оло пяти.  Я
прошел к себе в кабинет и позвонил Римайеру. Ответил тихий женский голос.
     - Как больной? - спросил я.
     - Он спит. Не надо его беспокоить.
     - Я не буду. Ему лучше?
     - Я  же  вам  сказала,  что  он  заснул.  И  не  звоните  так  часто,
пожалуйста. Ваши звонки его тревожат.
     - Вы будете у него все время?
     - Во всяком случае, до утра.  Если  вы  позвоните  еще  хоть  раз,  я
выключу телефон.
     - Благодарю вас, - сказал я. - Вы только не уходите от него до  утра.
Я больше не буду вас беспокоить.
     Я повесил трубку и некоторое время сидел, размышляя, в удобном мягком
кресле перед большим и совершенно пустым столом. Потом я достал из кармана
слег и положил перед собой. Маленькая  блестящая  трубочка,  незаметная  и
совершенно безобидная на вид,  обычная  радиодеталь.  Такие  можно  делать
миллионами. Они должны стоить копейки и очень удобны при транспортировке.
     - Что это у вас? - спросил Лэн над самым моим ухом.
     Он стоял рядом и смотрел на слег.
     - Разве ты не знаешь? - спросил я.
     - Это из приемника, - сказал он. - У меня в приемнике есть такая. Все
время портится.
     Я достал из кармана свой приемник, вынул из него гетеродин и  положил
рядом со слегом. Гетеродин был похож на слег, но это был не слег.
     - Неодинаковые, - признал Лэн. - Но такую штучку я тоже видел.
     - Какую?
     - Вот такую, как у вас.
     Он вдруг насупился, и лицо его сделалось сердитым.
     - Вспомнил? - спросил я.
     - Вовсе нет, - сказал он мрачно. - Ничего я не вспомнил.
     - Ну и ладно, - сказал я. Я взял слег и вставил его в приемник вместо
гетеродина. Лэн схватил меня за руку.
     - Не надо, - сказал он.
     - Почему?
     Он не ответил, глядя на приемник настороженными глазами.
     - Ты чего боишься? - спросил я.
     - Ничего я не боюсь, откуда вы взяли...
     - Посмотрись в зеркало, - сказал я и положил приемник в карман.  -  У
тебя такой вид, будто ты за меня испугался.
     - За вас? - удивился он.
     - Ну ясно, за меня. Не за себя же... Хотя да,  ведь  ты  еще  боишься
этих... некротических явлений.
     Он стал смотреть в сторону.
     - Откуда вы взяли? - сказал он. - Просто мы так играем.
     Я презрительно фыркнул.
     - Знаю я эти игры! Одного вот только не знаю:  откуда  в  наше  время
берутся некротические явления?
     Он озирался по сторонам, потом стал пятиться.
     - Я пойду, - сказал он.
     - Нет уж, - сказал я решительно. - Давай договорим, раз  начали.  Как
мужчина с мужчиной. Ты не думай, я в этих некротических  явлениях  кое-что
смыслю.
     - Что вы смыслите? - он был уже возле дверей и говорил очень тихо.
     - Побольше тебя, - сказал я строго. - Но орать об этом на весь дом не
собираюсь.  Если  хочешь  говорить,   подойди   сюда...   Я-то   ведь   не
некротическое явление... Залезай сюда на стол и садись.
     Целую минуту он колебался, исподлобья глядя на меня, и все,  чего  он
опасался, и все, на что он надеялся, появлялось и исчезало у него на лице.
Наконец он сказал:
     - Я только дверь закрою.
     Он сбегал в гостиную, закрыл дверь в холл,  вернулся,  плотно  закрыл
дверь в гостиную и подошел ко мне. Руки  у  него  были  в  карманах,  лицо
бледное, а оттопыренные уши - красные и холодные.
     - Во-первых, ты дурак, - объявил я, подтащив его к  себе  и  поставив
между коленей. - Жил-был мальчик до того запуганный, что штанишки  у  него
не высыхали даже на пляже, а уши у него от  страха  были  такие  холодные,
словно он клал их на ночь в холодильник. Этот мальчик все время дрожал,  и
так он дрожал, что, когда вырос, у него оказались извилистые ноги, а  кожа
сделалась, как у ощипанного гусака.
     Я надеялся, что он хоть раз улыбнется, но он слушал очень серьезно  и
очень серьезно спросил:
     - А чего он боялся?
     - У него был старший  брат,  хороший  человек,  но  большой  любитель
выпить. И как это часто бывает, подвыпивший брат был совсем  не  похож  на
брата трезвого. У него  делался  очень  дикий  вид.  А  когда  он  выпивал
особенно много, то делался похожим на покойника. И вот этот мальчик...
     На лице Лэна появилась презрительная усмешка.
     - Нашел чего бояться... Они, когда пьяные, наоборот, добрые.
     - Кто - они? - сейчас же спросил я. - Мать? Вузи?
     - Ну да. Мама, наоборот, с утра, как встанет, всегда злится, а  потом
раз выпьет вермуту, два выпьет вермуту, и  все.  А  к  вечеру  уже  совсем
добрая, потому что ночь близко...
     - А ночью?
     - Ночью этот хмырь приходит, - неохотно сказал Лэн.
     - До хмыря нам дела нет, - деловито сказал я. - Не от хмыря же  ты  в
гараж убегаешь.
     - Я не убегаю, - сказал он упрямо. - Это такая игра.
     - Не знаю, не знаю, - сказал я.  -  Есть,  конечно,  на  свете  вещи,
которых даже я боюсь. Например, когда мальчик плачет и дрожит. Я на  такие
вещи смотреть не могу, у меня все внутри прямо переворачивается. Или когда
зубы болят, а по ходу дела надо улыбаться, - вот это  страшно,  ничего  не
скажешь. А бывают просто глупости. Когда дураки, например, от  безделья  и
от жира угощают мозгом живой обезьянки. Это уже  не  страшно,  это  просто
противно. Тем более что это они не сами  придумали.  Это  еще  тысячу  лет
назад - и тоже с жиру - придумали толстые тираны  на  дальнем  востоке.  А
нынешние дурачки услыхали про это и обрадовались. Так их ведь жалеть надо,
а не бояться...
     - Жалеть, - сказал Лэн. - Они-то  ведь  никого  не  жалеют.  Они  что
захотят, то и делают. Им ведь все равно, как вы не  понимаете...  Им  если
скучно, то все равно, кому голову пилить... Дурачки... Это они днем, может
быть, дурачки, вы вот все это не понимаете, а ночью они  не  дурачки,  они
все проклятые...
     - Как это так?
     - Всем миром они проклятые. Покоя им нет и не будет. Вы-то ничего  не
знаете... Вам что, как приехали, так и уедете... А они -  ночью  живые,  а
днем мертвые... Трупные...
     Я сходил в гостиную и принес ему  воды.  Он  выпил  полный  стакан  и
сказал:
     - А вы скоро уедете?
     - Да нет, что ты, - сказал я, похлопывая его по спине. - Я же  только
что приехал.
     - Можно, я у вас ночевать буду?
     - Конечно.
     - Сначала у меня замок был, а сейчас она у меня замок зачем-то сняла.
А зачем сняла - не говорит...
     - Ладно, - сказал я. - Будешь спать у меня в гостиной. Хочешь?
     - Да.
     - Вот, запирайся там и спи на здоровье. А я  тогда  в  спальню  через
окно забираться буду.
     Он поднял голову и пристально посмотрел мне в лицо.
     - Думаете, у вас двери запираются? Я тут все знаю. У вас ведь тоже не
запираются.
     - Это у вас они не запираются, - сказал я по возможности небрежно.  -
А у меня они запираться будут. На полчаса работы.
     Он неприятно, как взрослый, засмеялся.
     - Вы сами-то боитесь. Ладно, я пошутил.  Запираются  они  у  вас,  не
бойтесь.
     - Дурачина ты, - сказал я. - Я же тебе сказал, что ничего  такого  не
боюсь. - Он испытующе смотрел на  меня.  -  А  замок  я  хотел  сделать  в
гостиной для того, чтобы ты спал спокойно, раз уж ты такой боязливый. А  я
всегда сплю с открытым окном.
     - Я же говорю, - сказал он, - я пошутил.
     Мы помолчали.
     - Лэн, - сказал я, - а кем ты будешь, когда вырастешь?
     - А что? - сказал он. Он очень удивился. - Какая мне разница?
     - Как так - какая разница? Тебе все  равно,  химиком  ты  будешь  или
барменом?
     - Я же вам сказал: мы все проклятые. От проклятья-то не  уйдешь,  как
вы понять не можете, это же всякий знает.
     - Что ж, - сказал я, - бывали и  раньше  проклятые  народы.  А  потом
рождались дети, которые вырастали и снимали проклятье.
     - А как?
     - Это долго  объяснять,  дружище.  -  Я  встал.  -  Я  тебе  это  еще
обязательно расскажу. А сейчас беги играй. Днем-то ты  хоть  играешь?  Ну,
вот и беги. А когда солнце сядет, приходи, я тебе постелю.
     Он сунул руки в карман и пошел к дверям. Там он остановился и  сказал
через плечо:
     - А эту штучку из приемника вы лучше  выньте.  Вы  думаете,  это  что
такое?
     - Гетеродин, - сказал я.
     - Никакой это не гетеродин. Вы его выньте, а то вам плохо будет.
     - Почему это мне плохо будет? - сказал я.
     - Выньте, - сказал он. - Вы всех  будете  ненавидеть.  Вы  сейчас  не
"Проклятый", а станете "Проклятым". Кто вам его дал? Вузи?
     - Нет.
     Он умоляюще посмотрел на меня.
     - Иван, выньте!
     - Так и быть, - сказал я. - Выну.  Беги  играй.  И  никогда  меня  не
бойся, слышишь?
     Он ничего не сказал и вышел, а я остался  сидеть  в  кресле,  положив
руки на стол, и скоро услышал,  как  он  завозился  в  кустах  сирени  под
окнами.  Он  шуршал,  топал,  что-то  бормотал  и   тихонько   вскрикивал,
разговаривая сам с собой: "...Принесите флаги и ставьте здесь, и здесь,  и
здесь... вот... вот... вот... И тогда я сел в самолет и улетел в  горы..."
Интересно, когда он ложится спать? - подумал я. Хорошо, если в восемь  или
хотя бы в девять, зря я, пожалуй, все это  затеял,  сейчас  бы  заперся  в
ванной и через два часа уже все знал бы, да нет, не мог же я отказать ему,
представь-ка себя на его месте, но это не метод, я  потакаю  его  страхам,
надо было придумать что-нибудь поумнее, а попробуй придумай, это  тебе  не
Аньюдинский интернат, ох, какой же это не Аньюдинский интернат,  какое  же
это все не такое, и что же мне сейчас предстоит,  какой,  интересно,  круг
рая, только если будет щекотно, я не смогу, интересно, рыбари -  это  тоже
круг рая, наверняка, меценатство для аристократов духа, а Старое Метро для
тех, кто попроще, хотя интели тоже  аристократы  духа,  а  напиваются  как
свиньи и ни на что больше не годны, даже они больше ни на  что  не  годны,
слишком много ненависти, слишком мало любви, ненависти  легко  научить,  а
вот любви - трудно, и потом любовь слишком затаскали и обслюнявили, и  она
пассивна,  почему-то  так  получилось,  что  любовь  всегда  пассивна,   а
ненависть зато всегда активна и потому  очень  привлекательна,  и  говорят
еще, что ненависть - от природы, а любовь - от ума, от большого ума,  а  с
интелями все-таки хорошо бы  поговорить,  не  все  же  они  там  дураки  и
истерики, а вдруг  удастся  найти  человека,  что,  собственно,  хорошо  у
человека от природы, фунт серого вещества, но и это не всегда хорошо,  так
что человеку всегда приходится начинать на голом месте, а хорошо было  бы,
если бы наследовались социальные признаки; правда, тогда Лэн был бы сейчас
маленьким генерал-полковником; нет уж,  лучше  не  надо,  лучше  на  голом
месте, он бы, конечно, ничего не боялся, но зато он бы  пугал  других,  не
генерал-полковников...
     Я вздрогнул, потому что увидел: на яблоне напротив окна сидит  Лэн  и
пристально смотрит  на  меня.  В  следующее  мгновение  он  исчез,  только
затрещали ветки и посыпались яблоки. Нипочем не верит, подумал  я.  Никому
не верит. А я кому-нибудь верю в этом городе? Я перебрал  всех,  кого  мог
вспомнить. Нет, никому я не верю. Я снял трубку, позвонил  в  "Олимпик"  и
попросил соединить с номером восемьсот семнадцать.
     - Слушаю вас, - сказал голос Оскара.
     Я молчал, прикрывая микрофон пальцами.
     - Слушаю! - раздраженно повторил Оскар. - Второй раз уже, - сказал он
кому-то в сторону. - Алло!..  Да  нет,  какие  у  меня  здесь  могут  быть
женщины?.. - Он повесил трубку.
     Я взял томик Минца, лег в гостиной на тахту и читал до сумерек. Очень
люблю Минца, но совершенно не помню, о  чем  я  читал.  С  шумом  проехала
вечерняя смена. Тетя Вайна кормила Лэна ужином,  пичкала  его  толокном  с
горячим молоком. Лэн  капризничал,  хныкал,  а  она  терпеливо  и  ласково
уговаривала его. Таможенник Пети внушал командирским  голосом,  но  вполне
добродушно:  "Надо  есть,  надо  есть,  раз  мать  говорит  -  надо  есть,
выполняйте..." Заходили двое каких-то,  судя  по  голосам  -  разболтанных
молодых людей, спрашивали Вузи и заигрывали с тетей Вайной. По-моему,  они
были пьяны. Темнело быстро. В восемь часов в кабинете зазвонил телефон.  Я
босиком сбегал в кабинет  и  взял  трубку,  но  никто  не  заговорил.  Как
аукнется, так  и  откликнется.  В  восемь  десять  в  дверь  постучали.  Я
обрадовался, что это Лэн, но это оказалась Вузи.
     - Что же вы даже не заходите?  -  возмущенно  спросила  она  прямо  с
порога. На ней были шорты с изображением подмигивающей физиономии,  тесная
курточка-безрукавка, открывающая пупок, и огромный  прозрачный  шарф,  она
была свежая и крепенькая, как недозрелое яблоко. До оскомины.
     - Я сижу и жду его весь день,  а  он  здесь  валяется.  У  вас  болит
что-нибудь?
     Я поднялся и сунул ноги в туфли.
     - Садитесь, Вузи. - Я похлопал по тахте рядом с собой.
     - Не сяду я с вами, - сказала она. - Он  тут  читает,  оказывается...
Хоть бы выпить предложил.
     - В баре, - сказал я. - Как поживает слюнявая корова?
     - Слава богу, сегодня ее не было, - сказала Вузи, залезая  в  бар.  -
Сегодня мне досталась мэриха... Вот дурища! Почему, значит,  ее  никто  не
любит? А за что ее любить?.. Вам с водой?.. Глаза  белые,  морда  красная,
задница диваном - ну как у лягушки, ей-богу... Слушайте,  давайте  сделаем
"хорек". Сейчас все делают "хорек"...
     - А я не люблю делать, как все.
     - Это я и сама вижу.  Все  идут  гулять,  а  он  валяется.  И  читает
вдобавок.
     - Он устал, - сказал я.
     - Ах, так? Тогда я могу уйти!
     - А я вас не пущу, - сказал я, поймал ее за шарф и  посадил  рядом  с
собой.  -  Вузи,  девочка,  вы  специалист  только  по  дамскому  хорошему
настроению или вообще? Не можете  ли  вы  привести  в  хорошее  настроение
одинокого мужчину, которого никто не любит?
     - А за что вас любить? -  она  оглядела  меня.  -  Глаза  рыжие,  нос
картошкой...
     - Как у крокодила.
     - Как у пса... Не обнимайтесь, я вам не позволю. Почему вы не зашли?
     - А почему вы меня вчера бросили?
     - Здравствуйте, я его бросила!..
     - Одного, в чужом городе...
     - Я его бросила! Да я вас потом везде искала!  Я  всем  рассказывала,
что вы тунгус, а вы пропали, - очень нехорошо с вашей стороны... Нет, я не
разрешаю! Где вы вчера были? Рыбарили, наверное? А сегодня опять ничего не
расскажете...
     - Почему это не расскажу? - сказал я. И я  рассказал  ей  про  Старое
Метро. Я сразу сообразил, что правды будет недостаточно, и я рассказал про
людей в металлических масках, про жуткую  клятву,  про  стену,  мокрую  от
крови, про рыдающий скелет - про разные вещи я рассказал и дал ей пощупать
желвак за ухом. Ей все очень понравилось.
     - Пойдемте сейчас же, - сказала она.
     - Ни за что, - сказал я и лег.
     - Что за манеры? Сейчас же вставайте, и пойдем!  Ведь  мне  никто  не
поверит, а вы покажете эту шишку, и все сразу будет в порядке.
     - А потом мы пойдем на дрожку? - осведомился я.
     - Ну да! Знаете, это, оказывается, даже полезно для здоровья...
     - И будем пить бренди?
     - И бренди, и вермут, и "хорек", и виски...
     - Хватит, хватит... И будем тискаться в машинах  на  скорости  в  сто
пятьдесят миль?.. Слушайте, Вузи, зачем вам туда идти?
     Она, наконец поняла и растерянно заулыбалась.
     - А что тут плохого? Рыбари ведь тоже ходят...
     - Да нет, ничего плохого, - сказал я. - Но что тут хорошего?
     - Не знаю. Все так делают. Иногда бывает очень весело... И дрожка.  В
дрожке все всегда исполняется...
     - Что же это - все?
     - Ну не все, конечно... Но о чем думаешь,  чего  хотелось  бы,  часто
исполняется. Как во сне.
     - Так, может, лучше лечь спать?
     - Ну да! - сердито сказала она. - В  настоящем  сне  такое  бывает...
Будто вы не знаете! А в дрожке - только то, что хочется!..
     - А что вам хочется?
     - Н-ну... Много чего...
     - А все-таки? Вот пусть я волшебник. И я вам  говорю:  загадайте  три
желания. Любые, какие хотите. Самые сказочные. И я вам их исполню. Ну-ка?
     Она тяжело задумалась, у нее даже плечи  опустились.  Потом  лицо  ее
прояснилось.
     - Чтобы я никогда не старилась! - заявила она.
     - Отлично, - сказал я. - Раз.
     - Чтобы я... - вдохновенно начала она и замолчала.
     Я очень любил задавать этот вопрос своим и  задавал  его  при  каждом
удобном случае. Несколько раз я задавал своим ребятам  даже  сочинения  на
тему "Три желания". И мне всегда  было  очень  интересно,  что  из  тысячи
мужчин и женщин, стариков и ребятишек всего  два-три  десятка  сообразили,
что желать можно не только для себя лично и для ближайших тебе людей, но и
для  большого  мира,  для  человечества  в  целом.  Нет,   это   не   было
свидетельством неистребимости человеческого  эгоизма,  желания  совсем  не
всегда были сугубо эгоистичными, а большинство опрошенных потом,  когда  я
напоминал  им  об  упущенных  возможностях  и  о  великих  всечеловеческих
проблемах, спохватывалось, совершенно искренне сердилось и упрекало  меня,
что я сразу не сказал. Но так  или  иначе  все  они  начинали  свой  ответ
чем-нибудь  вроде:  "Чтобы  я..."  Здесь  проявлялась   какая-то   вековая
подсознательная убежденность, что твои  личные  желания  ничего  не  могут
изменить в  большом  мире  -  есть  у  тебя  волшебная  палочка  или  нет,
безразлично...
     - Чтобы мне... - снова начала Вузи  и  снова  замолчала.  Я  украдкой
следил за нею. Она заметила это, расплылась  в  улыбке  и,  махнув  рукой,
сказала: - Да ну вас, в самом деле... Ну и трепач вы!
     - Нет-нет-нет, - сказал я.  -  К  этому  вопросу  всегда  нужно  быть
готовым. А то вот был у меня один знакомый, он всем задавал этот вопрос, а
потом сокрушался: "Ах, а я вот так не сообразил,  такой  случай  потерял".
Так что  это  совершенно  серьезно.  Первое  у  вас  -  чтобы  никогда  не
стариться. А дальше?
     - Ну что дальше?.. Ну, конечно,  хорошо  бы  иметь  красивого  парня,
чтобы все за ним бегали, а он бы только со мной был. Всегда.
     - Превосходно, - сказал я. - Это два. И наконец?
     По ее лицу было видно, что эта игра ей уже надоела и что  сейчас  она
что-нибудь отмочит. И она отмочила. Я даже глазами захлопал.
     - Да, - сказал я. - Это, конечно, да... Только это  случается  и  без
волшебства...
     - Как сказать! - возразила она и принялась развивать  идею,  ссылаясь
на невзгоды своих клиенток. Все это ей было очень весело и забавно,  а  я,
позорно потерявшись, дул бренди с  лимонным  соком  и  стесненно  хихикал,
чувствуя себя девой-неудачницей. Нет, если бы это происходило в кабаке,  я
бы знал, как себя вести... Ох... Ну и ну... Да-а-а!.. Хорошенькими  делами
они там занимаются в Салонах Хорошего Настроения... Ай да престарелые!..
     - Ф-фу-у... - сказал я наконец. - Вузи, вы меня смущаете... И потом я
уже все понял. Я вижу,  что  без  волшебства  действительно  не  обойтись.
Хорошо, что я не волшебник!
     - Здорово я вас уела! - радостно сказала Вузи. - А вы бы чего  сейчас
пожелали?
     Тогда я тоже решил пошутить.
     - Мне ничего такого не надо, - сказал я. - Я ничего такого и не умею.
Я бы хотел хороший добрый слег...
     Она весело улыбалась.
     - Мне трех желаний не требуется, - пояснил я. - Мне хватит одного.
     Она еще улыбалась, но улыбка  ее  стала  растерянной,  потом  кривой,
потом она перестала улыбаться.
     - Что? - сказала она жалким голосом.
     - Вузи!.. - сказал я, поднимаясь. - Вузи!..
     Она словно не знала, что делать.  Она  вскочила,  потом  села,  потом
опять вскочила. Столик с бутылками  опрокинулся.  На  глазах  у  нее  были
слезы, а лицо было жалким, как у ребенка, которого нагло, грубо,  жестоко,
издевательски обманули. И вдруг она закусила губу и изо всех  сил  ударила
меня по лицу - раз и еще раз. И пока я  моргал,  она,  уже  совсем  плача,
отшвырнула ногой опрокинутый столик и выбежала вон. Я  сидел  с  раскрытым
ртом. В темном саду взревел мотор, вспыхнули  фары,  затем  шум  двигателя
пронесся по двору, по улице и затих в отда