сильнее, - советовала Нава, - а то  присосется
кто-нибудь, потом не оторвешь, ты не думай, что раз тебе прививку сделали,
то не присосется. Потом, конечно, сдохнет, но тебе-то от этого не легче...
     Болото неожиданно кончилось, и местность стала повышаться.  Появилась
высокая трава с режущими, как у осоки, краями.  Атос  оглянулся  и  увидел
воров. Почему-то они стояли по колено в  болоте,  опираясь  на  дубины,  и
глядели на него. Выдохлись, подумал Атос. Тоже выдохлись.  Один  из  воров
поднял руку, сделал приглашающий жест и крикнул:
     - Давайте, спускайтесь!
     Атос повернулся и пошел вслед за Навой. После болота идти по  твердой
земле казалось совсем легко, даже в гору. Воры что-то кричали - в  два,  а
потом в три голоса. Атос  оглянулся  в  последний  раз.  Воры  по-прежнему
стояли в болоте, они стояли в воде и даже не вышли на сухое мест.  Увидев,
что он оглянулся, они отчаянно замахали руками и заорали снова.  До  Атоса
донеслось:
     - Наза-ад!.. Не тро-онем!.. Пропадете, дураки-и!..
     Не так просто, подумал Атос со злорадством.  Это  вам  не  на  Земле,
здесь не верят. Нава уже скрылась за деревьями, и он поспешил за нею.
     - Назад идите-е!.. Отпу-устим!..  -  ревел  вожак.  Не  очень-то  они
выдохлись, если так орут, мельком подумал Атос.
     Деревня была очень странная. Когда они  вышли  из  леса,  перед  ними
открылась обширная поляна, словно выжженная  и  вытоптанная,  без  единого
куста, без единой травинки. Большая глиняная проплешина,  отгороженная  от
неба сросшимися кронами  могучих  деревьев.  Поляна  была  треугольная,  и
деревня тоже была треугольная.
     - Не нравится мне эта деревня, - сказала Нава, - здесь, наверное, еды
не допросишься. Смотри, поля у них нет, наверное, это охотники, они всяких
животных ловят и едят, тошнит даже, как подумаешь...
     - Надо же где-нибудь переночевать, -  сказал  Атос.  -  Да  и  дорогу
спросить надо.
     Они шли через лес весь день, и даже Нава устала и все чаще  висла  на
руке Атоса. Издали их поразило, что на улицах  не  было  видно  ни  одного
человека, но когда они подошли к первому домику,  стоявшему  несколько  на
отшибе, их окликнули. Атос не сразу нашел - кто. Рядом с  домом  на  серой
земле сидел серый, почти не  одетый  человек.  Уже  наступали  сумерки,  и
трудно было разглядеть как следует его лицо.
     - Вы куда? - спросил человек слабым голосом.
     - Нам нужно переночевать, - сказал Атос. - А утром нам нужно в  Новую
деревню.
     - Это вы, значит, сами пришли, - сказал человек вяло. - Это вы хорошо
сделали. Вы заходите, а то  работы  много,  а  людей  что-то  совсем  мало
осталось. - Он еле выговаривал слова, словно засыпал. - А работать  нужно,
нужно, нужно...
     - Ты нас не накормишь? - спросил Атос.
     - Нам сейчас нужно... - человек произнес несколько слов, которые Атос
никогда не слыхал раньше. - Это хорошо, что мальчик  пришел,  он  подойдет
для... - и он опять произнес странные, непонятные слова.
     Нава потянула Атоса за рукав. Атос с досадой выдернул руку.
     - Я тебя не понимаю, - сказал он человеку. - Ты мне скажи, еда у тебя
найдется?
     - Вот если бы трое... - сказал человек.
     Нава потащила Атоса прочь изо всех сил. Они отошли в сторону.
     - Больной он, что ли? - сказал Атос. - Ты поняла, что он говорил?
     - У него же нет лица,  -  шепотом  сказала  Нава.  -  Что  ты  с  ним
разговариваешь? Как с ним можно говорить, когда у него нет лица?
     - Почему нет лица? - удивился Атос и  оглянулся.  Человека  видно  не
было: то ли он ушел, то ли растворился в сумерках.
     - А так, - сказала Нава. - Глаза есть, рот есть, а лица нету... - Она
вдруг прижалась к нему. - Он как мертвяк, - сказала она. -  Только  он  не
мертвяк, от него пахнет, но весь он как мертвяк... Пойдем  в  какой-нибудь
другом дом, только еды мы здесь не достанем, ты не надейся.
     Она подтащила его к следующему дому, и они  заглянули  внутрь,  но  в
доме никого не оказалось. Все в этом доме  было  непривычное:  и  не  было
постелей, и не было запахов еды. Нава понюхала воздух.
     - Здесь вообще никогда не было еды, - сказала она с отвращением. -  В
какую-то ты меня глупую деревню привел, Молчун. Что мы здесь будем делать?
Я таких деревень никогда в жизни не видела. И дети здесь не кричат,  и  на
улице никого нет...
     На сумеречной улице действительно никого не было,  и  стояла  мертвая
тишина. Даже в лесу не ухало и не булькало, как обычно по вечерам.
     - Так ты ничего не поняла, что он говорил? - спросил Атос. -  Странно
он как-то говорил, я вот сейчас вспоминаю, и словно я слышал уже  когда-то
такую речь... А когда, где - не помню...
     - И я тоже не помню, -  сказала  Нава,  помолчав.  -  А  ведь  верно,
Молчун, я тоже слыхала такие слова, может быть, во сне, а  может  быть,  в
нашей деревне, не в той, где мы живем, а в другой, где я родилась,  только
тогда это, должно быть, очень давно, потому что тогда  я  была  еще  очень
маленькая и с тех нор все позабыла, а сейчас как будто бы и вспомнила,  но
никак не могу вспомнить...
     В следующем доме они увидели человека, который лежал прямо на полу  и
спал. Атос нагнулся над ним, потряс его за плечо, но человек не проснулся.
Кожа у него была сухая и горячая, а мускулов почти не было.
     - Спит, - сказал Атос, поворачиваясь к Наве.
     - Как же спит? - сказала Нава. - Когда он смотрит...
     Атос  снова  нагнулся  над  человеком.  Ему   показалось,   что   тот
действительно смотрит. Но только показалось.
     - Да нет, спит он, - сказал Атос. - Пойдем.
     Против обыкновения Нава промолчала. Они дошли  до  середины  деревни,
заглядывая в каждый дом, и в каждом доме они  видели  спящих.  Все  спящие
были мужчины. Не было ни одной женщины, ни  одного  ребенка.  Нава  совсем
замолчала. Атосу тоже было не по себе. Спящие  не  просыпались,  но  почти
каждый раз, когда Атос оглядывался на них, выходя на улицу, ему  казалось,
что они провожают его короткими осторожными взглядами. Стало совсем темно.
Атос чувствовал, что устал до последней степени, до  полного  безразличия.
Ему хотелось сейчас только одного: прилечь где-нибудь под крышей (чтобы не
свалилась на сонного сверху какая-нибудь гадость), пусть прямо на  жестком
утоптанном  полу,  но  лучше  все-таки  в  пустом  доме,  а  не  с   этими
подозрительными спящими. Нава совсем повисла на руке.
     - Ты не бойся, - сказал Атос. - Бояться здесь совершенно нечего.
     - Что ты говоришь? - спросила она сонным голосом.
     - Я говорю, не бойся. Они тут  все  полумертвые,  я  их  одной  рукой
раскидаю.
     - Никого я не боюсь, - сказала Нава сердито. - Я устала и хочу спать,
раз уж ты есть не даешь. А ты все ходишь и ходишь из дома в дом, из дома в
дом, надоело даже, ведь во всех домах все одинаково. Все люди лежат, а  мы
с тобой бродим.
     Тогда Атос поискал глазами и зашел в первый попавшийся дом. Там  было
абсолютно темно. Атос прислушался, пытаясь понять, есть  здесь  кто-нибудь
или нет, но слышал только сопение Навы, уткнувшейся лбом  ему  в  бок.  Он
ощупью нашел стену, пошарил руками, сухо ли на полу, и лег, положив голову
Навы себе на живот, Нава уже спала. Завтра... пораньше  встать...  обратно
через лес на тропу... воры, конечно, ушли... а если и не ушли...  как  там
работа в Новой деревне... неужели опять послезавтра?.. Нет  уж,  завтра...
завтра...
     Он проснулся от света и подумал, что взошла Луна. В доме было  темно,
лиловатый свет падал в окно и в - дверь. Ему стало интересно, как это свет
Луны может падать и в окно, и в дверь напротив, потом он догадался, что он
на Пандоре, и настоящей Луны здесь быть не может, и тут же забыл об  этом,
потому что в полосе света, падающего из окна,  появился  силуэт  человека.
Человек стоял здесь, в доме, спиной к нему и глядел в окно, и  по  силуэту
видно было, что он стоит, заложив руки за спину и нагнув голову, как любил
стоять у окна во время дождей и туманов Карл, и он  отчетливо  понял,  что
это и есть Карл, который когда-то отлучился с Базы в лес и не вернулся. Он
задохнулся от  волнения  и  крикнул:  "Карл!"  Карл  медленно  повернулся,
лиловый свет от окна прошел по его лицу, и Атос увидел, что это не Карл, а
какой-то незнакомый  местный  человек,  он  неслышно  подошел  к  Атосу  и
нагнулся над ним, не размыкая рук  за  спиной,  и  лицо  его  стало  видно
совершенно отчетливо, изможденное безбородое  лицо,  решительно  ничем  не
похожее на лицо Карла. Он не произнес  ни  слова,  выпрямился  и  пошел  к
двери, по-прежнему сутулясь, и когда  он  перешагивал  через  порог,  Атос
понял, что это все-таки Карл, вскочил и выбежал за ним следом.
     За дверью он остановился и оглядел улицу. Было очень  светло,  потому
что низко над деревней  висело  лиловое  светящееся  небо.  Наискосок,  на
другой стороне улицы, возвышалось плоское, диковинное  строение,  и  возле
него толпились люди. Человек, похожий на Карла, шел к этому  строению,  он
подошел к этим людям  и  смешался  с  толпой.  Он  тоже  хотел  подойти  к
строению, но почувствовал, что ноги у него как ватные и он совсем не может
идти. Он удивился, как это он еще  может  стоять  на  таких  ногах;  боясь
упасть, он хотел ухватиться за что-нибудь, но было не за что, его окружала
пустота. Раздался крик, громкий откровенный крик боли, так что зазвенело в
ушах, и почему-то он сразу понял, что кричат в этом плоском здании,  может
быть, потому, что больше кричать было негде. И  почти  тотчас  же  он  сам
ощутил острый укол в спину. Он обернулся и увидел Наву,  которая,  откинув
голову, медленно падала навзничь, и он подхватил ее и поднял, не  понимая,
что с ней происходит и ощущая  страшное  желание  узнать,  что  же  с  ней
происходит. Голова ее была откинута, и ее открытое горло  было  перед  его
глазами, то место, где у всех землян ямочка между ключицами, а у Навы было
две таких ямочки, и у всех местных людей было две таких  ямочки,  но  ведь
это чрезвычайно важно узнать, почему у них две. Он заметил,  что  крик  не
прекратился, и понял, что ему нужно туда, где кричат. Что же им  дают  две
ямочки? В чем целесообразность? Крик продолжался. Может быть, в  этом  все
дело, почему об этом никто не подумал, надо было подумать об этом  гораздо
раньше, и тогда все было бы по-другому...
     Крик оборвался. Атос увидел, что стоит уже перед самым зданием, среди
этих людей, перед квадратной черной дверью, и он попытался понять, что  он
здесь делает с  Навой  на  руках,  но  не  успел,  потому  что  из  черной
квадратной  двери  вышли  Карл  и  Валентин,  угрюмые  и  раздраженные,  и
остановились,  разговаривая.  Он  видел,  как   шевелятся   их   губы,   и
догадывался, что они спорят, что они недовольны, но он  не  понимал  слов,
только один раз он уловил полузнакомое слово "хиазма". И тут он  вспомнил,
что Карл-то пропал без вести, а Валентина нашли через месяц после аварии и
похоронили. Ему стало невыносимо жутко, и  он  попятился,  толкая  кого-то
спиной, и даже когда он увидел, что никакой это не Карл, и никакой это  не
Валентин, страх его не уменьшился, он продолжал пятиться, и  вдруг  кто-то
рядом сказал ему: "Куда же ты с ним? Иди прямо, вот же  дверь,  дверей  не
видишь, что ли?" Тогда он повернулся, вскинул Наву на плечо и двинулся  по
пустой освещенной улице, как во сне, на мягких подгибающихся ногах, только
не слыша за собой топота преследователей.
     Он опомнился, ударившись о дерево. Нава вскрикнула, и он  опустил  ее
на землю. Под ногами была трава.
     Отсюда была  видна  вся  деревня.  Над  деревней  лиловым  светящимся
конусом стоял туман, и  дома  казались  размытыми,  и  размытыми  казались
фигурки людей.
     - Что-то я ничего не помню, - проговорила Нава. - Почему мы здесь? Мы
ведь уже спать легли. Или это мне все снится?
     Атос поднял ее и понес дальше, дальше, дальше, пока вокруг  не  стало
совсем темно. Тогда он прошел еще немного, снова опустил Наву на  землю  и
сел возле нее.  Вокруг  была  высокая  теплая  трава.  Сырости  совсем  не
чувствовалось, никогда еще  в  лесу  Атосу  не  попадалось  такого  сухого
благодатного места. Голова у него болела, все  время  клонило  в  сон,  не
хотелось ни о чем думать, было  только  чувство  огромного  облегчения  от
того, что он собирался сделать что-то ужасное и не сделал.
     - Молчун, - сказала Нава сонным  голосом,  -  ты  знаешь,  Молчун,  я
все-таки вспомнила, где я слышала такую речь.  Это  ты  так  сам  говорил,
Молчун. Когда еще был без памяти. Слушай, Молчун,  а  может,  ты  из  этой
деревни родом? Может, ты просто забыл? Ты ведь очень  больной  был  тогда,
Молчун, совсем без памяти...
     - Спи, - сказал Атос. Ему не хотелось думать. Ни о  чем  не  хотелось
думать. "Хиазма", - вспомнил он.
-==5==-
     Дирижабль, рискованно низко ныряя над лесом в крутящихся  под  ветром
тучах, сбросил вездеход в полукилометре от того места, где  были  замечены
сигнальные ракеты Сартакова.
     Леонид Андреевич ощутил легкий толчок, когда включились  парашюты,  и
через несколько секунд второй, более сильный  толчок,  почти  удар,  когда
вездеход, сокрушая деревья, рухнул в лес. Алик Кутнов отстрелил  парашюты,
включил для пробы двигатели и доложил: "Готов".  Поль  скомандовал:  "Бери
пеленг и - вперед".
     Леонид Андреевич  косился  на  них  с  некоторой  завистью.  Оба  они
работали, оба были заняты, и видно было, что им обоим нравится все это - и
рискованный прыжок с малой высоты, и колодец в лесной зелени, получившийся
в месте падения танка, и гул двигателей, и вообще все положение, когда  не
надо  больше  чего-то  ожидать,  когда  все  уже  произошло  и  мысли   не
разбредаются, как веселая компания на пикнике, а строго подчинены ясной  и
определенной цели. Так, вероятно, чувствовали себя  старинные  полководцы,
когда затерявшийся  было  противник  вдруг  обнаруживался,  намерения  его
определялись, и можно  в  своих  действиях  опереться  наконец  на  хорошо
знакомые положения приказов и уставов. Леонид Андреевич подозревал  также,
что   они   втихомолку   даже    радуются    происшествию    как    случаю
продемонстрировать свою готовность, свое умение, свою опытность.  Радуются
постольку,  конечно,  поскольку  все  пока  были  живы  и  никому   ничего
особенного не  угрожало.  Сам  же  Леонид  Андреевич,  если  отвлечься  от
мимолетного ощущения зависти, ждал встречи с неизвестным, надеялся на  эту
встречу и боялся ее.
     Вездеход медленно и осторожно двигался на пеленг. При его приближении
растительность мгновенно теряла влагу,  и  все:  стволы  деревьев,  ветви,
листья, лианы, цветы, грибы - рассыпалось в труху, смешивалось с  болотным
илом и тут же смерзалось, стеля под гусеницы звонкую ледяную  броню.  "Вас
видим!" - сказал  голос  Сартакова  из  репродуктора,  и  Алик  сейчас  же
затормозил. Туча трухи медленно оседала.
     Леонид Андреевич, поспешно отстегивая предохранительные ремни,  водил
глазами по обзорному экрану. Он не знал, что  он  должен  увидеть.  Что-то
похожее на кисель,  от  которого  тошнит.  Что-то  необычное,  что  нельзя
описать. А вокруг шевелился лес, трепетал и корчился лес,  менял  окраску,
переливаясь и вспыхивая, обманывая зрение, наплывая и отступая, издевался,
пугал и глумился лес, и он весь был необычен, и его нельзя было описать, и
от  не,  о  тошнило.  Но  самым  необычным,   самым   невозможным,   самым
невообразимым в этом  лесу  были  люди,  и  поэтому  прежде  всего  Леонид
Андреевич увидел их. Они шли к вездеходу, тонкие  и  ловкие,  уверенные  и
изящные, они шли легко, не оступаясь, мгновенно  и  точно  выбирая  место,
куда ступить, и они делали вид, что не замечают леса, что в лесу они,  как
дома, что лес уже принадлежит им, они даже, наверное, не делали  вид,  они
действительно думали так,  а  лес  висел  над  ними,  беззвучно  смеясь  и
указывая мириадами глумливых пальцев,  ловко  притворяясь  и  знакомым,  и
покорным, и простым - своим. Пока.
     Рита Сергеевна и Сартаков вскарабкались на гусеницу, и все  вышли  им
навстречу.
     - Что же это ты так неловко? - сказал Поль Сартакову.
     - Неловко? - сказал Сартаков. - Ты посмотри! Видишь?
     - Что?
     - То-то, - сказал Сартаков. - А теперь присмотрись...
     - Здравствуйте, Леонид Андреевич, -  сказала  Рита  Сергеевна.  -  Вы
сообщили Тойво, что все в порядке?
     - Тойво ничего  не  знает,  -  ответил  Леонид  Андреевич.  -  Вы  не
беспокойтесь, Рита. А вы как себя чувствуете? Что у вас случилось?
     - Да ты не туда смотришь, - нетерпеливо говорил Сартаков.  -  Да  вы,
кажется, ослепли все...
     - А! - закричал Алик, указывая пальцем. - Вижу! Уж ты...
     - Да-а... - тихо и напряженно произнес Поль.
     И тогда Леонид Андреевич тоже увидел. Это появилось  как  изображение
на фотобумаге, как фигурка на детской загадочной картинке "Куда  спрятался
зайчик?" - и, однажды разглядев это, больше невозможно было  потерять  его
из виду. Оно было совсем рядом,  оно  начиналось  в  нескольких  шагах  от
широких гусениц вездехода.
     Огромный живой столб поднимался к  кронам  деревьев,  сноп  тончайших
прозрачных  нитей,  липких,   блестящих,   извивающихся   и   напряженных;
пронизывающий плотную листву и уходящий выше, в облака.  Он  зарождался  в
клоаке, в  жирной  клокочущей  клоаке,  заполненной  протоплазмой,  живой,
активной, вспухающей пузырями, примитивной плотью, хлопотливо организующей
и тут же разлагающей  себя,  изливающей  продукты  разложения  на  плоские
берега, плюющейся клейкой пеной... И сразу из шума  леса  выделился  голос
клоаки,  словно  включились  невидимые  звукофильтры:  клокотание,   плеск
всхлипывания, булькание, протяжные болотные стоны, и  надвинулась  тяжелая
стена запахов: сырого сочащегося мяса, сукровицы, свежей желчи, сыворотки,
горячего клейстера, и только тогда Леонид Андреевич заметил,  что  Рита  и
Сартаков были в кислородных масках, и увидел, как Алик и  Поль,  брезгливо
кривясь, поднимают к лицу намордники  респираторов,  но  сам  он  не  стал
надевать респиратор, он словно бы надеялся, что хоть запахи расскажут  ему
то, чего не рассказали ни глаза, ни уши...
     - Какая жуть... - сказал Алик с отвращением. - Что это такое, Вадим?
     - Откуда я знаю?  -  сказал  Сартаков.  -  Может  быть,  какое-нибудь
растение...
     - Животное, - сказала Рита Сергеевна. - Животное,  а  не  растение...
Оно питается растениями.
     Вокруг клоаки, заботливо склоняясь над  нею,  трепетали  деревья,  их
ветви были повернуты в одну сторону и никли к бурлящей массе, и по  ветвям
струились и падали в клоаку толстые мохнатые лианы, и клоака принимала  их
в себя, а протоплазма обгладывала их и превращала в себя,  как  она  могла
растворить и сделать своею плотно все, что окружало ее...
     - Нет, - говорил Сартаков. - Оно не движется. Оно даже не  становится
больше,  не  растет.  Сначала  мне  показалось,  что  оно  разливается   и
подбирается к нашему дереву, но это было просто от страха. Или это  дерево
подбиралось к нему...
     - Не знаю, - говорила Рита. - Я вела вертолет и ничего  не  заметила.
Скорее всего мы налетели на  этот...  столб,  винты  запутались  в  слизи,
хорошо что мы шли низко и на самой маленькой скорости, мы боялись грозы  и
искали место отсидеться...
     - Если бы только растения! - говорил Сартаков. - Мы видели, как  туда
падают животные, их словно тянет туда что-то, они  с  визгом  сползают  по
ветвям и бросаются туда, и растворяются - сразу, без остатка.
     - Нет, это конечно,  чистая  случайность,  -  говорила  Рита.  -  Нам
сначала не повезло, потом повезло. Вертолет буквально сел в крону  и  даже
не перевернулся, и даже дверцу не заклинило,  так  что,  по-моему,  корпус
цел, полетели только лопасти винтов...
     - Ни минуты покоя, - говорил Сартаков. - Оно бурлит  непрерывно,  как
сейчас, но это еще не самое интересное. Подождем еще несколько минут, и вы
увидите самое интересное...
     И