ывисто  скрипело  в  тупой  подземной  тишине.  Потом,
упершись одной рукой в колено, он медленно распрямился.
     - Да, - сказал он,  задыхаясь.  -  Крысиные...  -  Неловко  приставил
обломок к обломку - пальцы его не слушались, излом колотился об  излом.  -
Еще можно склеить, - беспомощно выговорил он.
     - Можно, - ответил начальник объединенного космического командования.
- Только - зачем?




                            ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ДЕНЬ


                                   ОТЕЦ

     Перерыв обрывает работу, как смерть.
     Перерыв сметает бьющий в мозг грохот, и в мозгу становится  просторно
и пусто от  распахнувшейся  тишины,  и  кажется,  будто  проваливаешься  и
падаешь. И действительно падаешь - там, где застала сирена, - и не думаешь
уже ни о чем, и долго не можешь шевелиться, говорить, даже пить  -  только
тупо смотреть, как тонет свет в медленных  перекатах  каменной  пыли,  как
растворяются, убегая во мглу, тусклые рельсы узкоколейки,  как,  стиснутое
узостью штольни, мерцает исчезающее пятнышко света - у выхода, над  постом
охраны.
     В перерыв можно  слышать  кашель.  Вблизи,  вдали.  Он  ходит  мертво
хрустящими волнами - немощно кашляет мгла, старчески кашляет эхо.
     Профессор  сидел,  привалившись  к  борту  вагонетки.  Рядом   хрипел
напарник - живот его, раздвинув полы лишенного пуговиц  пальто,  судорожно
ходил  вверх-вниз.  Бессильно  ворочая  глазами,  напарник   следил,   как
профессор, отпив глоток, завинчивает флягу.
     В перерыв можно разговаривать.
     - Я человек без воли, - просипел напарник. - Вечно все... выхлебаю  с
утра. А потом загибаюсь.
     Профессор молча протянул ему флягу. Запекшиеся в  черную  корку  губы
дрогнули, рука шевельнулась и бессильно замерла.
     - Нет... я не...
     - Берите-берите, - профессор подождал еще. Напарник закрыл  глаза.  -
Ну, ничего, - сказал профессор, убирая флягу. - Скоро воды будет вдоволь.
     Напарник вдруг застонал, словно  от  мучительной  боли,  и  перекатил
голову лицом вверх.
     - Молчите уж, - просипел он, - раз ничего не понимаете.
     Сердце успокаивалось. Кровь перестала лопаться в глазах и в пальцах.
     -   Знаете,   чем   отличается   человек   разумный    от    человека
дрессированного? - вдруг спросил  профессор.  -  На  вопрос,  как  достичь
благоденствия, портной сказал бы, что нужно шить больше  красивой  одежды,
спортсмен - что нужно больше бегать, писатель - что нужно  слово  в  слово
публиковать все, что он пишет, а, например, больничный врач  -  что  нужно
увеличить число коек в палатах. И все были бы правы.  Но  эта  правота  не
имела бы никакого отношения к ядру проблемы.
     Напарник выждал. Затем спросил с беспокойством:
     - Зачем вы это сказали?
     - Не знаю, - помедлив, ответил профессор. - Понимаю: это естественно.
Но так обидно. И так безнадежно. Вот и приходит в голову...
     - Вам еще что-то приходит в голову?
     Профессор смолчал.
     - Мне тоже иногда... приходит в голову, - напарник со свистом вдохнул
серый сироп. - Я спать не могу от ужаса. Я отпилил  бы  себе  эту  голову,
чтобы в нее ничего не приходило!
     Профессор чуть улыбнулся - губы  лопнули  сразу  в  трех  местах.  Он
слизнул капельки крови и примирительно сказал:
     - Здесь это не трудно, по-моему.
     - Ах, так вы издеваетесь надо мной! -  Напарник  резко  повернулся  к
нему и на миг сморщился от боли в мышцах. - Вы меня провоцируете! -  почти
выкрикнул он.
     Профессор смолчал.
     - Маркшейдер, значит, передал вам мои слова!
     Профессор смолчал, не понимая. Только опять слизнул кровь.
     - Вас подослали ко мне!
     Профессор чуть пожал плечами.
     - Если бы вы и впрямь думали так, вы бы так не говорили.
     Напарник исступленно расхохотался.
     - А я вас не боюсь! Нет! Не боюсь!!
     Профессор взял флягу, отвинтил колпачок и протянул ее напарнику.  Тот
схватил и присосался к горлышку,  вызывающе  и  гордо  кося  профессору  в
глаза. С клекотом задергалась короста курчавой бороды на короткой шее,  по
ней потекли струйки.
     - И я вас не боюсь, - сказал профессор.  -  Для  подвига  маловато...
нет? Пейте аккуратнее.
     Напарник, утираясь грязным рукавом пальто, вернул  ему  почти  пустую
флягу.
     - Я так и знал, что вы пожалеете мне этих несчастных трех глотков,  -
сказал он с торжеством. Профессор  смолчал.  -  Да!  -  задыхаясь,  сказал
напарник. - Да!
     Профессор не ответил.
     - Да! Я геолог, вы правы. Был. Имел честь  и  удовольствие.  Я  помню
карту района, как таблицу умножения. Знаете,  какое  давление  там!  -  Он
ткнул рукой в сторону рабочего конца штольни. - Кто составлял план  работ?
Он не сдал бы у меня ни одного зачета! - Напарник  снова  перевернулся  на
спину и снова лицо его перекосилось, сквозь зубы прорвался короткий  стон.
- Без дальнего бурения, без распорок...  Я  все  время  жду,  когда  скала
лопнет и как из пушки  ударит  твердый  кипяток!  Понимаете?  Всей  кожей,
каждую секунду - жду!
     Он замолчал,  мертво  глядя  вверх,  в  слоящийся  воздушный  кисель.
Профессор подождал, потом тихо спросил:
     - Вы говорили кому-нибудь об этом?
     - Н-нет.
     - Почему?
     Напарник усмехнулся хрипло.
     - Вы... боитесь? - осторожно спросил профессор.
     -  Я  маркшейдеру  сказал,  -  вдруг  выдохнул  напарник,  скосив  на
профессора белые глаза. - Маркшейдеру. А его  взяли,  вы  же  знаете,  его
взяли! Если он там обо мне скажет... ведь с их точки зрения  я  паникер  и
клеветник и все. Я каждую секунду жду, что за мной придут.
     - Ну чего вы так боитесь? - мягко, успокаивающе проговорил  профессор
и тронул напарника за плечо. - Подумайте, что вам - после  всего  этого  -
могут еще сделать?
     - О, вы не знаете! - исступленно зашептал напарник. - Мы  здесь  даже
не представляем, что они нам могут - там! - сделать.  Могут!  Могут!!  Они
все могут!
     Хлипкий кашель вяло встряхнулся неподалеку. Ему  ответили  из  темной
глубины, и минуты три взад-вперед летали ломкие, как сухие листья,  хлопья
звука.
     - Завтра еженедельный обход, - задумчиво сказал  профессор.  -  Можно
попытаться переговорить с техническим директором прямо здесь.
     Напарник только плотнее закутался в пальто.
     - Это единственный шанс. Хотите, я попробую?
     Напарник напрягся, но тут же обмяк.
     - Нет, - с сожалением сказал он. - Вы не специалист...  -  его  вдруг
заколотило. - Умоляю, нет! Вас спросят, откуда вы это взяли, и все  равно,
все равно выйдут на меня! - Вдруг он будто что-то вспомнил. С  недоверием,
как на сумасшедшего, уставился он на профессора. - Погодите.  Что  вы  мне
голову-то морочите. Какое, к черту, завтра. Сегодня бы пережить! Вы  разве
не знаете, что завтра... - Его глаза  вдруг  съехали  куда-то  в  сторону,
дыхание стало рваться. - Я так и знал. Он рассказал им.
     Профессор обернулся. Из глубины штольни, постепенно заслоняя  горящие
у шлюза огни, постепенно прорисовываясь сквозь переливы  мути,  постепенно
вырастая, шагали, клацая в тиши перерыва сапогами по бетонным шпалам,  два
стражника в респираторах.
     Напарник вскочил, метнулся прочь.
     - Я ничего  не  гово!..  -  взрыв  кашля  переломил  его  с  треском;
захлебываясь,  пытаясь  что-то  кричать,  на  подламывающихся   ногах   он
засеменил слепым зигзагом, едва не  падая  через  серые  мешки  безучастно
лежащих людей, - словно бы там, совсем близко, не ждал его тупик.
     А это шли не за ним.
     - ...Нет, - сказал профессор.
     - Вы губите общину. Я уважаю ваши взгляды, но они несколько устарели.
Я же не предлагаю вам работать на  оборону...  то  есть  я  предлагаю  вам
работать именно на оборону, в  самом  чистом,  первозданном  смысле  этого
слова! Я прошу вас спасти нас всех!
     Профессор молчал.
     Начальник  спецслужбы  поднялся  и  не  спеша  подошел  к  прозрачной
перегородке, наглухо отделявшей его от профессора. Оперся  на  нее  обеими
ладонями.
     - Я понимаю вас, поверьте, - снова прозвучало из-под потолка. - Глупо
отрицать, что администрацией допущен ряд серьезных просчетов, что  доверие
к ней широких масс выжившего населения в значительной  степени  подорвано.
Глупо и недостойно. Но вы же интеллигентный человек, умница... в  сущности
- цвет нации, представитель ее истинного авангарда. Авангарда духа.  Вы-то
должны понимать, что не  допускает  просчетов  лишь  тот,  кто  ничего  не
делает. А мы делали и делаем очень много. И могли бы делать еще  больше  -
чего бы мы только не сделали! - если  бы  удалось  вновь  спаять  нацию  в
единый, четко функционирующий монолит! Мы должны  быть  вместе!  Плечом  к
плечу! Ведь мы же все в одинаковом положении, в одинаковой опасности. Кому
как не вам взять на себя благороднейшую задачу восстановления единства!
     Профессор молчал.
     -  Хорошо,  -  сдерживаясь,  сказал  начальник  спецслужбы   и   даже
пристукнул ладонями по прозрачной толстой стене  -  микрофоны  донесли  до
профессора отдаленный двойной  хлопок.  -  Это  все  мораль,  -  начальник
спецслужбы сделал отстраняющий жест, - это все мораль. В своем озлоблении,
в своей, что греха таить,  интеллигентской  заносчивости  вы  можете  даже
счесть это демагогией. Но когда перекрытия  над  убежищем  будут  взломаны
испепеляющим лучом, - он поднял руку, указывая вверх,  -  и  расплавленный
металл хлынет на голову вам и вашей супруге, - это будет уже не демагогия!
А катастрофа! Которую вы могли бы  предотвратить  -  и  не  предотвратили,
руководствуясь   сомнительными    вашими    принципами,    хорошими    для
послеобеденной беседы, но плохими для борьбы!
     Профессор молчал.
     - С другой стороны, - сменив тон, сказал начальник спецслужбы, - зная
вас, я могу представить себе, как привязались вы и  ваша  супруга  к  тому
странному мальчугану, который жил у вас несколько месяцев. У меня у самого
трое детей, все они со мной здесь, младшему нет еще и пяти -  я  прекрасно
понимаю, как близки становятся малыши.  Особенно  когда  долго  болеют.  В
пустыне вы наверняка встретите вашего приемного  сынишку...  потолкуете  с
ним... может, и он будет рад вас видеть.
     - Вы неверно поняли  меня,  -  произнес  вдруг  профессор.  Начальник
спецслужбы встрепенулся.  -  Я  отклонил  ваше  предложение  вовсе  не  по
каким-либо принципиальным соображениям. Я не могу оставить жену.
     - Мы переведем ее сюда! - облегченно воскликнул начальник спецслужбы.
- Она дождется вас здесь, в отдельной, комфортабельной секции!
     - Я не могу ее покинуть,  -  поколебавшись,  признался  профессор.  -
Сегодня день ее рождения.
     -  Это  несерьезно!  Это  мальчишество,  профессор!  Из-за  семейного
торжества! Вы прекрасно отметите его завтра или послезавтра, и,  смею  вас
уверить, праздник ваш только выиграет,  если  вы  и  ваша  супруга  будете
знать,  что  вы  в  безопасности  и  угроза  удара  ликвидирована.  И   не
кем-нибудь, а именно вами! С нашей  же  стороны  я  обещаю  вам  искреннюю
признательность, участие в подготовке праздника -  вина,  консервированные
фрукты, закуски... музыка...  Ваша  супруга,  кажется,  ведь  очень  любит
музыку?
     - Нет-нет, благодарю вас. Мы никогда не  переносим  этого  праздника.
Плохая примета, простите.
     - Что ж, - холодно сказал начальник  спецслужбы.  -  Возвращайтесь  к
себе...  веселитесь...  если  уверены,  что  угрызения  совести  и   страх
ежеминутно вероятной катастрофы не подпортят вам праздничного  настроения.
- Профессор повернулся к двери, где его ждал конвоир в гермокостюме.  -  И
все-таки,  профессор.  Давайте  договоримся  так.  Возвращайтесь  к  себе.
Расскажите супруге о нашей беседе. Посоветуйтесь. Я уверен,  что,  как  ни
тяжело это будет для любящей женщины, она примет мою сторону. -  Профессор
чуть  пожал  плечами,  стоя  вполоборота  к  выходу.  Конвоир  нетерпеливо
похлопывал затянутой в пластик ладонью по прикладу  автомата.  -  Через...
ровно через два часа я позвоню вам в блок. Идет?
     - Я буду рад, - помедлив, сказал профессор.
     - Чудесно. И, так или иначе, передавайте супруге самые искренние  мои
поздравления с ее... не будет бестактным узнать, скольколетием?
     - Ей тридцать семь.
     -  Нет,  -  тепло  улыбнулся  начальник   спецслужбы.   -   Знать   о
тридцатисемилетии еще не бестактно. Итак, всего доброго, профессор.
     - Если позволите, еще одно.
     - Да, разумеется. Я внимательно слушаю вас.
     - Наш маркшейдер, очень знающий специалист  и  прекрасный,  смею  вас
уверить, гражданин... я, к сожалению, уже два дня его не видел...  словом,
мы  как-то  разговорились,  и  он  очень  тактично  выразил   беспокойство
отсутствием... я не геолог и не могу повторить точно... дальнего  бурения,
каких-то замеров или проб... Он говорил, что шахта под угрозой,  поскольку
есть вероятность внезапного прорыва термальных вод. Я  пользуюсь  случаем,
минуя промежуточные инстанции, довести  до  сведения  высшего  руководства
мнение специалиста, знакомого с конкретной обстановкой.
     Начальник спецслужбы замер. Когда  он  понял  смысл  сказанного,  ему
стало жутко, словно он повис в пустоте.
     - Это очень ценная информация, профессор, - сдерживая  страх,  сказал
он. - Не понимаю, почему маркшейдер сам не обратился...
     - Возможно, он сделал это по обычным каналам и докладная еще не...
     - Да, это возможно. Спасибо. Мы немедленно разберемся.
     Едва закрылась дверь лифта за профессором,  как  началась  длительная
процедура  санитарной  обработки  помещения.  Начальник   спецслужбы   тем
временем перешел из защищенной части приемной в кабинет, уселся за стол и,
поразмыслив немного, нажал на селекторе какую-то кнопку и сказал:
     - Срочно обработайте мне техзапись  беседы.  Полный  анализ.  Частота
дыхания,  микромодуляции  голоса.  По  всему   спектру:   лесть,   угрозы,
угрызения, дети... И еще постройте мне  параллельную  таблицу  посекундно:
мои слова - его реакции. - Нажал другую кнопку. - У меня нет даты рождения
его жены. Уточни.
     Потянул  к  себе  телефонный  аппарат.  Поднял  трубку,   набрал   на
клавиатуре трехзначный код. И  сразу  чего-то  испугался,  надавил  рычаг.
Подержал трубку около уха, размышляя, кусая губу. Набрал другой код.
     - Да, я, мой генерал.  Только  что.  Мне  показалось,  он  не  вполне
нормален. Почти маниакальный уход от реальности к деталям,  связывающим  с
милым прошлым. Да, запись я уже передал психоаналитикам. Уведомлю сразу. И
еще одно, мой генерал... - Прижимая трубку плечом, он выщелкнул  из  пачки
сигарету, постучал ее кончиком по столу и забыл о ней.  -  Как  бы  это...
Словом, не показалось ли вам странным поведение начальника  артиллерии  на
сегодняшнем заседании? О,  да,  я  знаю,  он  всегда  числился  в  штабных
вольнодумцах,  но  это  уже...  Воля  ваша,  мой  генерал,  но  меня   это
шокировало. Он  же  открыто  издевался  над  нашими  усилиями!  Да...  Да,
конечно... Потому я и решил предварительно  проконсультироваться  с  вами,
сам я не рискнул бы... Именно это я и хотел услышать. Благодарю.
     Он  скомкал  хрустнувшую  сигарету  и  встал;  разминаясь,   прошелся
взад-вперед. Губы его шевелились, что-то беззвучно бормоча. С силой  потер
ладонями лицо, серое и  осунувшееся  от  усталости.  Медленно  вернулся  к
селектору, нажал кнопку:
     - Сержант! Кофе и сэндвичи принесите мне сюда, -  кивнул,  будто  его
могли видеть, и вдруг раздраженно повысил голос: - Мне  некогда  болтаться
взад-вперед!
     Отключил селектор, снова взялся за телефон.
     - Послушайте, майор. Вот что. Проследите его  контакты  за  последние
четыре часа. Даже самые случайные. Маркшейдер ничего не говорил, это ясно,
мы вытрясли его до дна. Слух не зарегистрирован. Значит, какая-то сволочь,
мнящая себя умнее всех, сказала только ему. Почему?  Значит,  эта  сволочь
избрала его своим ходатаем. Откуда она узнала, что мы вызовем его  наверх?
Погодите, не будем разбрасываться. Кипяток там, не кипяток... Здесь пахнет
мощным подпольем, с выходом непосредственно в генералитет. Вот именно,  не
сообразили сразу. На совещании присутствовало только высшее руководство. И
тем не менее информация о том, что профессора  пригласят  сюда,  очевидно,
мгновенно ушла в шахту. Как? К кому? Таким же образом он мог  узнать,  для
чего нам сателлит. Если он  поедет  в  башню,  нужен  будет  очень  тонкий
контроль... Вот  что...  Отследите  на  этот  же  промежуток  времени  все
контакты начальника артиллерии, только  тактично.  Разумеется,  разрешение
председателя штабов получено.  Наконец-то  вы  поняли,  это  действительно
очень серьезно. Все, чем мы  с  вами  занимаемся,  очень  серьезно.  И  не
копайтесь. Все дела должны быть  подбиты  сегодня.  Именно  сегодня.  Что?
Потому что я так приказал! - нервозно  выкрикнул  он.  -  Именно  сегодня!
Желаю успеха.
     Он положил трубку, выдвинул верхний ящик стола и извлек две папки: на
одной было  написано  "Мутант",  на  другой  "Исход".  Снова  потер  лицо.
Медленно закурил,  переводя  блеклый  взгляд  с  одной  папки  на  другую.
Беззвучно отворилась дверь,  и,  неся  поднос,  вошла  стройная  эффектная
девушка с аккуратными сержантскими погонами, в  туго  схлестнувшем  фигуру
форменном  платье,  настолько  укороченном,  что  при  каждом  шаге   чуть
мелькали, - так лапки плывущего утенка мелькают  сквозь  воду,  -  кончики
резинок,  поддерживавших   алые   чулки-паутинки.   Начальник   спецслужбы
завороженно  смотрел  на  папки  -  забытая  сигарета   дымилась   в   его
отставленной руке. Девушка, перегнувшись через него и прижавшись грудью  к
его плечу, поставила возле папок поднос - кофейник, молочник с подогретыми
сливками, блюдце с сэндвичами, рюмка коньяку  и  ломтик  консервированного
лимона, посыпанный сахарной пудрой и молотым кофе. На миг замерла.
     - Нельзя, киска, заглядывать  в  мои  бумаги,  -  произнес  начальник
спецслужбы, не поднимая головы. - Получишь нанашки.
     Девушка фыркнула, распрямилась и, сильно играя бедрами, процокала вон
из кабинета. У двери, остановившись, обернулась, сказала небрежно:
     - Если завтра  ты  не  выдашь  мне  пропуск  наружу,  я  тебя  задушу
подушкой.
     Начальник спецслужбы чуть повернул голову  и  посмотрел  на  сержанта
пустыми глазами.
     Когда дверь за девушкой закрылась, он вставил сигарету себе  в  серые
губы и неловко, как  бы  чего-то  стесняясь  или  опасаясь,  дрожащими  от
волнения пальцами стал развязывать тесемки на папке "Исход".
     ...Дежурный по блоку растрогался и даже  слегка  подобрал  живот.  Он
стоял перед своим столом, прижав к бокам короткие руки;  свет  висящей  на
шнуре лампы блестел в набежавших слезах крючковатыми искрами.
     - Поступок твоей, профессор,  жены  будет  примером  мужества.  Будет
образцом стойкости духа и светлой человеческой честности для всего  нашего
блока навсегда. Только она, понимаешь, тебя проводила - и, даже  в  секцию
не заходя, сюда ко мне. Сама! Не то что некоторые. Весь  блок,  профессор,
будет  гордиться  твоей  женой.  Не  дожидаясь  выявления,  не   оттягивая
неизбежное, заботясь обо всех об нас, она потребовала  вызвать  санитарную
группу...
     Сгорбившись и тоже зачем-то вытянув руки  по  швам,  профессор  стоял
напротив дежурного и слушал.  Потом  дежурный  замолчал.  Выпустил  живот,
перевел дух и с облегчением опустился на стул.
     - Теперь так, - сказал он обычным голосом. - В секцию ты  теперь  уже
тоже не ходи. Секция твоя в обработке...
     - Я могу ее видеть? -  едва  разлепляя  помертвелые  губы,  выговорил
профессор.
     - Кого? Секцию? - удивился дежурный.  Профессор  молчал,  и  дежурный
через несколько секунд  догадался  сам.  -  А...  Брось.  Знаешь  ведь,  в
санитарный блок вход  посторонним  воспрещен.  Нельзя  больных  волновать,
сколько раз говорено... Ступай теперь в "кишку". В карантине ты,  слышишь?
- Профессор потерянно стоял, как бы ничего уже не воспринимая, и дежурный,
начав ра