местить три-четыре
солидных лимузина. Но шофер, игнорируя эту  площадку,  притормозил,  почти
упершись широким носом "кадиллака" в створки ворот. Он не  подал  никакого
сигнала, но после двух-трехсекундной паузы ворота - нет, не  открылись,  а
раздвинулись, - их створки плавно  и  совершенно  бесшумно  разъехались  в
стороны. Шофер тронул машину и с черепашьей скоростью подвел ее к дому,  к
широким ступеням, которые  вели  на  веранду  с  раздвижными  панелями  из
толстого витринного стекла. Мейседона ждали.
   Кейсуэлл, высокий мужчина средних  лет,  одетый  в  костюм  спортивного
покроя из сурового полотна, который,  кстати  говоря,  сидел  на  нем  как
влитой, подождал, пока шофер откроет дверцу "кадиллака",  и  только  после
этого,  сияя  привычной  кинематографической  улыбкой,  легко  сбежал   со
ступеней.
   - Рад вас видеть, полковник!
   Пожимая сухую, энергичную,  но  не  сильную  руку  советника,  Мейседон
замялся с ответом. Кейсуэлл, так сказать, понял  причину  этой  заминки  и
непринужденно представился:
   - Джон Кейсуэлл. В этом доме и его окрестностях  меня  обычно  величают
просто Джоном. Я не буду возражать, если и вы, Генри, будете называть меня
именно так.
   - Да, сэр, - с подчеркнутой  шутливой  почтительностью  склонил  голову
Мейседон.
   Кейсуэлл засмеялся и сделал широкий приглашающий жест:
   - Прошу!
   Поднявшись по ступеням, они через веранду прошли в гостиную. Пол в  ней
был  устлан  огромным,  очень  дорогим  ковром  ручной  работы;  Мейседон,
бывавший на Востоке, понимал толк в таких делах.  Традиционный  для  таких
домов камин был сложен из  подчеркнуто  грубо  обтесанных  каменных  глыб,
решетка и все прочее  оформление  сделано  из  простого  чугунного  литья.
Подставка у торшера и настенные  бра  -  тоже  чугунное  литье,  но  литье
гораздо более тонкое  и  декоративное.  Стены  гостиной  отделаны  светлым
деревом, на стенах - несколько картин, мебель -  того  же  дерева,  только
более темных тонов, судя по всему, очень удобная - не старинная, но отнюдь
и не ультрасовременная. А вот радиотелекомбайн ультрасовременный! Причем и
сама аппаратура, и  шкаф,  в  котором  располагалась  солидная  дискотека,
оформлены тем же деревом приятной светлой расцветки. Удивительное  дерево!
На него хотелось  смотреть  и  смотреть  -  светло-коричневый  фон  разной
насыщенности с золотистым отливом, а на  этом  фоне  причудливые  завитки,
овалы и звезды. Казалось, стены гостиной излучают  тихий  волшебный  свет,
словно они подсвечены изнутри, словно это не пласты древесины,  а  осколки
небес некоей далекой таинственной планеты! Мейседон невольно замедлил шаг,
любуясь великолепной отделкой гостиной - ни  разу  в  жизни  он  не  видел
ничего подобного. По губам Кейсуэлла скользнула снисходительная, но вместе
с тем и одобрительная улыбка.
   - Это береза, - вполголоса пояснил он.
   Мейседон приподнял брови.
   - Береза? Я думал, какое-нибудь чудо тропиков!
   - Береза, - с легкой  гордостью  пояснил  Кейсуэлл.  -  Но  не  обычная
береза, а карельская. В свое время ее называли  царской  березой.  Красота
погубила это дерево, небольшие рощи карельской березы сохранились  лишь  в
самой Карелии да в Лапландии. Истинная, высокая красота - жестокая  штука,
Генри, она губит не только деревья, но и людей, особенно женщин.
   Кабинет, куда вела дверь непосредственно из гостиной,  был  подчеркнуто
строг, даже аскетичен. Стены отделаны матовым пластиком  салатного  цвета,
пол паркетный, но вместо ковра - грубый палас, вся мебель, включая книжные
шкафы и небольшой бар, правда, не металлическая, но  подчеркнуто  простая.
Широкое окно с цельным стеклом  приоткрыто,  жалюзи  подняты,  но  оконный
проем в меру затенен старой липой. Шум  зеленой  листвы,  переплетенный  с
разноголосым щебетанием птиц, создавал необычный  для  делового  помещения
звуковой  фон.  На  стенах  кабинета  несколько  превосходно   выполненных
черно-белых фотографий различного формата: сам хозяин под свежим ветром  и
ослепительным   солнцем   на    румпеле    швертбота,    суровый    старик
аристократического вида -  скорее  всего,  отец  Кейсуэлла.  А  над  самым
письменным  столом  в  продолговатой  вертикально  расположенной  рамке  -
изречение,  начертанное  красиво   выписанными   китайскими   иероглифами.
Заметив, что Мейседон разглядывает это произведение искусства с  некоторым
недоумением, Кейсуэлл пояснил с затаенным лукавством:
   - Это девиз. Всякий раз, начиная  сложную  и  ответственную  работу,  я
выбираю афористическое воплощение ее сущности. В трудные минуты я  обращаю
к девизу утомленный взор и черпаю  в  проникновенных  словах  новые  силы.
Марксисты говорят, что идея, овладевшая человеком, становится материальной
силой. В известной мере я разделяю это убеждение.
   Разглядывая иероглифы, похожие на  цепочку  следов  причудливой  птицы,
способной легко бегать по вертикальным стенкам,  Мейседон  с  любопытством
спросил:
   - Как же звучит девиз вашей нынешней работы?
   - Не только моей, но и вашей,  -  мягко  поправил  Кейсуэлл  и  чему-то
тихонько,  почти  беззвучно  рассмеялся.  -  Это   бессмертное   изречение
принадлежит великому Конфуцию. Гласит оно  следующее:  "Трудно  поймать  в
темной комнате кошку. Особенно, когда ее там нет".
   Мейседон удивленно взглянул на советника.
   - Не понимаю.
   - Все в свое время. Генри. Садитесь, нет-нет, сюда, к  столу.  Надеюсь,
вы понимаете. Генри, что все, с чем  я  сейчас  познакомлю  вас,  является
абсолютной тайной и не подлежит разглашению ни при каких обстоятельствах.
   - Я работаю в аппарате министерства обороны и все  время  имею  дело  с
секретами  государственной  важности,  -  с  некоторой  снисходительностью
заметил Мейседон.
   Несколько секунд, легонько покачивая ногой, обутой  в  мягкую  замшевую
туфлю, советник разглядывал сидевшего перед ним  полковника.  Лицо  умное,
волевое, твердая складка рта, подбородок несколько мягковат -  бородку  бы
следовало носить Мейседону,  этакую  небольшую  франтоватую  бородку.  Но,
говорят, в Форт-Фамбле не жалуют бородатую молодежь, а  по  меркам  высшей
военной иерархии полковник молод.
   - Забудьте о грифах и классификациях, полковник, - негромко, с ощутимым
холодком в голосе вслух сказал Кейсуэлл. - В данный момент вы проникаете в
совершенно иную сферу отношений  и  ценностей.  Подчеркиваю,  тайна  носит
абсолютный характер со всеми вытекающими отсюда и  приятными  самолюбию  и
огорчительными последствиями. Круг посвященных в нее настолько узок,  что,
скажем, установить виновника утечки информации не составит большого труда.
Вам говорит о чем-нибудь второе августа? Как знаменательная дата?
   - Которого года? - деловито осведомился Мейседон.
   -  О!  Чувствуется  военная  закваска  -  прежде   всего   точность   и
определенность. - Кейсуэлл почти неслышно рассмеялся.  -  Второго  августа
1939 года Альберт  Эйнштейн  направил  тогдашнему  президенту  Соединенных
Штатов Франклину Делано Рузвельту письмо, в котором  утверждал,  что  уран
может  послужить  основой  для   создания   исключительно   мощных   бомб.
Собственно, с  этого  дня  начались  работы  по  созданию  "Манхэттенского
проекта", реализация  которого  16  июля  1945  года  завершилась  взрывом
испытательного ядерного устройства в Аламогордо.
   - Я знаю об этом, Джон.
   - Верю. Но вряд ли вы знаете о  том,  что  десять  месяцев  тому  назад
нынешний президент Соединенных Штатов получил  от  группы  ученых  письмо,
которое было датировано весьма  многозначительно  и  символично  -  вторым
августа.
   На этом воспоминания полковника Мейседона оборвались - сон сморил  его.
Уже засыпая, он умиротворенно  подумал,  что  волноваться  преждевременно:
надо подождать утра, а там видно будет.



СМЕРТЬ

   Керол обратила на него внимание сразу, как только он появился  в  баре.
Это вышло у нее нечаянно, непроизвольно. Ведь нередко бывает  именно  так:
взгляд, равнодушно скользящий по фигурам и лицам людей,  вдруг  сам  собой
выделяет кого-нибудь,  задерживается,  а  уж  потом  внимание  приобретает
осознанный, контролируемый характер. Выше среднего  роста,  незнакомец  не
выглядел богатырем, мускулы и пропорции которого сразу бросаются в  глаза.
Но он был строен, собран и очень экономен в движениях. Керол, не один  год
простоявшая за стойкой, хорошо знала таких людей -  неброских,  на  первый
взгляд медлительных, но тренированных. И без колебаний решила - или сыщик,
или гангстер. Черти его принесли! Как и  все  обыкновенные  люди,  имеющие
прямое  отношение  к  купле-продаже   спиртного,   она   недолюбливала   и
побаивалась и тех и других.
   Незнакомец постоял при входе, осмотрелся, почти не поворачивая при этом
головы, и неторопливо направился к стойке.  У  него  была  мягкая  кошачья
походка, органически сочетавшаяся и с его обликом, и с  тем  впечатлением,
которое интуитивно сложилось о нем  у  Керол.  Но,  рассмотрев  незнакомца
поближе,  барменша  усомнилась  в  своих  первоначальных   предположениях.
Посетитель, ловко усевшийся на высокое вертящееся сиденье,  был  аккуратно
причесан, чисто выбрит, но лицо у  него  было  усталое,  утомленное,  даже
изможденное, под глазами - синяки.  Словно  он  не  спал  несколько  ночей
подряд или накануне принял участие  в  фундаментальнейшей  попойке.  Из-за
всего этого трудно было решить, сколько лет незнакомцу - двадцать пять или
сорок пять, но по каким-то неуловимым признакам, - у Керол был  наметанный
глаз, - барменша догадалась, что как бы там ни было, незнакомец далеко  не
юноша, а вполне сложившийся зрелый человек. Керол было решила,  что  перед
ней завсегдатай питейных заведений, привычный  пьяница,  но  нет  -  синие
глаза  незнакомца  смотрели  умно  и  ясно,  а  смуглое  лицо  было  четко
прописано, не было в нем  той  опухлости,  расплывчатости  или,  наоборот,
обостренной  резкости  черт,  которые  так  характерны  для   алкоголиков.
Непонятный человек! Незнакомец  смотрел  на  Керол  с  легкой,  отнюдь  не
заискивающей улыбкой. Барменша поправила  волосы,  невольно  улыбнулась  в
ответ и тут же рассердилась на себя за податливость.
   - Виски, - негромко попросил незнакомец, у  него  был  приятный  мягкий
баритон.
   Керол еще раз оглядела клиента, обратив теперь внимание на его  одежду,
виски - понятие растяжимое. На посетителе  был  твидовый  костюм,  светлая
рубашка и галстук. Но костюм не то чтобы помят, а  плохо  отутюжен  -  так
выглядит одежда, когда ее гладят наскоро, второпях,  после  того  как  она
побывала под проливным дождем. Рубашка была  не  вполне  свежей,  хотя  ее
нельзя было назвать неопрятной или тем более грязной,  на  запястье  левой
руки Керол заметила большие часы, судя по всему, часы хорошие,  добротные,
но не шикарные. Совершенно непонятный человек, не желавший  вписываться  в
хорошо известные Керол категории посетителей. Впрочем, у  нее  были  свои,
безотказно  действовавшие  методы   проверки   состоятельности   клиентов.
Выполняя заказ посетителя, она взяла не уже начатую бутылку  обыкновенного
виски, а достала с полки бутылку  дорогого,  шотландского.  Она  поставила
бутылку так, чтобы посетитель мог рассмотреть этикетку "Горная  королева",
и не без хитринки заглянула ему в глаза. Незнакомец никак не реагировал на
ее маневр, лишь проговорил устало и рассеянно:
   - Двойное. Немного льда, сахару и в меру лимонного сока.
   Керол хмыкнула.
   - Дайкири?
   - Совершенно верно, мэм.
   Сноровисто выполняя заказ, Керол чувствовала на  себе  его  взгляд:  на
руках, на лице. И сама раза два будто ненароком взглянула  на  посетителя.
Странный, ни на кого не похожий, но  интересный  мужчина.  Волосы  темные,
почти черные,  кожа  матово-смуглая,  а  глаза  синие-синие,  васильковые!
Такого раз увидишь и уже не забудешь. Взяв  запотевший  бокал,  посетитель
взболтал содержимое, льдинки при этом не то зашуршали,  не  то  зазвенели,
отпил хороший глоток и удовлетворенно причмокнул губами. Опуская бокал  на
стойку, он не то чтобы сказал, а подумал вслух:
   - А  что,  если  у  меня  не  хватит  монет,  чтобы  заплатить  за  это
первоклассное пойло?
   Рука  Керол,  вытиравшая  полотенцем  стойку,   на   секунду   замерла.
Посетитель поднял на нее свои васильковые глаза и улыбнулся:
   - А  вдруг  у  меня  и  вообще  нет  денег?  Знаете,  как  это  бывает:
неожиданные траты, забыл  снять  со  счета,  вытащили  бумажник.  -  Голос
посетителя звучал мягко, ласково. - Какое объяснение вам больше  всего  по
душе, мэм?
   - Я не мэм.
   - Хорошо, - покладисто согласился незнакомец, - мисс Керол.
   Она внимательно взглянула на него, хмуря красиво очерченные брови.
   - Вы знаете мое имя? Что-то я не припоминаю вас.
   Не спуская с нее глаз, он сделал еще глоток.
   - Я знаю не только ваше имя, но и ваш адрес.
   Понизив голос, он уверенно и точно назвал ее адрес. Барменша  не  могла
скрыть удивления, постепенно сменившегося беспокойством.
   - Вы из полиции?
   Он грустно вздохнул.
   -  Разве  полицейские  остаются  без  гроша  в  кармане?  -  посетитель
определенно поторопился допить свое виски. - Разве  у  полицейских  воруют
бумажники?
   Керол уперла руку  в  бедро,  она  делала  это  очень  картинно,  точно
испанка.
   - У вас в самом деле нет с собой денег?
   Он грустно кивнул, пододвигая  ей  бокал,  на  дне  которого  сиротливо
лежало несколько тающих льдинок.
   - Лучше уж сразу признаться в этом.
   Все так же подбоченясь,  Керол  несколько  долгих  секунд  разглядывала
посетителя, сидевшего с  покорно  опущенной  головой.  В  глазах  ее,  как
предвестники  грозы,  мелькали  зарницы,  готовые   в   каждое   мгновение
превратиться в настоящие  молнии.  "Какого  же  черта  ты  глотал  "Горную
королеву", подонок?" - вертелось у нее на языке. Но гроза  не  состоялась.
Глубоко вздохнув, Керол убрала со стойки опустошенный бокал  и  миролюбиво
сказала:
   - Ладно. Нет сейчас, занесете потом. - И  она  с  точностью  до  одного
цента назвала ему сумму.
   Теперь незнакомец смотрел на нее без улыбки.
   - Вы добрая женщина, мисс Керол.
   - Я не добрая, - отрезала барменша, - я опытная. Вы не  из  тех  людей,
которые не возвращают долгов.
   - Вот как? - Его лоб  неожиданно  прорезала  тяжелая  мрачная  складка,
почти тотчас же сменившаяся мягкой улыбкой.  -  Впрочем,  вы  правы,  мисс
Керол. Я могу идти?
   Она передернула плечами, все еще разглядывая его, судя  по  всему,  она
никак не могла составить о нем определенного мнения.
   - Скажите свое имя, по крайней мере.
   - Немо. - Он почтительно склонил голову. - Немо Нигил.
   - Странное имя.
   Ответить Нигил не успел, на его плечо легла тяжелая рука.
   - Ты чего привязался к даме, парень? Да еще монеты жмешь! Не хочется ли
тебе обнюхать мостовую? - насмешливо пророкотал басок.
   Без всяких признаков удивления или тревоги посетитель повернул  голову.
Рядом стоял здоровенный мужчина, мускулы так и выпирали из ковбойки. Мерно
двигалась тяжелая челюсть, отдавая  привычную  дань  жевательной  резинке,
густые брови чуть приподняты, в глазах - презрительное равнодушие!
   - Оставь его, Боб. Пусть убирается!
   - Верно. Но сначала пусть извинится. Некрасиво грубить даме!  -  Ладонь
словно тисками охватила руку посетителя, в голосе появилась  жесткость.  -
Ты ведь извинишься, парень? Не будь подонком!
   Нигил вздохнул и покорно проговорил, склонив голову:
   - Извините меня, мэм.
   Барменша пожала плечами и сказала теперь уже без эмоций:
   - Оставь его. Боб. Пусть убирается.
   Но Боб, очевидно, относился к тому не так уж редко встречающемуся  типу
людей,  которых  покорность  жертвы  лишь  возбуждает   и   делает   более
агрессивными. Не исключено, что ему  хотелось  произвести  впечатление  на
молодую женщину, покрасоваться перед ней. Во всяком  случае,  не  ослабляя
хватки, он насмешливо проговорил:
   - Ты не понял  меня,  парень.  Нужно  извиниться  по-настоящему.  -  Он
беззлобно, но довольно свирепо встряхнул посетителя. - Проси прощения!
   Керол отвернулась от стойки, делая вид, что происходящее ее  совершенно
не интересует. Она не видела реакции своего должника на требование Боба, а
она  была  необычной.  Нигил  очень  спокойно  повернул  голову  к  своему
оппоненту и взглянул на него с откровенным любопытством.
   - Но я ведь попросил прощения, мистер Боб.
   - Сэр! - пророкотал Боб.
   - Извините, сэр. В