ми, а может быть, они сразу же с рождением
    последнего  дыха  отправились  в  свою  страну  или  город,  откуда я их
    занес",  -  подумал  Сомов,  сильно огорчившись и упав духом после таких
    предположений.

    Он  хотел выйти из бункера, чтобы полюбопытствовать происходящим вокруг,
    но  резко  ухудшившееся  самочувствие  не  позволило ему сделать и шага.
    Пообедав  и  поужинав  заодно,  он крепко уснул и проснулся только утром
    следующего  дня  со  всеми  признаками  кислородного  голодания и легкой
    интоксикации  организма.  Его  вырвало  несколько  раз.  Обессиленный  и
    мокрый, он лег, прислушиваясь к шуму в ушах, и незаметно впал в забытье.

    Неизвестно,   пришел   бы  он  еще  когда-нибудь  в  себя,  если  бы  не
    разбудившие  его  низкие  голоса  дыхов, вспомнивших, наконец-то, о нем.
    Тихонько  обступив  его  с  трех  сторон,  хозяева Планктубера, словно в
    гостях,  стесненно  и осторожно переговариваясь, разглядывали пришельца.
    Напряженно   взметнувшиеся   хрящи   на   макушках  выражали,  вероятно,
    серьезность его положения.

    Мокрый  и  бледный  Сомов  тяжело  дышал и, хрипло постанывая, облизывал
    губы.   Ему   дали   пить.  Приподнявшись  и  сделав  пару  глотков,  он
    почувствовал  хлынувшую  из  носа  кровь  и улегся снова. Он увидел, как
    старший  из  дыхов, тот самый, который родился первым, подошел к нему и,
    быстро  ощупав  его  тело,  остановил  пухлые  подушечки  конечностей  в
    области  сердца. Сосчитав сердечные удары, дых сделал несколько движений
    от  головы  Сомова  до  его  ног.  Прошипев что-то двум другим дыхам, он
    отправил   их   из  бункера  и  снова  принялся  водить  своими  нежными
    конечностями вдоль тела землянина.

    Кровь  из  носа  остановилась. Через минуту прошел шум в ушах, но голова
    все еще кружилась вместе с обрывками видений, смешанных с реальностью.

    Но  вот  дых  сделал  знак  конечностью, повелевая уснуть, и Сомов снова
    провалился в сон, на этот раз без изнуряющих сновидений и кошмаров.

    Очнувшись  через  очень  длинный  промежуток  времени, он обнаружил, что
    весь  бункер завален сколами льда и грудами каких-то неизвестных камней.
    Дышать стало явно легче. Все признаки болезни сняло как рукой.

    Дыхи,  с напряженно покачивающимися хрящиками на макушках, рядком стояли
    вокруг  него,  выжидательно  выпучив  пузырьки своих прозрачных сетчатых
    глаз.  Увидев,  что он очнулся, они ослабили и уронили хрящи. Ощупав его
    с  головы до ног, они подняли такой дыходуй, что Сомову пришлось закрыть
    уши  руками.  Поняв  его жест, дыхи притихли, но их лекарское чутье, так
    поразившее  Сомова,  на  этом  не  кончилось.  Ему  преподнесли понюхать
    какой-то  пучок  волокон,  затем,  снова  прослушав  его сердце, один из
    дыхов проделал быстрые пульсирующие движения вдоль его ступней.

    Наконец,  убедившись,  что  землянин  здоров,  дыхи заметно оживились и,
    вынув  откуда-то  из  своих  лохмотьев,  а  может  быть, из складок кожи
    хрустальные  пластины  зазубренных минералов, стали осторожно водить ими
    друг  о друга, извлекая нежнейшие, достающие до самого сердца звуки. Это
    была  неземная  музыка, сладчайшая для слуха и разума. Она проникновенно
    и  тонко  рассказывала  о  ландшафтах  и  весеннем  небе  Планктубера, о
    камнях-лазуритах,  пронзительно  синеющих  в  скалах  долин, о маленьких
    мыслящих  дыхах  и  их  любви  ко  всему живому. Действуя на подкорковые
    центры,   музыка  дыхов  рисовала  какие-то  неведомые  города,  заросли
    загадочных  растений  и существ среди них, пела о ледниках, с которых за
    лето  натекают  целые  озера,  оранжевые,  как  солнце,  богатые дивными
    организмами, таинственными и прекрасными, как сны дыхов.

    Хрустали   рассказали,  как  боятся  дыхи  холодной  зимы  и  как  умеют
    преодолевать  пик  жары  в  середине  лета,  когда девяносто градусов по
    Цельсию   и   почти   нет   воздуха.   Музыка  напомнила  Сомову  острые
    скалы-гнейсы,  источенные  ветрами  каньоны  и  парящие  гидротермы  под
    ночным  звездным  небом,  с  маленькой,  затерянной  в  млечном  тумане,
    дрожащей синей росинкой Землей.

    Потом  дыхи  ушли  и  приходили  снова и снова, принося лед в бункер для
    землянина.  Иногда они тревожно ощупывали его своими мягкими подушечками
    конечностей  и,  оставаясь  довольными  его  состоянием,  рисовали в его
    дневнике  организм и нервную систему землянина. Получалось очень похоже.
    Заросли  линий  напоминали  заросли  артерий и вен и всю нервную систему
    человека.  Сердце  олицетворяло  собой  солнце,  а печень - два лепестка
    тополя.  Сомов  смеялся  и рисовал свои внутренности по-своему, за что в
    ответ  получил  рисунки  нервной  системы  дыхов, а также туманные схемы
    развития и зарождения их жизни.

    Объясняя  дыхам половые различия человека вместе с принципом размножения
    и  продления  рода человеческого, Сомов нарисовал женщину, чем, кажется,
    очень  поразил  собратьев  по  разуму. Задумавшись и, видимо, представив
    себе  далекую  зеленую  планету  Земля,  ее людей, любовь и смерть, дыхи
    заиграли  на  хрусталях  и неожиданно для всех исполнили такую симфонию,
    такую...  земную,  близкую и чистую по звучанию и передаче земной тоски,
    красоты  и  блаженства,  что  Сомов  беззвучно зарыдал, потрясенный этой
    родной для человеческой сути музыкой.

    Иногда  дыхи  ночевали  у  него,  плетя  себе из тончайших, как паутина,
    волокон  одежды  и  наряды.  Это  был  целый  карнавал. Двое из них были
    скромниками  и  педантами,  третий же украшал себя и даже свой хрящик на
    макушке,  как  павлин.  Вероятно,  он  был предводителем выводка, особью
    мужского  начала, обладающего особой силой и знаниями, а может быть, его
    появление  в  мир  было  далеко  не  первым  и  он был уже стариком. Это
    оставалось для Сомова загадкой.

    Однажды,  мирно  отдыхая  с  дыхами  после  оживленных  часов  общения и
    музицирования  на  хрусталях  (дыхи  учили  его  играть),  Сомов услышал
    подземный  толчок... баллов пять, не меньше. Не успел он испугаться, как
    увидел  мгновенно  образовавшуюся  громадную трещину в сыром, но плотном
    полу  бункера.  Через минуту трещина разверзлась и из нее полезла черная
    блестящая,  как  смола,  жижа.  Дыхи,  вздыбив хрящи, тревожно заухали и
    заволновались.  Вглядевшись,  Сомов  понял,  что черная зловонная жижа -
    живая  органика,  а  может  быть,  исподняя  ткань планеты со змеящимися
    усами,  слепо  щупающими  воздух  и пол. Она медленно вползала в бункер,
    заполняя  своим  мокрым  черным  блеском  пространство и грозя вытеснить
    собою  все  и  всех.  И она пожирала воздух. Источая из себя газы, жар и
    еще   что-то   непонятное  и  страшное,  жижа  словно  почуяла  Живое  и
    устремилась к кучке существ, отпрянувших в угол бункера.

    Поняв,  что  это  конец,  Сомов  отчаянно  щелкнул зажигалкой и, запалив
    какое-то  тряпье,  стал размахивать им перед чудовищем. Тупорылая масса,
    не  чувствуя  огня,  продолжала  лезть  из  трещины.  Тогда Сомов бросил
    разгоревшиеся  лохмотья в нее. Огонь попал как нельзя лучше в самую гущу
    жижи.  Неповоротливая и медленная, не чуя опасности, она всколыхнулась и
    вдруг,  вспыхнув  зеленым  пламенем  и  поднявшись  столбом под потолок,
    затрещала и забрызгала жиром во все стороны.

    Выскочив  из  бункера, чтобы глотнуть воздуха, а может быть, задохнуться
    в  преисподней,  Сомов обнаружил, что на Планктубере уже осень, прохлада
    и  невыразимые краски неба, каких он еще никогда не видел. Ошарашенный и
    потрясенный пережитым, он медленно пришел в себя.

    -  Эх,  сейчас  бы  тазик  пельменей  со  сметаной!  -  сказал он, вдруг
    веселея,   ничего   не   понимающим   дыхам  и  увидел,  что  сами  дыхи
    прикладываются  к  родившему  их  стволу, сося его, как мать. Сбросивший
    тяжесть  коробочек,  ствол найденного Сомовым растения разросся за лето,
    разбух  от  влаги  и  превратился  в  большое  дерево, похожее чем-то на
    живого осьминога. (Так вот что держало дыхов возле меня, поразился Сомов.)

    Ему  предложили  пососать ствол, приложившись к бородавчатому скользкому
    наросту.  Сомов  взглянул  на слезящийся мутным клеем нарост, представил
    его во рту и, едва подавив тошноту, вежливо покачал головой.

    Дым  из  бункера  валил  еще  много дней подряд. Пожара не случилось. Но
    растаявший  лед,  органика  и  жир,  натекшие с горящей жижи, образовали
    гнусное месиво, едва не погубившее запасы Сомова.

    Истаявшее  и  уничтоженное  огнем чудовище выгорало еще одиннадцать дней
    изнутри,   откуда-то  из-под  недр,  источая  зловоние  и  будя  чувство
    пережитого омерзения.

    "Ну,  ну,  старик,  -  подтрунивал  Сомов над самим собой. - Ты ведь так
    жаждал  обнаружить  хоть  какие-нибудь  зачатки  жизни  на  Планктубере!
    Что-то преподнесет он тебе еще?"

    Осенний  остывающий  Планктубер  был прекрасен. Дыхание прохлады сделало
    его   воздух  синим  и  чистым,  как  никогда.  Скалы  сверкали  пучками
    отраженных  лучей,  создавая невиданный фокус преломленного света и всех
    цветов  радуги.  Пространство,  исчерченное  нитями света, рождало порой
    миражи  и  видения.  Всюду  чудились  световые  коридоры  и  ступенчатые
    многогранники,  ведущие  во все стороны неба. Это было неописуемое, ни с
    чем не сравнимое зрелище, притягивающее к себе, как магнит.

    Поглощенный  своими ощущениями, Сомов не сразу обнаружил первую изморозь
    на   почве   и   низко  зависшее  над  планетой  светило.  Чувствовалось
    приближение  зимы.  Дыхи куда-то исчезли и больше не появились ни разу с
    тех  пор, как родившее их растение усохло и уменьшилось в размерах раз в
    шесть.

    Куда-то подевались и стеклянистые черви.

    Сомов  крепко затосковал в ожидании светолета. Он все надеялся, что дыхи
    вернутся,  чтобы  взглянуть  на  светолет,  нарисованный  им  недавно на
    бумаге специально для них, но дыхи не приходили.

    Как-то  раз,  наслаждаясь последними теплыми лучами солнца, Сомов увидел
    три  взрыхлившихся бугорка в почве недалеко от бункера, прямо на стоянке
    светолета.

    Медленно  и  доверчиво  к  солнцу пробивались три красноватых растения с
    намертво  прикрепленными  к  стволам  коробочками-плодами,  по дюжине на
    каждом.  Это  были  уснувшие  на  зиму  и  проросшие из-под почвы, чтобы
    дышать воздухом, дыхи и их будущее потомство.

    -  Нашли  себе  место!  Это  же стоянка светолета, - добродушно ругнулся
    Сомов, ошарашенный новостью, радуясь ей, как ребенок.

    Решив,  что  на  днях  обязательно  пересадит нежные побеги в безопасное
    место, Сомов ушел, чтобы записать новость в дневник.

    Вечером  ему  почудился  звук  приближающегося  светолета. Он решил, что
    ослышался,  и  лихорадочно  стал  высчитывать  сроки  прилета  очередной
    экспедиции.  Выходило  не  скоро.  Но  серебристо-белый, по-праздничному
    сверкающий  диск  обнаружил  себя маленькой точкой в темном небе, высоко
    над  горизонтом.  Это была не галлюцинация. Диск быстро приближался, все
    отчетливее  выделяясь  в  сумерках  и  увеличиваясь  в  размерах.  Через
    мгновение  машина  зависла  над  зимовьем и стала медленно опускаться на
    стоянку.  Убедившись,  что  это  не  мерещится  ему,  Сомов  со всех ног
    кинулся  к  стоянке,  встал  рядом с проросшими дыхами и, простерев руки
    кверху,  закричал  опускающемуся  светолету,  чтобы тот взял левее. Увы,
    никто  не  видел и не слышал его. Светолет медленно опускался к стоянке.
    Завихрившаяся  под ногами Сомова пыль неумолимо обозначила центр посадки
    светолета.  У  Сомова  было  еще  несколько мгновений, чтобы отпрянуть в
    сторону,  однако,  помня  о  беззащитных  дыхах, он не тронулся с места.
    Почувствовав  горячую  струю  выхлопного  вещества на затылке, он понял,
    что падает, и издал страшный, отчаянный вопль.

    Чуткие   приборы   на   светолете  включили  сирену,  и  аппарат,  резко
    дернувшись,  отпрянул  вверх.  Он завис в тысяче метров над поверхностью
    планеты,   и   очнувшийся  Сомов  увидел  два  пульсирующих  белых  огня
    аварийных фонарей.

    Он  знал,  что  это такое, а потому, терпеливо приникнув глазами к небу,
    стал  ждать.  Но,  как  ни  странно,  по истечении тридцати-сорока и еще
    нескольких  бесконечных  минут  светолет  не  сдвинулся  с места, что-то
    происходило там, внутри. Сомов заволновался.

    Наконец  он  увидел,  как  светолет  медленно тронулся с места и, быстро
    уменьшаясь,  стал  удаляться  прочь, в густую синеву бездны. Было ясно -
    посадка  светолета  не состоялась. Возможно, он чего-то недомысливал, но
    бесконечные,  мертвые  сорок  с  лишним минут светолета, проведенные над
    Планктубером,  говорили  о  чрезвычайной  ситуации на борту корабля. Как
    астролетчик  Сомов  видел  такое  впервые.  Ему  вдруг стало жутко и еще
    более  одиноко, чем накануне прилета людей. Сомов вдруг понял - светолет
    вернулся   на   Землю   либо   отправился   на  ближайшую,  летающую  по
    какой-нибудь  орбите  аварийную  станцию.  Это  были преждевременные, но
    далеко   не  беспочвенные  выводы.  А  так  как  на  все  вытекающее  из
    вышеследующего  обстоятельства  могло  уйти не меньше чем четыре месяца,
    было  ясно  -  зимовка  экспедиции  на  Планктубере в этом году может не
    состояться.

    Все  это  повергло  Сомова  почти  в  шоковое  состояние.  Он  так  ждал
    светолета!  Он  мог  погибнуть летом. Но он выжил благодаря дыхам, чтобы
    дождаться людей с Земли. И вот снова он обречен на одиночество.

    Запаниковав,  Сомов  схватился  за волосы и, тихо завывая, стал биться о
    дверь  своего  ненавистного,  зловонного  после  пожара  бункера,  этого
    страшного  каменного  мешка, который, кажется, снова собирался поглотить
    его на целый год.

    И  тут Сомов вспомнил про дыхов. Спасенные им, безмолвные и беспомощные,
    как  цыплята, они, должно быть, все видели и слышали сейчас и, увы, не в
    силах утешить его, чутко переживали случившееся.

    Сомов  замер.  Устыдившись  минутной  слабости  и  взглянув  на  молодую
    поросль  дыхов,  спасенных только что от неминуемой смерти, он взял себя
    в  руки  и,  медленно  приходя  в  себя,  тупо  и рассеянно стал считать
    новорожденные  коробочки  на  каждом  свежем  стебле.  Их  было тридцать
    девять  -  почти  целый  поселок,  который  должен  был  очнуться весной
    следующего  года,  чтобы...  И тут Сомову пришло в голову, что он совсем
    не  знает дыхов. Сообща они, наверное, умеют строить летники из базальта
    и  кварцитов, чтобы перемогать жару. Нечто подобное они начали возводить
    осенью,  но  что  могли сделать три существа за сезон? Сомов вспомнил, с
    каким  удовольствием  дыхи  коротали пик жары в его бункере, непрестанно
    пополняя   его  льдом.  Вспомнил  их  концерты  на  хрусталиках,  низкое
    бутылочное пение их добрых голосов.

    -  Перезимуем!  - исступленно крикнул он в синее пространство планеты. -
    Перелетуем, черт возьми!

    Он  постоял, размышляя с минуту, куда пересадить дыхов с опасного места,
    и  немедленно  принялся  за  работу,  боясь  и одновременно надеясь, что
    светолет все-таки еще вернется с минуты на минуту.

    Сборник "Оборотень", Алма-Ата, "Гылым", 1991.



    Иванна Рут
    ПОД ОКОМ ГАЛАКТИДЫ

    Безделье!   Пятый  год  сплошного  безделья,  девочки,  кабаки,  занятия
    атлетизмом.  Ивин  стал  совсем  красавцем. Сладкая жизнь разгладила его
    некогда  грубую  продубленную  кожу, поселила лоснящийся блеск в голубых
    дерзких глазах.

    Разглядывая  свою  налитую  мышцами  великолепную  фигуру,  Ивин  не без
    тщеславия  отметил,  что мог бы посоперничать статью и сложением с любой
    кинозвездой  и  кумиром  молодежи.  Однако едва он заикнулся об отставке
    ввиду  ненужности  своей  профессии,  ему тут же тихо напомнили, что вот
    уже  почти  год  с  Гурана  не  поступило ни одного сигнала со светолета
    "Нева" и что на "Неве", насколько помнит Ивин, его брат.

    Ивин  прикусил язык, отложив свою мечту о "звездной" жизни на подмостках
    Москвы,  и начал готовиться к звездным будням светолетчика-спасателя. Он
    многое  подзабыл  в  последнее  время,  но  так как считался уже бывалым
    спасателем,  вся  ответственность  лежала на нем полностью, к тому же он
    всегда стыдился старого робота-инструктора, будто тот был человеком.

    Приказ  лететь  на  Гуран не заставил себя долго ждать. Посоветовавшись,
    отцы  астропорта пришли к выводу, что "Нева" "завязла", и решили выслать
    спасателя незамедлительно.

    Слово  "завязла"  показалось  Ивину  туманным,  но  не  настолько, чтобы
    насторожиться.  Гуран  был  неизученной  планетой,  но  там уже побывала
    экспедиция  и  факт  благополучного ее возвращения лет восемьдесят назад
    не обещал подвохов.

    Не  прошло  и  полгода,  как  светолет  Ивина  рассек  северное  небо  в
    созвездии А и вошел в созвездное скопление М.

    Вот  и  все, сказал себе Ивин, и стал готовиться к приземлению на Гуран.
    Ясно   различимая   поверхность  буровато-желтой  планеты,  стремительно
    приближаясь,  уже  обнаружила  смутные,  бледные, как на Луне, ландшафты
    морей  и  суши.  Ивин  сделал  первый  фотовыстрел.  Сверхчувствительные
    гигротермальные  снимки, представив, как на ладони, рельеф планеты с его
    температурным  балансом,  показали  восьмую  часть  морей,  одну десятую
    равнины и остальное - горы.

    Ивин  дал светолету готовность амфибии и, решив опуститься для начала на
    поверхность  моря,  сделал  еще  один  фотовыстрел. Однако фоторазведчик
    определил высокую термичность воды на поверхности моря.

    Ивину  не  улыбалось сесть в кипяток, дабы почувствовать тепло встречи с
    планетой,  и  он быстро принял решение вопреки страховке приземлиться на
    суше.

    -  Поздравляю вас, - услышал он бесстрастный голос робота-инструктора. -
    Мы весьма успешно приземлились в трясине.

    - Светолету-амфибии это ничем не грозит, - невозмутимо ответил Ивин.

    - Как знать! - холодно выдавил робот-инструктор.

    Ивин  не  спеша  вышел  на поверхность светолета. Внешние приборы, как и
    внутренние,  говорили  о наличии воздуха в атмосфере. Правда, здесь было
    жарко  и  влажно,  как  в  парилке. Убедившись, что среда планеты вполне
    безопасна   для  землян,  Ивин  вытащил  длинноволновой  датчик  и  стал
    посылать   сигнал  за  сигналом,  вызывая  "Неву".  "Нева"  должна  была
    откликнуться  сразу,  однако  ни  через  полчаса, ни через час ответа не
    последовало!  Стало  быть,  если  таковая находилась на Гуране, ее нужно
    было искать.

    Ивин  просидел  над  датчиком  еще  сутки и, наконец, подняв светолет на
    высоту семисот метров, отправился на поиски "Невы".

    Тихо  зависнув над Гураном, черный диск светолета медленно продвигался и
    прощупывал все видимое пространство планеты в поисках следов "Невы".

    Семь   истекших   дней   не  дали  ничего,  кроме  любопытного  зрелища,
    представшего  Ивину  вчера  утром  над  грядой сухих меловых гор Гурана.
    Неизвестное  излучение,  похожее  на  живую  дрожащую  материю-великана,
    причудливо  меняя  конфигурации и цвет, преследовало целый день светолет
    на    расстоянии    чуть    больше   километра.   Прозрачно-белесое,   с
    перламутровыми  переливами, оно текло, как марево, становясь порой почти
    прозрачным.  Медленно  двигаясь за светолетом, оно останавливалось в тот
    самый  мо