внях,  от  чавкающего  под  ногами
грунта до лиственной крыши, бурлила и кричала на все голоса,  ударялась  о
наши защитные поля и отлетала в стороны чужепланетная жизнь.
   Мы пробивались сквозь заросли,  где  подныривая  под  ветки,  где,  как
ледоколы, раздвигая листву собственным весом, где карабкаясь  по  завалам,
точно по лестнице. Вот если бы поработать бластером хотя бы две минуты, то
перед нами лежала бы удобная, в меру широкая просека.  Причем,  я  уверен,
она через сутки снова полностью заросла бы.  Не  исключаю,  что  я  так  и
поступил бы, будь у меня другой спутник. Но Саади за такую вольность потом
заест.
   Казалось,  эти  заросли  никогда  не  кончатся.  Я  поделился  с  Саади
опасениями, что лес может оборваться у самой  воды  и  последний  наш  шаг
будет прямо в озеро. Но мы опасались напрасно. Перед озером растительность
редела, на берегах оставалась лишь жесткая короткая трава. Будь это земной
лес, то лучшей площадки под туристский бивак и желать нельзя. Но  мы  были
не на отдыхе и помнили о здешних сюрпризах. Поэтому оба  сразу  уловили  в
идиллическом пейзаже какую-то  неестественность,  какое-то  несоответствие
тому, что встречалось нам до сих пор и сложилось в единую общую картину.
   Заметив, как Саади проверил оружие, я тоже нащупал свой бластер. Однако
нужды в том не было. Нападать на меня никто вроде бы не  собирался,  да  и
защитное поле страховало от неожиданностей.
   Мы расставили аппаратуру, датчики, укрепили детектор. Из его  показаний
следовало, что где-то в озере  и  в  самом  деле  притаился  некто  слегка
мыслящий. Это было невероятно и могло сулить неожиданности, если прибор не
лгал.
   Красное солнце завалилось за  горизонт  и  оттуда  подсвечивало  третью
луну, и без того сияющую в  лучах  Желтого  солнца,  как  медная  тарелка.
Других лун на небе видно не было. День стоял жаркий, хотя в костюмах мы не
ощущали  этого.  Высокую   температуру   поверхности   выдавал   дрожащий,
подернутый дымкой испарений воздух.
   Было тихо. В моем шлемофоне привычно шелестело  дыхание  Набиля  Саади,
приглушенно доносились из  леса  животные  всхлипы  да  звенело  несколько
ручьев, родившихся с ночным ливнем и теперь с журчанием  устремлявшихся  к
наполняющемуся озеру.
   Я подошел к краю и осторожно глянул вниз. На  секунду  мне  показалось,
что озеро смотрит на  меня.  Озеро,  ставшее  вдруг  огромным,  немигающим
стеклянно-голубым глазом.
   Я отшатнулся. Может, так было и с Бурценом и Анитой: они  приблизились,
заглянули в воду - и уже не смогли отвернуться... Но почему же они сорвали
шлемы?..
   - Что показывает ваш детектор, Набиль?
   - Скоро дойдет до половины среднего уровня человеческого интеллекта.
   Я присвистнул. Для сенсации уже достаточно.  Но  для  решения  проблемы
показаний индикатора маловато.
   - А когда, по-вашему, будет можно начать контакт?
   - Подождем... Источник излучений себя никак не проявляет.
   И вдруг что-то случилось. Мы сначала даже  не  поняли  что.  Будто  лес
превратился в один перегруженный гигантский трансформатор, завибрировал от
гула, выбросил над деревьями клубящиеся барашки дыма... Они ползли к озеру
отовсюду. Черные облака,  наступавшие  в  нашу  сторону,  состояли  не  из
копоти, а из мириадов насекомых.
   Мгновение, и небо потемнело. Мы очутились в сиропе из мошкары,  потеряв
всякую видимость,  ничего  не  различая  в  этом  энтомологическом  хаосе.
Мало-помалу комариная завеса поредела, и мы обнаружили в потоке  насекомых
мелких и средних птиц.
   Помимо воздушной миграции, к озеру катился и другой поток. Огибая  наши
ноги по контуру защитного поля, из леса спешили к  воде  змеи,  ящерицы...
Самое поразительное, что все это торопилось не на  водопой.  Лавина  живых
существ подходила к обрыву и, не задерживаясь, стекала вниз.  Бесчисленные
хлопки о воду падающих тел слились в один сплошной нескончаемый всплеск.
   Я слышал подобный гул только однажды. Это  было  на  Земле.  На  Нижней
Волге я неожиданно стал свидетелем жерехового боя. Я вспомнил, как большая
стая жерехов окружила на мелководье  косяк  малька  и,  постепенно  сжимая
кольцо, затеяла пиршество. Хлопали  хвосты,  чавкали  пасти,  выпрыгивали,
тщетно пытаясь спастись, из воды мальки. Казалось,  река  закипела  в  том
месте, где хищники устроили охоту.
   "Хищники? Охота?" - поймал я себя на сопоставлении.  Какая  может  быть
охота, если в озере, по показаниям обычных приборов, никого нет.
   Волна мелкой  живности  схлынула,  на  смену  ей  пришла  волна  зверья
покрупнее. Наконец мы смогли разглядеть озеро. К нашему удивлению, на  его
поверхности не плавали черным  слоем  мертвые  насекомые,  не  барахтались
тонущие пресмыкающиеся, не били крылом намокшие  птицы.  Озеро  оставалось
таким же хрустально-чистым, каким было и раньше, до начала этой чудовищной
миграции. Очень скоро  мы  поняли,  точнее,  не  поняли,  а  увидели,  что
происходит: все живое, попав в воду, моментально шло на дно  и  постепенно
растворялось в озере, не оставляя после себя никакого следа...
   Нескончаемый живой поток лился в озеро  несколько  часов.  Одновременно
повышался пси-уровень источника, который, очевидно,  и  побуждал  животных
идти навстречу собственной гибели.
   Живая  река  стала  иссякать,  когда  интенсивность  пси-поля  достигла
контрольного уровня.  Судя  по  всему,  в  окрестностях  озера  больше  не
осталось никакой живности. Озеро, наполнившееся почти до  краев,  начинало
выказывать беспокойство: по  нему  без  какой-либо  причины  прокатывалась
рябь, на берег выплескивались  хлесткие  языки  воды.  Один  из  последних
обитателей Мегеры, похожее на краба с тремя клювастыми  птичьими  головами
чудовище попыталось удержаться на берегу, но волна, разогнавшись,  лизнула
его панцирь и откатилась.  Тут  же  суставчатые  ноги  краба  подломились,
панцирь побледнел, а три головы разом вскинулись вверх, раскрыли  клювы  и
одновременно тремя глотками издали  резкий  крик.  Я  подошел  и  ботинком
столкнул останки краба в озеро.
   Подождав и не получив больше пищи, озеро наконец-то  обратило  внимание
на нас. На поверхности, почти успокоившейся, возник вдруг тугой прозрачный
бугор. Он поднялся, постоял неподвижно, а потом двинулся в  нашу  сторону.
Докатился до берега и щупальцем потянулся ко мне. Вот так озеро и схватило
оставшихся без шлемов Бурцена и Аниту. Схватило, чтобы сожрать, переварить
до последней клеточки  в  своей  ненасытной  утробе.  Вот  он,  убийца!  Я
буквально задрожал от ненависти. Этот монстр, это чудовище не имеет  права
на существование!..
   Рука сама  поползла  вверх  и  нацелилась  раскрытой  ладонью  в  центр
омерзительного, влажного, будто источающего слюну языка озера-хищника.
   - Стой! - не вскрикнул даже, а взвизгнул Саади. - Вы не смеете!..
   - Еще как смею, - стиснув зубы, ответил я, отталкивая его. Из  перчатки
между указательным и средним  пальцами  выскочил  ствол  бластера.  Теперь
последнее движение - чуть сжать кулак.
   Но я недооценил Саади. Прежде чем я успел выстрелить, Набиль оказался у
меня за спиной и...
   Защитное поле костюма отгораживает человеческое тело  от  всего,  кроме
человеческого тела. Это необходимо: в космосе случается всякое, и товарищ,
если надо, должен суметь оказать первую помощь: расстегнуть  одежду,  дать
лекарство, сделать массаж сердца...  Рука  в  перчатке  будет  остановлена
полем,  но  обнаженная  рука  беспрепятственно  дойдет  до  автоматических
застежек костюма. Этого обстоятельства я не учел в  своих  умопостроениях,
но, как видно, учел Набиль Саади.
   ...Засученная по локоть волосатая рука профессора мелькнула у меня  над
головой. Озеро  вспыхнуло  перед  глазами,  словно  сверхновая  звезда,  и
рассыпалось на цветные пляшущие кольца. Я потерял сознание, быть может, на
несколько секунд. Придя в себя, я увидел в руках у Набиля Саади мой  шлем.
Я понял, что проиграл, хотя и разгадал тайну убийства.
   И в тот раз, семнадцать лет назад, Набиль подкрался к Бурцену и  Аните,
оглушил их по очереди ударом голого кулака, благо силы  ему  не  занимать.
Потом снял шлемы и столкнул астронавтов в озеро, о свойствах которого  уже
знал... Теперь моя очередь... Но гиперграмма  моя  дойдет,  я  погибаю  не
напрасно...
   Ни сил, ни смысла сопротивляться дальше не было.


   В небе над Мегерой продолжали свою бесконечную  чехарду  два  солнца  -
Красное и Желтое - и четыре спутника - каменные безжизненные луны.  Стихии
владели планетой безраздельно двадцать пять сезонов  в  году  из  двадцати
шести. И только на один сезон нехотя передавали свои права пробуждающемуся
Разуму.  Немногочисленные  мыслящие  озера  с  любопытством   осматривали,
ощупывали телепатическим арканом планету, обменивались  впечатлениями.  Их
мысли были о визите пришельцев, хотелось узнать о  них  и  понять.  Разуму
становилось тесно в двадцать шестом времени года...



   ЭПИЛОГ

   Всем своим видом -  лохматыми  нахмуренными  бровями,  носом,  сварливо
нависшим над нижней половиной лица, поджатыми  губами  -  Таламян  выражал
недовольство. Он заявил:
   - Я вами недоволен, Алексей Васильевич. Вы  позволили  вашим  фантазиям
увести вас слишком далеко. Ну хорошо, я готов понять, что у вас  мелькнула
мысль, связывающая гибель людей на чужой планете с  преступлением.  Но  вы
ее, эту мыслишку, не только  не  выкинули,  вы  ее  превратили  в  рабочую
гипотезу, поставили под сомнение  порядочность  таких  людей,  как  доктор
Елена Бурцен, капитан Масграйв, профессор Саади...
   Алексей Санкин сидел в кресле напротив Главного и не поднимал глаз.
   Набиль Саади великодушно согласился детективные завихрения  Алексея  не
предавать гласности и  обещал  забыть,  поэтому  всем  непосвященным  было
известно только то, что Саади и Санкин провели блестящую разведку  планеты
Мегера, обнаружили уникальную  мыслящую  субстанцию  и  установили  с  ней
контакт.
   Переговоры с Озером начались в тот же памятный и богатый  впечатлениями
день. Алексей, совсем  уж  было  распрощавшийся  с  жизнью,  с  удивлением
обнаружил, что его  голова  -  в  шлеме!  Зато  Саади  сидел  на  земле  с
обнаженной головой, и его шлем валялся в траве. Вначале  Алексей  подумал,
что Абу-Фейсал сошел с ума или впал в транс, загипнотизированный хищником.
Потом заметил,  что  взгляд  профессора,  устремленный  на  Озеро,  вполне
осмыслен, а губы шепчут какие-то слова. Алексей прислушался, но ничего  не
разобрал: Саади бормотал беззвучно.
   До Алексея вдруг дошло, что Набиль не собирался его  убивать.  Удар  по
затылку был единственным  средством  остановить  его  несдержанный  порыв.
Алексей посмотрел на спокойное Озеро и решился. Расстегнул застежку  шлема
и тут же зажмурился, ослепленный лавиной образов, хлынувших в мозг.
   В некоторых символах  Алексею  угадывались  мегерианские  животные,  но
большую часть изображений понять было невозможно. И тем не менее контакт с
внеземным интеллектом все же  возник!  Озеро,  которое  он  чуть  было  не
уничтожил выстрелом бластера, разговаривало, пыталось найти с  ними  общий
язык!
   Им неслыханно повезло. Совершенно случайно гиперлет забросил Санкина  и
Саади на Мегеру именно тогда, когда приближался Двадцать  шестой  сезон  -
единственное время, когда Озеро обретало состояние  разумности.  Профессор
сравнивал это с обыкновенным человеческим сном в масштабе годового  цикла,
с той только  разницей,  что  мы,  люди,  просыпаем  в  году  где-то  одну
четвертую часть жизни, но спим с перерывами, а Озеро спит почти  девяносто
процентов времени, и подряд.
   Какими категориями мыслит Озеро, ни Алексей, ни Саади не поняли,  да  и
не надеялись понять за единственный день Контакта. Этим  будут  заниматься
сотни ученых, и трудно сказать, когда станет возможным осмысленный диалог.
Но кое-что исследователи сумели понять: например, что  Озеро  не  одинокий
мыслящий представитель планеты, что есть еще  другие  Озера  на  Мегере...
Период разумности их длится всего один сезон, когда природа  позволяет  не
заботиться ни о пище, ни об энергии. Позже, когда  меняются  климатические
условия, Озеро неохотно покидает свою  разумную  ипостась:  еще  несколько
дней борется, пытаясь удержать разбегающиеся мысли,  и  не  замечает,  как
возвращается в хищное состояние.
   В  такое  переходное  время  и  оказались  на  берегу  Озера  Бурцен  и
Декамповерде. Они уловили последние обрывки мыслей Озера, сообщили  о  них
на форстанцию и решили продолжить наблюдения. Астронавты пали жертвами, но
не инопланетного интеллекта, а уже бездумного, алчного хищника.
   Санкин и Саади застали предшествовавший  состоянию  Разума  пограничный
период Мегеры. Озеро переходило из хищной стадии в разумную. И если бы  не
твердая тяжелая рука Саади,  в  последний  момент  удержавшая  Санкина  от
непоправимого шага, жертвой непонимания на  сей  раз  мог  стать  мыслящий
представитель чужой планеты.
   - Я помирился с Саади, -  сказал  Алексей  Таламяну.  -  Он  больше  не
обижается...
   - Это объяснимо, - хмыкнул редактор. - Набилю Саади воздали должное все
представители рода человеческого... Но как вы  собираетесь  объясняться  с
остальными?
   - Кто же остальные?  -  изумился  Алексей.  О  деталях  его  стихийного
расследования действительно знали только двое: Саади - но с ним вопрос уже
улажен,  и  Таламян,  которому  исполнительный  форстанционный  кибер  дал
гиперграмму, не дождавшись возвращения Санкина к назначенному часу.  Когда
после всех событий этого дня он попал на станцию и вспомнил о приказе, его
"детективная" версия со всеми расписанными им красочными подробностями уже
ушла  на  Пальмиру.  Алексей  хотел  послать  вдогонку  опровержение,   но
аварийный флашер был уже использован.
   - Ладно, товарищ Санкин, - сказал Таламян, меняя  гнев  на  милость.  -
Думаю, у вас хватит мужества извиниться перед  всеми  людьми,  которых  вы
незаслуженно обидели. Это люди  нашего,  двадцать  третьего  века,  а  вы,
Алексей, надумали их страсти мерить  на  детективный  аршин  трехсотлетней
давности...
   На сердце у Санкина полегчало.
   Алексей шагнул к двери, но редактор остановил его.
   - Алеша, одна деталь  в  этой  истории  мне  так  и  непонятна.  Почему
все-таки на Бурцене и Декамповерде не было шлемов? Озеро, каким бы  хищным
оно ни было тогда, сорвать шлемы и пробить защиту костюмов  не  могло.  Но
если не Озеро  и  не  кто-либо  из  членов  экспедиции,  то  что  вынудило
астронавтов к этому? Не сами же они действительно открылись! Или это так и
останется для нас загадкой века?
   - Хочешь, Рафик,  еще  одну  версию?  Думаю,  безошибочную,  -  осмелел
Санкин.
   - Ну-ну? - заинтересованно вскинул брови Таламян.
   - Бурцен и Анита были влюблены друг в друга, ты знаешь?
   - Но при чем здесь это?
   - А при том! Никто их не вынуждал отключать защиту костюмов, они  сняли
шлемы  сами  и...  увлеклись,   вовремя   не   заблокировали   защиту   от
пси-излучения.
   - Да зачем,  зачем  все-таки  им  понадобилось  снимать  шлемы,  ты  не
ответил.
   - Затем, товарищ Таламян, - ответил Алексей, посмотрев в  окно,  -  что
влюбленные во все времена обязательно целуются. А делать это  в  шлемах...
довольно неудобно.
   Таламян засмеялся, а Санкин вышел из  кабинета  и,  не  в  силах  более
сдерживать свои чувства, побежал  вниз  по  лестнице,  перепрыгивая  через
ступеньки.