ть.  Уродился  я  в  1896  году  от  Рождества
Христова в станице Кисловской Оренбургского казачьего  войска.  Так?  Так.
Когда мне было десять - не стало маменьки. Отец был  тогда  на  сборах,  а
мать ушла косить сено и не вернулась - наверное, волк зарезал. Есть у меня
братишка  и  сестренка.  Отучился  я  в  Оренбургском  юнкерском  казачьем
училище. А дальше что? Память начинает мерцать. Дальше завязалась война  с
немцами? Было это или нет? Три года тяжелой войны, где нас секли  пулеметы
и рвала картечь. А хапнули ли большевики  российский  скипетр  и  державу,
издавали ли свои декреты, соблазнившие простонародье? Было то или не было?
А все остальное - комбеды, продотряды, ревкомы, чрезвычайка, части особого
назначения, продразверстка? Расстреляли ли моего  батьку  красноармейцы  в
счет неуплаченной станишниками контрибуции? Наступал ли я на  Астрахань  и
Царицын под началом атамана  Дутова,  видел  ли  на  снегу  порубленных  и
раздетых казаков, тех, что попались к красным  в  плен,  болтались  ли  на
веревках продотрядовцы? Удирал ли я от большевистских отрядов  через  весь
Туркестан, словно вор последний? БЫЛА ЛИ Манечка, Мариам, которая  прятала
меня  в  сарае,  когда  красные  лютовали  на  улицах  Бухары,   выискивая
белогвардейцев?
     И мне мнится сейчас, что ничего подобного не было, это я  в  какой-то
книжульке почерпнул. Я ведь не простой казачина,  мечтающий  об  том,  как
врезать  плетью  приват-доценту,  люблю  и  на  печатные  знаки   внимание
обратить.   И,   допустим,   набрался   таких   ужасов   у   какого-нибудь
петербургского литератора, у Андрея Белого, например; они мастера  на  это
дело, ети их налево.
     Гораздо более разумной выглядит другая история моей жизни. Я  родился
в 1896 от Рождества Христова, но только не в  Оренбуржье...  а  в  станице
Чистоозерной Сибирского казачьего войска. Матушка моя  жива  до  сих  пор,
хотя ее однажды украли немирные киргиз-казахи, но зато потом отбил казачий
разъезд. Я спокойно проучился в Омском казачьем училище,  никакой  мировой
войны с немцами не случилось. И в конце-то концов чего нам с ними  делить?
Да и с австрийцами тоже. Лет пятьсот назад Габсбурги  перестали  лезть  на
Балканы, когда мы им крепко всыпали, также как и туркам-османам. Как раз в
ту далекую пору Русь и Византию счастливо соединила уния и  русские  полки
помогли кесарю Палеологу отбросить кровожадных азиатов от Константинополя.
Конечно, византийцы были тогда еще достаточно сильны,  впрочем  не  оттого
ли, что в начале тринадцатого века  галицкие  дружины  Романа  Мстиславича
оборонили Царьград от западных варваров, именовавшихся крестоносцами.
     А вот у  немцев  с  французами  другое  дело,  старинная  и  глубокая
неприязнь. Немцы в 1914 году крепко вломили с помощью  своей  "вращающейся
двери"  и  французам,  и  британцам  заодно.  У  побитой  Франции  забрали
Фландрию, и этот самый, Франш-Конте, а у вторых - Южную  Африку,  Судан  и
Египет впридачу. Во Франции после такого позорища пришли к  власти  "новые
галлы",   истинно   национальное   движение,   они    сколотили    крупные
военно-промышленные тресты, потихоньку от немцев вооружили до зубов армию,
выгнали всех евреев. Германия сейчас дрожит перед Францией, ждет расправы.
А в Британии победили на выборах социалисты-лейбористы,  отменили  корону,
объявили  равноправие  наций,  создали  Союз  Советских   Социалистических
Республик, уничтожили буржуазию и дворян в двухлетней  гражданской  войне,
согнали фермеров в  коммуны.  Сейчас  столица  СССР  в  Бомбее,  а  правит
англичанами,  индийцами  и  прочими  пролетариями  генеральный   секретарь
всесоюзной лейбористской партии Махатма Ганди. Под знаменем  пролетарского
интернационализма советские англо-индийцы  замутили  Китай  революцией,  -
сейчас там марионеточная народная  демократия,  -  и  вдобавок  нанесли  с
линкоров удар по побережьям буржуазных Североамериканских штатов.
     Но зато в российской  восточно-римской  империи,  в  Великой,  Белой,
Малой, Червонной Руси, в балканских и малоазийских владениях не  случилось
никаких бунтов и революций. Промышленники и купцы своей  предприимчивостью
создают прибыль себе и стране. Крестьяне  осваивают  малоазийскую  целину.
Дворяне превратили свои земли, унаследованные от  прославленных  отцов,  в
образцовые  хозяйства.  Кесарь  Николай,  даровав  конституцию   и   новый
избирательный закон, почил в бозе в восемнадцатом году и упокоился, как  и
его  венценосные  предки,  в  соборе  святой  Софии,   в   столице   нашей
первопрестольной Константинополе. Сейчас счастливо правит его сын Алексей.
Мы снабжаем зерном всю полуголодную  Европу  и  даже  Америку,  российские
автомобили модели "сивка-бурка" завоевали сердца обывателей по всему миру.
Между прочим, в правительстве есть даже один еврей, министр  финансов  Лев
Давыдович Бронштейн. Министр  он,  конечно,  не  ахти,  рубль  уж  не  так
свободно обменивается на золото, но никто нас не может  теперь  попрекнуть
антисемитизмом.
     Я, втянув вечерний воздух словно бы до живота, вобрал в  себя  заодно
весь окоем, бледно-розовые тона небосвода, зубастый  оскал  горной  гряды,
сочную зелень горных  лугов,  посматривающих  на  небо  голубыми  глазками
васильков. Красотища-то какая! И  вдруг  грохнуло  и  надо  мной  пролетел
трассирующий снаряд, который разорвался где-то за высотами на юго-востоке.
     Елки, так мы же воюем с СССР! И с ее  союзником  -  народным  Китаем.
Российская восточно-римская империя бьется  с  советской  Англо-Индией  на
огромном  фронте,  проходящем  через  Мессопотамию,  Персию,   Афганистан,
Северо-Западную Индию, киргиз-казахские степи, Монголию,  Приамурье.  Плюс
еще англо-индийцы произвели возмущения среди наших татар  и  башкирцев,  а
китаезы науськали на южносибирское пограничье не только киргиз-казахов, но
и бухарцев. Но это нам нипочем, русские в серьезном  деле  еще  никому  не
поддавались, да и к тому  же  во  главе  войска  стоит  лично  Его  Святое
Величество кесарь Алексей. Хотя достойно жалости,  что  мы  в  свое  время
увлекшись освоением Балканов, Малой Азии и Мессопотамии,  непротивленчески
отдали китайцам киргиз-казахские степи и Фергану, куда наши предки отважно
проникали еще в восемнадцатом веке.
     Над долиною, где я предавался приятным  и  неприятным  воспоминаниям,
резанули воздух и  бубухнули  за  юго-восточными  высотами  еще  несколько
снарядов. Потом я заметил  вспышки  пламени  и  на  самих  возвышенностях,
только отнюдь не новые взрывы - это  на  обстрел  ответили  артиллерийские
батареи, и на северо-запад тоже  отправились  боезаряды.  Надо  мною  явно
разворачивалась артиллерийская дуэль и обе стороны по нарастающей  угощали
друг друга. Справедливо рассудив, что наши войска должны находиться где-то
в северо-западной стороне, я побрел туда. Вскоре  пришлось  взбираться  по
заросшему кустарником и жесткой травой склону внушительной крутизны. Я уже
изрядно  запыхался,  когда  чуть  ли  не  в  мой  пуп  уткнулся  со   всей
внезапностью винтовочный ствол. Осталось  только  поднять  глаза  и  руки.
Передо  мной  стоял  казак  с  довольно  знакомым  лицом  и  в   выцветшей
гимнастерке, а рядом еще несколько русских воинов - видимо я напоролся  на
передовой пост.
     - Стой. Пароль говори.
     Какой пароль? Я должен же знать. А может меня контузило и  память  из
моей башки вывалилась как каша из перевернувшегося котелка?
     - Братцы, меня контузило. Шальной снаряд бабахнул поблизости.
     Казак не посочувствовал, только снова потребовал пароль неприязненным
голосом.
     Надо ухватиться за какую-то  цепочку  воспоминаний.  После  окончания
Омского казачьего училища меня послали на Кулундинское  пограничье.  Тогда
как раз в Китае победила проанглийская "народная" революция и  пошли  одна
за другой провокации со стрельбой на границе, клюнула и  меня  пуля  возле
Кучукского озера. Потом служил я во второй  казачьей  дивизии,  усмирявшей
возмутившихся башкирцев, которых взъерепенили советские  агенты.  И  далее
тянул лямку в казачьем полку кавалерийской кавказской дивизии, что воевала
под Ведено противу немирных  чеченцев-ичкеринцев,  опять-таки  напичканных
советским оружием. Вот уже год как я в казачьем полку  второй  гвардейской
кавалерийской дивизии, которая в составе группы армий "Юг" продвинулась  с
боями из Семипалатинска до Пянджа и сейчас пробивается  через  Бадахшан  в
советский Кафиристан, нацеливаясь на центральную Индию с севера. Я ходил с
разведкой в пеший дозор. Но где тогда мои товарищи, где оружие?
     - Ну-ка, руки исправно вверху держи и не балуй тут, - сказал  стоящий
передо мной казак. - Господин урядник, кажись, шпиена споймал.
     Ага, вспомнил пароль. Был он означен в том самом пакете, где  задание
лежало. "Афанасий Никитин".
     - Афанасий Никитин. Говорил же, что меня контузило.
     Урядник  тут,  смягчившись,  велел  казачку,  державшему   меня   под
прицелом:
     - Пантелеев, сопроводи господина есаула до штаба. Ему и в самом  деле
что-то на голову упало.
     Вот и конец блужданиям. Я с сопроводителем поднялся на вершину  холма
и стал  спускаться  в  соседнюю  долину.  На  склонах  и  в  низине  везде
располагались войска. Я быстро узнавал их  -  отборное  воинство  империи:
первый корпус группы армий "Юг". На склонах  стояли  бивуаки  гренадерских
полков, ниже конногвардейцы седлали своих холеных коней, еще  ниже  белыми
цветами раскинулись шатры второй гвардейской пехотной  дивизии,  а  дальше
полоскались от бросков ветра штандарты финляндского батальона,  далеко  же
занесло от родных шхер крепышей-чухонцев.  Рядом  с  ними  -  лейб-гвардии
атаманский полк, вон примечаю бунчук, а там  гарцуют  мощные  караковые  и
буланые кони. Не  сразу  и  поверишь,  что  атаманцы  забрались  в  этакую
пустынь. Чуть выше располагалась гренадерская артиллерийская  бригада,  ее
гаубицы и вели сейчас обстрел,  но  там  же  у  них  разорвался  вражеский
снаряд, принеся злосчастье. Было видно, как подбегают сноровистые санитары
к раскиданным возле воронки телам. А вот  тянется  на  высоту  конногорная
батарея, поднимаются по тропам, скапливаются на вершине  егеря  и  донские
казаки. Кажется, готовится наступление корпуса через соседнюю долину на ту
самую господствующую кручу, с которой ведут обстрел англоинды.
     Казак Пантелеев довел меня до штабной палатки.
     - Дальше вы, Ваше Благородие, сами. Голова-то ничего теперича?
     - Теперича это не голова, а чугунный котел.
     В палатке меня ждал войсковой старшина.
     - Ну, наконец-то,  есаул,  пожаловали  обратно.  Вахмистр  Келарев  и
хорунжий Иловайский давно уже вернулись из дозора.
     - Они живы... то есть здоровы? - спросил и понял,  что  сейчас  опять
беру сведения из того сна-кошмара, где я всего-навсего  жалкий  беглец  от
каких-то неведомых большевиков.
     - Они не  только  живы-здоровы,  но  говорят,  что  потеряли  вас  на
западных  скалистых  склонах,  окружающих  долину.  Так,  что  вам  угодно
сообщить?
     - Я хотел доложить... что есть проход сквозь западный склон. В  таком
случае мы могли бы атаковать противника с неожиданной стороны.
     - Позвольте усумниться. Вы что, там были?
     Что же ответить? Это было в другой жизни.
     - Мне кажется,  необходимо  повторить  разведку,  господин  войсковой
старшина.
     - А у нас на это времени нет, ставка требует  начала  наступления.  У
них свои расчеты. Так что, возвращайтесь в эскадрон.
     Тут  уж  я  не  отвратился  от  "пути  истинного"  и   быстро   нашел
подчиненных,  к  тому  же  премного  обрадовался,  встретив   Келарева   и
Иловайского. А вот воспоминания об иной страшной  жизни  таяли  как  туман
поутру.
     Вскоре по телефону поступил приказ  из  штаба  и  войсковой  старшина
сипло  скомандовал:  "По  коням".  Пушки  выбивали  нас,  когда   мы   еще
переваливали через высоту и спускались в  долину.  Противник  нас  заметил
рано, поэтому стал привечать шрапнелью и  пулеметами.  Наши  кони  вначале
двигались шагом, когда до врага осталось  с  полверсты,  то  пошли  рысью,
однако разрывы снарядов и пулеметные плети вовсю уже секли  и  драли  нас.
Едва  заметны  стали  усы  на  физиономиях   вражеских   артиллеристов   и
пулеметчиков, я скомандовал своим казакам: "Взводными колоннами - марш". А
когда перестали прикрывать нас хилые деревца, то  клинком  показал,  чтобы
эскадрон рассыпался. "Пики к бою, шашки  вон,  в  атаку  -  марш-марш".  И
конная лава пошла наметом. Ветер словно раздувал меня и  исторгался  назад
ревом ярости.
     Я видел как стальной ветер кромсает кавалерию, слышал вопли  воздуха,
рассекаемого пулями и шашками. Не знаю,  сколько  нас  уцелело,  когда  мы
доскакали до вражеской батареи, кажется,  лишь  один  из  трех,  но  злобы
накопилось предостаточно. Рубанул я с длинным потягом - и клинок  развалил
кости артиллериста, еще раз опустил клинок и раскупорил чей-то шлем вместе
с черепом. Только где драгунский арьергард?  На  нас  по  вниз  по  склону
неслась  советская  кавалерия  под   красными   знаменами,   целая   тьма,
нарастающий визг врывался в уши.
     Их передняя цепь ощерилась пиками, одно острие направилось прямо  мне
в  грудь  -  едва  успел  отклонить  древко   ударом   клинка.   Вражеский
кавалерист-сикх отбросил пику, быстро развернул коня  и  снова  наехал  на
меня. Я сделал ложное движение, как будто для удара  сверху,  но  закрутил
клинок и кольнул неприятеля под черную бороду. Из пробитого горла хлестнул
прямо в меня фонтанчик крови.
     А потом напало еще двое в красных тюрбанах, одного я ссадил выстрелом
в лоб, другой же сам ударил из  длинноствольного  револьвера  -  конь  мой
взвился на дыбы и тем самым спас меня от пули, однако на передние ноги уже
не встал.
     Едва я освободился от стремян и  мертвой  конской  туши,  и,  хромая,
взгромоздился на  ноги,  как  налетел  еще  один  здоровенный  англоинд  -
глаза-щелочки, оскаленный рот хрипит, похож... на товарища  Курбанова.  На
меня падает кривой клинок, от которого я  пытаюсь  увильнуть  и  уберечься
своей шашкой. От стали летят осколки, отдача ударяет в грудь, но лезвия не
отведываю. Я хватаю противника за  запястье  опустившейся  руки  и  дергаю
вниз. Он не падает, но склоняется достаточно низко, чтобы я мог  подпороть
его кинжалом добытым когда-то в Ичкерии.
     Наконец, я смог оглянуться и заметить, что  всадники  сплошь  куда-то
запропастились. Не видать ни своих, ни чужих. Только дым, сгущенный пылью,
стелется над землей. Надо отступать или же мы заняли  позицию?  Успеем  ли
угнать  вражеские  орудия?  Не  замечаю  ни  одного  живого  человека,  ни
русского, ни советского поблизости, лишь мечутся и храпят осиротевшие кони
без седоков.
     Затем земля вздыбилась рядом со мной,  звук  не  успел  достичь  моих
ушей, когда что-то сотрясло мою полупустую башку. Кровь  стала  затягивать
глаза, а я начал выпадать из пространства и времени. Будь проклят этот мир
с его пушками и пулеметами. Мы же раздолбали их батарею, справились  с  их
кавалерией, откуда тогда явился снаряд? Или  это  наши  орудия  по  ошибке
накрыли?
     Жизнь моя вновь превратилась в клубок пульсирующих нитей. Не нитей, а
скорее уж туннелей. Я выбрал тот, в конце которого, как  показалось,  меня
ждало зарево нового мира.



                                    3

     Накрапывал мелкий, хотя и  теплый  дождик.  Сбоку  поддувал  довольно
свежий  ветерок,  зябь  кралась  по  спине,  отчего  начал  я  шевелиться,
топорщить усы и озираться. Я оперся на руки,  потом  с  тяжким  кряхтением
поднялся на колени, покачался немного словно нетверезый и, наконец,  встал
в полный рост. Вокруг была  все  та  же  долина,  затерявшаяся  среди  гор
Бадахшана.  Только  ни  храпящих  очумевших   лошадей,   ни   разбитых   и
перевернутых орудий, ни трупов в разодранных и окровавленных гимнастерках.
Не слышно ни орудийного грохота, ни  пулеметного  тарахтения,  под  низким
набрякшим небом не свистит шрапнель. И вообще эта часть долины  показалась
мне  более  зеленой  и  ровной,  чем  раньше,  словно  и  не  было   здесь
артиллерийской пахоты. Сколько же я пролежал  и  куда  подевались  войска?
Как-то странно почувствовало себя тело, я повертел головой и нашел  его  в
чудном одеянии: длинном халате,  высоко  застегивающемся  под  горлом.  На
голове лежала круглая шапочка, ноги вдеты в войлочные сапоги. Это  что  за
клоунский наряд? Татарский не татарский. Подобную одежку я видел только на
важных монголах, которые проезжали через нашу губернию в сторону Москвы...
Куда же ушли войска, казаки, драгуны, почему не работает артиллерия?
     Внезапно я стал припоминать, на какие улусы делилась империя  татаров
и монгол после кончины злодейского хана Чингиса: Хубилаев улус в  Китае  и
Монголии, улус Чагатая в Центральной Азии, Хулагу в Азии Передней  и  улус
Джучи, простиравшийся на южную Сибирь  и  большую  часть  Руси.  А  Батый,
чингисов внук? Разжился ли  он  собственным  улусом?  Ведь  разорил  Батый
русские земли, низведя на них мрак запустения, но, не насытившись, подался
вперед вместе с верными батырами Субэтэем и Бурундаем, добрался  почти  до
Венеции и  разбил  славное  европейское  рыцарство  на  границе  Польши  и
Германии. Впрочем, к чему мне все эти ненужные воспоминания курса  истории
и отчего такая дурацкая словесная обертка? "Мрак запустения" - просто  кур
смешить.
     Я направил  свои  странно  обутые  ноги  в  сторону  востока.  Словно
нашептал кто-то, что нужно мне подаваться именно  туда.  Одолел  версту  и
помыслил, отчего же мучителю Батыю после погрома Руси не отправиться  было
дальше, вглубь Западной Еуропы, коли никто ему  всерьез  противостоять  не
мог. И лесов бы он не испугался, поелику племена  монгольские  жили  и  на
лесистых землях по Селенге и Орхону.
     Изрядно побродивши, встретил за черной гранитной глыбой  четвероногуб
тварь - вьючную сивую лошадь с фуражными торбами по бокам и  большим  туго
набитым мешком, прихваченным ремнями к ее спине. Отвязав мешок, уронил  на
землю, где он откликнулся воплем. Никак человек внутри спрятан?  Я  быстро
снял стягивающую веревку с мешка и вывалил на траву его живое  содержимое.
Вначале и сообразить не мог, кто это там  выпал.  Ясно  только  было,  что
человек,  а  не  зверь.  Когда  рассмотрел,  то  нашел,  что  это  женщина
некрепкого телосложения, да еще со связанными руками. Я выудил из-за пояса
кривой   нож   и    перерезал    веревку,    ожидая    благодарствия    за
нечаянное-негаданное избавление.
     Освободившимися своими руками женщина мигом ударила мое лицо,  отчего
едва не вышибла ласковый глаз,  и  расцарапала  щеку.  Пока  я  в  чувство
приходил от ошеломления, метнулась она бежать стремглав, петляя между глыб
подобно напуганному зайцу.
     Экая лярва! Задержать ее, иначе беде случится  -  уж  в  этом  я  был
уверен, бросаясь вдогонку. Только не  догнал  бы,  кабы  не  срезал  путь,
перемахнувши через каменную кучу. И вот опять столкнулся с ней. Постыдно и
срамно это было, но  пришлось  женщину  кулаком  гвоздануть,  аж  сопелька
вылетела. Но иначе оная дикарка всю мою красу  испортила  бы,  индо  вновь
посягновение совершила на мое лицо, чуть ус не оторвала да еще попробовала
вонзить острую свою коленку мне в чресла. От моего тычка  дерзкая  женщина
упала ничком, а егда стала на спину переворачиваться,  я  приготовил  было
ремень, дабы связать ей  руки.  Но  она  молвила  нежданно  умиротворенным
голосом, хоть из ее глаз выглядывали страх и ярость:
     - Все, полно, не сбегу я от вас. - Одета ведь как татарка, но язык ее
- франкогалльский, каковой едва я разумею. Но все-таки разумею!
     Татарка, умеющая изъяснится по-франкогалльски, чудно это как-то.  Ино
нет? Я порылся в своей памяти как в ворохе  ветхих  книг.  Ага,  таковская
цепочка воспоминаний, кажется, годится. Потекли мысленные  слова,  вначале
странные по смыслу, но засим все более привычные.