сстрастно откликнулся автомат.
   Глубочайший вздох облегчения вырвался из  груди  Лобова  -  корабль  на
месте.
   - Проверка связи, - устало сказал он.
   Как понять молчание Кронина? Он на корабле, это ясно, иначе он не  смог
бы послать  предупреждение  по  гравитостанции.  Он  знает,  что  Лобов  в
одиночку осматривает "Ладогу", и не знает,  как  завершится  этот  осмотр,
поэтому никогда не бросит свой пост. Стало быть,  на  "Торнадо"  произошло
нечто чрезвычайное.  Может  быть,  Клим  вернулся?  А  может  быть?  Лобов
вспомнил  обломки  глайдера,  нахмурился  еще  больше  и  решил  проходить
атмосферу без компенсации, напрямую, как это делали первые космонавты.
   Униход  уже  валился  вниз.  Серело  небо,  меркли  звезды,   по   телу
растекалась перегрузка, и вдруг она навалилась с  такой  мощью,  что  тело
буквально размазалось по сиденью. За бронестеклом робко  затрепыхалось,  а
потом вспыхнуло и яростно забилось багровое с  алыми  языками  пламя.  Это
униход вошел в плотные слои атмосферы и отдавал набранную скорость.  Тяжко
приходилось первым космонавтам! Но вот невидимый пресс ослабил свой нажим,
обмякли мышцы, распрямилось усталое  тело,  невидимый  волшебник  смахнул,
стер с унихода пляшущее пламя. Лишь звенел, стонал поток воздуха,  обтекая
кабину, да летела навстречу,  растягиваясь,  словно  резиновая,  земля,  в
центре которой стояла несокрушимая колонна "Торнадо". Лобов вывел  корабль
в горизонтальный полет и запустил двигатель.
   - Алексей, как меня слышишь?
   Корабль молчал. Лобов несколько раз прошел возле него  на  самой  малой
высоте.
   - Алексей, отвечай! Как меня слышишь?
   Но Кронин так и не ответил. Не  теряя  времени  на  дальнейшие  попытки
связи, Лобов посадил униход и сразу же, чтобы избавить  себя  от  забот  о
нем, ввел в нижний ангар, а потом уж направился к входной двери. Она  была
слегка приоткрыта, хотя, когда Лобов покидал "Торнадо", он лично проверил,
хорошо ли та заперта. Значит, кто-то пытался проникнуть в корабль. Лобов и
мысли не допускал о том,  что  педантично  аккуратный  Кронин  сам  открыл
дверь, а потом забыл закрыть ее за собой.
   Сдерживая тревогу и нетерпение, Лобов взобрался по трапу в шлюз и сразу
же споткнулся о брошенный скорчер. Он поднял оружие. Скорчер был в  полной
исправности, из него  не  было  произведено  ни  единого  выстрела.  Лобов
ассоциативно вспомнил и исправный пистолет на старой стоянке  "Ладоги",  и
искалеченный скорчер в разрушенной ходовой рубке, и  обломки  глайдера,  и
нелепую смерть Штанге. У него заныло сердце. Толкнул внутреннюю  дверь  и,
убедившись, что она заперта, торопливо набрал личный  код  на  шифрозамке.
Потянулись секунды, в течение которых рецепторы автоматически сверяли  код
с личностью человека, стоящего в шлюзе. Лобов  поймал  себя  на  опасении:
откроется ли дверь вообще, и понял, что шквал последних  событий  порядком
потрепал ему нервы. Когда дверь  наконец  со  звоном  распахнулась,  Лобов
вздохнул, точно сбросил с плеч тяжелый груз, и шагнул в предшлюз.
   Прямо на полу валялся нейтридный шлем. Алексей  никогда  бы  не  бросил
шлем на пол. Теперь Лобов знал наверняка - на корабле что-то случилось. Он
намертво запер за собой дверь, разрядил найденный в шлюзе скорчер, швырнул
его на стеллаж, а свое оружие взял в руку. Сердце колотилось как молот, но
голова  была  ясной,  тело  слушалось  безупречно.   Сейчас   должен   был
окончательно решиться вопрос  -  быть  или  не  быть  патрульному  кораблю
"Торнадо". Двигаясь неслышно,  как  тень,  Лобов  беспрепятственно  прошел
коридорчик, кают-компанию и осторожно  заглянул  в  ходовую  рубку.  Здесь
царили покой и порядок. Навалившись грудью на пульт гравитостанции,  сидел
Кронин. Он был в нейтридном скафандре, но без шлема. Его рука  висела  как
плеть, касаясь пальцами пола.
   Кронин был жив. Лобов обнаружил это, как только начал  освобождать  его
от скафандра. А почему он был без сознания, выяснилось чуть  позже,  когда
Лобов снял с него верхнюю одежду:  весь  правый  бок  инженера  был  одним
огромным синяком. Придись гравитоудар сантиметрами левее, и вместо  живого
человека Лобов нашел бы мешанину мышц и раздробленных костей.  Гравитоудар
чудовищно  болезнен  и  всегда  вызывает  мгновенную  потерю  сознания   и
последующий глубокий шок. Но если  сознание  каким-то  чудом  сохраняется,
малейшее движение причиняет потерпевшему невыносимую боль. Лобов  мысленно
проделал вместе с Алексеем длиннейший, мучительный путь от подножия  трапа
до гравитостанции, вспомнил брошенный скорчер и шлем - следы тяжких, почти
бессознательных усилий - и дрогнул, переполняясь состраданием и гневом.  В
эту минуту он готов был поднять могучий корабль в воздух и карающим  мечом
пройти  по  этой  проклятой  планете,  оставляя  за  собой  груды  кипящей
вздыбленной земли. А потом наступила разрядка. Лобов  тяжело  опустился  в
свободное кресло и несколько секунд сидел,  расслабленно  уронив  на  руки
голову. Бедный хрупкий хомо сапиенс! Откуда только  он  берет  непонятные,
почти сверхъестественные силы? Что ведет его через бездны  космоса,  через
боль, страдания и саму смерть от звезды к звезде и от планеты  к  планете?
Кто наградит его, и нужно ли все это?
   Алексей нуждался в помощи, и Лобов  поднялся  на  ноги,  коря  себя  за
проявленную слабость духа и радуясь, что об этой слабости никто никогда не
узнает.
   Те времена, когда шок считался смертельно  опасным  для  человека,  уже
давно ушли в  область  предания.  Через  несколько  минут  после  инъекции
дестрессида Кронин открыл глаза и недоуменно посмотрел  на  Лобова.  Потом
глаза его потеплели, он попытался привстать, охнул и сморщился от боли.
   - Лежи, - тихо сказал Лобов, - ты свое дело сделал, Алексей.
   Глаза Кронина улыбнулись.
   - Так я успел, Иван?  -  Он  осторожно  шевельнулся,  прикрыл  глаза  и
прошептал: - Я думал - не успею.
   Когда  боль  несколько  утихла  и  Кронин  снова  открыл  глаза,  Лобов
наклонился к нему и стал неторопливо рассказывать  о  своих  приключениях.
Инженер слушал внимательно, но иногда совсем некстати улыбался.  Вдруг  он
перебил Лобова:
   - А Клим?
   И, услышав, что  о  штурмане  ничего  не  известно,  нахмурился.  Лобов
рассказал про нападение Штанге. Кронин едва приметно качнул головой:
   - Так это он меня?!
   Инженер вспомнил, что произошло с ним меньше получаса назад.
   Из глубины пустыни вынырнул и принялся кружить над "Торнадо" униход. На
запросы не отвечал. Что случилось? Отказала связь? По каким причинам  Клим
не может говорить? Или униход попал в чужие руки?
   - Я ведь вызывал тебя, - с укором сказал Кронин Лобову.
   - Наверное, я был в ходовой рубке "Ладоги". Ведь рубка экранирована  от
гравитации.
   - Наверное, - вздохнул инженер.
   Алексею пришлось решать самому. Он мучительно  колебался,  но  в  конце
концов вышел из корабля. Он не мог не сообщить Климу, что на корабле  есть
люди.
   Кронин понимал, что рискует многим  и  был  настороже.  Когда  в  самый
последний момент  заметил,  как  на  униходе  открылся  люк  гравитопушки,
прыгнул в сторону. Это спасло ему жизнь, но ледяной ожог нестерпимой болью
смял и скрутил его тело.
   Очнувшись, он увидел  песок  и  нижнюю  ступеньку  корабельного  трапа.
Удивился тому, что еще жив,  и  понял,  что  должен,  обязан  предупредить
командира о вновь родившейся иезуитской опасности.
   -  Я  ничего  не  помню,  -  пожаловался  Кронин,  поднимая  на  Лобова
беспомощный взгляд. - Полз, карабкался, и все.
   - Ты молодец, - сказал Лобов.
   Глаза инженера улыбнулись. Он полежал, отдыхая и  осваиваясь  со  своим
новым состоянием, и спросил:
   - А Штанге?
   - Погиб!
   Командир "Торнадо"  сидел  опустив  голову,  поэтому  Кронин  не  видел
выражения его глаз.
   - Ты? - тихо спросил он.
   - Нет.
   - Сам?
   - Нет.
   Лобов поднял голову и пояснил хмуро:
   - Случайность. Попал под взрыв  аккумуляторной  банки  глайдера.  -  И,
помолчав, спросил: - Ты что-нибудь понимаешь, Алексей? Может быть,  они  с
ума посходили?
   - Нет, Иван. Они не сами сошли с ума. Я думаю, что их свели с ума.
   - Свели? Что ты имеешь в виду?
   - Мезойцев, а точнее, самоохрану биопроизводства.
   Лобов скептически покачал головой.
   - Не торопись  возражать,  Иван.  Вся  беда  в  том,  что  мы  невольно
очеловечиваем все наблюдаемое. Когда мы говорим об охране, об  оружии,  мы
механически представляем себе оружие земного типа. А ведь оно  может  быть
совсем другим. Если  хорошенько  подумать,  то  оно  просто  обязано  быть
другим.
   Лобов слушал инженера с легкой улыбкой. Не потому, что  Кронин  говорил
забавные вещи. Просто Лобов был рад видеть, как инженер оживает на глазах,
превращаясь из немощного больного в обычного Алексея - скептика, склонного
к анализу.
   - Стоит посмотреть на ящеров-строителей, - продолжал между тем  Кронин,
-  чтобы  понять:  мезойская   цивилизация   носит   не   технический,   а
биологический  характер.  Стало  быть,  и  мезойское  оружие  должно  быть
биологическим!
   Лобов перестал улыбаться. Странные факты: исправный пистолет,  небрежно
брошенный на песок, грязь и  запустение  в  кабине  "Ладоги",  разрушенный
пульт управления, связанный Родин и чудовищное поведение  Штанге  -  вдруг
прояснились и стали в  один  ряд.  Болезнь,  чужая  инопланетная  болезнь,
носящая психический характер, - вот что сразу объяснило все  и  расставило
по местам.
   Штанге был просто безумен и  не  знал,  что  творил.  Скорее  всего  он
действовал по чужой указке, как  машина,  как  один  из  тех  ящеров,  что
занимаются никому  не  нужной  стройкой.  Мезойцы,  оставаясь  в  стороне,
боролись с землянами руками  и  техникой  самих  же  землян!  Трудно  было
изобрести более жестокую и коварную ловушку.
   - Я думаю, ты прав, Алексей, - хмуро сказал Лобов, -  а  главное,  твою
догадку легко проверить.
   - Каким образом?
   - Надо расспросить Родина!
   Командир поднялся на ноги и с сожалением развел руками:
   - Тебе придется подежурить в ходовой рубке. Ты уж  потерпи,  ничего  не
поделаешь.
   - Это само собой разумеется, - с некоторой даже обидой произнес  Кронин
и после небольшого колебания добавил: - Иван, ты извини, что я  говорю  об
этом, но... - инженер поднял на командира глаза и закончил: - Клим, как  и
Штанге, может оказаться для нас хотя и невольным, но беспощадным врагом?
   - Да.
   - Об этом я и хотел сказать. Будь осторожен, Иван.
   - Хорошо. Если со мной что-нибудь  случится,  ничего  не  предпринимай.
Ничего! Уходи в космос и вызывай помощь с базы. Ты меня понял?
   - Понял, - не сразу ответил Кронин и, поколебавшись, сказал:  -  Но  не
слишком ли это жестоко по отношению к тебе, к Климу, ко всем нам?
   Лобов на  секунду  задумался.  Длинные  объяснения  были  неуместны,  а
коротко выразить беспокоившую его мысль было трудно.
   - Ситуация такова, что мы должны думать поменьше о себе и побольше -  о
других. С инопланетными болезнями не шутят.



11

   Обнаружив  в   кустарнике   на   окраине   атомного   города   какие-то
подозрительные обломки, Клим, предупредив Кронина, посадил  униход.  Выйдя
из машины, напрямик, по заранее взятому пеленгу, начал продираться  сквозь
густой кустарник. Через десяток шагов он выбрался на некое подобие поляны,
образованное примятыми и переломанными кустами.  В  дальнем  конце  поляны
лежал разбитый глайдер.
   От неожиданности Клим на секунду замер. Возле  разбитой  машины  лежали
две неподвижные человеческие фигуры без защитных масок, в обычных  рабочих
комбинезонах. Задыхаясь от бешеного бега и волнения, Клим упал перед  ними
на колени. Это были космонавты с "Ладоги" - Юст Штанге  и  Нил  Гор.  Клим
лихорадочно соображал, что ему  делать.  Нил  с  трудом  поднял  голову  и
простонал:
   - Пить!
   Штурман без колебания откинул  забрало  шлема,  выдернул  из  скафандра
питьевой  шланг  и  нажал  кнопку.  Прозрачная  струя  воды   омыла   лицо
планетолога,  попала  в  полуоткрытый  рот.  Когда  Нил  Гор   напился   и
удовлетворенно откинулся на спину, Клим занялся Штанге. Он думал, что  Юст
без сознания, но,  очевидно,  тот  просто  спал,  потому  что,  едва  Клим
прикоснулся к нему, как Штанге вздрогнул, вскинул голову  и  уставился  на
штурмана тяжелыми от сна, непонимающими глазами.
   - Что случилось, Юст? Почему вы без скафандров? Где "Ладога"?
   Штанге смотрел на Клима, словно не понимая его вопросов.
   - Ты Клим Ждан, - сказал он, более утверждая, чем спрашивая, -  как  ты
попал сюда?
   - Мы пришли на  "Торнадо",  чтобы  выручить  вас,  -  ответил  штурман,
удивляясь его непонятливости.
   - На "Торнадо", - пробормотал  Штанге,  садясь  на  песке.  -  "Ладогу"
нашли?
   - В том-то и дело, что не нашли!
   Штанге вяло кивнул головой.
   - И не надо ее искать, бесполезно. Я вывел ее из строя.
   - Как? - изумился Клим.
   - Я разрушил пульт управления, - спокойно пояснил Штанге, -  теперь  на
ней не улетишь!
   Клим ошарашенно смотрел  на  командира  "Ладоги".  Тот  перехватил  его
взгляд и словно через силу пояснил:
   - Я был вынужден. Нельзя рисковать, когда кругом изменники.
   - Что ты мелешь, Юст?
   - На этой планете все изменники, - убежденно  пробормотал  он,  -  и  я
изменник, и Нил - изменник. Но самый большой изменник - Родин.  Ничего!  Я
крепко привязал его, не вырвется! Надо было бы убить, но это трудно.
   Штанге тяжело вздохнул и повторил:
   - Это очень трудно - убивать своих друзей.
   Клим смотрел на него с жалостью и некоторым страхом.  Неужели  командир
"Ладоги" сошел с ума?
   Штанге поднял на Клима мутные глаза и засмеялся:
   - У тебя же скафандр разгерметизирован. Теперь ты тоже изменник!
   Неожиданно  его  взгляд  посветлел,   в   глубине   зрачков   метнулось
беспокойство.
   - Ты что, - зашипел он, с силой хватая Клима за руку, - с ума сошел? Ты
тоже хочешь стать рабом и изменником?
   И заорал бешено:
   - Немедленно загерметизируйся!
   Почти  машинально  Клим  выполнил  эту  неистовую  команду.  Штанге   с
удовлетворением проследил за тем, как закрылось  забрало  шлема  штурмана.
Взгляд его опять помутнел.
   - Только в скафандре, - бормотал он, точно в бреду, - в скафандре  -  и
никак иначе.
   И не то засмеялся, не то заплакал.
   - Но ведь уже поздно, - теперь совсем непонятно бормотал он, -  поздно,
поздно! Я знаю это по себе. Несколько секунд - и все кончено.
   Он поднял на Клима ненавидящие глаза:
   - Как ты смел?  Как  ты  смел  разгерметизироваться?!  Ты  теперь  раб,
понимаешь? Жалкий мезойский раб!
   Он огляделся вокруг.
   - Все вы рабы и изменники! А что будет с Землей? Не позволю!
   Штанге вскочил на ноги, яростно ударил  кулаком  по  нейтридной  броне,
размозжив себе пальцы, опрокинул Клима, который  хотел  его  удержать,  на
спину и с дикой энергией бросился бежать.
   - Юст, успокойся! - кричал ему вслед Клим, поднявшись на колени.
   И вдруг умолк. Он понял, куда бежит безумный командир "Ладоги" - каждый
шаг приближал Юстинаса к униходу. Мгновенно,  словно  глубокой  ночью  при
вспышке молнии, Клим увидел и ощутил до деталей безвыходность этой нелепой
и страшной ситуации. Могучая боевая машина  во  власти  безумца!  А  Иван,
Алексей, Родин и "Торнадо"?
   Клим колебался не больше секунды - слишком многое  было  поставлено  на
карту. Заметно побледнев, он выхватил лучевой  пистолет,  навел  на  спину
Штанге. В то же время тяжелый удар обрушился на его руку. Лучевой  импульс
ударил в песок, вспыхнуло голубое пламя, песок закипел.
   - Ты с ума сошел! - кричал Нил Гор, вырывая пистолет из  рук  штурмана.
Клим не сопротивлялся, да  и  поздно  было.  Штанге  вскочил  в  униход  и
захлопнул за собой дверцу.
   - Нельзя стрелять из пистолета в живых людей, - укоризненно сказал  Гор
и, размахнувшись, забросил пистолет далеко в кусты.
   Клим ничего ему не ответил. Он не спускал глаз с  унихода.  Вот  машина
загудела, дрогнула и, поднимая клубы песка  и  пыли,  стрелой  взвилась  в
небо, взяв курс на плато, где стоял "Торнадо".
   Клим поднялся с колен и благодарно произнес:
   - Ты молодец, Нил. Вряд ли я простил бы себе убийство  человека,  пусть
даже безумного.
   В  ответ  послышался  тихий,  хриплый  смех.  Клим  круто  обернулся  и
похолодел. Нил Гор сидел, покачиваясь  из  стороны  в  сторону,  пересыпая
песок из одной ладони в другую, и бессмысленно смеялся.
   - Нил! - окликнул планетолога Клим. И так как тот молчал, он подошел  и
тронул его за плечо.
   - Чему ты смеешься, Нил?
   Планетолог поднял на него пустые, улыбающиеся глаза,  несколько  секунд
внимательно рассматривал его, а потом посерьезнел и пожаловался:
   - Голоса!
   - Голоса? Какие голоса?
   - Разные.
   Гор огляделся вокруг и доверительно сообщил:
   - То их слышно, а то нет. Говорят, говорят, а что говорят - не поймешь.
Разные голоса! Свой я тоже иногда слышу. И даже голос жены.
   Склонив голову набок, он жалобно заглянул в самые глаза Клима:
   - Она умерла, моя жена. Три года назад умерла, а я ее слышу. Как же это
так? Не пойму, никак не пойму этого. Умерла... а говорит!
   В глазах его отразилась безмерная тоска, он заплакал.
   - Галя, Галя! Как же это так! Как же ты? Не надо об этом, не надо!  Все
равно не поможешь. Ты ведь умерла, я знаю. Я сам видел,  как  ты  умирала.
А... может быть, и я умер?
   И вдруг с облегчением захихикал:
   - Нет, я не умер! Нет! Это все неправда.
   Клим смотрел на него неотрывно. Он понял до  конца  слова  Штанге:  "Ты
теперь раб, понимаешь? Раб, раб, раб!" Вот какая  судьба  ему  уготовлена?
Судьба буйно помешанного Штанге или тихого идиота Гора. А Штанге полетел в
сторону "Торнадо", и никто не знает,  что  он  безумен.  Нет,  Клим  может
умереть, сойти с ума, но предупредить своих друзей он обязан...
   Непонятная страшная сила сдавила его до боли в костях. Так ничего и  не
поняв, Клим машинальным движением подбородка включил амортизатор, а  когда
скафандр раздулся, преодолев силу сжатия, он  перевел  дыхание.  Посмотрев
вниз, штурман увидел, как Нил Гор с выражением панического ужаса на  лице,
то и  дело  оглядываясь,  удирал  со  всех  ног.  На  груди  Клима  лежала
громадная, бурая, покрытая крупными бородавками лапа, похожая на  уродливо
разросшуюся руку. На лицо ему падала  тень.  Он  поднял  голову  и  увидел
нависшую над собой лошадиную морду игуанодона.
   Клим воспринял  это  без  особого  удивления.  Если  игуанодоны  строят
здания, то почему бы им не хватать людей и не тащить их куда-то?  Конечно,
Клим  оказался  непростительным  ротозеем,  но,  пока  на  нем  нейтридный
скафандр, ящер бессилен причинить  ему  вред.  Игуанодон  шагал  прямо  по
кустарнику, легко приминая  его  ногами-тумбами,  как  самую  обыкновенную
траву. Клима мягко покачивало  влево-вправо,  вправо-влево.  И  весь  этот
чужой мир с мутным небом, кирпичным солнцем, красноватым  песком  и  серым
кустарником лениво покачивался перед глазами. Когда Клим закрыл глаза, ему
показалось, что он плывет в лодке,  качающейся  на  волнах.  Но  громадная
бурая  лапа  на  груди,  равнодушная  лошадиная  морда  над  головой  были
реальностью. Все так чувственно, так осязаемо и так нелепо. Клим никак  не
мог заставить себя поверить в происходящее. То ли сон,  то  ли  явь.  Клим
Ждан в объятиях динозавра! Только один раз! Спешите видеть! Он  ничуть  бы
не удивился, если бы его потрясли за плечо и  флегматичный  голос  Кронина
проговорил: "Просыпайся, Клим!  Ну-ну,  я  понимаю,  что  смотреть  сны  -
занятие интересное, но вахта есть вахта". А  может  быть,  и  не  было  ни
Алексея Кронина, ни Ивана Лобова, ни  "Торнадо",  ни  даже  его,  штурмана
Клима Ждана? Был только двухэтажный белый-белый домик  на  берегу  теплого
моря, большой сад, в котором росли огромные, удивительно вкусные яблоки, и
жил там  загорелый,  крепкий  мальчуган,  мечтавший  о  подвигах  и  часто
видевший дивные космические сны.
   Клим услышал, что его окликают