ших  и  малых
нерешенных проблем.
   - Каких же?
   Мейседон конечно же играл в неосведомленность, но ему  было  любопытно,
что ему скажет по этому поводу Харви и как скажет.
   - Самых разных. Но я занимаюсь главным образом бытом, а то нечего будет
делать ребятам из Эм-Пи и Фоли-Сквер.
   - А все-таки? - настаивал Мейседон полушутливо.
   - Сточные воды, сэр. Супружеские измены и разводы, драки и поножовщина,
самоубийства и убийства, контрабанда наркотиков  и  виски,  мошенничество.
Жизнь в столице дорога, жалованья не всем хватает.  Некоторые  сержанты  и
старшины подрабатывают в свободное время, например, на ночных такси или  в
охране, а это всегда  окна  для  злоупотреблений.  -  Хмуря  брови,  Харви
переплел пальцы своих дубовых дланей. - Недавно  одного  старшего  писаря,
главстаршину, уличили в подделке пропусков на автомобильную стоянку -  они
ведь стоят немало. Пожилого капитана нашли мертвым в багажнике собственной
машины. Молоденький самолюбивый луут всадил пять  пуль  в  своего  шефа  в
звании полковника, вы уж извините меня, сэр, за то,  что  тот  забрался  в
постель к его обожаемой супруге. Будни, невеселые будни  жизни,  сэр.  Все
это вам хорошо известно.
   - Известно, - согласился Мейседон. - Но я не  совсем  понимаю,  как  вы
получаете доступ к этим делам.
   - По-разному.  Иногда  по  инициативе  потерпевших,  которые  не  хотят
предавать гласности свои дела.  Иногда  по  просьбе  начальников,  которые
знают или подозревают о грехах своих подчиненных, но не хотят бросать тени
официальным расследованием ни на себя лично, ни на свой отдел. А иной  раз
ко мне обращаются честолюбцы, которым  нужны  материалы  для  того,  чтобы
убрать с дороги конкурентов.
   - Да вы полезный человек, Рэй. И опасный!
   Харви улыбнулся не без некоторого лукавства.
   - Для вас - нет, сэр. Разве что мне заплатят уж очень крупную сумму.
   - О! Оказывается, вас можно купить?
   - Мы живем в таком мире, где все покупается и продается, такой мелюзге,
как я, было бы неразумно пытаться плыть против  течения,  -  рассудительно
заметил Харви и посоветовал: - Не пренебрегайте моей  визитной  карточкой,
сэр. Спрячьте ее, но так, чтобы можно было найти при случае.
   Мейседон засмеялся.
   - Вы полагаете, такой случай возможен?
   - Кто  знает?  Но  доктор,  адвокат  и  частный  детектив  могут  вдруг
понадобиться кому угодно.
   Мейседон встречался с Харви несколько раз: то в офицерском клубе, то  в
торговом центре Пентагона, а однажды на западной автомобильной стоянке  он
видел его в обществе начальника полицейского отряда, с  которым,  судя  по
всему, Харви был  на  весьма  короткой  ноге.  Мейседон  сделал  для  себя
некоторые выводы и постарался расположить к себе этого не совсем  обычного
человека.
   Мейседону повезло: во время обеденного перерыва он встретился с Харви в
торговом центре Пентагона,  на  первом  этаже  гигантского  пятиугольника.
Всякий  раз,  спускаясь  сюда,   Мейседон   испытывал   странное   чувство
отстраненности - ему казалось, что с помощью лифта он переносится от места
своей службы по меньшей мере на десяток миль. Тут был совершенно иной мир,
отличный от мира военного, а лучше  сказать  -  штабного.  Вместо  тишины,
порядка, общей подтянутости и четкости - свободное движение  разношерстной
толпы, шум, музыка, витрины и огни  реклам.  Говорить  тут  о  делах  было
неудобно, поэтому Мейседон, благо погода была хорошая, пригласил детектива
в бар, что расположен во внутреннем пентагоновском сквере. Они  выпили  по
бокалу легкого коктейля, поговорили о том о сем, Мейседон заказал было  по
второму бокалу, покрепче, но тут спохватился - ведь был обеденный перерыв,
а не конец рабочего дня. Приглядываясь  к  его  озабоченному  лицу,  Харви
спросил напрямик:
   - Какие-нибудь неприятности?
   - У меня? - переспросил Мейседон с привычной улыбкой, но тут же погасил
ее и признался: - Неприятности, Рэй. Мне нужно обстоятельно  поговорить  с
вами.
   - Тогда я жду вас у себя в конторе.
   Мейседон был рад оттянуть неприятный разговор и поэтому согласился.
   Контора Харви размещалась на втором  этаже  делового  здания  вместе  с
десятком  других  частных   контор,   представительств   мелких   фирм   и
организаций. В маленькой приемной за пишущей машинкой  сидела  миловидная,
весьма строго одетая женщина лет тридцати. Она была  привлекательна,  хотя
во всем ее облике и поведении не было ничего сексуального. Женщины  такого
типа, спокойные, умудренные, но отнюдь не  обескураженные  правдой  жизни,
иногда встречаются во французских фильмах. Секретарша была предупреждена и
без ненужных разговоров проводила Мейседона в кабинет своего шефа.
   Кабинет поразил Мейседона своими размерами, у пентагоновских генералов,
которым по штату полагалось  тридцать  квадратных  метров,  кабинеты  были
поменьше  раза   в   полтора.   Собственно,   это   был   маленький   зал,
предназначенный для заседаний доброго  десятка  людей.  Здесь  конечно  же
можно  было  просматривать  фильмы  или  использовать  для  тех  же  целей
телевизор с большущим экраном. Вдоль одной из  длинных  стен  на  стеллаже
была смонтирована специальная аппаратура, а возле нее оборудованы  рабочие
места.  Мейседону  бросился  в  глаза   мощный   бинокулярный   микроскоп,
портативный японский спектрограф,  полковнику  был  знаком  этот  аппарат,
разглядывать остальные у него не было времени. Был здесь и  рабочий  стол,
но он пустовал  -  Харви  вообще  не  было  в  этом  зале-кабинете.  Генри
удивленно взглянул на секретаршу, она улыбнулась.
   - Сюда, мистер Мейседон,  -  и  указала  на  дверь,  которую  Генри  не
заметил.
   За этой дверью и находился настоящий кабинет Харви - небольшая  комната
с окном до самого пола, обставленная металлической мебелью. Харви сидел  в
вертящемся  кресле  за  Г-образным  столом   с   телефонами,   картотекой,
пепельницей и портативной пишущей машинкой. Он был без пиджака, в зубах  у
него была крепчайшая кубинская сигарка, такие  дешевенькие  сигарки  Харви
никогда не курил  в  офицерском  клубе  и  вообще  на  людях.  Приветствуя
Мейседона, Харви потянулся к пиджаку, который висел на спинке  кресла,  но
полковник остановил его:
   - Будет вам, Рэй.
   Харви не настаивал, однако же счел нужным подтянуть  ранее  ослабленный
галстук и сунул окурок сигарки  в  пепельницу.  Не  зная,  с  чего  начать
разговор, Мейседон кивнул головой на дверь.
   - Реклама? - спросил он, имея в виду конференц-зал и размещенную в  нем
аппаратуру.
   Харви ухмыльнулся.
   - Угадали. Половина устройств - макеты, пустые коробки,  которые  я  по
случаю приобрел в  военном  ведомстве.  Из  этих  телефонов  задействовано
фактически только  два.  Публика  хочет  видеть  в  современном  детективе
инженера и ученого, который при нужде может напрямую  связаться  с  Агенси
или Фоли-Сквер. Зачем же обманывать ее ожидания?
   Мейседон покачал головой.
   - Вы не боитесь раскрывать мне свои профессиональные тайны?
   - Мы же свои люди, - мягко проговорил Харви.
   Эта  фраза  определенно  помогла  Мейседону  окончательно  собраться  с
мыслями, внятно обрисовать ситуацию и твердо изложить заказ  -  собрать  о
Сильвии компрометирующие данные или убедительные  свидетельства  в  пользу
отсутствия таковых. Пока Мейседон приходил в себя после своей  речи,  -  а
это была именно речь, причем очень нелегкая, - и вытирал  большим  цветным
платком со лба пот, Харви, сохраняя полную  невозмутимость,  сунул  в  рот
окурок вонючей сигарки и щелкнул зажигалкой. Мейседон, не глядя  на  него,
спросил:
   - Так вы беретесь за это дело?
   - Берусь.  -  Харви  глубоко  затянулся,  поглядывая  на  Мейседона  со
странным  выражением,  в  котором  угадывались  и  некоторое  смущение   и
простодушная гордость. - Точнее, я взялся за него два месяца назад.
   Секунду-другую  Мейседон  осмысливал   услышанное,   потом   его   лицо
похолодело.
   - Объяснитесь, Харви!
   - Все очень просто, - мягко сказал детектив, не глядя на  полковника  и
разминая окурок в пепельнице. -  Я  случайно  перекупил  интересующие  вас
материалы у одного подонка, который давно занимался шантажом такого  рода.
Он пришел ко мне, потому что старшие офицеры и их жены - не его стихия.  А
он видел нас вместе, за коктейлем.
   - Какого черта вы промолчали?
   - Не так-то просто говорить о таких вещах. - Харви все еще не  поднимал
глаз от пепельницы. - И никогда нельзя знать заранее, как это  примут.  За
фотографии вместе с негативами я выложил гранд.
   - Тысячу долларов?
   Харви утвердительно кивнул.
   - Этого подонка я как следует припугнул, думаю, он будет молчать.  А  с
разговором, я имею в  виду  разговор  с  вами,  я  решил  повременить.  До
удобного случая.
   - Материал у вас?
   - Здесь, в сейфе.
   Мейседон тяжело вздохнул, механически достал из кармана чековую  книжку
и ручку.
   - Сколько?
   - Вы слышали, мистер Мейседон.
   Мейседон насупился, подумал, выписал чек на полторы тысячи долларов  и,
передавая его Харви, присовокупил:
   - Полагаю, это будет справедливо.
   Харви пробежал чек глазами, аккуратно сложил его, спрятал в бумажник.
   - Благодарю. Материалы хотите получить теперь же?
   - Да, теперь.
   Харви поднялся из-за стола и подошел к сейфу, который был смонтирован в
одном  из  шкафов  весьма  предусмотрительно   -   за   спиной   возможных
посетителей. Естественно, оборачиваться было бы верхом неприличия, поэтому
в этой части своих операций Харви был  избавлен  от  нескромных  и  просто
любопытных взглядов. По этой причине и Мейседон не мог  наблюдать  за  его
действиями, но ему определенно показалось,  что  Харви  копается  в  своем
несгораемом ящике слишком долго. Наконец Харви  сел  за  стол  и  протянул
полковнику заклеенный пакет из плотной синей бумаги.
   - Прошу. Если хотите ознакомиться с материалами немедленно,  я  оставлю
вас одного.
   - Нет-нет, - испугался Мейседон и довольно жалко улыбнулся.  -  С  этим
успеется.
   Харви кивнул.
   - Простите, - проговорил он после некоторого колебания. - Конечно,  это
не мое дело...
   - Нет, почему же? - Мейседон явно обрадовался возможности поговорить, а
может быть, и посоветоваться, ему тяжело было оставаться  наедине  с  этим
пакетом и своими мыслями. - Я охотно выслушаю вас, Рэй.
   - Не принимайте эту историю слишком близко к сердцу, мистер Мейседон. И
не судите свою жену чрезмерно строго.  Женщины  -  создания  импульсивные,
увлекающиеся, их легко сбить с толку. Слабый  пол!  Слабый  именно  в  том
самом... вы понимаете, в каком смысле. И потом, их  сбивает  с  толку  эта
дурацкая эмансипация!
   - Что-что? - переспросил Мейседон. Он не то  чтобы  не  расслышал  слов
Харви, его поразило, что этот бывший диверсант и террорист говорит  ему  о
том же, о чем говорил и респектабельный Милтон.
   -  Эмансипация,  женская  свобода  и  равенство.  -  Харви  определенно
чувствовал  себя  не  очень  ловко  в  сфере  отвлеченных   понятий,   но,
конкретизируя свою мысль, он говорил все более  уверенно  и  убежденно.  -
Женщины не знают толком, что им делать с этой самой свободой. Я говорю  не
о  всяких  там  выдающихся  дамах  вроде  Жанны  д'Арк,   а   о   женщинах
обыкновенных, которые работают продавщицами, стюардессами и  секретаршами.
Они - как маленькие дети! И, как  детям,  им  нужна  не  столько  свобода,
сколько крепкая узда.
   В другое время Мейседон посмеялся бы над этими рассуждениями, но сейчас
он даже не улыбнулся.
   - Ведь до чего дошло, - продолжал Харви тем же  размеренным,  несколько
меланхолическим тоном, - лууты отказываются жениться на американках!  Наши
девицы слишком эмансипированы: они не желают вести хозяйство,  следить  за
порядком в доме и рожать детей, они хотят развлекаться! И молодые  офицеры
выписывают себе из-за океана, из Англии  и  Австралии,  более  старомодных
жен, которые еще не растеряли чувства материнства и хозяйственных навыков.
Брачная контора, занимающаяся экспортом невест, процветает, я знаю об этом
из первых рук.
   Харви покосился на хмурое лицо  полковника,  подумал  и  круто  изменил
русло своих сентенций, должна быть, сообразил, что говорит  не  совсем  уж
утешительные вещи.
   - Но мы сами виноваты, баззард, и не нам судить женщин слишком  строго.
Конечно, этот парень, этот библейский суперстар, в наше время  пропал  бы,
но он говорил не такие уж глупые вещи.
   Мейседон недоуменно взглянул на Харви.
   - Какой парень? Киноактер?
   - Нет. - Харви выглядел несколько смущенным. - Я имею в виду  настоящую
Библию. Иисус Христос.
   - О!
   - Он говорил неглупые вещи. Не судите, ибо сами судимы будете! Кто  без
греха, пусть первым бросит  в  нее  камень.  -  Харви  поскреб  затылок  и
нерешительно взглянул на полковника. - Впрочем,  может  быть,  это  сказал
кто-нибудь другой?
   - Нет, Рэй. Это действительно сказал он. - Мейседон поднялся на ноги. -
Я пойду.
   Поднялся на ноги и Харви.
   - Не надо провожать меня, Рэй. Спасибо за все.
   - Не за что. Это моя профессия.
   - Я  не  за  этот  проклятый  пакет  благодарю  вас,  Рэй.  -  Мейседон
усмехнулся. - За слова утешения.



РАЗВОД ПО-АМЕРИКАНСКИ

   Мейседон планировал провести  разговор  с  Сильвией  в  тоне  холодной,
сдержанной, а поэтому, как он полагал, особенно оскорбительной вежливости.
Но из этого джентльменского намерения ничего не получилось.
   - Ты нализался, как негр после получки, - презрительно сказала  Сильвия
вместо приветствия, появившись на пороге гостиной.
   - Нализался, - охотно согласился  Мейседон,  сидевший  возле  камина  с
бокалом в руке. - Но я не раздевался догола, чтобы выпить свой коктейль.
   - Что ты хочешь сказать этим?
   - Именно то, что сказал. Ни граном больше.
   - Ты пьян. Иди в свой кабинет и проспись. И не смей заходить в спальню!
   Эта фраза была последней каплей, переполнившей, нет, не чашу  терпения,
а чашу отвращения Мейседона. Он поднялся  из  кресла,  достал  из  кармана
пачку фотографий и не без торжественности швырнул их в лицо супруги.
   - Это твое место не в супружеской спальне, а в  свином  хлеву.  Грязная
потаскуха!
   Сильвия вспыхнула от гнева, но  прежде  чем  успела  сказать  что-либо,
рассмотрела некоторые из фотографий, упавших к ее ногам.  Краску  на  лице
сменила  бледность.  Сильвия  отшатнулась  от  мужа  и,  точно  защищаясь,
поднесла руку к лицу, глядя на мужа расширившимися от страха глазами.  Она
испугалась так откровенно, что Мейседон вдруг понял, что, скорее всего, ей
уже попадало по физиономии от ее любовников - халифов и повелителей на час
торжества плоти.
   - Грязная потаскуха! - повторил Генри презрительно.
   Надо отдать должное Сильвии,  так  называемое  светское  воспитание  не
подвело ее, она быстро сориентировалась, сообразила, что насилия не будет,
и перешла в наступление.
   - Ловкие подделочки. - Она носком туфли отшвырнула фотографии. - Кто  в
них поверит?
   Мейседон взглянул на нее с холодным любопытством. Как профессионал,  он
хорошо знал, что большинство фотографий относятся к числу тех, которые  не
подделываются и подлинность которых  при  добросовестном,  беспристрастном
анализе устанавливается легко и безусловно. Но при беспристрастном! Фемида
же, несмотря на повязку на глазах, во все времена легко  отличала  богатых
от бедных и проявляла к деньгам несомненное пристрастие. Так что Сильвия с
ходу и без  всяких  консультаций  сразу  же  нашла  единственно  возможный
встречный ход.
   - Ты прекрасно знаешь, что это не подделки, - устало сказал Генри.
   - Это подделки! Ты еще ответишь за эту мерзость! И ты  будешь  отвечать
не только передо мной, но и перед всем нашим семейством. -  Снова  Сильвия
сделала точный выверенный ход, но  с  непоследовательностью,  которая  так
подводит женщин в критических ситуациях, закричала: - Шпион! Подлый шпион!
   - Уж лучше быть шпионом, чем шлюхой, - холодно заметил Мейседон.
   - Жены становятся шлюхами, когда их мужья - мулы!
   Генри закусил  губу,  такие  упреки  всегда  болезненно  ранят  мужское
самолюбие независимо от того, справедливы они или нет.
   - Понимаю. Тебе нужен жеребец. И не один, а целый косяк.
   - Шпион! Мул! Я тебя ненавижу! Всех ненавижу!
   Лицо Сильвии перекосилось от ярости. Опытный взгляд Мейседона уловил  в
этих  искаженных  чертах   линии,   которые   характерны   для   приступов
алкогольного или наркотического безумия. Неужели и эта  чаша  не  миновала
распутную бабу?
   - Мулы! Скоты! Мерзавцы! Всех ненавижу!
   Сильвия бесновалась, расшвыривала ногами фотографии, топтала их.  Потом
рухнула в кресло и разразилась слезами, которые  перемежались  бессвязными
выкриками.  Протрезвевший  Мейседон  смотрел   на   нее   брезгливо,   без
сострадания,  но  с  некоторым  беспокойством:   если   приступ   истерики
затянется, то придется вызывать врача - только этого еще и не хватало!  Но
Сильвия удивила его еще раз. После нескольких стонов и всхлипов она как-то
вдруг успокоилась и поднялась  из  кресла.  Лицо  ее  было  холодно,  лишь
опухшие глаза да подпорченная косметика свидетельствовали, что только  что
разыгравшаяся истерика не была ловким и совершенным притворством.
   - Чего ты хочешь, Мейседон? Развода? Ты мог получить  его  и  без  этих
фальшивок.
   Генри промолчал. Он  не  знал  толком,  чего  он  хочет.  Это  незнание
придавало в общем-то трагической  ситуации  какой-то  комический  оттенок.
Мало того, что Мейседон не знал, что ему предпринять в  будущем,  так  или
иначе решая свою судьбу, он  не  знал,  что  ему  делать  теперь,  сейчас.
Плакать? Смеяться? А если смеяться,  то  над  кем  -  над  собой  или  над
Сильвией? Над обоими сразу? И  Мейседон  засмеялся,  засмеялся  совершенно
искренне,  хотя  и  грустно.  Сильвия  посмотрела  на  него  удивленно   и
подозрительно; этот  неожиданный,  как  будто  бы  вовсе  неуместный  смех
определенно  смутил  ее,  но  не  сбил  со  взятого  курса.  Сильвия  была
урожденная Милтон, а Милтоны умели идти к поставленной цели.
   - Ты получишь развод, Мейседон. Но ты  горько  пожалеешь  о  всей  этой
истории. - В голосе Сильвии появились угрожающие ноты. - Тебя  из  милости
пригрели в нашей семье, а ты платишь шпионством и  подлостью.  Я  поставлю
тебя на твое настоящее место!
   Мейседон насмешливо поклонился, но ощутил в груди неприятный холодок  -
он хорошо знал силу  семейства  Милтонов.  Генри  знал,  что  по  трезвому
деловому расчету  ему  следовало  бы  упасть  перед  Сильвией  на  колени,
признать, что фотографии, картинно рассыпавшиеся  по  полу,  действительно
фальшивки, и попросить прощения. Может быть, Сильвия и  простила  бы  его,
она была по-своему великодушна  и  любила  в  обмен  на  унижение  платить
какой-нибудь милостью. Но Мейседон  не  мог  просить  прощения!  Это  было
просто невозможно, несовместимо  с  его  мировоззрением,  с  его  нынешней
натурой. Чтобы  попросить  прощения,  Мейседону  надо  было  стать  другим
человеком, а нельзя стать  другим  сразу  -  для  этого  требуется  время.
Выдержав паузу (она все-таки чего-то ждала от Мейседона), Сильвия сказала:
   - Завтра тебя  навестит  мой  адвокат.  -  И,  направившись  к  выходу,
добавила: - И минуты не останусь больше в этой казарме!
   Утром Мейседон позвонил одному  из  директоров  "Радио  корпорейшн",  с
которым был знаком лично, и попросил дать ему телефон, по которому он  мог
отыскать  Эдуарда  Милтона.  К  своему  удивлению,  Генри  получил  весьма
туманное и уклончивое обещание вместе с просьбой еще раз напомнить об этом
деле к концу дня. Положив трубку, Мейседон задумался, чувствуя, как в душе
зреет, растет тревога. Конечно, старик мог находиться  в  таком  месте,  о
котором неразумно было сообщать кому бы то ни было,  кроме  самого  узкого
круга посвященных. Старик мог отправиться инкогнито и в ЮАР, и в Китай,  а
знать об этом конкурентам, политикам и прессе было вовсе  не  обязательно.
Отсюда элементарные меры предосторожности и полная