Александр ТЮРИН

                          ЦАРСТВА СОТНИКА СЕНЦОВА




                                    1

     С привала снялись  быстро  словно  воробьи,  наклевавшиеся  крошек  -
Никитка Келарев притиснул вдруг свое оттопыренное ухо  к  земле,  послушал
недолго и проговорил скучным голосом:
     - Ишь ты, несутся во  весь  опор  со  стороны  холма,  торопятся  нас
распотрошить. Значит, скоро здесь будут.
     Я, как сидел, так и подскочил над невысокой выжженной  травой  -  все
правильно, без всякого приукрашивания.  На  высотке  меж  деревьев-палочек
мелькает десятка два темных  пятнышек.  Никак  товарищ  Курбанов,  что  из
отряда  имени  Первобытного  Коммунизма,  напал  на  наш  след.  А  я   то
рассчитывал, что после переправы поимеем день, чтобы раствориться в горах.
Да и была надежда - не сунется он на афганский бережок.
     - Никита, снимай недоуздки. Сивого не навьючивать,  итак  уж  хромает
бедолага. Двинем к ущелью Кызылбаш. Там мы всяко быстрее переберемся,  чем
"товарищи".
     И вот горная дорога снова вилась подо мной, а порывистый ветер  рвано
свистел, врываясь в уши. Я занимал место посреди цепочки. Впереди  скакали
Келарев с Иловайским, замыкали Пантелеев и ротмистр Сольберг  на  храпящем
жеребце. А ведь заложил  нас  тот  аксакал,  которого  мы  повстречали  за
переправой через Пяндж. Келарев предлагал тут же перекрестить его  шашкой,
а я  чего-то  пожалел,  старик  уж  совсем  как  каменный  "баба"  застыл.
Сентиментальность сия, похоже, боком выходит.
     А сейчас нельзя красных ближе  чем  на  полверсты  подпускать,  иначе
посрезают нас из винтов. В ущелье Кызылбаш мы  тропки  заранее  проведали,
быстро переберемся на другую сторону, пока Курбанов  со  своими  конниками
будет  за  кручи  цепляться.   Да   только   сможем   ли   оторваться   от
преследователей неугомонных? Хоть и поотдыхали  мы  с  полудня,  однако  у
вражьей силы лошадки посвежее. Наши-то, считай от самого Иргиза в  походе,
под чепраками шкура чуть ли не до крови вытерта.
     Дорога под копытами валиком крутиться, а я как будто на  одном  месте
застыл в самой середке вселенной. Но вот громыхнул первый выстрел и  сразу
зябь прошла между лопаток. Не дали мне из  себя  солнце  вообразить.  Это,
конечно, не всерьез палят, на испуг берут. С такой дистанции, да на скаку,
в свою мишень только бес попасть может. Впрочем,  под  суконным  шлемом  с
красной звездочкой во лбу немало бесов бродит.
     Меня нагнал вахмистр Пантелеев.
     - Разделиться надо, Вашбродь.
     Кличка тут у меня Вашбродь, поскольку на Ваше Благородие  не  слишком
смахиваю. А командовать  отрядом  должен  по  уставу  драгунский  ротмистр
Сольберг. Но он еще под Астраханью ума стал  лишаться,  а  на  Иргизе  ему
начали являться духи. Кто знает,  чего  ему  там  бесы-демоны  насоветуют,
хватит с нас тех Советов, что на родине остались.
     - Вашбродь, ну-тко отправляйтесь прямо по тропе вместе с ротмистром и
Келаревым, а я с Иловайским чуток приотстану, и затем подадимся мы к скале
Зулькарнайн. Там как-нибудь по спуску проковыляем, а  эти  стервецы  точно
все ноги переломают на камнях, да еще мы их из ружей поугощаем. Вы  же  за
Кызылбашем дуйте к югу, у кишлака Маверан, Бог даст, и встретимся.
     Это, конечно, недурственный способ "товарищей" запутать.  Тем  более,
как через сухое русло переберемся, у них под наблюдением только  Пантелеев
с Иловайским останутся.
     - Ладно, вахмистр, только не шали особо, знаю я тебя, тоже  разбойник
приличный.
     Пантелеев окрикнул Иловайского и оба они немного сдали назад. Так что
мы с Келаревым и Сольбергом раньше долетели до сухого  русла.  Тысячу  лет
назад, еще до татарского нашествия здесь  журчала  себе  веселая  река,  а
сейчас осталась лишь скучная серая рытвина, а за ней бывший высокий берег,
ныне каменная  стена  яра.  Пантелеев  с  Иловайским  вдоль  стены  налево
понеслись, а остальные углубились в  узкий  разлом  и  через  каких-нибудь
полчаса достигли ущелья Кызылбаш. Тут с севера послышался треск выстрелов,
значит ввязались мои товарищи в катавасию. А нам думать не о чем,  надо  к
югу подаваться через это самое ущелье.
     Вскоре перестали мы охаживать коней шенкелями и плетьми, они уж и так
мылом брызгали. Где-то с час  шли  в  этом  проходе  меж  скал,  не  особо
торопясь, как вдруг наш придворный безумец Сольберг встрепенулся и  махнул
рукой вперед.
     - Там ОНИ.
     - Никого не замечаю, господин  ротмистр,  хотя  стараюсь,  -  вежливо
сообщил я.
     - Вот же ОНИ, сотник. Кони вороные, мрачные,  вышагивают  на  длинных
словно тростниковых ногах, а головенки мелкие невместительные; всадники же
бледно-зеленые, облепленные паутиной, она всех  их  связывает  и  вдобавок
протянута к крылатой и хвостатой фигуре, что над воинством летит.
     - Да уж, если фигура оснащена хвостом - это, надо полагать, не ангел.
Я понимаю, ротмистр, как вы относитесь к большевикам,  но  зачем  же  свою
неприязнь облекать в столь яркие образы, да  еще  потчевать  нас  подобной
живописью. Я, как человек нервический, уже задрожал от  вашего  злобесного
дива.
     - Но я все отчетливо узрел, господин сотник, - уперся ротмистр.
     Хотелось мне еще усовестить своего свихнувшегося товарища, но тут,  в
самом деле, донеслись и бряцанье, и топот конский.
     - Всем спешиться. Господин ротмистр, узрите на сей раз нишу меж  двух
скал, уведите туда коней и протрите-ка их какой-нибудь  травкой,  чтоб  не
простудились. Келарев, давай вверх по склону, займи  позицию  для  ведения
огня и примкни взгляд вон к тому повороту. Надеюсь на твой кругозор.
     Мы стали резво карабкаться по осыпающимся камням, а потом попрятались
за глыбами повнушительнее: Келарев в нескольких саженях  выше  меня.  Едва
схоронились, как зацокал  конный  отряд.  Это  были  не  красноармейцы,  а
какие-то магометане с крашеными хной бородами и черными  очами:  несколько
всадников весьма важного вида,  в  парчовых  халатах,  в  белых  тюрбанах;
конские сбруи, ножны и эфесы сабель столь изукрашены, что от сверканья  их
на солнце глазам нашим больно стало. Следом важные ехали конники, у всех в
амуниции английские карабины и  маленькие  круглые  щиты,  большие  кривые
сабли и даже стальные нагрудники, отделанные чернью и зернью. Это,  скорее
всего, бадахшанские афганцы пожаловали. Да уж, нам несдобровать, если буза
начнется.
     - Вашбродь, я тут расселину, а может всамделишную пещеру приметил,  -
прошипел Келарев, - может туда юркнем?
     - А ротмистра, значит, бросим на  съедение  этим  красавцам?  К  чему
призываешь, каналья?
     - Виноват, Ваше Благородие, я думал,  что  от  свихнутого-повернутого
нам мало толку, но после ваших слов сразу понял, что ошибался.
     - Ты не думай, а то много ошибаться будешь.
     И тут навстречу магометанам выехал  отряд  Курбанова,  вернее  где-то
половина его. Афганцы  на  какое-то  мгновение  застыли,  но  своевременно
грохнуло  два  выстрела,  а  затем  пошло  тарахтенье.  Я  даже  не  сразу
сообразил,  что  это  Келарев  для  почину  два  раза  пальнул  из   своей
винтовочки. Один раз по магометанам прицелился,  а  другой  -  по  красным
пульнул, а те, соответственно подумали  плохое  и  принялись  ответственно
лупить друг друга.
     Неудобно, конечно, вышло, но нам от этого только  веселее.  Ведь  обе
воюющие стороны - сущие шельмы. Магометане нам иго закрепили на двести лет
лет, а красные ордынцы сейчас вон как изгаляются  -  пришли  вроде  бедных
приласкать, а в итоге и голытьба как  мухи  мрет,  и  благородные  большей
частью под пулю или клинок угодили. Это ж надо  такое  придумать  -  кроме
них, краснопузых, нет нормальных людей - все остальные, дескать, и  грязь,
и нечисть, отъявленные паразиты и грабители.
     Ну,  ладно-с,  это  политика,  а  что   магометане   с   большевиками
передрались - это жизнь. Келарев еще к тому же афганцам пособлял,  впрочем
иногда и красным содействовал. Наконец, те  из  них,  что  живы  остались,
двинули врассыпную. Одни на конях стали улепетывать обратно по ущелью,  но
магометане их догоняли и рубили. А  другие  большевички  вверх  по  склону
почесали, причем на нас.  Тут  и  мне  пришлось  свой  "винчестер"  взять,
стреляет он побыстрее, чем трехлинеечка, хотя и заедает его  чаще.  Поймал
на прицел и шпокнул одного в звезду, потом другого, а тут вижу -  на  меня
крупнокалиберный красноордынец налетает. Сам Курбанов.  И  пока  я  патрон
досылал, он ухватил "винч" за дуло и рванул его в сторону, так что выстрел
бесполезным получился. Большой мужчина тут же замахнулся свободной  рукой,
имея в ней саблю.  Я  едва  успел  притиснуться  к  туловищу  Курбанова  и
ухватить его вооруженную руку  пониже  локтя.  И  сразу  узнал,  что  этот
косоглазый большевик жилистый как зверь, а дыхание  в  нем  гуляет  словно
ветер в бочке. Стал он меня пережимать. Пнул его сапогом, но он стоит  как
столб, и в ответ потчует меня локтем  в  физиономию,  так  что  мои  мозги
поворачиваются набекрень. Он, видимо,  приготовился  чикнуть  саблей,  как
вдруг резко дернулась его голова, после  чего  весь  он  рухнул  назад.  А
позади него оказался хорунжий Келарев, опускающий приклад своей винтовки.
     - Хорошо я его угостил, справно отделал.
     А  там  и  мне  пришлось  продырявить  шашкой  одного  косоглазого  в
буденовке; потом другого, длинного как каланча, полоснул  поперек  пуза  -
похоже, туркестанцев и китаез в  Красной  Армии  немеряно.  Но  неожиданно
красные куда-то поисчезали, а неподалеку появился  ротмистр  Сольберг.  Он
как горный баран торопился вверх по склону, а за ним  цепью,  но  поотстав
шагов на пятьдесят, спешившиеся афганцы. Они постреливали, но  редко,  как
будто были чем-то озадачены.
     - Сюда, ротмистр.
     Едва Сольберг добрался до  нас,  как  Келарев  открыл  заградительный
огонь. Когда карабины афганцев  вовсю  разгавкались,  мы  уже  сунулись  в
расселину.  Немного  погодя  понял  я,  почему  Келарев  назвал  эту  дыру
проходом. Здесь поддувал приличный сквознячок, который свидетельствовал  о
том, что имеется где-то вторая дыра - только вот неизвестно годится ли она
по размеру для выхода.
     Скоро сгустилась тьма в глазах, мы  шли  наощупь  -  а  кварц  своими
острыми гранями пытался раскровянить нам пальцы - в ту сторону, откуда дул
ветер. Похоже, что афганцы не  решились  нас  настигнуть,  сочтя,  что  мы
отправились в гости к шайтану.  А  ротмистр  Сольберг  в  этом  подземелье
опередил меня, спереди доносилось его чуть хриплое пыхтение.
     А  потом  пришлось  сделать  привал.  Оттого,  что   руки   перестали
прощупывать узкие стены тоннеля, а  ветерок  поменял  направление  и  стал
поддувать откуда-то сверху. Вдобавок ко всему этому добавился шум падающей
воды.
     - А у меня немного  спирта  осталось,  -  сказал  напряженным  горлом
Келарев и в два приема сообразил небольшой факелок.  Даже  с  таким  хилым
освещением пришлось тут подивиться, хотя за последние две войны, казалось,
повидал я все и все успело мне наскучить.
     Попали мы в пещерный зал с высоченным сводом, стены которого состояли
из разного цветного кварца  и  даже  горного  хрусталя.  Со  стены  где-то
саженях в тридцати выше, почти у свода,  извергался  поток.  На  одном  из
краев он наполнял озерко, а поскольку  вода  не  залила  до  сих  пор  всю
пещеру, происходил каким-то макаром ее отток.
     Рядом со мной стоял полубезумный и немножко радостный Сольберг.
     - Как вы все-таки добрались до нас, господин ротмистр? -  спросил  я,
чтобы не думать о подземелье, в которым мы оказались уловлены.
     - А никак. Никак бы не допрыгал,  если  бы  события  двигались  своим
чередом - находился-то я на другой стороне ущелья.  Но  из  этого  прохода
вышел некий магнетический ток, который  изменил  свойства  пространства  и
времени.
     Хорунжий Келарев  в  ответ  на  такие  слова  ротмистра  выразительно
постучал себя пальцем по лбу. Получился довольно громкий звук.
     - Этот ток остановил время вокруг меня,  -  продолжал  наш  полоумный
товарищ. - Я смог пройти  в  облаке  застывшего  времени  к  вам,  дорогие
друзья, ведь и афганцы и красноармейцы пребывали по  отношению  ко  мне  в
будущем, поэтому не смогли причинить вреда.
     -  Вы,  господин   ротмистр,   кажется,   учились   в   Петербургском
университете? - уточнил я.
     - Да-с, на физическом факультете. И хотя  на  действительной  военной
службе с мая пятнадцатого года - за плечами и Брусиловский прорыв -  но  с
последними достижениями  науки  старался  знакомиться,  в  частности  и  с
открытиями  господина  Эйнштейна,  который  связал  течение   времени   со
скоростью движения, например со световой скоростью.
     - Да, ваше образование усугляет, так  сказать,  дело,  -  я  едва  не
сказал "диагноз".
     - А, Эйнштейн ваш - немец, наверное? - поинтересовался Никитка.
     - Говорят, что еврей-с, - отозвался Сольберг.
     -  Да  уж,  евреи  много  чего  пооткрывали.  Так,  значит,  господин
ротмистр, мы по-вашему движемся со световой скоростью?
     - Я не об том, господа. Есть у меня такое  представление,  что  миров
много. Однако у каждого из них имеется как бы освещенная и темная сторона.
Освещенное  место  -  это  настоящая  реальность,  настоящее  время.   Все
остальное  -  ненастоящее,  неосуществленное,  потенциальное.  Как  я  уже
чувствую, через это подземелье может протянутся дорожка промеж  миров,  на
манер электрического разряда  между  двумя  лейденскими  банками.  Вот  мы
движемся этой подземной тропой и уже начали  выпадать  из  "настоящего"  в
нашем мире, но еще не попали в "настоящее" мира иного...
     - Если я верно измерил глубину вашей мысли, господин ротмистр, то  мы
как бы уже ненастоящие, призраки вроде папаши Гамлета?
     - Пока что призраки. Сейчас мы пребываем вне времени, господа. Первым
из "настоящего" выпал я, потом Курбанов и некоторые его разбойнички.
     - Да он же верный труп. Ему Келарев башку расколол.
     - Я снова видел его живым  и  здоровым,  -  упорствовал  Сольберг.  -
Повторяю вам - он вне времени. Есть многое на свете, друг Горацио,  что  и
не снилось нашим мудрецам.
     Я хотел было отмахнуться от "нашего мудреца", предложив ему вычислить
объем и площадь поверхности пещеры, но тут из туннеля позади нас как будто
послышался скрип сапог.
     - Это ОНИ идут, - спокойно сказал Сольберг. - Скоро мы  найдем  выход
из этой пещеры, но до той поры ОНИ найдут нас.
     ОНИ или не они, а потревожиться надо. Я еще раз  оглянулся.  А  потом
возвел глаза вверх. Там, выше наших голов саженей на пять, пещерная  стена
имела изъян, небольшой выступ. Он проходил,  сужаясь,  и  над  озерком.  А
потом  втягивался  куда-то  в  темноту,  в  расщелину,  которая  испортила
кварцевую стену примерно до середины.  Возможно  этот  мостик  и  ведет  к
спасению, как знаменитый Чинват из зороастрийского мифа (про это дело  мне
Сольберг сказывал).
     - Не угодно ли, господа, податься на верхний ярус.
     Первым вскарабкался Никита, используя ловкими ногами любой  выступ  в
скале, потом Сольберг - на последнем этапе Келарев  протянул  ему  руку  и
втянул на "мостик". Я получше приладил винтовку и собрался  было  проявить
ловкость необыкновенную, как из тоннеля вдруг выпал Курбанов, с  кровью  в
уголках рта, но вполне дееспособный и с красным отсветом в  глазах-щелках.
Вместе с командиром выскочил еще  пяток  сатаноидов  с  факелами.  Огоньки
превращали значительную часть пещеры в смертельно опасное  простреливаемое
пространство.
     Я пару раз стрельнул - причем смазал - и полез наверх, надеясь только
на мрак. Кстати, и заметить не успел, как  оказался  на  выступе  -  страх
будто приделал мне перья - и осторожным быстрым шагом двинулся  в  сторону
расселины. Впрочем, первая же вражеская  пуля  едва  не  сорвала  мое  ухо
словно осенний лист. В одном месте, как раз над озером, стена образовывала
изгиб вроде контрфорса - он охотно прикрыл меня. Я зашел  за  прикрытие  и
сделался невидим для красных стрелков. Однако они, сменив тактику, стали с
обезьяньей ловкостью карабкаться вслед за мной, мне даже  показалось,  что
их ноги оснащены когтями. И как я понял,  надлежит  мне  скромно  постоять
именно за "контрфорсом", чтоб не стать легким трофеем.
     Я  все  более  обостряющимися  чувствами  воспринимал  приближающихся
красноармейцев.   Они   были   спокойны   как   минералы.   Соответственно
почувствовал  я  свою  возбужденность,  некую  встопорщенность  души.   И,
устыдившись этого, сразу остыл - неужели я поддамся каким-то чертям.
     Вот из-за  "контрфорса"  как  шкодливый  нос  неосторожно  высунулось
винтовочное дуло да еще со штыком - хвать рукой, веду вниз и дергаю вбок -
вражинка шумно падает в воду. Адью.  Следующего  преследователя  награждаю
пинком в пах и зубодробительным ударом  в  волосатую  физиономию,  попутно
отклоняя в сторону длиннючий маузер.  Но  опять  за  меня  взялся  товарищ
Курбанов. Он попытался мощными руками оторвать меня от стены  -  наверное,
чтобы вместе нам упасть в омут и благополучно утонуть.
     Силен этот дьявол, взял меня за горло, давит, а я как не  потчую  его
боксерскими ударами, спастись от  него  не  могу.  Делаю  я  замок  своими
руками, пытаюсь разомкнуть его захват  поворотом  вбок.  И  получается  не
совсем желанный итог, хоть смейся - мы оба зараз в воду  летим.  Студеная,
мерзлая она, а Курбанов все еще держит меня словно Прометей прикованный  и
тянет как болванка  вниз.  Молочу  я  руками  и  ногами,  призываю  святых
небожителей и свою маманю заступиться за меня пред Богом. И как же  дышать
хочется. Господи, как гадостна моя жизнь,  ни  полминуты  счастья,  покоя,
воли. И кончаю ее, будто котенок в ведре. Господи, я так бы хотел получить
другую жизнь, в славной любящей  меня  отчизне,  а  чтоб  эта  моя  судьба
осталась просто дурацким сном.
     Под  руку  попадается  какой-то  камень,  который  я  что  есть   сил
прикладываю к голове звероида, а он меня все равно не пускает.  И  уже  ни
сил ни воздуха в запасе. В груди  под  гимнастеркой  дрожат  остатки  моей
жизни, похожа она на клубок, из которого нитки лезут. И  каждая  нить  при
ближайшем рассмотрении - это туннель,  который  тянет,  уводит,  то  ли  в
высоты райские, то ли в преисподние глубины.



                                    2

     Один из туннелей словно сочился светом.  Мощные  лучи  были  окружены
ореолами, которые давали новые  пучки  лучей.  Я  как  бы  нырнул  в  этот
туннель, отчего испытал скорость неимоверную, и со  всей  стремительностью
стал приближаться к сияющему пятну.  С  полминуты  ничего  не  было  кроме
сияния. Наконец оно  стало  спадать  и  показался  мир,  вначале  довольно
блеклый, а потом и поярчавший до нужной степени.
     Я валялся на берегу узкой горной речушки, плещущейся и  булькающей  в
каменной теснине. Живой я, живой и даже довольный. Есть за меня заступники
и молельники, оттого и Бог миловал. Сел я  и  тут  все  окрестности  давай
плыть перед глазами и даже танцевать. Не сразу угомонилось и утряслось мое
"мировоззрение". Наконец танцы поутихли и тогда я, пошатываясь, утвердился
на ногах. Но что за черт меня побрал?
     Я был облачен во вполне приличную, хотя и мокрую гимнастерку странной
пятнистой  окраски.  Шаровары  совсем  не  похожи  на  те  лохмотья,   что
прикрывали меня прежде. И сапоги новые хромовые - совсем не те чувяки, что
еще пять минут назад отчаянно  просили  каши  на  моих  ногах.  И  в  теле
какая-то  сила,  даже  сытость,  которой  я  давным-давно  не  ощущал.  Но
позвольте, сколько же время прошло? Или вернее, откуда  и  куда  оно  идет
сейчас?
     Мои собственные плечи притянули внимание своим золотым отсветом, глаз
стал косить на погоны - как, я уже ЕСАУЛ? Впрочем, это  чудо  меня  вполне
устраивает.
     Я видимо сильно ударился головой  о  что-то  твердое,  раз  мало  так
понимаю. Попробую повспомина