секретность.  Но  могло
быть и иначе. Чтобы проверить другую возможность, Мейседон  скрепя  сердце
позвонил брату Сильвии, Дэвиду Милтону. Милтон-младший был неглупым парнем
с университетским образованием, но типичным плейбоем. Делами заниматься он
не любил и не хотел, увлекался спортом, яхтами, женщинами и терпеливо ждал
того счастливого  дня,  когда  станет  полномочным  наследником  семейного
состояния. Появление в их семье Генри Мейседона не  на  шутку  встревожило
Дэвида - будучи далеко не глупым парнем, он разглядел в майоре, а особенно
в полковнике опасного соперника по наследству и по этой причине  тихонько,
тайно, но люто его ненавидел. Внезапная ссора Мейседона  с  Сильвией  была
для него бесценным даром небес, и конечно же, обратись к нему  сестра,  он
постарался бы выжать из  этой  истории  максимальную  пользу  для  себя  и
скомпрометировать пролазу-полковника. Но пошла ли Сильвия на такой шаг?
   На звонок Мейседона Дэвид Милтон холодно ответил, что он не в курсе дел
ни отца, ни сестры, что не в его привычках вообще вмешиваться  в  семейные
дела кого бы  то  ни  было  и  единственное,  что  он  может  посоветовать
полковнику, это действовать по обычным каналам,  не  имеющим  отношения  к
прайвеси  других  лиц.  Проще  говоря,  Милтон-младший   посоветовал   ему
обратиться к адвокату, а, стало быть,  на  самом  деле  он  был  прекрасно
осведомлен о семейной драме Мейседонов и,  скорее  всего,  принимал  самое
деятельное участие в ее подогреве и развитии в нужном направлении. Видимо,
именно Дэвид заблаговременно блокировал  попытку  Мейседона  связаться  со
стариком Милтоном. Дирекция "Радио корпорейшн" предпочла пойти  на  легкий
конфликт с зятем Милтона, нежели ссориться  с  его  сыном.  Значит,  война
объявлена?  Мейседон  не  был  уверен  в  этом,  ведь  его   умозаключения
основывались не на  фактах,  а  на  предположениях.  Надо  было  набраться
терпения и ждать фактов.
   И ждать пришлось недолго. Во второй половине дня Мейседону позвонил Рэй
Харви, пожелал доброго здравия и сказал, что у него  есть  для  полковника
небольшой сюрприз. Разговор на этом закончился, но Мейседон знал, что  ему
делать дальше, об этом у них с Рэем был давний договор.  Надо  было  минут
через двадцать позвонить Харви по телефону-автомату, ибо предстояла беседа
на такую  тему,  которую  нежелательно  затрагивать,  пользуясь  служебной
линией  связи.  Надо  ли  говорить,  что  сердце  Мейседона   сжалось   от
неприятного предчувствия, впрочем, он был человеком волевым и умел владеть
собой, держа свои нервы в крепкой узде.
   Мейседон прошел в крыло "А", в зал, где располагались  междугородные  и
городские автоматы. Из этого зала через окно  был  виден  внутренний  двор
Пентагона  -  сквер  с  газонами  и  пешеходными  дорожками,   обсаженными
кустарником.
   - Где вы храните документы, которые я вам  передал?  -  спросил  Харви,
когда Мейседон до него дозвонился.
   - В сейфе, - после некоторого колебания ответил полковник.
   - Дома? На службе?
   - Дома, разумеется, - опять-таки  после  паузы  ответил  Мейседон,  ему
очень не нравились эти вопросы.
   - Переложите их в служебный. А еще лучше, воспользуйтесь банковским или
передайте на хранение мне.
   - А в чем дело?
   - У меня есть  сведения,  что  вашу  квартиру  собираются  основательно
прочесать и выпотрошить.
   - Вы... не ошибаетесь?
   - Сведения абсолютно точные, но исполнители мне неизвестны.  Одно  могу
сказать с полной уверенностью - это будут опытные профессионалы.
   - А кто за их спиной?
   - И это мне неизвестно. Но лицо, не скупящееся на  крупные  суммы,  так
что догадаться нетрудно.
   Харви конечно же имел в виду Сильвию, вряд ли он мог догадаться, что  в
этом направлении скорее всего действовала не она, а ее  брат.  А  впрочем,
кто знает?
   - Учтите, баззард, об этом разговоре никто не должен знать. Иначе может
провалиться  мой  источник  и  у  него  будут   крупные,   очень   крупные
неприятности.
   - Я понял, спасибо. Все будет в полном порядке.
   - О'кей.
   Мейседон принял необходимые меры предосторожности. Он  так  и  не  знал
наверняка, лазили в его домашний сейф  опытные  профессионалы,  о  которых
говорил ему Харви, или нет. Ему показалось, что лазили, но до конца он  не
был уверен в этом, приписывая свои впечатления естественно  развившейся  в
нем подозрительности. Война была объявлена. В этом  Мейседон  окончательно
убедился, когда его посетил адвокат Сильвии. Адвокат уведомил  полковника,
что его супруга Сильвия  Мейседон-Хаксли,  урожденная  Милтон,  возбуждает
бракоразводный процесс, мотивируя его  необходимость  клеветой  на  нее  и
грубым обращением. Адвокат, стараясь заполучить хотя бы  одну  фотографию,
всячески  юлил  и  изворачивался.  Разумеется,  он  ничего  не  говорил  о
фотографиях как таковых, он говорил о  документах,  на  основании  которых
Сильвия Мейседон возбуждает обвинение в  клевете,  но  полковник  попросту
отказался говорить с этим пронырой, переадресовав его к  своему  адвокату.
Мейседон сказал, что адвокат  получил  от  него  все  необходимые,  причем
исчерпывающие инструкции. Адвокат и правда их получил,  Мейседон  дал  ему
указания всемерно затягивать дело, не предпринимая ничего существенного  и
ссылаясь на необходимость консультаций с целым рядом разных специалистов.
   После уик-энда, завершившего неделю происшествий и  конфликтов,  ударил
первый гром: полковника Мейседона  вызвал  к  себе  один  из  заместителей
председателя комитета начальников штабов генерал Макмиллан. Честно говоря,
Мейседон  не  ждал  от  этого  вызова  каких-либо  неприятностей.  Генерал
Макмиллан, энергичный плотный человек невысокого роста с властным лицом  и
ежиком седеющих волос, относился к  Мейседону  дружелюбно.  По  порядку  и
срокам  прохождения  службы  Мейседон  мог  претендовать  на  должность  с
генеральским  званием.  Именно  по  этому  поводу  месяца  полтора   назад
Макмиллан имел с ним доверительный разговор и предложил вариант, связанный
с переходом из разведки в один из  комитетов  -  объединенных  штабов  или
вооружений.  Мейседон  попросил  разрешения  подумать,   посоветовался   с
Милтоном и ответил согласием. Естественно, Мейседон предположил, что вызов
к начальству связан с предстоящим выдвижением на генеральскую должность, и
был доволен в тем большей степени, что эта служебная перемена должна  была
в какой-то степени компенсировать тот ущерб, который он несомненно  должен
был получить из-за конфликта с Сильвией. Правда, где-то  в  самой  глубине
души копошились опасения, но Генри без труда  погасил  их:  не  могли  его
враги сработать столь  оперативно  на  высшем  пентагоновском  уровне.  Но
оказалось,  что  Генри  либо  недооценил  своих  врагов,  либо  переоценил
начальников. Генерал встретил Мейседона суховато, хотя и усадил в кресло.
   - Вот что, полковник, мы люди военные, нам не пристало играть в  прятки
и слюнтяйничать. Поэтому скажу вам прямо - ситуация изменилась.  Вам  пока
лучше забыть о моем недавнем предложении.
   - Да, сэр, - покорно и хмуро  сказал  Мейседон,  он  уже  все  понял  и
обнажать свои чувства не собирался.
   Макмиллан выдержал длинную паузу, видимо, ожидая вопросов, но поскольку
их не последовало, продолжил с прежней безапелляционностью:
   - И виноваты в этом только вы сами! У вас какие-то семейные  конфликты,
вы грубо обращаетесь с женой и...  ну,  вы  сами  понимаете,  что  я  хочу
сказать, не так ли?
   - Да, сэр.
   - Вот и все, что я хотел сказать вам, полковник.
   Мейседон поднялся.
   - Я могу идти, сэр?
   - Идите!
   Мейседон повернулся и молча пошел к выходу. По-видимому, его  выдержка,
отнюдь не показное внутреннее достоинство произвели на генерала  известное
впечатление.  Не  исключено,  что,  поддавшись  давлению  или  воздействию
крупной взятки откуда-то со стороны, он испытывал и определенные угрызения
совести. Во всяком случае, он окликнул полковника, и в его  тоне  не  было
прежней резкости и официальности.
   - Мейседон!
   Генри четко повернулся.
   - Да, сэр?
   - Должен сказать, что я по-прежнему остаюсь самого  высокого  мнения  о
ваших способностях и служебном рвении. Улаживайте свои личные дела,  и  мы
еще вернемся к оставленному разговору.
   - Благодарю вас, сэр.
   - Желаю удачи!
   Мейседон вернулся домой в самом мрачном и подавленном настроении.  Идти
с Сильвией на мировую? Просить пощады у Милтонов? Нет, это было ему не  по
силам! Он был для этого еще недостаточно плох. А может быть,  недостаточно
хорош? Как бы там ни было, будущее виделось  ему  в  очень  темном  цвете,
но... разве можно  заранее  предугадать,  какие  каверзы  и  штучки  может
выкинуть капризная Фортуна?
   - Вас  ждут,  -  сказала  ему  чернокожая  служанка  со  своей  обычной
невозмутимостью.
   Сердце Мейседона колыхнулось.
   - Кто? - Этот вопрос вырвался сам собой. Генри не хотел видеть Сильвию,
но при мысли, что она  не  выдержала  и  пришла  объясниться,  он  испытал
неожиданную радость и торжество.
   - Старый масса Милтон.
   Мейседон не поверил и подумал, что  она  что-то  путает.  Но  все  было
правильно: в гостиной перед электрическим камином, который, за исключением
дыма и пламени, был достаточно  хорошей  подделкой  под  настоящий,  сидел
Эдуард Милтон.
   - Здравствуй, сынок, - спокойно сказал он, обернувшись  на  звук  шагов
полковника. - Я специально прилетел, чтобы поговорить с тобой. Завтра же я
вылетаю обратно.
   Мейседон с огромным трудом сохранил внешнее спокойствие, только того  и
не хватало, чтобы старик увидел слезы на его глазах.
   - Здравствуйте, отец. - Пожалуй, он впервые произнес это слово,  ничуть
не покривив при этом душой.
   Они быстро и обо всем договорились. Старик высоко  оценил  сдержанность
Мейседона. Эта сдержанность, по его мнению, проявилась не  только  в  том,
что Генри не предал гласности скандальные фотографии, но и в том,  что  не
поднял шума ни в семье, ни в Пентагоне, ни в  "Радио  корпорейшн".  Милтон
чисто по-отечески пожурил Мейседона. По мнению старика, полковник  еще  не
стал настоящим деловым человеком, для которого бизнес - и высший стимул  и
главное божество, а все остальное, в том числе и семейные  обстоятельства,
- преходящие категории, которыми при нужде следует жертвовать без  всякого
стеснения.  Но  все  это  придет,  уверил  Милтон,   качества   настоящего
функционера приходят вместе с опытом  и  повзрослением,  а  кто  взрослеет
поздно,  тот  созревает  для  дела  по-настоящему.  Деловым   скороспелкам
свойственны    рецидивы    зряшной     чувствительности     и     ненужной
сентиментальности, которые неизбежно вредят любым крупным начинаниям, будь
то война, экономика или политика - безразлично. Они  договорились  о  том,
что  всякое  дело  о  разводе  немедленно  прекращается,  компрометирующие
фотографии уничтожаются, что  Мейседон  продолжает  спокойно  трудиться  в
Пентагоне, а Сильвия пока поживет в Калифорнии, где у  Милтонов  был  свой
дом. А там видно будет!
   Через неделю после  этого  разговора  Мейседона  снова  вызвал  генерал
Макмиллан. Мейседон пошел теперь к  нему  без  прежнего  воодушевления,  с
некоторой опаской, однако же и с надеждой.
   - Садитесь,  Мейседон,  -  сказал  Макмиллан,  ответив  на  приветствие
полковника. - Садитесь! Мы люди военные, церемонии нам не к лицу,  поэтому
я буду прям и откровенен. Я рад, что вы приняли к сведению мои замечания и
урегулировали свои личные дела.
   Полковник молча поклонился.
   - Но! - Генерал поднял руку и  уронил  ее  на  стол,  что  должно  было
выразить искреннее сожаление. - Но место в  комитете  по  вооружениям  уже
несвободно. Я сожалею об этом, Мейседон.
   Полковник  снова  поклонился.  Генерал  некоторое   время   внимательно
вглядывался в его лицо, а потом хитровато улыбнулся.
   -  Простите,   полковник,   вы,   кажется,   увлекаетесь   фантастикой?
Катаклизмы, путешествия, нашествия, война миров и все такое прочее?
   Мейседон  мог  бы  удивиться,  откуда  генерал  знает  о  его  невинном
увлечении, но он не удивился. Он знал, что в его досье  хранятся  и  более
интимные сведения.
   - Это так, сэр, - коротко подтвердил он.
   - Прекрасно!  Тогда  я  могу  предложить  вам  весьма  перспективное  и
почетное дело.
   Мейседон взглянул на  генерала  с  интересом.  Макмиллан  не  то  чтобы
смутился, он не был способен на такое рабское чувство,  но  испытал  нечто
похожее на легкое замешательство.
   - К сожалению, я не могу сказать вам ничего  определенного,  полковник.
Просто Белый дом,  -  генерал  выговорил  эти  слова  с  особым  вкусом  и
ударением, - Белый дом попросил меня подобрать инициативного и  грамотного
офицера с несколько специфическим уклоном интересов для весьма  важного  и
сугубо секретного дела. И я подумал, что этим офицером могли бы стать  вы,
полковник Мейседон.
   - Благодарю вас за доверие, сэр.
   - Я должен расценивать ваш ответ как  согласие?  -  Макмиллан  любил  в
такого рода делах предельную точность и определенность.
   - Именно так, сэр. Что я должен делать теперь?
   Генерал улыбнулся.
   - Ждать, Мейседон, ждать. За вами заедут, отвезут куда нужно и введут в
курс дел. Желаю вам успехов на этом поприще!



ДЖОН КЕЙСУЭЛЛ

   После вызова к генералу Макмиллану прошла неделя,  началась  другая,  а
никаких новостей не было. Мейседон не то чтобы огорчился, он  попросту  не
знал, в чем ему разочаровываться, а начал подумывать, что либо предложение
было  со  стороны  генерала  пустой  демонстрацией  дружелюбия,  либо  его
кандидатура по каким-то  причинам  забракована.  Полковника  успокоил  Рэй
Харви. История с фотографиями заметно сблизила их, теперь они  встречались
чаще. Это произошло еще и потому, что после отъезда Сильвии в Калифорнию у
Мейведона появилось больше свободного времени, а  с  Харви  полковник  мог
быть самим собой. Во время совместного ленча Харви  сказал  ему  с  легкой
улыбкой:
   - Кто-то катит на  вас  бочку.  Однако  же  думаю,  что  не  с  дурными
намерениями.
   - А что такое?
   Интерес Мейседона был столь очевиден, что Харви помедлил с  ответом,  а
затем спросил:
   - Да вы, наверное, в курсе событий?
   - В известной мере. Но я еще не знаю, каким местом  ко  мне  повернется
Фортуна.
   - Я не силен в греческом. Вы говорите о судьбе?
   - О случае.
   - Верно, все эти мексиканцы и  пуэрториканцы  частенько  полагаются  на
случай, - глубокомысленно заметил Харви, усмехнулся и понизил голос: - Вас
проверяют, баззард. По всем каналам, по каким это возможно.
   В груди Мейседона вместе  с  тревогой  шевельнулась  и  надежда:  перед
серьезными делами людей и проверяют серьезно.
   - Откуда вы знаете? - также вполголоса спросил он.
   - Секрет фирмы. - Харви опять  усмехнулся  и  покрутил  головой.  -  Во
всяком случае, лично со мной беседовал какой-то парень из Фоли-Сквера.  Он
вовсе не настаивал, чтобы я говорил о вас  пакости.  Именно  поэтому  я  и
решил, что вам не грозит ничего дурного.
   - И что же вы сказали обо мне? -  с  совершенным  внешним  безразличием
поинтересовался Генри.
   - Ну, нарисовал такой портрет, что вас спокойно можно  ставить  даже  у
врат рая вместо апостола Петра.
   Этот разговор сильно подогрел остывший было интерес Мейседона  ко  всей
этой несколько таинственной истории. А день спустя Мейседона вызвал к себе
генерал Макмиллан.
   - Дело сделано, Мейседон, - бодро сказал он, однако  в  его  поведении,
обычно  таком  уверенном,  проглядывали  черточки  если  не  тревоги,   то
озабоченности. - Надеюсь, вы  оправдаете  мои  рекомендации  и  вообще  не
ударите лицом в грязь.
   - Я сделаю все возможное, мой генерал.
   Не обращая внимания на это обращение во  французском  духе,  Макмиллан,
чеканя слова, продолжал:
   -  Запомните,  Мейседон,  во  всем  Пентагоне...   -   Генерал   сделал
внушительную паузу и повторил: - Во всем  Пентагоне  об  этом  деле  будут
знать только два человека - вы и я! Секретность абсолютная!
   Теперь и Мейседон почувствовал растущую неясную тревогу, однако  внешне
это никак на нем не отразилось.
   - В течение этого часа,  -  продолжал  генерал,  теперь  в  его  голосе
появились ноты торжественности, - за вами заедет специальный автомобиль  и
отвезет вас к личному советнику президента по специальным  вопросам  Джону
Кейсуэллу.
   - Да, сэр, -  с  некоторым  замешательством  ответил  Мейседон,  честно
говоря, он был готов к самому разнообразному повороту событий,  но  только
не к такому.
   - Вам знакомо это имя?  -  с  некоторой  настороженностью  и  интересом
спросил генерал.
   - Нет, сэр.
   - Говорят, что это дальний родственник покойного президента, имейте это
на всякий случай в виду. - И, снова переходя на  энергичный,  командирский
тон, Макмиллан продолжил: - Вы пробудете в распоряжении Кейсуэлла столько,
сколько это потребуется, что будет оформлено как  служебная  командировка.
Ваш начальник предупрежден, однако, я подчеркиваю еще раз, о существе этой
так называемой командировки не знает ровно ничего. И не должен знать!
   - Да, сэр.
   - Это все. Желаю вам успехов, Мейседон!
   Ждать пришлось недолго, однако Мейседон успел выпить крохотную  чашечку
кофе и полюбезничать с секретаршей, прежде чем она  уважительно  сообщила:
"Машина  ждет  вас  у  главного  подъезда,  полковник".  Машина  оказалась
новеньким, последней модели черным "кадиллаком". Шофер, стоявший  рядом  с
машиной с добропорядочным и  бесстрастным,  типично  лакейским  выражением
лица,  фотографически  взглянул   на   подходящего   Генри   и   корректно
осведомился:  "Полковник  Мейседон?"  Получив  утвердительный  ответ,   он
почтительно склонил голову, распахнул перед Генри дверцу "кадиллака" и без
спешки, солидно занял место за рулем.
   Шофер был опытным драйвером - это  было  видно  сразу.  Он  вел  машину
смело, но отнюдь не рискованно. Мейседон попробовал заговорить с ним,  но,
получив в ответ несколько в высшей степени учтивых  ответов:  "Нет,  сэр",
"Не знаю, сэр", "Простите,  сэр,  но  я  не  уполномочен  обсуждать  такие
вопросы", - понял, что из разговора ничего не  получится,  и  замолчал.  В
облике шофера было нечто южное. Итальянец? Испанец? Может быть, цветной  с
небольшой долей негритянской крови? Стоило  ли  ломать  над  этим  голову!
Выбравшись за город, шофер прибавил газу, стрелка спидометра  подползла  к
ста милям в час. "Кадиллак" шел устойчиво, легко и  почти  бесшумно,  лишь
шелестели, а лучше сказать, приглушенно  звенели  по  бетону  шины.  Через
двадцать минут такой езды шофер плавно притормозил и  свернул  на  боковую
дорогу - с бетонным же покрытием, но  узкую  -  только-только  разъехаться
двум встречным автомобилям. Ярдов через триста возле площадки, на  которой
можно  было  развернуть  даже  стотонный  самосвал,  стояло   уведомление,
набранное на белом щите из люминесцирующих элементов:  "Частные  владения.
Въезд запрещен!" За этим объявлением дорога проходила через широкую полосу
зарослей шиповника и акаций, а далее была на немецкий манер обсажена двумя
рядами плотно стоящих молодых каштанов. Это был своего рода зеленый забор,
непроницаемый для автомобилей  и  несуществующий  для  пешеходов.  Миновав
развилку, где дорога делилась на две совершенно  одинаковых  ветви,  шофер
сбросил скорость. Ряды молодых  каштанов  оборвались,  и  справа  открылся
большой одноэтажный белый дом, а за домом не то сад, не то  парк  -  липы,
каштаны и голубые ели из той прекрасной породы, которая выведена в России.
Забора не было, его заменял плотный ряд кустарниковых акаций  с  плотными,
словно костяными шипами двух-трехдюймовой  длины  -  преграда  для  любого
крупного зверя и человека практически непреодолимая.  Садоводы-любители  и
мальчишки весьма образно называют этот сердитый кустарник "держи-деревом".
В кустарник были врезаны невысокие ворота из  решетчатого  металла,  возле
ворот - площадка для паркинга, на которой можно было раз