мы создают сочетание, которое образно можно назвать волной
разума.  Ее-то  и  "пеленгует"   мой   прибор,   который,   замечу,   пока
несовершенен. Он фиксирует ритмы на небольшом расстоянии от  источника  и,
возможно, небезотказен в экстремальных условиях. Собственно,  мой  аппарат
даже не испытан как положено. Официально он просто не существует.
   - Выходит, проблема, о которой мы говорили,  решена?  -  Я  недоверчиво
покосился на профессора. - Или близка к разрешению?
   - Если бы. Прибор сделан по человеческим меркам  за  неимением  других.
Разве можно поручиться, что у инопланетного разума будут те же психоритмы,
что у нас?
   - Думаете, ваш прибор нам может пригодиться?
   - Если мозг человека в  самом  деле  принимал  излучения  мегерианского
разума - а я не знаю, чем еще объяснить видения у Феликса и Аниты - мир  с
ними! - то мой детектор разума эти биоритмы должен зарегистрировать.
   "Молчание детектора ничего не докажет и не опровергнет  мою  чудовищную
версию", - пронеслось в голове. Я разочарованно  вздохнул.  Какой  поворот
начал было вырисовываться! Детектор разума -  ключ  к  тайне  исчезновения
людей на Мегере. Надежды на прибор Саади, судя по всему, слабые.
   - Что ж, отлично, испытаем ваш психоиндикатор, - без особого энтузиазма
поддержал я профессора. - Но пора поговорить о  людях.  Тех,  что  были  с
вами, Абу-Фейсал. Мне надо знать, чем жила  Тринадцатая  гиперкосмическая.
Представить обстановку на корабле и форстанции. Выяснить, что за люди, что
за характеры были в экспедиции.
   - Боюсь, обо мне  вам  придется  расспросить  кого-то  другого,  а  что
касается пяти моих товарищей - я  к  вашим  услугам.  Правда,  прошло  уже
столько лет... Ну да постараюсь вспомнить. С кого начнем, сайд Сайкин?
   - Расскажите мне для начала... об Альберто Тоцци.


   На планете,  прокаленной  шквальным  желтым  излучением,  единственными
живыми созданиями были "бронированные"  конусные  мутанты,  у  которых  ни
глаз, ни ушей, лишь рудиментарные  матовые  костяные  пластины  прикрывали
отверстия  в  панцире,  словно  защищая  примитивный  мозг  от  какой-либо
информации. На целый сезон конусы-броненосцы стали хозяевами  Мегеры.  Они
бродили повсюду, не ведая  опасности.  Но  что-то  им  подсказывало:  надо
избегать   старых,    безжизненных    котлованов    озер,    пусть    даже
простерилизованных радиацией. Впрочем, радиация начинала ослабевать.



   6

   Радиация начинала ослабевать. Выдвинулась из каре, покатилась вниз одна
из лун - и дрогнул, расплылся, теряя фокус, радиационный луч. Другая  луна
отвернула свой лик от слабеющего  Желтого  солнца,  подставила  щеки  пока
невидимому Красному, и  Мегера  окрасилась  в  жизнеутверждающие  розовые,
оранжевые, алые тона. Окрасились холмы, равнины, впадины и  словно  вымыли
из атмосферы избыточную желтую радиацию. Казалось, вся  планета  очнулась,
зарделась, спешно начав готовиться к чему-то значительному,  праздничному.
Конусным броненосцам, однако, на этом празднике  места  не  отводилось.  В
отраженном свете Красного  солнца  они  прекращали  движение  и  застывали
остроконечными каменными бугорками.


   В год Тринадцатой гиперкосмической Альберто Тоцци исполнилось  двадцать
три. Это был  хрупкого  сложения  высокий  черноволосый  юноша  с  тонкими
правильными чертами лица. С детства он ходил в вундеркиндах.  Четырнадцати
лет поступил в  Палермскую  высшую  техническую  школу,  шестнадцати  стал
публиковать научные сообщения, а к двадцатилетию уже имел ученую  степень.
В Альберто не чаяли души бесчисленные итальянские родственники, а  коллеги
ценили и уважали Тоцци как талантливого, многообещающего космогеолога.
   При  всех  своих  достоинствах  Тоцци  не  относился  к  категории  так
называемых  баловней   судьбы.   Напротив,   Альберто   отличался   редким
трудолюбием, преданностью науке; к родным и друзьям относился с почтением.
Единственным недостатком Тоцци или даже не недостатком, а  слабостью,  как
осторожно выразился Набиль Саади, была его эксцентричность.
   Экипаж  космической  экспедиции  принимал   темпераментного   итальянца
по-разному. Командир и его жена, быть может, потому что  детей  у  них  не
было, с первого дня  как  бы  взяли  Альберто  под  свое  покровительство.
Масграйв сразу почувствовал к Тоцци неприязнь и  до  окончания  экспедиции
держался с  ним  подчеркнуто  сухо,  официально,  разговаривал  только  по
необходимости. Анита держалась с Тоцци по-приятельски легко, но при каждом
удобном случае подтрунивала над ним. Сам же Набиль Саади, судя по всему, с
молодым геологом был корректен, подчеркнуто вежлив, но вежлив  дружелюбно,
без  отчуждения.  Кроме  того,  чувствовалось,  что  Саади  еще  тогда,  в
Тринадцатой гиперкосмической, задолго до трагической смерти  геолога,  уже
испытывал к Тоцци некое сочувствие, даже жалость.
   За что же можно жалеть такого счастливчика? Когда я напрямую спросил об
этом Саади, на  секунду  он  замялся,  потом  не  очень  охотно  объяснил.
Оказывается, Альберто влюбился в Аниту. И не просто влюбился - полюбил.  И
безответно. Когда Анита погибла, в Альберто словно  что-то  сломалось.  Из
жизнерадостного,  улыбчивого,  общительного   юноши   он   превратился   в
замкнутого, отрешенного от жизни мужчину. Позже, на Земле, Набиль  пытался
найти Тоцци, но тот избегал встреч. Говорили, что после полета  на  Мегеру
Альберто  так  и  не  пришел  в  себя:  перестал  видеться  с  друзьями  и
пользовался любой возможностью, чтобы улететь  в  космическую  экспедицию,
все равно куда и все равно с кем.  Полет  на  Саратан  стал  драматическим
финалом этой действительно печальной судьбы. Случилось вот что.  Во  время
обвала и горах напарник Тоцци был тяжело ранен. Вездеход засыпало  камнями
Емкости   батарей,   питающих    противорадиационную    защиту    костюмов
космогеологов,  хватало  на  четверо  суток.  Быстрой  помощи   ждать   не
приходилось - вышла из строя система аварийного оповещения. Альберто  снял
свои батареи и подсоединил  к  блоку  питания  товарища.  Когда  их  нашли
спасатели, геологи лежали без  сознания.  Раненого  удалось  возвратить  к
жизни Тоцци спасать было поздно.
   Наутро меня разбудил Саади и предложил прогуляться в  водный  павильон.
Там ярко и горячо светило искусственное солнце.  Несколько  человек  сонно
лежали   на   поролоне,   загорали.   Благословляя   безвестного    гения,
предложившего запас воды на космических кораблях  не  прятать  в  баки,  а
использовать для удовольствия команды, я начал раздеваться.
   - А вы, профессор? Не желаете освежиться?  -  позвал  я,  заметив,  что
Саади усаживается за столик.
   - Купайтесь, я не хочу, - отказался Саади. На нем, как и вчера, была та
же хламида, но четки в руках были уже не коралловые, а из неизвестных  мне
бурых косточек.
   Я накупался до одури, сделался красным от  загара,  выпил  термос  чая,
проиграл Абу-фейсалу четыре  партии  и  одну  свел  вничью,  но  обещанных
откровений не услышал. Подсознание профессора цепко держало свои тайны, и,
похоже, не без помощи сознания.
   Профессор в деталях описывал, какие перед ним стояли научные задачи.  Я
слушал  из  вежливости.  Саади  популярно  изложил  теорию   интерференции
биополей, задержался на принципах, отличавших  его  гипотезу  от  гипотезы
Феликса Бурцена. С трудом дослушав седьмой тезис,  я  объявил  профессору,
что его  научные  высказывания  не  вызывают  у  меня  лично  ни  малейших
сомнений.  Но  дело  в  другом.  Не  устроит  ли  он  мне,  учитывая   его
дипломатические таланты и добрые старые отношения, встречу  с  Масграйвом?
Не думаю, что просьба  моя,  даже  подслащенная  лестью,  доставила  Саади
удовольствие, но помочь мне он все-таки обещал.
   И постарался. Вечером "секретарь" сообщил, что капитан Масграйв  примет
меня.
   Терри Масграйв встретил меня довольно прохладно.
   - Два дня назад во время сеанса гиперсвязи вы  говорили,  капитан,  что
вам нечего скрывать в этой истории. Могу ли я и  сегодня  рассчитывать  на
вашу откровенность?
   - Спрашивайте.
   -   Давайте   поговорим   по   очереди   об   участниках    Тринадцатой
гиперкосмической.
   - Кто именно вас интересует? Бурцен?
   - Он был вашим другом?
   - Не был.
   - Он был способным ученым?
   - Не знаю. У нас разные области. Думаю, ученый он был неплохой.
   - А как начальник экспедиции?
   - Ниже среднего.
   - Почему?
   - Скверный организатор.
   - А в его характеристике перед Мегерой писали,  что  он  "участвовал  в
шести межпланетных экспедициях, проявил себя... способным  организатором".
Что же, в седьмой он стал плох?
   - В хорошо организованных экспедициях не  гибнут  люди,  -  отпарировал
Масграйв.
   - Хорошо,  оставим  командира  Бурцена.  Поговорим  о  Тоцци.  Это  был
полезный для экспедиции участник?
   - Он слыл способным космогеологом.
   - А как человек?
   - Пустой, эгоистичный вундеркинд, - вскинулся Масграйв.
   - И в чем же выражался его эгоизм?
   -  В  том,  что  личные  интересы  Тоцци  ставил   выше   общественных.
Классический случай.
   - Что это за "личные интересы"?
   - Личные... Ну, значит, сердечные...
   - То есть?
   - Он был влюблен. В Аниту. И не спрашивайте, что уже знаете.  Аните  он
писал дурацкие стишки. Меня игнорировал.
   - И это все? А как относилась к Тоцци Анита? - не унимался я.
   - Он был ей неинтересен. Альберто  в  ту  пору  не  мог  соперничать  с
Бурценом.
   - При чем тут Бурцен?
   - Вы не очень догадливы.
   - Неужели...
   - Да.
   - Вам известно, что Тоцци погиб?
   - Знаю. Но что вас интересует,  каким  Альберто  был  тогда,  во  время
экспедиции, или каким стал после?
   - То  есть  вы  считаете,  что  Тоцци  причастен  к  гибели  Бурцена  и
Декамповерде?
   - Он внес свою лепту в разлад, хотел он этого или нет.
   - И только?.. Вы хотите сказать, что в смерти Феликса и Аниты  косвенно
повинны остальные члены экипажа?
   - Ничего я не хочу сказать, молодой человек, - взорвался Масграйв. - Но
будь люди настроены чуть по-другому, не было бы  той  нервозности,  может,
они бы и уцелели, нашли правильный ход...
   - Вот как. Надо думать, Анита тоже способствовала разладу коллектива?
   - В весьма значительной мере.
   - Потому что позволила Альберто в себя влюбиться? - осмелился  уточнить
я.
   - Не только. При каждом удобном случае Анита подшучивала над Тоцци.
   - Бурцен знал об этом?
   - Об этом знали все.
   - О том, что Анита влюблена в Бурцена?
   - А и о том, что они... влюблены друг в друга.
   - Так... Многое становится понятней. Значит, его жена ревновала?
   - Что вы хотите? Роман развивался у нее на глазах.
   - И вы лично осуждаете Бурцена за это?
   - Это привело экспедицию к провалу, а двух человек - к гибели.
   - Подведем итог, - сказал я, вставая. - Бурцен - циник. Тоцци - эгоист.
Саади -  себе  на  уме.  Анита  -  искательница  приключений.  А  кто  же,
по-вашему, Елена Бурцен? Ведь и  ее,  несомненно,  вы  считаете  "косвенно
причастной" к происшествию?
   - Вы нарушаете все приличия.  Отправляйтесь  в  модуль.  Желаю  вам  не
разделить участи Бурцена и Декамповерде. Прощайте.


   Конусные броненосцы застывали остроконечными  каменными  бугорками,  но
еще жили: им предстояло теперь выполнить последний приказ, записанный в их
генах самой природой - открыть на Мегере новый сезон. Энергии, накопленной
каждым конусом, как раз хватило, чтобы отрастить несколько  полых  корней,
пробит" ими омертвевший слой почвы. Прошло еще немного времени, и по  этим
корневым тоннелям хлынули на поверхность зародыши и  гусеницы,  личинки  и
бактерии. Они несли с собой семена, пыльцу, споры,  которые  попадали  уже
отнюдь не в  стерильный  грунт.  К  этому  времени  конусы  рассыпались  и
удобрили  землю.  Все  необходимое  для   нового   витка   эволюции   было
подготовлено.



   7

   Красное и Желтое солнца поменялись местами. Уровень желтой радиации был
еще достаточно высок. И солнца двинулись  навстречу  друг  другу.  Красное
выходило в зенит. Желтое ползло по линии горизонта. Когда они поравнялись,
радиация  опустилась  почти  до  приемлемого  уровня.  Из  земли,   словно
распрямляющиеся пружины, выбросили  шипастые  побеги  кусты,  проклюнулась
жесткая трава. Затем бурые колючие поросли начали  заселять  первые  после
вымерших  броненосцев  животные.  Тощая  птица,  явно   поторопившаяся   с
появлением на этот еще полумертвый свет, с беспокойством поглядела в небо:
там, где едва розовела луна, зажглась и все сильнее  разгоралась  странная
звездочка.


   Багаж мы затащили в модуль еще  накануне.  Кроме  того,  я  захватил  с
корабля еще несколько коробок с продуктами, но  аккуратно  расставлять  их
поленился - все равно через несколько часов выгружать. От этого беспорядка
и в без того не слишком просторном модуле стало еще тесней.
   Скрипучим стариковским голосом капитан дал  отсчет,  забыв  попрощаться
хотя бы с профессором. Как горькое  семечко  гиперлет  выплюнул  модуль  в
космос.
   Ничего не было. Ни  гула,  ни  перегрузки,  ни  вибрации.  Иллюминаторы
залепил знакомый помидорный туман, поплескался и исчез. Открылось  небо  -
темное,  в  сахарной  пудре  незнакомых   созвездий.   Модуль   вышел   на
околопланетную  орбиту:  то  в  одном,  то  в  другом   окне   мы   видели
бледно-розовый ноздреватый блин Мегеры. Еще три-четыре витка,  мы  возьмем
пеленг на радиомаяк, оставленный еще Бурценом, и пойдем на посадку. Делать
мне было нечего: автопилот уверенно прокручивал простенькую программу,  но
я держал руки на пульте. Иллюзия того, что ты контролируешь полет, придает
немало уверенности.
   Пока мы  кружились  вокруг  Мегеры,  я  с  любопытством  поглядывал  по
сторонам - в окружении из четырех лун и двух солнц планета не была  похожа
на те, что я видел раньше. Прочитай в тот миг мои мысли  Масграйв,  он  не
преминул бы заметить, что называть солнце "окружением" планеты могут  лишь
невежды, не удосужившиеся в  начальной  школе  выучить,  что  вокруг  чего
вращается. Несмотря ни на что, центром мира мне видится именно планета, на
которой или рядом с которой я нахожусь.
   - Что там сейчас внизу, профессор?
   - Заканчивается 25-й сезон. Фаза  Красного  солнца  и  двух  спутников.
Жарко, сухо,  светло.  Не  исключены  пыльные  бури,  но  это  зависит  от
растительности.
   - Вы побывали на Мегере и не знаете, какая там растительность?
   - Откуда? Люди на Мегере были четырежды: причем дважды - в один  и  тот
же сезон. Три сезона мы более или менее себе представляем. Флору, фауну. А
что делается на планете в остальные времена года, видел лишь тот  верблюд,
которого никто не видел.
   - Фольклор?
   - Древняя бедуинская поговорка. Мудрость предков-кочевников.
   - Каким же образом вы предсказываете пыльную бурю? Насколько  я  помню,
при данном положении небесных светил на Мегеру никто не садился.
   - Нет, все куда проще, - засмеялся Саади. - В моем институте  на  Земле
создана модель Мегеры со  всеми  ее  солнцами  и  лунами,  температурой  и
влажностью,  давлением  и   освещенностью.   Мы   можем   довольно   точно
предсказывать физико-метеорологическую характеристику  каждого  сезона.  А
вот как на все перепады реагирует живая  природа,  смоделировать  пока  не
удалось.
   - Жаль.
   - Чего жаль? Что не в тот сезон летим? Не жалейте, Алеша. Для нас форма
одежды там всегда одинакова: костюм, шлем. Необходимо защитное  поле.  Или
вы рассчитывали позагорать?
   Как же, подумал я, загоришь там. Так загоришь, что потом искать  нечего
будет. Двое уже  попробовали...  Мысли  невольно  вернулись  к  экспедиции
Бурцена.
   - Набиль, - спросил я, - вы осуждаете Бурцена с Анитой?
   Профессор вздохнул, помолчал.
   - Так вы все-таки дознались...
   - А вы что думали? - возмутился я. Слово "дознались" резануло слух. - И
этот факт, сыгравший роковую роль в той  экспедиции,  вы  думали  от  меня
утаить? Простите, дорогой профессор, но это смахивает на неискренность.
   - Ну что вы, Алексей! Очень вас прошу: не расценивайте мою уклончивость
таким образом. Вот вы спрашиваете, осуждаю ли я Аниту и Феликса. А кто  я,
чтобы их осуждать? Или хотя бы обсуждать? Я стараюсь  не  касаться  ничьей
личной жизни. Куда больше меня интересует наука. И Мегера, к  которой  мы,
между прочим, подлетаем.
   Внизу  уже  обрисовалась  кирпично-рыжая   поверхность   в   щетинистых
бородавках холмов. Модуль спланировал на  сухой,  ровный  пятачок  грунта,
качнулся и замер.
   - Ну, куда дальше, профессор?
   - Форстанция находится где-то здесь.  -  Голос  моего  спутника  звучал
слегка хрипловато, невольно выдавая волнение.
   Радиокомпас указывал на холм метрах в пятнадцати от нас.  Я  вгляделся:
приземистый, с покатой округлой вершиной,  весь  покрытый  бурой  курчавой
травой,  из  которой  пружинисто  выбивались  пучки  отдельных   безлистых
кустарников, - такой же холм, как и соседние. Словно половинку  кокосового
ореха вкопали в грунт. А внутри этого "орешка", под  "скорлупой"  силового
поля и несокрушимых стен - оснащенная лаборатория, жилые отсеки,  приборы,
инструменты,  запас  пищевых  концентратов  на   несколько   лет,   водный
регенератор. При необходимости  на  форстанций  можно  укрыться  от  любой
мыслимой  опасности,  дать  сигнал  бедствия  на   Землю,   долгое   время
отсиживаться,  ожидая  помощи.  Освоение  планет  всегда   начинается   со
строительства форстанций. И все-таки космонавты, как это ни парадоксально,
не любят выстроенные для их же  собственной  безопасности  сверхзащищенные
бункеры, стараются как можно меньше времени проводить за толстыми стенами.
Впрочем, это я понимаю: люди летят через пол-Вселенной не для того,  чтобы
отсиживаться в экранированных казематах. Даже  при  колонизации  поселенцы
строят свои города отнюдь не подле форстанции первопроходцев, что казалось
бы естественным, а едва ли не на противоположном краю планеты.
   - Кто  маскировал  форстанцию?  Вы,  профессор?  -  спросил  я,  силясь
разглядеть в кургане, на который указывал компас,  хоть  какую-то  примету
человеческой деятельности.
   - Кибер, - несколько  сухо  ответил  Набиль.  Наверное,  решил,  что  я
критикую. - Идея Феликса. Я настаивал на подземном варианте.
   Я толкнул пальцем кнопку, включая звуковой преобразователь.
   - А пароль? Пароль все тот же? - встревожился вдруг Саади.
   - Тот же, тот же, - заверил я его. Ко всем нашим  форстанциям,  где  бы
они ни находились, установлен раз и навсегда единый звуковой ключ, который
не потеряет даже самый рассеянный исследователь.
   - Зе-е-мля! - чуть нараспев, торжественно и в то же  время  неуверенно,
словно опасаясь, что бункер не отворится, произнес Саади.
   Сначала ничего не произошло. Потом на кургане  заволновалась  трава,  в
основании холма появились трещины. Они стали расти и соединяться,  образуя
правильный прямоугольник. Из проваливающегося в трещину  куста  выпрыгнула
лохматая птица, суматошно захлопала недоразвитыми крыльями и "побежала" по
воздуху,  едва  касаясь   лапами   стеблей.   Прямоугольник   окончательно
выделился, стенка скользнула вверх, и перед нами открылся едва  освещенный
узкий коридор.
   - Ну, что же вы мешкаете, - нетерпеливо тронул меня за плечо  Саади,  -
въезжайте!
   Впереди тускло замерцали красноватые огни, напоминавшие  тлеющие  угли.
Сходство усиливало дрожание горячего воздуха, хлынувшего с  поверхности  в
прохладное помещение.
   - Вы были когда-нибудь в русской бане, Набиль?
   - Нет. А что?
   - В русской  бане  есть  такой  зальчик,  именуемый  "предбанник".  Тай
переводят дух после захода в парную.  Так  вот,  этот  шлюз  напомнил  мне
предбанник.
   - Знаете, Леша, давайте после про баню. Поезжайте!
   Я нажал педаль, и модуль медленно вкатился на стыковочную турель. Двери
за нами закрылись, и тут же загудели мощные насосы,  выгоняя  мегерианский
пар из предбанника форстанции.


   Странная звездочка росла, пока не сравнялась