и сэр?
     Фрэнк  чувствовал,   насколько  неуместна  какая-либо  фамильярность  с
этим... с этим существом, чей личный возраст насчитывал, возможно, несколько
столетий,  не  говоря уже о возрасте  его цивилизации.  Еще более неуместна,
разумеется, была бы кичливость.
     --А как вы называете Моррисона? -- спросил он.
     --Эдвард, а  он  меня,  соответственно, Эннальт.  Но  с ним  мы  давние
знакомые. Я вижу, вы в  затруднении?  Должно быть, Эдвард запугал  вас нашей
обидчивостью, --  элиант иронически  улыбнулся,  Моррисон смущенно  хмыкнул.
--На  самом деле все не так  страшно,  мы вовсе  не выжившие из  ума  снобы,
помешанные на  этикете. Мы просто чтим красоту и изящество. Итак, если вы не
возражаете, я буду звать  вас "Хэндерган",  ибо  это  красивое имя,  хотя  и
немного варварское, -- Хаулион опять улыбнулся. --Вы можете выбрать любое из
моих  имен,  поскольку  все они  достаточно благозвучны, либо же  звать меня
"гирт", ибо среди всех присутствующих я один ношу этот титул.
     --Да. Гирт. Пожалуй, это подойдет, -- кивнул Фрэнк.
     --Итак,  с формальностями покончено.  О чем вы хотели распросить  меня,
Хэндерган?
     Фрэнк был несколько озадачен таким прямым переходом к делу.  Он ожидал,
что сперва ему самому придется отвечать на  обычные в таких случаях вопросы:
как добрался, как ему нравится планета, долго ли  он намерен здесь пробыть и
тому  подобное.  Но,  очевидно,  элианта не прельщала светская  болтовня. От
неожиданности  с  языка Фрэнка едва не сорвался вопрос о  грумдруках, он уже
открыл было  рот, и, смутившись, снова его закрыл. Он и не предполагал,  что
общение с  представителем  древней расы  вызовет у  него  столько  волнения.
Хаулион, похоже, не замечал всего этого или же делал вид, что не замечает.
     --Вы живете в этом доме один? -- спросил наконец Фрэнк.
     --Да,  уже много килодней.  Один, если  не  считать моих _животных_, --
транслятор произнес последнее слово более низким голосом, подчеркивая, что в
английском   языке  нет   адекватного  понятия   и   перевод  приблизителен.
--Насколько мне известно, большинство элиантов  большую  часть времени живут
именно так.
     --И вы совсем не испытываете потребности в обществе?
     --Общество, Хэндерган, есть  не более чем неизбежное зло  эпохи  низких
технологий,  --  наставительно  изрек  Хаулион.  --Прогресс   культуры  есть
прогресс индивидуализма.  Гуманоидная цивилизация в своем  развитии проходит
три   стадии.   Первая  из  них  --   первобытная,  период  непосредственной
зависимости.  Уровень технологий  настолько  низок,  что выживание  человека
напрямую зависит от личных  отношений с окружающими  его конкретными людьми.
Отсюда  высокий  уровень эмоциональности и  раздробленность расы  на  мелкие
сплоченные  группы,   часто  враждебные   друг   другу.  Вторая   стадия  --
средневековая,  ее в последний мегадень проходите вы.  Период апосредованной
зависимости,  через социальные  институты  и массовую индустрию.  Это  время
экспансии  и глобальных задач; человек зависит не от конкретных людей, а  от
общества в целом, соответственно, роль  личных  отношений  снижается, эмоции
становятся контролируемыми, цивилизация интегрируется в единое целое, и роль
отдельной  личности  уменьшается.  На  начальном  этапе  средневековья   это
сопровождается  и   уменьшением  прав   личности,  но,  по  мере  разрешения
глобальных задач,  эти  права  начинают  увеличиваться,  поскольку  исчезает
необходимость в жестком принуждении. Наконец наступает третья стадия, период
реальной   независимости.   Технологии  настолько  высоки,   что   позволяют
обеспечить  каждого  всем   необходимым   в   индивидуальном  порядке,   без
потребности в массовом производстве и каких-либо формах интеграции. Общество
распадается,  сперва на группы, связанные  общностью интересов,  потом -- до
отдельных  индивидуумов.  Права  и  свободы  личности  максимальны,  стадные
инстинкты полностью изжиты.
     --Но  прогресс  невозможен  без  решения  глобальных  задач,  требующих
интеграции, -- заметил Фрэнк.
     --Все необходимые задачи решены на второй стадии.
     --Но нельзя же останавливаться на достигнутом! Надо двигаться дальше!
     --Зачем?
     Фрэнк обалдело уставился на Хаулиона.
     --Знаете, какова  главная отличительная черта варварства?  -- продолжал
элиант, и  в  тоне  его инженеру  послышалось легкое презрение. --  Вовсе не
низкий   уровень  знаний  и  даже  не   агрессивность.  Отличительная  черта
варварства  -- ненасытность.  Будь  то  ненасытность  к самкам, материальным
богатствам или знаниям.
     Фрэнк с  удивлением  поглядел  на Моррисона, чтобы  понять, не шутит ли
Хаулион. Но экзоэтнолог оставался серьезен.
     --Насчет самок и материальных богаств  я, конечно, соглашусь, -- сказал
Фрэнк,  -- но как можно валить в  ту же кучу знания? Разве есть во Вселенной
что-нибудь  ценнее  информации?  Разве  развитие науки  не  является  высшим
смыслом каждой цивилизации?
     --Наука -- всего  лишь рабское изучение объективной реальности,-- пожал
плечами  хозяин  дома. --Игра, смысл  которой состоит в выяснении ее правил.
Скучное ремесло, необходимое лишь для  того, чтобы  сделать наше  физическое
существование достаточно сносным, чтобы мы могли о нем  не задумываться. Как
только  эта  цель  достигнута, необходимость в  науке отпадает. Знание  ради
знания, говорите  вы.  А вы уверены, что  подобное любопытство пойдет вам на
пользу? Я говорю не о вульгарном использовании научных открытий для создания
средств разрушения, как вы, вероятно, подумали. Нет, дело гораздо серьезнее.
Что, если, доверчиво блуждая в темных  подземельях мироздания, вы обнаружите
истины  столь  ужасные  и отвратительные,  что  знание их обратит  все  ваше
существование в бесконечный  кошмар? Кошмар, от которого  нельзя избавиться,
ибо это  будет последнее,  окончательное знание,  не оставляющее  надежд  на
ошибочность гипотез и отыскание обходных путей!
     --И ваша  цивилизация... обнаружила такие знания? -- спросил Хэндерган,
чувствуя, как холодеет в животе.
     --Нет, -- ответил элиант, и огоньки в его глазах погасли. --Нам хватило
ума вовремя остановиться.
     --Но если  не  наука,  то что же тогда остается цивилизации в  качестве
высшего смысла?
     --Искусство, разумеется, -- ответил Хаулион будничным тоном.
     --Значит, по-вашему, искусство выше науки?
     --И  по-вашему тоже.  Даже с  позиций  вашей  профессии,  наука -- сбор
информации,   искусство  --   создание   оной.   Чем  изучать   единственный
несовершенный  мир,  данный  нам  природой,  не  лучше  ли  создавать  свои,
совершенные?
     --Вы считаете, что человек способен создать совершенный мир?
     --Человек разумен, в  отличие  от природы.  С другой  стороны,  у  него
меньше  времени  на эксперименты. Но  ведь  ему нет  необходимости создавать
целую  вселенную.  Один  совершенный _сонет_,  сложенный вами  лично,  стоит
миллиона галактик, до которых вам нет никакого дела.
     Фрэнк  мысленно  поежился  при  мысли,  что  цивилизация,  уже   многие
тысячелетия  исповедующая этот принцип, может без колебаний  уничтожить  тот
самый  миллион далеких галактик ради  одного совершенного сонета. И, значит,
очень  хорошо, что элианты вовремя  остановили прогресс  технологий. Но что,
если где-нибудь в недрах вселенной обитает раса еще более древняя и при этом
не прекратившая наращивание технического могущества?
     --Ну хорошо,  --  сказал  он  вслух. --Допустим,  искусство  --  высшая
ценность. Но все равно,  как это  совмещается с распадом  общества? Положим,
для художников не существует такой потребности в объединении усилий, как для
ученых. Но все  равно  им  необходимы  потребители  их продукции.  Читатели,
зрители и так далее.
     --Вы так думаете? --иронически усмехнулся Хаулион. --Разумеется, вы еще
далеки от подлинной цивилизованности, но даже  самые варварские ваши мифы  о
величайшем художнике  говорят  иное.  Я  имею в  виду  бога  любой из  ваших
монотеистических религий. Разве  он нуждался в обществе  равных  себе, чтобы
получать удовольствие от процесса творчества? Нет, он был совершенно одинок,
как  и подобает великому художнику. На  роль  независимого  ценителя  мог бы
претендовать  разве что дьявол,  однако  и сам  он --  творение бога, причем
созданное отнюдь  не  в качестве  ценителя, а  в качестве  критика,  который
должен указывать слабые  места произведения, и одновременно как элемент того
же самого произведения. В  этом суть подлинного шедевра; поэма, состоящая из
одних  положительных героев  и  благородных  поступков,  представляет  собой
бездарную  пошлость.  У  создателей  ваших  религиозных  мифов  был  вкус  и
понимание натуры настоящего художника; однако их невежественные соплеменники
не  понимали, что  религия преподносит  мир  как  произведение  искусства, и
постоянно спрашивали, отчего же в  нем  так много черной краски -- как будто
картину можно написать одной белой.
     Но тем не менее у нас  есть общение друг с  другом, в том  числе  и  по
части  искусства.  Просто  для  нас  это  не  главное.  В  противном  случае
цивилизация  просто  не  могла  бы  существовать.  Даже в  вашем  мире,  где
художественная  одаренность -- достаточно  редкое явление, человек уже  не в
состоянии  за  всю   свою  жизнь  ознакомиться  даже  со  всеми  выдающимися
произведениями,  не говоря  уже о  средних. А в нашем мире, где  творчеством
занимается каждый, не говоря уже об огромных  объемах древней классики,  это
тем более невозможно.  Если  человек посвятит все свое время  изучению чужих
произведений, он будет лишен удовольствия собственного творчества,  а изучит
все равно ничтожно малую часть. Но впадать в другую крайность и игнорировать
искусство  других  тоже  неразумно. Во  всем  должна  быть гармония,  умение
достичь ее -- это и есть признак цивилизованности.
     --Но  как  вы  определяете,  с  какими  именно  произведениями  следует
ознакомиться? -- спросил Фрэнк. --Раз никто не в  состоянии охватить картину
в целом, то никто не может и рекомендовать такую-то вещь как шедевр.
     --Разумеется. Но нам и не нужны подобные рекомендации. Видите ли, когда
цивилизация  достигает  третьей  стадии  и  перестает перестраивать  внешнюю
среду,  у нее наконец-то появляется возможность заняться внутренним миром. У
нас нет такого явления, как ваша графомания -- в широком смысле, а не только
в литературном. Конечно, разные элианты талантливы по-разному, но ни один из
них не страдает недостатком вкуса и  не предложит на всеобщее обозрение вещь
откровенно неудачную. Поэтому, выбирая произведения произвольным образом, мы
почти никогда не испытываем разочарования.
     --И вас не огорчает, что вы не можете познакомиться с каждым шедевром?
     --Каков ваш любимый напиток, Хэндерган?
     --Лайо, -- ответил удивленно Фрэнк.
     --Разве  вас огорчает, что вы  не можете выпить весь лайо на свете?  Да
простится  мне эта физиологическая аналогия...  -- "но  как иначе говорить с
варварами", угадал Фрэнк окончание мысли.
     --Кстати, господа, не хотите ли отужинать? -- предложил Хаулион.
     --Хотим, -- без лишних церемоний ответил Моррисон.
     Хозяин  дома слегка  оттолкнулся  от  пола, и его  кресло подкатилось к
столу.  Хаулион  взял  со стола хрустальный колокольчик и позвонил.  Фрэнк с
интересом уставился на дверь, ожидая, кто же явится на зов.
     Минуту  спустя в  залу,  бесшумно  ступая,  вошло  необычное  существо.
Ростом, телосложением и осанкой оно  походило на человека, голова же  скорее
напоминала  кошачью. Оно уверенно  и даже  грациозно  передвигалось  на двух
ногах,  неся передними конечностями -- это были пятипалые руки с длинными  и
тонкими  пальцами  --  большой  поднос  с  разнообразной  снедью,  по  форме
напоминавший   палитру.  Единственным   облачением   существа  был   гладкий
серебристый  мех,  покрывавший  все тело  и  голову; на  шее  блестел тонкий
серебряный  ошейник.  Определить пол  создания было  затруднительно;  Фрэнку
пришла в голову мысль, что оно может быть и вовсе бесполым.
     Существо быстро расставило кушанья и приборы; тут были какието овальные
и  лодкообразные  тарелочки, горшочки и кувшинчики разных форм,  нечто вроде
подсвечников с  торчащими из них  оранжевыми трубочками, вилки с  зубчиками,
лежащими  в разных  плоскостях,  щипчики  и  пинцеты  и  даже  некое подобие
шприцов. Со всем этим  хозяйством создание  управлялось привычно и уверенно,
как вышколенный человекслуга, а вовсе не как дрессированное животное. Фрэнк,
к тому времени  уже тоже  подкатившийся в  своем  кресле  к  столу,  обратил
внимание, что от существа ничем не пахнет. Он,  разумеется, не думал, что от
того, кому элиантом доверено накрывать на стол,  будет вонять псиной, но все
же не ожидал, что от  животного может не быть вообще никакого запаха даже на
расстоянии в несколько дюймов.
     Зато ароматы еды приятно щекотали ноздри и возбуждали зверский аппетит.
Последнее  обстоятельство  причинило  Фрэнку  определенные  неудобства,  ибо
вместо того,  чтобы наброситься на  еду  и  разом покончить с ней,  как  это
обычно  делают  вечно  спешащие  земляне,  он  должен  был  есть медленно  и
аккуратно,  крохотными  кусочками,  как подобает  заботящемуся  об изяществе
элианту.  Блюд  и  напитков было около двух  десятков, но каждое --  в очень
небольшом количестве; как истинные гурманы, элианты предпочитают не наесться
чем-то одним, а отведать всего понемногу. В сложной науке элиантской трапезы
Фрэнк  сразу  же  доверился  руководству Моррисона  и  благополучно  избежал
конфузов. Шприцами, к примеру, наносились капли соуса на белые  треугольники
явно мясного  происхождения,  а  "подсвечники" с  трубочками-пирожными  были
наполнены  вареньем.  Некоторые блюда  были до  того  странными,  что  Фрэнк
терялся  в догадках относительно  их  природы;  однако  ни  одно  из  них не
показалось  ему  невкусным.   Очевидно,  что  хотя  кулинария,  как  предмет
низменно-физиологический, и не считалась у элиантов формой искусства, но и в
этой области они достигли немалых высот.
     После  ужина, прошедшего, по элиантским  правилам,  в  полном молчании,
разговор  возобновился. Фрэнк  упомянул  о проекте  перенесения  культурного
наследия элиантов на земные компьютеры.
     --Меня это не _развлекает_, -- отозвался Хаулион, и по тону транслятора
Хэндерган понял, что перевод опять  не точен.  --Впрочем, возражений у  меня
тоже нет. Однако я ничего не могу сказать о позиции других; строго говоря, я
вообще не знаю, у кого вам надо получать разрешение на доступ к хранилищам и
архивам.
     --Разумеется, у вас нет правительства... но ведь есть  какие-то службы,
занимающиеся этими архивами?
     --Нет, никаких служб у нас нет.
     --Но кто-то должен заботиться о сохранности фондов.
     Какое-то мгновение хозяин дома смотрел непонимающе,  пытаясь уразуметь,
что  такое "фонд", потом понял и  покачал головой: --Все  записи  сделаны на
кристаллах, которые могут храниться без повреждений в течение гигадней.
     --Но как же... преднамеренные повреждения?
     --Животные не могут проникнуть в хранилища.
     --А...  --  Фрэнк  подавил  уже   готовый  сорваться  вопрос,  внезапно
испугавшись,  что  одно  лишь подозрение в способности элиантов к вандализму
Хаулион воспримет как оскорбление. --А как вы сами проникаете туда?
     --Никак, мы пользуемся устройствами дистанционной связи.
     --В таком случае, мы тоже можем получить доступ к этим устройствам?
     --Если найдете элиантов, которых это _развлечет_.
     --А если мы сами подключимся к вашим оптическим каналам?
     --Полагаю, такое поведение будет расценено как неизящное.
     Фрэнк  смущенно хмыкнул. --Разумеется, мы  не намерены действовать  без
вашего разрешения. И все  же  мне странно... неужели  моральное осуждение --
это единственная защита ваших прав? Как вы можете обходиться без полиции?
     --В ней нет нужды, ибо у нас не бывает преступлений.
     --Совсем?
     --Совсем.
     --Но... как  такое  возможно? В  самом цивилизованном  обществе  всегда
находятся...
     --У  вашей  расы,  Хэндерган,  существует  3   источника  преступлений:
во-первых,  неудовлетворенность своим социальным  и материальным положением,
во-вторых, секс и в-третьих, патологии мозга. Ничего этого у нас нет.
     --А  как же  быть,  скажем, с завистью,  ненавистью  и  тому  подобными
личными мотивами?
     --Все это раскладывается по трем вышеназванным составляющим.
     --Но если, к примеру, какой-то элиант ведет себя неизящно...
     --Никто не пытается его убить. С ним просто не общаются, вот и все.
     --Но это может пробудить в нем злость, желание отомстить...
     --То  есть  гнев? Но это же  сильная эмоция.  Можно  быть неизящным  по
отношению  к  другим,  но быть  неизящным по отношению к себе -- это  полный
абсурд.  Да  и  потом,  для  гнева  нет  оснований. Вы  по-прежнему  мыслите
социальными  категориями  и  расцениваете бойкот  как  утрату  общественного
положения. Но у нас нет общества и нет общественного положения. Если  вам не
понравилась книга, разве вы  отправитесь  убивать ее автора? Нет, вы  просто
возьмете другую книгу. Такая возможность всегда есть. Всякий может найти тот
круг  общения  и те произведения  искусства, которые ему  нравятся;  если  с
кем-то не хочет общаться никто, значит, он и не нуждается в общении.
     Фрэнк  пожал  плечами.  Элиантская  система представлялась ему  слишком
неустойчивой, способной рухнуть от руки  первого  же  маньяка. Но, с  другой
стороны,  эта система просуществовала множество тысячелетий, а маньяки так и
не  появились... Внезапная мысль ожгла сознание  Фрэнка: но как  же, в таком
случае,  элианты должны относиться  к  землянам, к варварам,  представляющим
потенциальную угрозу им и их культуре? Ведь у жителей Эксанвилля  нет защиты
от этой угрозы!
     --Если  нам  для  чего-то и могла бы потребоваться полиция, так это для
защиты от ваших преступников, -- словно прочитал  его мысли элиант. --Однако
вы  заверили  нас, что ваши службы безопасности гарантируют  нас от подобных
проблем. Поскольку землян на Континенте немного, а ваша  цивилизация в целом
заинтересована в  контакте с нами, то у этих  гарантий есть основания. Иначе
мы бы не позволили вам открыть здесь Миссию.
     Фрэнк  обратил внимание,  что Хаулион сказал "на Континенте", а не  "на
планете". Элиантам нет дела до деятельности землян за пределами их обитания.
Преступления против грумдруков их не волнуют. Возможно, они даже одобрили бы
их.
     --Но теперь вам известно, что в космосе много различных цивилизаций, --
подал  голос Моррисон,  до сей поры в основном молча наблюдавший за беседой.
--Что  вы  будете  делать,  если  одна  из  них  высадится  здесь без вашего
согласия?
     --Разве галактическое сообщество не защитит нас? --иронически улыбнулся
Хаулион. Чувствовалось, что он цитирует земных дипломатов.
     --Галактическое сообщество  слишком аморфно  и  не  склонно встревать в
конфликты, -- Моррисон  сделал неопределенный  жест  рукой. --Особенно когда
речь не о геноциде, а всего лишь о незначительном нарушении интересов.
     --Уж не хотите ли вы выяснить, любезный Эдвард, что  будет,  если у нас
возникнет конфликт с в а м и? -- Хаулион по-прежнему улыбался, но фиолетовые
глаза слегка прищурились.
     --Ну что вы, Эннальт, разве земляне давали повод...
     --У  нас  есть что противопоставить  неизящному поведению  в  масштабах
планеты, -- холодно заметил элиант. Конкретизировать он, по  всей видимости,
не собирался.
     Повисла неловкая пауза.
     --Я собираюсь поиграть на  айоле,  -- сказал наконец Хаулион. --Желаете
послушать?
     Земляне энергично согласились. Хозяин  дома предложил пройти в соседний
зал, где лучше акустика. Там все трое вновь опустились в кресла; на этот раз
кресло Хаулиона  стояло на овальной  площадке  в  стороне от центра зала,  и
места  слушателей