бес попутал. Вот ведь
не хотел же,  и в мыслях не было - это все от лукавого.  Очень удобно.
Очень!  Но ведь это обыкновенный обман,  надувательство,  и хуже всего
то,  что обманывают они не кого-нибудь, а самих себя. Вот давай предс-
тавим  такую картину.  Я заронил в тебе сомнения и ты,  трезво обдумав
все и взвесив,  отказался от своей затеи. Только представим! Тот чело-
век,  которого  ты из себя так и не выдавил,  в глубине души - в самой
глубине!  - подумает:  я был тверд и полон решимости, но пришел Черный
ангел и спутал все карты. Это он виноват, он, враг рода человеческого.
И успокоится. И пойдет домой. Что, разве не так? Да будь на твоем мес-
те не ты,  а обыкновенный Ешу,  трижды разумный,  убежденный,  фанатик
идеи,  я в два счета обломал бы его и отправил домой.  И  он  спокойно
ушел бы и радовался, что он не виноват, он хотел, но не мог же он пой-
ти против Черного ангела.
  Черный ангел замолчал. Уже почти стемнело. Пустыня остывала. Ешу от-
ломил кусочек лепешки,  пожевал, с трудом проглотил и вдруг почувство-
вал нестерпимый голод. Он и раньше чувствовал голод, но всегда загонял
это чувство внутрь, на границу сознания. И сейчас он усилием воли зас-
тавил  себя не думать о голоде,  и голод ушел вглубь,  оставив сосущую
боль в желудке.
   - Да,  - сказал Ешу. - Ты прав. Ты всегда прав, Черный ангел. К со-
жалению.
   - Вот именно - к сожалению,  - брюзгливо отозвался Черный ангел.  -
Ты, конечно, не хотел бы, чтобы я был прав. Ты хотел бы видеть челове-
ка не таким, каков он есть.
   - Человек несовершенен.
   - Вздор!  Человек - совершенен! Он создан по образу и подобию! Пер-
воначально - когда он был создан только по образу, это был не человек.
Это было всем довольное животное. Вот тебе, скажем, не нравятся войны.
Мне они тоже не нравятся,  с моей точки зрения войны - зло, но я отно-
шусь к этому злу как к неизбежному и, в какой-то степени, необходимому
злу.  Ведь что человек без войны? Ты только представь человечество без
войн! Перенаселение, голод, люди идут искать счастья в другие земли, а
там своих людей полно,  и они тоже голодают, и умоляют пришлых: уходи-
те!,  а они не уходят, потому что идти им некуда, да и сил никаких уже
нет,  и они ложатся где-нибудь и умирают.  Что лучше -смерть  от  руки
солдата в бою или смерть от голода?  Ты скажешь:  а разве сейчас никто
не умирает от голода? Отвечу: умирают. Но не в таких масштабах! Не че-
ловек не совершенен,  не совершенна система управления. Но уж эту сис-
тему выдумали сами люди, никто им ее не навязывал. И еще о войнах. Ес-
ли  бы  солдатам не нужны были крепкие латы и мечи,  разве придумал бы
кто добычу и выплавку металла?  Наука и ремесла развиваются  вовсе  не
для того,  чтобы облагодетельствовать пахаря.  Что?  Я не прав?
   - Вот здесь-то явная натяжка.
   - Никакой натяжки.  Сначала изобрели боевой топор, а уж потом дога-
дались применить его в  плотницком  деле.  И  так  -  всегда.  Загляни
все-таки  в  будущее.  И там - то же самое.  Сначала придумают атомную
бомбу,  а потом - как эту бомбу приспособить к  производству  электри-
чества.
   Ешу слабо улыбнулся в темноту и сказал:
   - Я не хочу смотреть в будущее. Однажды, когда я был еще маленьким,
не здесь,  а там,  я попросил, помнишь? - покажи мне будущее. Помнишь,
что ты ответил?
   - Помню.  Я ответил,  что не знаю будущего, потому, что сам его де-
лаю. Но ведь ты понимаешь - речь идет о вариантах...
   - Я не хочу смотреть и варианты...
   - Как  знаешь.
   Они помолчали.  Черный ангел спросил:
   - Мне  удалось  посеять сомнения?
   - О да!  - Ешу снова улыбнулся в темноту.  - Сейчас я изо всех  сил
борюсь с голодом.
   Черный ангел засмеялся.
   - А ты съешь оставшиеся лепешки и выпей всю воду.  Это не бог весть
какая еда,  но все же... И уходи отсюда. А если кто спросит, скажешь -
бес попутал.  - Он снова засмеялся,  и продолжал уже серьезно:  - Я не
уговариваю тебя вернуться. Я знаю, что ты пройдешь свой путь до конца.
В конце концов,  ты, вероятно, прав, и то, что ты задумал, надо проде-
лать.  Но истязать-то себя зачем?
   - Ты уже ответил на этот вопрос.  Говоря твоими словами, я выдавли-
ваю из себя человека.  А если моими словами - готовлю себя к предстоя-
щим испытаниям.  Мой дух сейчас - это сплав с духом человеческим.  Дух
человеческий слаб.  Я хочу укрепить его.
   - Хорошо. Я ухожу. Прощай.
   - Прощай,  Черный ангел.
   Ешу лег на камень, закутался как мог в накидку и закрыл глаза.

                               * * *

   Симеон ждал. Он питался тем, что подавали сердобольные крестьяне из
деревни неподалеку,  спал на земле, не мылся и не расчесывался , и че-
рез  сорок  дней  ожидания превратился в грязного оборванца,  исхудал,
уменьшился в размерах. Он отчаялся. Он думал, что Ешу умер от голода и
жажды,  ведь там,  в пустыне, некому подать ему хлеба и воды... Но Ешу
сказал, чтобы он ждал сорок дней и Симеон стоически выполнял волю учи-
теля.
   И вот на закате сорокового дня, глядя вдаль сквозь наворачивающиеся
слезы, Симеон заметил маленькую фигурку. Кто-то брел, спотыкаясь и па-
дая.  Симеон издал торжествующий вопль и бросился навстречу.  Два раза
он упал, разодрав в кровь колени и руки. Он задыхался. Он рвал на себе
одежду.  Он бежал и бежал, и ему вдруг показалось, что придется бежать
вечно. С ноги слетел сандалий, но Симеон не остановился, продолжая бе-
жать, раня ногу об острые камни. Наконец до идущего навстречу осталось
совсем немного.  Это был Ешу,  тощий как смерть.  Он поднял руку, при-
ветствуя Симеона и без сил повалился на песок.  Симеон подбежал и упал
рядом.  Размазывая по лицу слезы,  он повторял,  задыхаясь:
   -Это ты... Это ты... Это ты...
   Ешу открыл глаза,  улыбнулся и сказал еле слышно:
   - Это я,  мой первый и единственный... пока... ученик...
   В этот вечер крестьяне близлежащей деревни стали свидетелями удиви-
тельного зрелища:  два человека,  оборванные,  отощавшие, почерневшие,
грязные,  с трудом шли,  поддерживая друг друга.  Один из них, тот что
поменьше, был еле жив. Второй - его в деревне знали - светился счасть-
ем и глухо твердил одно и то же:
   - Это мой учитель...  Его зовут Ешу...
   Тот что поменьше уже не мог идти, и тогда Симеон поднял его на руки
и пошел дальше.  К ним подбежали женщины, кто-то принес кувшин козьего
молока,  кто-то  - лепешку.  Ешу уложили прямо на землю.  Симеон бегал
вокруг, заламывал руки и повторял:
   - Он постился сорок дней.  Он умирает от голода.
   Ешу пришел в себя,  выпил несколько глотков молока, пожевал малень-
кий кусочек хлеба и сказал:
   - Спасибо, добрые люди. Мне сейчас нельзя много есть и пить.
   Мужчины перенесли  Ешу в сарай во дворике ближайшего дома,  уложили
на топчан и он забылся сном.

                                * * *

   - Я видел его.
   - И как он?
   - Голоден. Грязен. Обожжен солнцем. Непреклонен.
   - Естественно. А ты бы предпочел, чтобы он отрекся от своей идеи?
   - Честно говоря, не знаю. Иногда мне хочется, чтобы отрекся, иногда
- нет.
   - Это на тебя похоже.
   - А ты?
   - Я полагаю, вмешиваться не стоит. Пусть делает свое дело.
   - Да делает - то пусть.  Толку от этого - чуть, вот что меня смуща-
ет.  Плодами его трудов воспользуются проходимцы.  Его учение извратят
так,  что он сам его не узнает. И потом, ты ведь знаешь, что он от нас
требует - предоставить людей самим себе.
   - Не огорчайся.  Предоставим.  Посмотрим, что из этого выйдет.
   - Но обещания нужно выполнять.  Если уж предоставим, так полностью.
Ты понимаешь,  что это значит?
   - Понимаю. Выход прост. Он настолько прост, что я не понимаю, поче-
му ты не можешь его найти. Он лежит на поверхности. Ну подумай же, по-
думай!
   - Подумай. Я этот выход и сам вижу. Но мне не хочется терять Экспе-
римент.  Отдать Эксперимент в его руки... Не знаю, не знаю... Так ведь
он может добраться и до других Экспериментов... Пусть он не будет вме-
шиваться, но ведь только до поры - до времени. Настанет день, когда он
просто не сможет не вмешаться,  и что тогда будет - не знаю.
   - Ну, а если такой день не настанет?
   - Сомневаюсь.
   - Ну а если?
   - А если,  а если...  Ладно.  Колесо уже закручено и его не остано-
вить.  Один Эксперимент мы уже потеряли...
   - Ну,  так уж и потеряли.  Считай,  что Эксперимент закончен.
   - Мне трудно с этим согласиться.  Эксперимент в самом начале,  ведь
цивилизация в зародыше, она еще планету не освоила, а мы ее бросаем на
произвол...  Чуть было не сказал - на произвол  судьбы.  Не  знаю,  не
знаю. Ладно. Все вздор! Давай-ка лучше займемся Зирейтом, там назрева-
ют большие проблемы...  А то вернется Сын,  так нам и Зирейта  не  ви-
дать...  Нет,  шутки  шутками,  а я бы запретил ему подходить к другим
Экспериментам. Можно ведь и власть употребить.
   - Что-то ты становишься ворчливым.
   - Ворчливым.  Я не понимаю твоего неуемного оптимизма. Как будто ты
что-то задумал и скрываешь от меня.
   - Уверяю тебя, это не так.
   - Надеюсь. Очень надеюсь.
   - Да не сверли ты меня взглядом!  Ничего я не задумал.
   - Посмотрим,  посмотрим...
   - Что это ты так задумался?
   - Пришла в голову одна мысль.
   - Расскажи!
   - Ну нет!  Я вот вижу же,  что ты что-то задумал,  а меня пытаешься
уверить в обратном, так почему же я должен делиться с тобой?
   - Хорошо,  я скажу тебе.  Но только если и ты мне скажешь.
   - Ладно. Слушай...


                                 * * *

   Исполнитель.
   Поезд наконец-то прибыл в Черноземск.  Я сошел на перрон,  кое  как
отвязался  от  своего словоохотливого попутчика,  предлагавшего полный
пансион, прошел мимо вокзала - приземистого желтого здания, и вышел на
привокзальную  площадь.  Ко  мне  сразу же подскочил мужчина в кожаной
куртке и осведомился,  куда ехать.  Частный извоз.  Я, в свою очередь,
осведомился у него, на чем он собирается меня везти. Он показал на по-
битый зеленый "жигуленок",  на крыше которого  была  укреплена  желтая
табличка с шашечками.
   - Нет, - сказал я. - Не поеду.
   - В миг долетим, - гундел извозчик. - И дешево.
   Завидев меня в компании с человеком в кожанке, от своих машин отле-
пились еще два водителя. У одного из них был не менее мятый "Москвич",
у другого - более менее приличная "Волга".  Я выбрал "Волгу".  Уселся,
забросил чемоданчик на заднее сиденье и спросил:
   - Гостиницы в городе есть?
   - Две,  - ответил водитель. - Три. Если считать бывшую обкомовскую.
   - Вот в нее и везите.
   Водитель протянул руку к замку зажигания и медленно опустил.  Потом
насупился и проговорил:
   - Да она в двух кварталах отсюда.
   - Ну и что?  - весело спросил я.  - Пешком мне, что ли, идти?
   Водитель повеселел и включил мотор.  Подъехали быстро.  Я сунул ему
сотню,  он полез в карман за сдачей,  я остановил его мановением руки.
Он уехал счастливый.
   Гостиница была за высоким металлическим  забором.  Узорчатый  такой
забор, прочный, массивный. Калитка, впрочем, оказалась не запертой. За
забором оказался чудесный  парк.  Аккуратно  подстриженные  кусты.  На
подстриженном же газоне - ни соринки.  Вымощенная плиткой дорожка. Мне
начиналось нравиться в Черноземске.  Гостиница мне  тоже  понравилась.
Красивое двухэтажное здание.  На окнах - цветы.  Ну-ну,  подумал я.  В
прохладном чистом вестибюле стояли удобные глубокие кресла,  столик  и
здоровенная  кадка со здоровенным фикусом в углу.  Была еще там стойка
дежурной. Самой дежурной, впрочем, видно не было. Я со вкусом уселся в
кресло,  вытянул  ноги  и  начальственным голосом рявкнул:
   - Есть тут кто-нибудь?
   Тотчас же где-то сбоку открылась дверь и в вестибюль вынесло дежур-
ную с приветливой улыбкой на раскрашенном лице.  Улыбка эта стала  тут
же таять,  как только дежурная увидела меня. Ничего начальственного во
мне не было.
   - Мест нету,  - неприязненно произнесла дежурная, меряя меня взгля-
дом.
   - Я  знаю,  -  весело ответил я,  вытащил свой паспорт и швырнул на
журнальный столик.  - Советую взглянуть.
   Дежурная постояла  в  нерешительности,  раздумывая,  потом,  видно,
что-то в ней включ