-
Он попозже вынесет портрет.
     И снова обернулась ко мне.
     - Ты не против провести день вместе?
     - Что вы задумали?
     -  Мы  хотим  повторить  эксперимент  Андрея  Михайловича,  -  Юренев
внимательно следил за мной. - Кое-что мы восстановили. Не так уж много, но
примерный ход его рассуждений мы теперь представляем. Конечно,  примерный,
всего лишь примерный, но это уже кое-что... Зато, Хвощинский, если пройдет
по плану, уже сегодня вечером мы сможем увидеть настоящего Козмина.
     - А если?..
     Ия взглянула на меня с ужасом, потом постучала пальцем по деревянному
подоконнику. Юренев тоже коснулся дерева - крышки стола.
     - Никаких если! - отрезал он. - За будущее всегда приходится платить.
     - Чем? - не выдержал я. - Отмороженными пальцами? Долларами  в  чужих
кошельках?
     - И этим тоже, - спокойно ответил Юренев. - У тебя есть какой-то свой
вариант?
     - Есть, - заявил я. - Но он требует терпения.
     - Говори.
     -  Существуют  архивы...  -  честно  говоря,  я  не   был   готов   к
обстоятельному разговору. - Ты сам говорил, никакая информация никогда  не
рассеивается полностью. Если Андрей Михайлович и впрямь оказался  в  чужом
времени, он найдет способ дать знать об этом.  Не  знаю,  что  это  будет.
Может, несвоевременное слово в  старых  отписках,  может,  какой-то  знак,
понятный только нам... Не знаю. Что-то должно отыскаться...
     - Сколько времени на это понадобится?
     Я пожал плечами.
     - Вот видишь, - спокойно сказал Юренев. - Годы, годы.  А  нам,  может
быть, хватит нескольких часов. Всего несколько часов... Ну,  сам  подумай,
как ты отыщешь след в море архивов? Такой след мог быть, но бумагу сгрызли
мыши, или эту бумагу пустил на растопку пьянчужка-дьяк. Да мы вообще можем
не понять намека. Сам Козмин, кстати, может  не  разобраться  в  ситуации.
Разве пример Йэкунина тебя не настораживает?.. Нет, Хвощинский, помочь нам
может НУС, только НУС. Она обязана работать на нас.
     Он быстро спросил:
     - Ты боишься?
     Я покраснел.
     - Не за себя.
     - Так все говорят... - Юренев полез в карман и выложил  на  стол  два
авиабилета. - Вот билет на ближайший рейс в Москву. А это на более позднее
время, все равно ты успеешь. Главное, к вечеру ты должен быть далеко,  вне
действия НУС. Мы не хотим, чтобы ты  получил  еще-какие-нибудь  "подарки".
Ищи. Ройся в архивах.
     - А вы?
     Ия улыбнулась, Юренев сдержанно промолчал.
     - Я остаюсь, - сказал я угрюмо.
     - Ну вот, - казалось, Юренев знал, что я отвечу. - Ты с  нами,  но  с
тобой сплошная морока, Хвощинский.
     Он изумленно моргнул.
     - Все. Хватит. Держись за юбку Ии и  никуда  от  нее  не  отходи.  Ты
понял? Ни на шаг. Это необходимо.



                           19. ОБЛАЧКО В НЕБЕ

     - ...Из лаборатории он пойдет домой?
     - Нет. В гостиницу. Его номер рядом с твоим. Так надо. Он  переночует
в гостинице.
     Я спросил:
     - Почему ты все еще одна, Ия?
     Она покосилась на меня.
     - Я человек со странностями. У меня свой образ жизни, он  не  каждому
может подойти. Я, например, совсем не сплю, мне не нужен сон.  Для  любого
человека это выглядит явной ненормальностью. Разве не так?
     - Единственная женщина и не должна на кого-то там походить, - заметил
я несколько неуклюже.
     - Не знаю.
     Мы помолчали.
     - НУС... Как она выглядит?
     Ия улыбнулась.
     - Ты был бы разочарован. Это комплекс  самых  различных  лабораторий,
набитых электроникой... Поцелуй меня...
     Мы сидели на старой коряге на  дне  солнечного  оврага,  солнце  ярко
высвечивало белизну берез.
     - Посмотри... - Ия закинула руки за голову. - Туда, в  небо...  Какое
неприятное облачко... Похоже на спираль... Как она туго закручена...
     Я поднял голову.
     Облачко в небе действительно выглядело необычно.  Длинное,  спирально
закрученное, но ничего особенно неприятного я нем не нашел.
     - В Шамбале люди бессмертны... - Ия вздохнула.  -  Они  умирают  лишь
тогда, когда покидают Шамбалу...
     - К чему ты это?
     - Не знаю.
     - Жарко. Хочешь, уйдем? Обязательно надо валяться здесь, в овраге?
     - Мы не валяемся, - задумчиво улыбнулась Ия и закрутила вокруг пальца
зеленую травинку. - А если уж валяться,  то  здесь.  НУС  каждого  из  нас
чувствует. Валяясь здесь, мы помогаем Юреневу. Или, скажем  так...  меньше
мешаем.
     Я кивнул.
     В  том,  как  она  произнесла  -  "Юреневу"  -  чувствовалось  тайное
восхищение.
     - У него тоже есть странности?
     - Конечно. Ты сам так странно спрашиваешь... Он не такой, как мы, уже
одно это - странность.
     Она вдруг засмеялась.
     - А знаешь, я ведь подержала того козла за бороду.
     - Какого козла? - не понял я.
     - Там, на Алтае... Помнишь,  мы  все  время  ездили  в  Кош-Агач,  ты
покупал штопор... Там перед лавочкой древностей бродил старый козел, я его
смертельно боялась. У него были ледяные глаза, ему не нравились мои шорты.
Я пряталась за тебя, а ты смеялся - ухвати его за  бороду!..  А  потом  ты
сбежал, за штопором  приходилось  ездить  мне...  Однажды  козел  оказался
рядом. Я вдруг решилась. Не знаю, как, но я  подошла  и  ухватила  его  за
бороду.
     - А он?
     - Он обалдел. Он даже перестал жевать. А глаза у  него  оказались  не
ледяные, а просто старческие, мутные. Я держала его за бороду,  умирая  от
страха, а он постоял и вдруг снова начал жевать. Он  смирился.  Понимаешь,
он признал мою силу. И я стала пятиться, отходить от него, но он  на  меня
даже не смотрел...
     - Он испугался.
     - Наверное... Но почему мы всего боимся? - она упрямо  уставилась  на
меня. - Почему ты всего боишься?.. Ты же не  такой,  как  все.  Почему  ты
всего боишься? Начинаешь книгу и боишься - не кончишь.  Обнимаешь  меня  и
боишься - все сейчас кончится... - она незнакомо,  холодно  улыбнулась.  -
Наверное, Юренев  прав,  демон  Сократа  облюбовал  именно  твое  плечо...
Стряхни его! С чего ты взял, что главное в том, чтобы знать,  чего  именно
не надо делать?
     - Это не я взял. Это вы взяли.
     - Ладно, - Ия нежно погладила мою  руку.  -  Каждый  из  нас  отмечен
по-своему, но Юреневу тяжелей всего. При этом, заметь, его  не  мучают  ни
сны, ни сомнения.
     - Продолжай.
     - Не хочу.
     Ия молча отодвинулась.
     Какие нежные листочки,  подумал  я,  рассматривая  крону  березы.  Не
листочки, а мечта пуантилиста.
     Но облачко в небе...
     Сейчас оно и мне показалось зловещим. Сизый клок, скрученный в  тугую
спираль. Не бывает таких облачков. На него не  хотелось  смотреть,  но  не
смотреть было еще труднее.
     - Ты несвободен... Ты все еще несвободен... -  непонятно  и  негромко
прошептала Ия, нежно гладя мою руку.
     - А вы?
     Она подумала и ответила:
     - Мы на пороге.
     - Прикурить, не имея спичек? Извлечь копейку, не прикасаясь  пальцами
к карману?
     - Это низший уровень, - Ия опять нехорошо, незнакомо улыбнулась, и по
моей спине побежали мурашки. - Ты тоже через это пройдешь.
     Я ждал, думая - Ия объяснит сказанное, но она усмехнулась:
     - Ты здорово помешал нам на Алтае своим бегством. Твое  бегство  было
глупостью. Если бы не оно, сейчас мы могли бы находиться совсем на  другом
уровне. Ту роженицу все равно увезли, рядом был тракт, на нем машины, а  у
нас все сразу полетело к чертям.
     Я промолчал.
     "Твое бегство было глупостью..."
     Я поднял голову и услышал:
     - Как мне не нравится это облачко.
     В голосе Ии звучала тоска.
     Сизое облачко наливалось изнутри чернью, нездоровой ядовитой  чернью,
теперь оно походило на тугую запятую, которая могла нести в себе все,  что
угодно - дождь, град, молнии.
     - Не смотри на него, - я обнял Ию.
     - Подожди.
     Она сняла с плеч мои руки.
     - После того твоего бегства у нас все действительно пошло к черту.
     - В чем это выразилось?
     - В чем? - она задумалась, потом улыбнулась. - Для начала запили  все
три водителя, в том числе и Саша. Запили по-черному. Они  лезли  в  драку,
требовали от Юренева проигранные ими пятаки - помнишь, они часто играли  в
чику? Тоже условие эксперимента. Они тайком бегали  в  поселок,  приводили
каких-то баб. Потом на лагерь обрушились стаи ворон. Их  были  сотни,  они
беспрерывно орали, они уносили  все,  что  могли  унести.  Потом  приехали
какие-то геофизики, они утверждали, что Юренев и ты украли у них  казенные
и личные вещи. Чушь собачья!
     Она растерянно рассмеялась:
     - Зато наша длинноногая медлительная красавица из лавочки древностей,
та, у которой ты торговал штопор, как и предсказывал Юренев, действительно
убежала из Кош-Агача с первым же ревизором.
     - А штопор?
     - В ту осень подняли цены на железо.
     - Вот видишь, - неопределенно протянул я.
     - А ты боишься... - не совсем логично ответила Ия. - Любовниц  бывших
боишься, швейцара боишься...
     - Оставь.
     - Ладно, - она протянула руку. - Помоги мне встать.
     Мы встали.
     - Куда же нам?
     - Пойдем в Дом ученых, я хочу есть.
     - А НУС? - спросил я. - Это не скажется на ее работе?
     Ия взглянула на часы.
     - Теперь уже нет. Юренев уже запустил систему. Теперь мы уже не можем
ни помешать ему, ни помочь.



                             20. ДОМ УЧЕНЫХ

     В  Доме  ученых  царило   неестественное   оживление.   Международный
симпозиум по информационным системам  закончил  свою  работу.  Сибиряки  и
киевляне, москвичи и иностранцы смешались. Это не был официальный  банкет,
скорее, просто активное братание.
     Из отдельной кабинки нам помахал рукой тучный Ван Арль.
     - Подойдем?
     - Черные шаманы... Инфернальный мирок... - пробормотала Ия. -  Мы  не
можем не подойти, все места заняты... - ее глаза смотрели  печально.  -  Я
заранее знаю все, что они могут сказать.
     С Ван Арлем сидел доктор Бодо Илгмар,  прилично,  кстати,  поддавший,
особенно для австрийца.
     "Он похож на того алтайского козла, - шепнула  мне  Ия.  В  зале  так
галдели, что она могла спокойно  произнести  это  вслух.  -  Тоже  весь  в
плесени. Терпеть его не могу."
     "Ну подержи его за бороду", - предложил я, тоже шепотом.
     И испугался. Ия вполне была способна на такое.
     Она почувствовала мой испуг и ободряюще улыбнулась:
     - Вы позволите, господин Илгмар?
     - Я! Я! - доктор Бодо Илгмар смешно потряс  неправдоподобно  козлиной
бородой. Его бледные руки, выложенные на стол, были прихотливо разрисованы
пятнами экземы.
     Ия шепнула: "Он ненавидит оперу."
     "Австриец, и ненавидит оперу?"
     Ия кивнула.
     Она смеялась.
     Я был рад, что она, наконец, отвлеклась от своих мыслей.
     "Доктор Илгмар в полной кондиции, - шепнула Ия.  -  Скоро  он  начнет
петь арии."
     "Петь? Но он ненавидит оперу."
     "Потому и поет."
     Вслух она спросила:
     - А доктор Роджер Гомес? Его нет? Я привыкла к тому,  что  он  всегда
делит с вами компанию.
     Доктор Бодо Илгмар ни с того, ни с чего встал. Кажется, он не услышал
Ию, весь сосредоточившись на том, чтобы не упасть. Ответил Ие Ван Арль.
     - Роджер - личный друг доктора Юренева. Доктор  Юренев  после  своего
блистательного доклада ни разу не появился  в  зале  симпозиума,  даже  не
освятил его своим присутствием (Ван Арль  так  и  сказал  -  не  освятил).
Роджер отправился разыскивать своего личного друга.  У  него  презент  для
доктора Юренева, а еще большая  бутыль  доброго  ямайского  рома.  Доктору
Юреневу нравится ямайский ром.
     Я обеспокоенно взглянул на Ию.
     - Очень хорошо, - сказала она. - Но доктору Роджеру Гомесу, боюсь, не
повезет. В квартире доктора Юренева производятся легкие ремонтные работы.
     Ван Арль понимающе кивнул, доктор Бодо Илгмар вытянул руки по швам  и
гулко откашлялся.
     "Они же напьются", - шепнул я Ие.
     "Для этого им надо как минимум встретиться."
     "Но если встретятся... Бедный Роджер."
     "Не жалей его. Не такой уж он бедный."
     Доктор Бодо Илгмар, стоя навытяжку, еще раз гулко прочистил горло. Ия
перехватила мою руку под столиком. Я почти не услышал ее: "Дай Бог, Роджер
действительно перехватит  Юренева.  Стаканчик  рома  ему  бы  не  помешал.
Знаешь, - неожиданно добавила она, - одно время после экспериментов Юренев
хватал такси и уезжал на железнодорожный вокзал."
     - Зачем? - я уже не шептал, в общем шуме нас все равно никто  не  мог
услышать. - Подрабатывал?
     - Оставь. Ему никогда не надо было подрабатывать. С  его  головой  не
подрабатывают. Он ездил на железнодорожный вокзал для того, чтобы... снять
чувство вины. Да-да, так он и говорил. Его тогда это здорово мучило.
     - Только тогда?
     Ия выдержала мой взгляд.
     - Однажды на вокзале Юренев подрался  с  пьяным  цыганом  и  попал  в
вытрезвитель.
     - Забавная история...
     - Нас тогда она нисколько не позабавила.
     Доктор Бодо Илгмар отхлебнул из своего фужера и широко раздул грудь.
     Зал ресторана загудел и замер.
     Сухой, тощий, козлобородый доктор Илгмар  странным  образом  оказался
певцом, преисполненным истинной страстью. Он  похотливо  выкатывал  на  Ию
пьяные черные глаза, но пел замечательно.
     Ария из "Паяцев".
     Зал ошеломленно вслушивался.
     Ия шепнула: "Какая тоска..."
     - О чем ты?
     - Разве ты не видишь? Мы все еще в пещерах. Мы темны, как тысячи  лет
назад. Мы ничего не можем.
     - А что мы должны мочь? - спросил я  вслух.  Я  знал,  голос  доктора
Илгмара  заглушит  мои  слова.  -  Мы  живем  сегодня  и  каждый  наш  шаг
определяется нашим состоянием на сегодня.
     - Какая тоска... - повторила Ия.
     В ее голосе было столько боли, что я  нашел  под  столом  ее  руку  и
шепнул: "Не вздумай заплакать. Говори,  что  хочешь,  делай,  что  хочешь,
только не распускай слез."
     И вслух спросил:
     - Как у вас это получается?
     - Что? - не поняла Ия.
     - Ну, скажем, прикурить без спичек,  без  зажигалки...  Ты  тоже  так
умеешь?
     - Не пробовала, - неохотно откликнулась Ия. - Ты сам этому научишься.
Теперь я знаю, ты сам этому научишься. Собственно, это происходит само  по
себе, как всякое истинное чудо, - она нехорошо улыбнулась. - Ты скоро  сам
этому научишься.
     Ия напряглась, глаза ее потемнели и наполовину  опустошенный  высокий
фужер доктора Илгмара вдруг сам собой упал со столика.
     Доктор Илгмар оборвал пение и огорченно заметил:
     - Какая неловкость.
     Зал вновь загудел, причем с утроенной силой.
     Доктор Илгмар огорченно покрутил головой и вновь  впал  в  мрачность.
Ван Арль увлекся  беседой  с  какими-то  людьми,  явившимися  из  соседней
кабинки. Ия взяла меня за руку, уже не скрываясь. Ее  голос  срывался,  но
она говорила. Она говорила так, будто хотела обо всем забыть.
     У Юренева, рассказала  она,  все  началось  в  ночном  провинциальном
поезде Бийск-Томск. Юренев  возвращался  с  Алтая  -  злой,  опустошенный.
Стояла непроглядная ночь, в купе  было  душно,  за  тонкой  стеной  плакал
ребенок и все время звучал грязный мат  -  кто-то  там  крыл  сразу  всех:
страну, правительство, судьбу, женщин, детей.
     Безнадежность.
     Юренев лежал на верхней полке и пытался понять, каким образом человек
доходит до мата. Он чуть с ума не сошел, пытаясь понять, что мешает  людям
в любой ситуации оставаться людьми.  Грязь,  понял  он  наконец.  Простая,
очень простая мысль. Человек полон грязи. Человек, даже самый  чистый,  не
может не запачкаться, живя среди  множества  других  людей.  Это  попросту
невозможно. А запачкавшись, человек  сдается.  Было  бы  славно  научиться
чистить мозги, прочищать мозги, освобождать их от грязи,  подумал  Юренев.
Вычищать из мозгов скверну, похоть, грязь, ложь.  Юренев  страстно  желал,
чтобы грязный хам за стеной заткнулся, чтобы он раз и навсегда  забыл  всю
ту гнусь, что изливал на своих несчастных  соседей.  Юренев  так  страстно
этого желал, что не сразу понял - хам за стеной, правда, заткнулся.  Потом
замолчал и ребенок.
     Юренев уснул.
     Утром, на вокзале, он специально задержался. Почему-то ему захотелось
увидеть попутчиков из соседнего купе. Он хотел убедиться, правильно ли  он
представлял себе хама.  И  почувствовал  себя  удовлетворенным,  увидев  -
правильно: из вагона вышла маленькая измученная женщина в сером  пыльнике,
она  несла  ребенка  на  руках,  а  следом  за  нею  спускался  на  перрон
пришибленный, похмельного вида мужичонка. Он все время оглядывался,  будто
его преследовали. В круглых  воспаленных  глазенках  стоял  страх,  в  них
застыла растерянность, будто его побили или, в крайнем случае, ограбили.
     Я засмеялся. История мне понравилась.
     - Думаешь, такая чистка мозгов возможна?
     Ия усмехнулась.
     - В некоторых случаях она просто необходима.  Я  с  удовольствием  бы
прочистила мозги этому австрийцу. Он улыбается,  он  сама  любезность,  но
мозги его забиты грязью. Я вижу, что бы  он  делал,  окажись  я  с  ним  в
постели.
     - А мои мозги?
     Ия улыбнулась:
     -  Твои  мозги  тоже  засорены.  Но  все  же  не  так,  как  у  этого
австрийского козла.
     - А тот алкаш из вагона? Он что, только мат  забыл,  или  Юренев  все
слова его вычистил?
     - Может, и все.
     - Но как же он теперь?
     - Ничего. Этому быстро учатся. Особенно грязным словам.
     - Бабилон, - прошептал я.
     Доктор Бодо Илгмар попытался встать, но не смог. На помощь ему пришел
тучный голландец, они о чем-то быстро залопотали по-английски.
     - Ладно, - засмеялась Ия, погладив мне руку. - Сиди,  я  отлучусь  на
минуту. Пора бы появиться Юреневу, пойду  ему  позвоню.  А  ты  никуда  не
отлучайся.
     И вышла.



                          21. ПЛАТА ЗА БУДУЩЕЕ

     В настежь распахнутые окна ресторана Дома ученых врывался нежный,  но
сильный запах свежескошенной травы. Доктор Бодо Илгмар, исполнив  еще  две
арии, окончательно  погрузился  в  австрийскую,  никому  здесь  непонятную
мрачность. Ван Арль, извинившись, перебрался за соседний столик, его шумно
окружили.
     - Что-нибудь не так? - спросил я вернувшуюся Ию.
     Она улыбнулась.
     - Некоторые задержки. Так бывает. Минут через сорок  Юренев  будет  в
гостинице.
     Я полез за деньгами.
     - Не надо, - негромко сказала Ия, - пусть  заплатит  Илгмар,  он  мой
должник.
     - Его заставят платить валютой.
     - А тебе жалко? Это же для страны.
     Мы засмеялись.
     Ия смотрела на меня с благодарностью. Я не мог  понять  -  почему?  Я
только спросил:
     - В гостиницу?
     - А твои бывшие подружки? - шепнула Ия, покраснев. - Сегодня ты их не
испугаешься?
     - Наверное, нет.
     Мы засмеялись.
     Ночное небо над Городком было покрыто звездами  -  июльская,  жаркая,
темная ночь. Звезд было  много.  Куда  уплыло  то  туго  завитое  спиралью
облачко? А куда уходит энергия туго сжатой пружины, если  ее  поместить  в
раствор сильных кислот?
     Ия прижалась к моему боку.
     - Все хорошо?
     Я кивнул.
     Так, держась за руки, мы вошли в  гостиницу.  Швейцар,  увидев  меня,
отвел глаза в сторону, а молоденькая дежурная на этаже даже обрадовалась:
     - Ой, вам все время звонят! Ну, звонят и звонят! Междугородная и даже
из Вены звонили. А еще женщина звонит, она плачет и плачет, ну,  прямо  не
знаю как!
     По спине у меня пробежали мурашки. Ия нахмурилась:
     - Тебе кто-то должен был позвонить?
     - Кроме Ярцева никто не знает, где я.
     - Но вы ведь Хвощинский? Ведь так? - молоденькая дежурная  с  красиво
подведенными глазами смотрела на меня с ужасом и с восхищением. - Это ведь
ваша фамилия?
     - Разумеется.
     - Вот вам и звонят.
     Я молча открыл дверь и пропустил Ию.
     - Что-то не так?
     Ия не ответила.
     - У меня коньяк есть.
     Ия кивнула.
     Я плеснул по капле в бокалы, стоявшие на  столе.  Ясно,  куда  уходит
энергия туго сжатой пружины, если ее поместить в раствор