шел, и, в конце концов, Геркаймер встал и включил свет.
Дрожа от холода, оделся и вынул из кармана книгу. Сев поближе к
лампе, он перелистал страницы и нашел нужное место. Страничка была
зачитана до дыр.
	"Ни одно существо, когда-либо появившееся на свет - как бы оно
ни было рождено, создано или сделано, если оно живое,- не одиноко.
Поверьте этому".
	Он закрыл книгу и мысленно повторил прочитанное.
	"...рождено, создано или сделано..."
	Сделано.
	Самое главное - это биение жизни.
	Я исполнил свой долг, думал он.
	Я сыграл свою роль. И, вроде бы, сыграл неплохо. Начиная с того
момента, когда принес ему вызов на дуэль от Бентона. И продолжал
играть, когда явился к нему в качестве трофея...
	Я делал это для него, но нет - не только для него. Для того, чтобы
не расстаться с этой спасительной мыслью - "никто, в том числе и я, не
одинок, никогда не одинок".
	Я стукнул его, ох, и здорово же я его стукнул, а он упал, тогда я
взял его на руки и понес. Он обиделся на меня, но это ничего. Что это
значит по сравнению с тем, что он дал мне!
	Громовой удар сотряс стены дома, багровая вспышка озарила
комнату.
	Геркаймер вскочил, подбежал к окну и остолбенел: в небе пылали
языки пламени, вырывающегося из сопл стартовавшего корабля.
	Охваченный страхом, он выбежал из комнаты и помчался к
спальне Саттона. Стучать не стал. Толкнул дверь, та распахнулась со
зловещим скрипом. Кровать была пуста, в комнате никого не было.



	28.

	Саттон чувствовал, как в нем пробуждается жизнь, но никакого
желания пробуждаться не испытывал - смерть была так приятна... Он
нежился в ней, как в мягкой и теплой постели. А воскрешение пришло,
точно звонок зловредного настырного будильника, раздавшийся в
предрассветной тишине в незнакомой, полной опасностей комнате.
Жизнь была страшна своей обнаженной реальностью, и одно
напоминание о том, что нужно вставать и рождаться заново,- противно.
	Но ведь мне не привыкать, думал Саттон, не впервой. Это уже
случилось однажды, тогда я пробыл в объятиях смерти гораздо дольше...
	Он лежал лицом вниз на чем-то плоском и твердом. Казалось,
прошла уйма времени, пока он понял, что лежит именно на чем-то
твердом. "Твердое, плоское и гладкое" - всего три слова, но чтобы
понять, что это, нужно не только почувствовать - увидеть...
	Жизнь возвращалась в тело. Но он не дышал, и сердце не билось.
	Пол - вот на чем он лежал.
	Саттон пошевелил одним пальцем. Потом - другим.
	Открыл глаза и увидел свет.
	Звуки, доносившиеся до него, были голосами, они складывались в
слова, словами выражались мысли...
	Как же трудно называть вещи своими именами, думал Саттон.
	- Нужно было еще попробовать,- говорил кто-то.- Уж больно мы
нетерпеливы.
	- При чем тут нетерпение,- раздраженно отозвался тот, кого звали
Кейзом.- Он был уверен, что мы с ним шутки шутим. Что бы мы ни
говорили, что бы ни делали, он думал - мы валяем дурака. Поэтому, как
бы мы ни лезли вон из кожи, ни черта бы у нас не вышло, старина.
Другого выхода не было.
	- Ага,- согласился Прингл.- Как еще можно было доказать ему, что
мы не шутим? - Он откашлялся.
	- А вообще-то жалко,- добавил Прингл минуту спустя.- Неплохой
парень был.
	Какое-то время они молчали, а к Саттону тем временем
возвращалась не только жизнь, но и силы... Скоро он почувствовал, что в
состоянии встать, двигаться и дать волю охватившему его гневу. Он
готов убить этих двоих!..
	- Ну, а в общем и целом, все не так уж плохо,- продолжал Прингл.-
Морган и его ребятки отвалят нам солидный куш!
	- Не в моем это вкусе, если честно, - поморщился Кейз.- Мертвец -
он мертвец и есть, если его не трогать, но вот когда продашь его,
становишься вроде мясника.
	- Вот уж что меня ни капельки не волнует, - хмыкнул Прингл.- Но
что это означает для будущего? А, Кейз? Для нашего будущего? Ведь
будущее сильно зависело от книги Саттона. Если бы нам удалось
подправить книжку, ничего страшного не случилось бы, то есть, не
должно было бы случиться по нашим-то расчетам, правда? А теперь?
Саттон убит. Книги не будет. И будущее... что будет с будущим?
	Саттон встал на ноги.
	Кейз и Прингл резко обернулись. Кейз потянулся за пистолетом.
	- Давай, чего там,- любезно предложил Саттон.- Можешь
изрешетить меня, но потом тебе и минуты не прожить.
	Ему хотелось ненавидеть их так, как он ненавидел Бентона в тот
жуткий вечер на Земле. Но ненависть улетучилась, осталась только
тяжелая, четкая уверенность, что он должен убить этих людей.
	Он шагнул вперед.
	Прингл кинулся наутек как крыса, ищущая дырку в полу. Кейз
выстрелил два раза, но увидев, что Саттон, истекая кровью, продолжает
надвигаться, бросил оружие и прижался к стене.
	Все было кончено за полминуты.



	29.

	- Саттон направил корабль в сторону от астероида - осколка
размером чуть больше самого корабля.
	Рука сама легла на пульт, подала вверх рычаг гравитации, и
корабль рванулся в пространство.
	Он опустил руки, откинулся в кресле пилота. Перед ним лежал
черный недружелюбный космос, испещренный точками звезд, которые,
казалось, складываются в таинственные послания, написанные
холодным белым светом на черном поле вечной ночи...
	Живой! - думал он. По крайней мере, пока. А может, и навсегда,
потому что теперь меня никто не ищет.
	Живой, с дырой в груди. Вся рубашка в крови, кровь по ногам
течет...
	Удобная штука, это мое тело. Тело, которое мне подарили там, в
созвездии Лебедя. Могу жить, пока... пока...
	Пока - что?
	Пока не вернусь на Землю, не приду к доктору и не скажу:
	- В меня стреляли маленько. Будьте так добры, подлатайте, как
сможете!
	Саттон усмехнулся. Он отчетливо представил себе, как доктор
падает в обморок.
	Может быть ввернуться туда, в систему Лебедя?
	Нет, они не пустят меня.
	Или вернуться на Землю, как есть, и ни к какому врачу не ходить?
Можно ведь добыть другую одежду, а кровь перестанет течь... когда вся
вытечет.
	Но тогда я не смогу дышать ни они это заметят.
	- Джонни,- произнес Саттон, но ответа не последовало, только
что-то шевельнулось в сознании, будто пес хвостом завилял, давая
понять, что, мол, слышит, да сейчас слишком занят - кость больно
вкусная, не оторваться!
	- Джонни, есть какой-нибудь выход?
	Должен же быть выход! Должна же быть надежда, соломинка, за
которую можно ухватиться!
	Даже теперь он не до конца понимал, какие возможности таят в
себе его тело и разум.
	Ненависть... Одна его ненависть способна убивать, она может, как
пуля вылетать из сознания и разить людей наповал. Ведь Бентон погиб, а
пуля всего-навсего угодила ему в руку... значит, он умер еще до того, как
в него попала пуля. Бентон выстрелил первым и промахнулся, а живой
Бентон ни за что на свете не промахнулся бы...
	Саттон не знал, что с помощью одного только сознания смог
поднять мертвую громаду звездолета из каменной могилы и провести его
через пространство длиной в одиннадцать световых лет. Но он сделал
это и пронес энергию пылающих звезд до самой Земли, откуда их почти
не видно.
	И хотя он знал, что может по своему желанию переходить от
одной формы жизни к другой. он просто не представлял себе, что в то
мгновение, когда его жизнь прекращалась, другая включалась
автоматически. Тем не менее, произошло именно это. Кейз убил его, и он
умер, а потом воскрес. В этом он был уверен. Потому что почувствовал
смерть, узнал ее. Не в первый раз умирал.
	Саттон ощутил, что организм буквально сосет энергию звезд, как
дети сосут молоко из бутылочки. Кроме того, подпитка шла тонкими
струйками от атомного двигателя.
	- Джонни, неужели нет выхода?
	Тишина.
	Саттон поник, склонив голову на пульт управления.
	Организм продолжал впитывать энергию, а кровь все капала и
капала на пол...
	Сознание его было словно затуманено, но он не прилагал никаких
усилий, чтобы прояснить его; делать было нечего, думать не хотелось, и
он, расслабившись, балансировал где-то на грани реальности. Саттон не
представлял себе, на что он способен и как теперь обращаться с
собственными возможностями.
	Он вспомнил, как кричал в порыве дикого восторга, падая на
чужую землю, понимая, что все-таки прорвался, что ему удалось сделать
то, что до сих пор не удавалось сделать ни одному землянину.
	...Планета приближалась, он уже видел ее странную поверхность -
змеящиеся черные и серые тени...
	Двадцать лет прошло, но он помнил все, как будто это случилось
вчера...
	Тогда он потянул рычаг, но не смог сдвинуть его с места. Корабль
снижался, и его охватила паника, а потом - настоящий страх.
	Одна мысль стучала в его воспаленном мозгу, заглушая надежды и
молитвы. Его единственная мысль - он сейчас разобьется.
	Потом - темнота. Ни паники, ни страха - покой и забытье.
	Понимание того, что случилось, вернулось как озарение. Теперь
он не смог бы описать это ощущение - так мало в нем было
человеческого.
	И еще откуда-то взялись новые знания, но тогда ему показалось,
что он знал это всегда, и должен навсегда сохранить.
	Он чувствовал, не видел - чувствовал, что лежит на земле,
разбитый, утративший всякое подобие человеческого существа.
	Потом вспомнил Шалтая-Болтая, причем, будто сам только что
сочинил этот детский стишок, или нет - знал, да забыл и вдруг
вспомнил...
	"Шалтай-Болтай,- говорила какая-то часть сознания, но не та,
что вспомнила стишок, - ничего не подскажет".
	И Саттон понимал, что это правильно, потому, что - как
говорилось в стишке - Шалтая-Болтая так и не удалось собрать...
	Раздвоение, догадался он. Одна его половина отвечала на вопросы
другой. Как бы вместе, но в то же время - порознь. Где проходила
граница, он не понимал и не чувствовал.
	"Я - твоя судьба,- говорила одна половинка.- Я была с тобой с
того мгновения, когда ты появился на свет, и останусь с тобой, пока ты
жив. Я не слежу за тобой, не преследую тебя, но стараюсь помогать тебе,
хотя ты и не подозреваешь об этом".
	Саттон, вернее та его маленькая часть, которая тогда была
Саттоном, ответила:
	"Да, теперь я понимаю".
	И он действительно все понимал. Как будто всегда знал, и было
просто удивительно, что услышал об этом только сейчас. В голове
вообще все перемешалось, ведь теперь их было двое - он и его судьба. Он
не мог разобрать, что именно он знает, как Саттон, а что - как судьба
Саттона...
	Никогда не разберусь, вздохнул он. Тогда не смог, и теперь не
могу: так глубоко во мне спрятаны две мои сущности: я - человек, и я -
судьба, что ведет меня к высшей цели и высшей славе, когда, конечно, я
позволяю ей это.
	Судьба не может ни заставлять, ни остановить меня, может только
намекнуть, шепнуть словечко-другое. Это как бы сознание, рассудок,
справедливость, что ли.
	Это сидит у меня в мозгу, больше ни у кого. Только у меня, у меня
одного. Никто и понятия не имеет, что такое бывает; расскажи им - на
смех поднимут.
	Но узнать об этом должны все. Как знаю я. Так или иначе, мне
надо попасть в будущее и все устроить.
	"Я - твоя судьба",- говорила вторая половинка.
	"Судьба - не рок".
	"Судьба - не обреченность".
	"Судьба - путь людей, народов, миров".
	"Судьба - дорога, по которой ты пошел в жизни, те контуры,
которые ты придал своему существованию".
	"Судьба - спокойный, тихий голос, что столько раз обращался к
тебе на поворотах и перекрестках бытия".
	"Если ты меня не слышал - значит просто не прислушивался.
Никакая сила не может заставить тебя услышать. Но и никто не может
наказать тебя за то, что ты ничего не слышишь. Наказание ты
выбираешь сам, идя наперекор судьбе".
	Были и другие слова, и другие мысли, и другие голоса. Саттон не
мог определить, кому они принадлежат, но понимал, что они звучат за
пределами той странной системы, которой в тот миг являлся он и его
судьба.
	Вот мое тело, думал он тогда. А я - где-то в другом месте, там, где
все по-другому, все не так - и слух не тот, и зрение...
	"Экран пропустил его!",- вот одна из перехваченных тогда
мыслей. Саттон понял ее сразу, хотя вместо слова "экран" там было
какое-то другое...
	Вторая мысль: "Экран выполнил свою задачу".
	И еще одна: "Какая у него сложная машина!"
	И такая: "Очень, очень сложный организм, и зачем только все эти
сложности, когда можно напрямую брать энергию у звезд?!"
	Саттону хотелось крикнуть им: "Ради бога, поторопитесь, потому
что мое тело - очень хрупкая вещь, и если вы помедлите, его уже нельзя
будет привести в порядок!"
	Но он не смог вымолвить ни слова, продолжая, как во сне, внимать
этому мысленному разговору.
	Где он? Что с ним? Саттон не понимал. Кто он? Человек? Простое
тело? Личное местоимение?
	Он чувствовал себя невесомым, нематериальным, не пребывающем
ни в каком времени. Он был каким-то вакуумом, которым управляло
нечто, тоже, возможно, вакуум - другого слова Саттон не мог подобрать.
	Он был вне собственного тела, и он был жив. Но где и как - понять
было невозможно.
	"Я - твоя судьба",- сказала одна половинка.
	"Судьба... Что такое судьба? - спросила другая.- Слово, только и
всего. Идея. Абстракция. Не слишком удачное определение чего-то, что
едва улавливает сознание человека, и только".
	"Ты не прав. Судьба реальна, хотя ты не можешь ее увидеть. Она
реальна и для тебя, и для всех остальных. Для любого существа,
изведавшего биение жизни. Она всегда была, и всегда будет".
	"Это не смерть?",- спросила половинка Саттона.
	"Ты - первый, кто пришел к нам,- сказала судьба. - Мы не можем
позволить тебе умереть. Мы вернем тебе тело, но до той поры ты будешь
жить со мной. Ты будешь частью меня. Так и должно быть, потому что
раньше я была частью тебя".
	"Вы не хотели пропускать меня,- сказал Саттон. - Вы устроили
экран, чтобы я не попал к вам".
	"Нам нужен был один,- сказала судьба. - Только один. Ты.
Других не будет".
	"А экран?"
	"Он был запрограммирован на разум определенного типа,-
ответила судьба. - Такой, какой был нам нужен".
	"Но вы не спасли меня от смерти!"
	"Ты должен был погибнуть. Если бы ты не погиб и не стал бы
одним из нас, ты так бы ничего и не понял. Пока ты пребывал в теле, мы
не могли приблизиться к тебе. Ты должен был умереть, чтобы
освободиться, а я... я взяла тебя и сделала частью себя, чтобы ты понял
все".
	"Но я не понимаю!",- сказал Саттон.
	"Поймешь.- ответила судьба.- Поймешь".
	И я понял, вспоминал Саттон.
	Он вздрогнул и мысленно преклонился перед неведомым величием
судьбы... величием миллиардов и миллиардов судеб, соответствующих
числу жизней в Галактике...
	Судьба родилась миллион лет назад, и тогда беспомощное и
уязвимое существо вдруг остановилось и подняло с земли сломанную
палку. Судьба пошевелилась - и существо ударило камнем о камень.
Встала на ноги - и появились лук и стрелы. Пошла - и родилось колесо...
	Судьба шепнула что-то - и другое существо вылезло из воды на
сушу. Прошли годы - его плавники превратились в ноги, а жабры - в
ноздри.
	Настало время Галактике узнать о Судьбе.
	Симбиотические абстракции, паразиты... Называйте, как хотите.
Это - судьбы.
	Если они паразиты - они полезные паразиты, готовые отдать
больше, чем взяли. Для себя им нужно только ощущение жизни, чувство
бытия. Ведь многие из существ, с которыми они жили, были, мягко
говоря, не очень умны. Дождевые черви, к примеру.
	Но, благодаря судьбе, дождевой червь в один прекрасный день
может стать чем-то большим, даже великим. И мельчайшие микробы
могут подняться на один уровень с человеком. Потому что любое
существо, которое двигалось и жило, быстро или медленно, в каком
угодно мире, жило не само по себе. Всегда вдвоем. Тварь и его личная,
собственная судьба.
	Иногда судьба останавливала и страховала, а иногда - нет. Но там,
где была судьба - была надежда. Судьба и была надеждой. Везде и всюду.
	Никто не одинок. Ни ползающие, ни прыгающие, ни плавающие,
ни летающие, ни роющиеся в земле...
	...Планета, закрытая для всех, кроме одного, и, после того, как
этот, единственный, прибыл, закрывшаяся навсегда!
	Один-единственный человек должен поведать Галактике все, когда
Галактика будет к этому готова.
	Один-единственный должен рассказать всем о Судьбе и о Надежде.
	И они выбрали меня, думал Эшер Саттон.
	И - да поможет мне Бог!
	Господи, помоги мне! Лучше бы это был не я, а кто-нибудь другой.
Лучше бы они ждали миллион лет!
	Они слишком многого хотят. Слишком многого требуют от такого
хрупкого существа, как человек! Разве под силу ему нести груз
Откровения, поднять ношу Знания?!
	Но Судьба выбрала меня!
	Удача, или случай, или просто слепое везение - это Судьба.
	Судьба выбрала меня. У нее не было имени. Я назвал ее Джонни,
это смешно, и судьба моя имеет полное право надо мной посмеиваться.
	Сколько я прожил с Джонни, моей неотъемлемой частью, моей
искоркой (люди называют ее жизнью, но они ничего в этом не смыслят),
пока не вернулся в свое тело и не понял, что оно стало другим, стало
лучше? Над ним поколдовало много разных судеб, и они, видимо, сочли
мой организм не слишком хорошо устроенным.
	Они не только починили его, но и усовершенствовали. Они
здорово повозились - в теле появилось множество всякой всячины,
которой у меня раньше не было. Я, пожалуй, и сейчас не знаю всего, что
мне тогда презентовали, и не узнаю, пока не придет пора
воспользоваться тем или иным подарком. А кое о чем, так и не узнаю
никогда.
	Итак, я снова вернулся в свое тело, но судьба не оставила меня.
	...Симбиоз, думал Саттон, симбиоз на много, много порядков
выше, чем симбиоз гриба и вереска, простейшего и водоросли...
Духовный симбиоз. Я - хозяин, Джонни - мой гость, и мы вместе, потому
что понимаем и любим друг друга. Джонни дает мне уверенность в себе,
освещает мои дни и часы, я даю Джонни ощущение жизни, которого он
был лишен в своем одиночестве.
	- Джонни,- снова окликнул Саттон и снова не получил ответа. Он
испугался. Джонни должен быть здесь. Судьба должна быть рядом!
	Если только... если только... Мысль пробиралась тягуче и мерзко...
Если только я не умер совсем. Если все, что происходит сейчас, не сон,
если я действительно находился на призрачной грани между жизнью и
смертью.
	Голос Джонни был тих и очень, очень далек:
	- Эш!
	- Да, Джонни! - встрепенулся Саттон.
	- Двигатели, Эш. Иди к двигателям.
	Саттон выбрался из кресла пилота. Ноги подкашивались.
	Он плохо видел... Очертания предметов расплывались. Ноги
словно налились свинцом.
	Он споткнулся и упал.
	Шок, подумал он. Смертельный шок. От кровопотери, от сознании
того, что я прострелен насквозь...
	Но ведь какая-то сила воскресила меня, ее хватило на то, чтобы
убить двоих... Месть?..
	Но эта сила ушла, и теперь его могли поднять на ноги только
разум и воля.
	Он поднялся на четвереньки и пополз. Остановился, отдохнул...
прополз еще несколько футов... Голова кружилась. По полу протянулся
кроваво-слизистый след.
	Саттон нащупал порог двери моторного отсека, дотянулся до
ручки, со всей мочи дернул ее вниз, но пальцы только скользнули по
гладкому металлу, и он рухнул на пол.
	Долго-долго лежал он, не шевелясь, потом попытался еще раз, и
ручка поддалась, он опять упал, но уже на пороге распахнутой двери...
	Казалось, прошла вечностью когда, наконец, он с большим трудом
встал на четвереньки и пополз вперед, медленно-медленно, дюйм за
дюймом...



	30.

	Когда Саттон очнулся, кругом была темнота. Темнота и
неизвестность. Неизвестность и... удивление.
	Он лежал на гладкой и твердой поверхности, над головой нависал
металлический козырек, рядом что-то ревело и ворчало, одной рукой
Саттон обнимал эту ворчащую штуку. Он понял, что так и спал, обняв
ее, прижавшись к ней, как ребенок прижимается к любимому плюшевому
мишке.
	Сколько прошло времени? Где он находится? Опять воскрес?
	Глаза постепенно привыкали к темноте, и он различил на полу
темную дорожку, протянувшуюся через порог в соседнее помещение. Он
лежал и думал о том, кто бы это мог так наследить и куда этот кто-то
подевался. Может быть, думал он, этот кто-то все еще здесь, и опасен.
	Но довольно скоро он понял, что никого нет, он - один; ощутил
вибрацию двигателя... Ага! Вот он и назвал эту штуку своим именем!
Теперь понятно, что эт