ред прыжком. Его напрочь вытеснил  другой  страх - при всем честном народе
обмочить  штаны. Нет, ну вот ведь  приспичило -  словно  ведро  пива выдул и
арбузом закусил! Ч-черт, не утерплю ведь!...
     - Серега, - затравленно шепнул я, - отойти можно?
     - Что такое? - заботливо склонил он кудлатую башку.
     - Ну, надо... - чуть не плача, стиснул я колени.
     -  А-а,  ясно. Михалыч, мы сейчас,  ладно?  - Сергей выразительно повел
бровью.
     -  Э-э, салаги...  - проворчал Портос, - Валяйте, в темпе только. Потом
опять мне покажетесь.
     И я торопливо засеменил в сторону, слыша за спиной ворчанье инструктора
в том смысле, что наберут, дескать, детей в армию, а ты с ними мудохайся....
Черт,  да  куда же  приткнуться-то?!  Хоть  бы  один  разнесчастный  кустик!
Чувствуешь себя на этом поле, как муха на столе, бл-лин!!
     - Саня, стой! - догнал меня Сергей, - Куда ты почесал-то? Еле догнал.
     - Ну как куда?! - взвыл я, - Хоть бы будку какую поставили!...
     - Да  брось  ты,  какая будка? -  Сергей  стремительно расстегивал  мои
карабины - Валяй, чего там... Все свои.
     Оххх.... Боже  ж ты мой,  сколько определений счастья придумали за  две
тысячи лет философы  и поэты, но вот хоть бы один из них сказал, что счастье
- это  УСПЕТЬ! Отдуваясь,  я вытер выступившие сладкие  слезы и застегнулся.
Сергей  заботливо  застегнул  опять  мои  карабины и  мы резво  поспешили  к
ребятам, которые уже направлялись к темно-зеленому "Антону".
     С трудом закидывая  непослушные ноги  на ступени красного трапа  (мешал
запасной  парашют),  я вскарабкался на  борт.  Озираясь,  присел на вогнутое
дюралевое сиденье у двери  и через штаны  ощутил его металлический холод, от
которого сами собой ознобно передернулись плечи.  И вместе  с холодом  опять
вполз в меня тягучий тошнотный страх.  Начал мелко колотить противный озноб,
я стиснул зубы, чтобы они перестали подло постукивать.
     - Саня! - удивленно окликнул меня Лаэрт, - У тебя чо такой нос белий?!
     Все как  по  команде уставились на меня. Дети,  все посмотрели  на Сашу
Волобуева! Волобуев, тебе стыдно?
     - А у тебя он  чего такой длинный? - огрызнулся я и мне  сразу же стало
неловко.
     - А  ты не знаишь? - радостно откликнулся Лаэрт, не обратив внимания на
мое  хамство,  -  Ко  мне  вчера на  ринке  один дамочка  такой  подходит  и
спрашиваит: "Молодой человек, а это правда, что у кого  нос балшой, у того и
там,  - кивнул он себе на штаны, -  тоже балшой?" Я говору: "Канэшна!" Гордо
так  гавару! А потом ее спрашиваю: "А правда, что если у женшины рот балшой,
то и  там тоже балшой?" Она сразу  губы  вот так сделал, - (он втянул щеки и
изобразил губами куриную гузку) и говорит: "Ѓй, е не знею!"
     Заржали  так,  что заглушили  рокот ожившего двигателя. Зинка фыркнула,
дотянулась до Лаэрта  и ловко, по-кошачьи, съездила ему  кулачком  по шлему.
Тот вскинул ладони: дескать, а чего такого? Я то-тут при чем?  Потом вытащил
из  нарукавного кармана пачку "Орбита" и принялся  всех угощать. Всучил пару
подушечек и мне: "Бери-бери, уши меньше закладывать будет".
     Момент  взлета я  пропустил,  хоть  и  поглядывал поминутно  в  окошко,
наполовину  задернутое  капроновой  шторкой.  Разбег  "Антона" мне показался
очень долгим, потом вдруг начало мягко, но ощутимо закладывать уши и я понял
- летим.
     Не  знаю, то  ли мозги  в  разреженной  атмосфере  начинают  по-другому
работать,  то ли  перепсиховал  я в тот день, но  у  меня  началось какое-то
раздвоение сознания. Один я  понимал,  что  такого  со  мной  просто быть не
может. Я - нормальный, рядовой обыватель,  который аккуратно ходит на работу
и не путешествует никуда дальше  тещиного огорода. И такой человек не должен
и  не может находиться  здесь,  в тесной  дюралевой  каморке с двумя  рядами
круглых окошек, в компании молодых психов. А второй я меж тем остановившимся
взглядом следил, как Сергей прицепил карабин  моего  вытяжного фала к тросу,
как ребята неторопливо и обстоятельно готовились к  прыжку. И невольно,  как
под гипнозом, я повторял  все их  действия. Вот Зинка тронула лямки, двинула
подбородком вправо-влево, внимательно  осматривая поблескивающие  у  нее  на
плечах  замки отцепки. И  я вслед за  ней проделал то же самое, хоть на моем
парашюте и замков-то таких не было. Витька подергал пряжку грудной перемычки
- я машинально продублировал.
     Мо Ася снял шлем и внимательно заглянул внутрь. Убедившись, что и это я
добросовестно  собезьянничал, китаец  с  совершенно серьезным видом постучал
шлемом себя по лбу. Разумеется, стукнул себя по лбу  и  я  - черт его знает,
традиция  у  них  такая, или  что... Короче,  стукнул.  И  чуть не подавился
жвачкой от взрыва хохота - купили, сволочи!
     Но  мозги от  этого почти  встали на место.  Внезапно  дважды  тявкнула
сирена и загорелся желтый плафон  над дверью. Сергей деловито  открыл дверь,
ухватившись  за трос,  высунулся наружу, глянул  вниз  -  борода  его бешено
затрепетала. Глянул на  меня,  улыбнулся, показал  знаком: поднимайся,  мол.
Что, у ж е?! Вмиг вспотели ладони, я судорожно вытер их о штаны и прерывисто
вздохнул.  До  сих  пор  не  могу  понять, как  мои  ватные  ноги умудрились
распрямиться и донести меня до  двери. А  тут еще одна беда подоспела - ни с
того,  ни  с  сего   взбунтовался  кишечник,   распираемый  газами.  Чертова
физиология! Не хватало еще опозориться.  Ведь бабахну  сейчас  так,  что все
окошки тут повышибает! Последними остатками  самолюбия стискивая зубы  и все
остальное, я шагнул к двери.
     Сергей  ободряюще  подмигнул мне  и положил руку на плечо. Я  попытался
улыбнуться в  ответ - только  криво оскалился. Вот  она, дверь.  Приподнятый
порожек  в заклепках. А голова,  как ни  странно, вовсе не  кружится. Высота
совсем не такая, что  из  окна десятиэтажки. Спокойная и  даже не очень-то и
пугающая. Словно карта внизу расстелена. Даже притягивающая...
     Елки зеленые, а ведь внизу, на земле людей мучает куча разных проблем -
нелады с любимыми, маленькая  зарплата, грызня  начальства. Там эти проблемы
кажутся огромными, закрывающими собой весь белый свет.  А  отсюда, с высоты,
перед открытой дверью,  все  эти невзгоды кажутся такими  крошечными, что их
просто  не разглядеть...  Я немного приободрился и  лихо выплюнул  жвачку  в
дверь. Белый комочек  долетел  до  обреза  двери  и исчез. Не упал  вниз, не
отлетел  в сторону -  просто исчез. И  в  тот же миг исчезла  вся иллюзорная
безмятежность там,  за бортом - я просто физически ощутил и бешеный ветер, и
сумасшедшую бездну, от которых меня отделял только тонкий слой дюраля.
     И тут же  неумолимо рявкнула сирена, зеленый  плафон  вспыхнул,  словно
глаз киношного Вия.
     - Паш-шел! - гаркнул мне в ухо Сергей и хлопнул по плечу.
     Нет!!! Словно  могучая рука уперлась мне в грудь,  отталкивая от двери.
Сердце ломилось сквозь ребра. Я задыхался. Не мо-гу!!
     - Ну! - бешеным весельем сверкнули глаза Сергея, - Давай, Саня!
     Почти точно так  же крикнул мне тогда  Ленька... И, как в  тот  далекий
день, не  успел я уже ни подумать, ни зажмуриться - просто  рванулся вперед.
Налетевший ледяной поток ударил по ногам, подбросил их вверх, выбил слезы из
глаз  и  слюну  изо  рта, размазал  по  лицу.  Крутнулся  горизонт,  дыхание
остановилось.  И в  тот момент, когда  я понял,  что  мне пришел  конец, все
кончилось.
     Оглушила тишина.  Ветерок легко касался  пылающих  щек.  Туго натянутые
стропы контрабасными струнами  тянулись вверх, к такому надежному, к  такому
красивому круглому куполу с тремя ровными щелями (в первый момент  я обмер -
порвался?! И тут же вспомнил - нет, так и должно быть.) Далеко внизу золотой
сказкой сияла земля. И я был совсем один в пронзительно синем океане неба!
     Внутри меня сорвался какой-то предохранитель и я заорал на все небо " О
sole mio", которую не мог толком выучить тридцать лет назад в школьном хоре.
А сейчас  -  откуда  что  и  взялось, даже  ни  разу не  сбился!  Упоенный и
обалдевший,  я  бездарно  прошляпил  момент  приземления  -  земля  налетела
откуда-то  сбоку, грубыми мазками мелькнули перед  глазами поздние  ромашки,
ощутимо садануло  по ступням, по боку, ударил в нос тревожный запах  полыни.
Купол протащил меня пару шагов и погас.
     Нервно похохатывая, я поднялся (коленом раздавил  сухую коровью лепешку
-  плевать!)  и  дрожащими  пальцами  расстегнул  карабины.  Кое-как  собрал
парашют, запихал его в переносную сумку и сел на нее, мягко-пузатую, теплую.
Смог. Сумел ведь, а? Сумел.
     Особенно  вкусно  курилась сигарета, возбуждение  потихоньку спадало, и
все  равно было здорово. По какой-то странной ассоциации все  это  напомнило
мне первый любовный  акт. Боишься, трясешься, ждешь чего-то невероятного,  а
вот случилось - и вроде ничего такого особенного. Хотя и приятно, и здорово,
но ничего  такого  сверхъестественного,  любой сможет.  И в то  же  время  -
сладкое чувство приобщенности к п о з н а в ш и м.
     Так я сидел на  мягкой сумке,  со  вкусом  покуривал,  осеннее солнышко
пригревало мою  лысинку, а надо мной плавали в синеве разноцветные "матрасы"
спортивных куполов.  И  я с тихой  гордостью думал, что потом  в жизни будет
много всякого. Скорее  всего,  плохого  будет больше,  чем хорошего. Но  все
равно, эти вот минуты у меня никто не отнимет.
     На  пункте  сбора  ребята  встретили  меня  одобрительными  воплями   и
хлопаньем по  спине. Это я телепался с парашютом на горбу через  все поле, а
они на своих  "матрасах" подлетели сюда, как ласточки. Ну и пусть. Мой "дуб"
- тоже парашют классный.
     - Ну что? - окинул взглядом компанию Витек, - Поздравлять будем?
     - Да уж поздравили, вроде, - улыбнулся я, - Спасибо...
     - Э. По-настоящему-то еще не  поздравляли.  Давай,  Санек. Становись, -
оскалил он свои зубы в каннибальской ухмылке. Блендаметовские рекламщики при
виде такой ухмылки обрыдались бы.
     - Как становиться? - встревожился я, - Вы чего, люди?!
     - Серый,  ну ты  че  - человека  в  курс  не ввел, что ли?  -  искренне
удивился Витек, - Всю службу завалил, инструктор, называется...
     Серей со смехом подхватил мою пузатую  сумку  с парашютом, подал Витьке
одну длинную матерчатую ручку, за вторую ухватился сам.
     - Традиция такая, Сань, - вроде как боевое крещение, не боись...
     - Так что делать-то? - со смехом принял я правила игры.
     - Ну  это... - ухмыльнулся он, - Рачком становись,  короче  - как перед
отделением.  Приготовиться!!!  -  вдруг сотряс  он  окрестности  сержантским
рыком.
     И я послушно принял заданную позу, с опаской косясь в тыл.
     -  И-и!...  -  подал  команду  Витек,  и  вся  компания   хором  начала
скандировать: - Пятьсот один!... Пятьсот два!... - а Витек с  Сергеем начали
раскачивать мою парашютную сумку.
     На счет "пятьсот три" они  со всей дури влепили сумкой  по  тому самому
месту, о котором  вы сейчас подумали. Сумка была хоть и мягкой, но увесистой
- почти  пуд, между прочим. А когда ее раскачивают две такие вот лошади... В
общем, отлетел я,  как ядро,  метра на три  и плюхнулся,  под общий хохот, в
какую-то свежевырытую яму.  Какого черта она тут делает?!! - это я уже вопил
про себя,  отплевываясь от рыхлой земли  и вцепившись в  ногу обеими руками.
Лодыжку словно огнем обожгло. Черт, неужели сломал? Глупо-то как, а.
     - Сань, ты чего? - склонились все над ямой, - Вылезай!
     - Ага, сейчас, - попытался я встать. Черт, больно-то как...
     -  Ох, блин! - Витька спрыгнул в яму, помог мне выпрямиться, - Сань, мы
не нарочно!
     - Да ничего, ничего... -  подсаживаемый снизу и подтягиваемый сверху, я
выбрался из ямы. Меня усадили и принялись дружно жалеть и извиняться.
     Толстушка Люда  ловко разула  меня  (мысленно я порадовался,  что надел
новые носки), мягкими но сильными пальцами ощупала ступню.
     -  Вывиха  нет, растяжение,  - успокаивающе ворковала  она, бинтуя  мою
ногу, которая  начала  понемногу опухать,  - Дома троксевазином  помажьте  и
рентген сделайте на всякий случай.
     - Люд, - тронул ее за рукав Лаэрт, - Пашу тоже посмотри, а?
     - Что у него? - забеспокоилась Люда, - Тоже нога?
     - Нэт, глаза, - испуганно прошептал Лаэрт.
     - Что с глазами? - совсем встревожилась докторша, - Где он?
     - Вон, укладывает. Они у него после прижка совсем разный стал, слушай!
     -  Че-го?!  - распахнула Люда  совиные  глазки,  - Что  ты  мне  голову
морочишь!
     - Нэ веришь - сама посмотри! - оскорбился джигит, - Я тебе сказал, ты -
врач, сам думай! - и он гордо отвернулся.
     Торопливо   закончив  перевязывать   меня,   Люда  заспешила   к  Паше,
флегматично "листающему" свой купол. Глядя ей вслед, компания повалилась кто
куда и принялась беззвучно давиться хохотом.
     - Чего это они? - обалдело спросил я Витьку.
     - Да  они  у Пашки с  рожденья разные, -  плача, кое-как объяснил он, -
Один зеленый, второй карий. Щас бедная Люда офигеет... Айда, приколемся.
     Бедная Люда  суетилась вокруг  Пашки, словно  испуганная  курица  перед
цыпленком. Правда, "цыпленок" был супербройлерным.
     - Паша, - испуганно просила она его, - Дай-ка я тебе пульс померяю...
     - На, меряй, - протянул ей Паша лапу, - Жалко, что ли?
     - Паша, - врачиха терялась все больше, - А как ты себя чувствуешь?
     -Нормально чувствую, -  пожал  тот плечами, - Чего это  ты на меня  так
смотришь?
     -  Пашенька, - Люда растерялась совсем уже окончательно,  -  Ты прости,
а... У тебя глаза вообще какого цвета? - еле пролепетала она.
     Паша внимательно посмотрел на нее.
     - Ну, голубые - ты что, сама не видишь? Э-э, Люд, ты чего?! - еле успел
он подхватить докторшу, побелевшую, как ее халат.
     - Мальчишки,  да ну вас  в баню с вашими  шутками, идиоты!  -  налетела
Зина, -  Заикой же человека сделаете! Люда, Люда... - нежно захлопала она ее
по пухлым щекам, - Ну-ка, давай, приходи в  себя... Чего  смотрите, балбесы,
нашатырь достаньте! Вон, в сумке у нее!
     - Не  нада  насатыля,  -  подскочил  аккуратный ловкий Мося, - Ссяс все
холосо будет.
     Поддерживая  смуглой ладошкой голову сомлевшей докторши,  он быстро, но
бережно уперся ногтем большого пальца в основание ее носа и начал быстро его
массировать. Буквально через пару секунд Люда очнулась, выслушала молящего о
прощении Лаэрта и разревелась.
     Потом  мы наперебой  успокаивали  ее,  и  Лаэрт  во  искупление  грехов
добровольно  отправился мыть полы в  медпункте (для гордого джигита это  был
поступок, согласитесь). Потом мы с Сергеем в четыре руки чистили картошку, а
Мося,  напевая  себе  под  нос, готовил  какой-то диковинный салат.  Уж чего
только  он  туда  не  накидал  -  не  ведаю,  помню  только,  как  он  вдруг
стремительно  сорвался,  метнулся  во  двор  (оттуда  донеслось  возмущенное
куриное кудахтанье) и вернулся с пучком какого-то чертополоха.
     - Мось, - окликнул его Сергей, - Ты чего там у кур отобрал?
     - Нисего не отобрал. Они глюпый, не знают, что это кусать мозно.
     - А  правда, что у китайских поваров есть  такая  поговорка, что  можно
есть все, что на четырех ногах, кроме стола?
     -  Правда,  правда, - охотно  закивал он, - А ессе  говорят, что  мозно
кусать  все, что летает, кроме самолет и все, что плавает, кроме подыводыный
лодыка!
     -  Мо,  а научишь меня палочками есть? - спросил я, - Веришь, всю жизнь
хотел научиться. Как они правильно называются?
     - Куайцзы, - легко улыбнулся Мося, - Наусю, это совсем нетэрудына.

     За обедом все в один голос хвалили Мосин салат (а нам с Серегой влетело
за  переваренную картошку), выпили за мой первый прыжок по глотку  рябиновой
наливки (Серега  прихватил -  я, конечно же, не  догадался, шляпа),  а потом
Витька, поддавшись общим уговорам, сбегал к машине за гитарой и замечательно
спел старую Киплинговскую песню о морском пехотинце, "матросолдате".
     - Мой коронный номер был на всех армейских  смотрах самодеятельности, -
похвастался он, - По два раза на "бис" вызывали!
     - А ты где служил, Вить?- спросил я.
     - В морпехе, на Тихоокеанском. Славянка - слышал такой город?
     - Не...
     - На са-амом краешке, аж за Владиком.
     Я  представил  Витьку на сцене  армейского  клуба  -  в  форме морского
пехотинца, с гитарой. Да, это впечатляло.
     - Расскажи про службу, Вить, - попросила его Люда, - Трудно было?
     -  Да  чего  там  трудного?  -  пожал  Витек  плечами, -  Замполиты вот
задолбали - это  да.  Какой-то  расизм наоборот устроили, представляешь? Как
какой-то  корреспондент   приедет,   его  сразу   ко  мне  тащат  - во,  наш
правофланговый, знаменосец,  отличник боевой и  политической!  Как  какой-то
слет идиотский, обязательно меня делегатом посылают. А я больше  всего хотел
хлеборезом устроиться. Фиг...
     - Ты? Хлеборезом?!
     -  А  че? Кто сказал, что по сопкам с гранатометом приятнее бегать, чем
пАйки шлепать?
     - Какие пАйки?
     - Ну,  из масла. Кругленькие такие,  - показал  Витька  пальцами. - Все
мечтал: вот дембельнусь,  приеду в свое Бирюлево, как  куплю на  рынке масла
вологодского пару кило, да батонов  подмосковных, да  как сяду, да как начну
прикалываться!  А приехал  - даже и  не  тянет... Ну,  чего ржете?  В  армии
хлеборез - самая классная должность - скажи, Сань? - кивнул он мне.
     - Да я в армии только на сборах был, в институте, - смутился я.
     - А какая разница? Все равно ведь знаешь, подтверди им...

     Удивительно, но ребята словно  и не чувствовали почти двух десятков лет
разницы между мной и ими. Обращались совершенно на равных: Саня и Саня, свой
парень. Более  того, в чем-то их отношение  ко мне было покровительственным,
словно к младшему братишке. Совершенно искренне радовались  за  меня. Витька
торжественно  вручил  мне  "разника"  (или  "тошнотика",  так  они  его  еще
называли) - тяжеленький сине-белый эмалевый значок  парашютиста на армейской
"закрутке". Вадик одарил меня поляроидными снимками - я в шеренге с ребятами
во  время  осмотра,  в   кабине,  у  двери  перед   прыжком  с  перекошенной
физиономией... Когда  только успел снять, я и  не заметил даже  - похоже,  я
тогда вообще мало чего вокруг себя замечал.
     А  хозяйственная  Зина  без лишних  разговоров отобрала  мою  куртку  и
аккуратно подштопала надорванный  рукав:  "Давай, без разговоров! За вами не
посмотришь, так  штаны потеряете,  как дети малые,  ей-богу...". Наверное, у
парашютистов по-другому и не бывает, перед небом все равны - что старый, что
малый. Фу, какие высокопарные банальности лезут в голову...
     Просто удивительно, сколько вместил  в себя тот короткий  осенний день.
Не  знаю, был ли  он лучшим в моей  жизни, но...  Шуршат шины  по  асфальту,
расстилается навстречу золотое чудо осени, рядом товарищ (и даже не верится,
что всего  неделю назад не знал его); сладко побаливают  мышцы и обветренные
губы и  свежи еще в памяти запахи керосинного выхлопа самолетного двигателя,
сухого перкаля, аэродромной полыни. И за плечами - п о с т у  п о к, который
совершил ты.  Сам. И молодо бродит кровь, и чувствуешь, что - живешь. Как же
давно я не чувствовал этого! Что хотите, а такое не забывается.
     И главная  награда  за  этот  день меня ждала  дома: нежданно-негаданно
приехала Ленка. У меня  аж в глазах защипало,  когда  увидел ее - тощенькую,
успевшую загореть за две недели до  кофейного цвета, с выгоревшими волосами,
глазастую.
     Бестолковые,  сумбурно-радостные  слова. Что?  Как?  Почему  так  рано?
Почему не позвонила? Ленка,  я соскучился! А вот специально нагрянула к вам,
как снег на голову, на всех  грешках вас прижучить! Ты где весь день шлялся,
признавайся, папаша! А чего хромаешь? Где-где?! На каком аэродроме? Чего это
ты там делал?!
     -  Так, стоп! -  вскинул я руки,  -  Девчата, я  вам должен  кое  в чем
признаться. Светланка, в первую очередь - тебе. Только не  перебивайте, я  и
сам сто раз собьюсь.
     Притихли мои  девч