Алтае Юренев был таким же.
     Случались дни, когда Юренев срывался. Что-то у  него  там  с  НУС  не
ладилось.  Вылезал  из  фургона  потный,  злой,  часами   просиживал   над
топографическими  картами,  на  которых  отмечалось  расположение  каждого
датчика. Мордовал водителей, орал на Ию. Она, кстати, мудро не  обижалась,
знаками показывала мне: надо терпеть.  Я  терпел,  но  это  терпение  меня
бесило.
     Однажды Юренев растолкал меня ночью.
     - Что такое?
     Лагерь был погружен во тьму, только  под  кухонным  тентом  светилась
лампочка. Водители спали, но Ия паковала рюкзак.
     - Что такое? - я ничего не мог понять. - Куда мы? Опять за штопором?
     Ия улыбнулась.
     Ничего не объясняя, торопясь, Юренев забросил рюкзак в  газик,  сунул
туда же палатку. У нас  были  польские,  легкие,  но  он  почему-то  сунул
тяжелую брезентовую. Черт с ним,  его  дело.  Может,  правда,  где-то  НЛО
объявились?
     - Садись за руль.
     - А Саша?
     - Управимся сами.
     Ия незаметно кивнула.
     Ие я верил.
     Кивнув  ответно,  я  сразу  повеселел.  Если  впрямь  натолкнемся  на
летающую тарелку, передам ей привет от прекрасной Ии Теличкиной.
     - Выруливай на тракт.
     Мы выкатились на тракт и скоро миновали спящий поселок. Небо начинало
по-утреннему  высвечиваться,  далеко  справа  под  несколькими   холодными
звездами поднялся мрачный силуэт Курайского хребта.
     - Поворачивай.
     - Там склон. Круто. Перевернемся.
     - Обогни склон.
     Юренев настойчиво направлял меня к какому-то  только  ему  известному
месту. Он не сверялся с картой, похоже, он _з_н_а_л_, куда мы едем.  Когда
совсем рассвело, мы проскочили со звоном ледяной сырой снежник и оказались
на широкой поляне, украшенной по центру траурной густой лиственницей.
     - Ставь палатку.
     Я осмотрелся.
     - Мы что, с ночевкой?
     Юренев нетерпеливо кивнул.
     Минут через тридцать перед палаткой заполыхал костер. Мы даже напоили
чаем трех геофизиков, пешком продравшихся к нашей поляне. Они были шумные,
перебивали возбужденно друг друга: вот ночью видели? шарахнуло здесь,  как
из пушки! и  огни  поднимались  в  небо!  цветные,  один  за  другим,  как
праздничные шары! Ну, может, не здесь, но точно рядышком где-то.  Они  вот
не поленились, полезли в гору. Надо же посмотреть. Может, пойдете с нами?
     Юренев усмехнулся.
     - Нам некогда.
     - А мы посмотрим. Для того и взбирались на гору.
     Я незаметно взглянул на Юренева. Знал он, знал что-то.
     - Рюкзаки оставить можете, - только и предложил он. - Что вы  с  ними
потащитесь?
     - Да ну! - отмахнулись геофизики,  ладные  крепкие  ребята.  -  Мы  с
террасы на ту сторону свалимся.
     - Как хотите.
     Галдя, шумно переговариваясь, геофизики исчезли в зарослях.
     - Может, и нам сходить?
     -  Успеется,  -  опять  усмехнулся  Юренев  и  его  усмешка  мне   не
понравилась. - Да и они скоро вернутся.
     Памятуя улыбку Ии, я ни о чем не стал спрашивать.
     Лежал на траве, смотрел в небо. Гигантские кучевые облака легко плыли
с востока, из Китая, наверное. Тишину нарушало лишь слабое позвякивание  -
Юренев возился с какими-то металлическими вертушками. Я упорно  ни  о  чем
его  не  спрашивал.  Понадобится,  сам  скажет.  В  конце  концов,  в  мои
обязанности входило и это - ни о чем не спрашивать.
     - А вот и они.
     Я удивленно привстал.
     Геофизики, все трое, вывалились  из  колючего  боярышника  чуть  выше
нашей стоянки. Здоровые загорелые ребята, на  них  сейчас  лица  не  было.
Глаза блуждали.
     "Мы правильно идем к тракту? Спустимся мы здесь на тракт?"
     Юренев кивнул, внимательно  всматриваясь  в  каждого.  И  меня  снова
поразила та же мысль: он знал, знал что-то!
     - А прямо вниз и валите, - указал он. - Тракт, он  внизу,  прямо  под
нами.
     -  Что  это  с  ними?  -  оторопело  спросил   я,   когда   геофизики
действительно рванули вниз. - Они ведь без рюкзаков. Они их что, бросили?
     - Подберем, - Юренев победительно выпятил челюсть. -  Никуда  рюкзаки
не денутся.
     - А мы?
     - Что мы?
     - Что делать будем?
     - Подождем до вечера. Не лезть же сейчас в кусты? Ты сам  видел  этих
придурков.
     Меня распирало любопытство: эти  ребята  выглядели  крепко,  но  ведь
бежали от  чего-то,  при  белом  ясном  свете  бежали!  Почему  же  Юренев
собирается совершить вылазку на ночь глядя? На  тебя  вот  шофера  злятся,
сказал я Юреневу. Им делать нечего, они со скуки сдыхают.
     - Зато я им хорошо плачу.
     - Слушай, - все же не выдержал я. - Что их там напугало?
     - Кого?
     - Как кого? Геофизиков.
     Юренев изумленно моргнул.
     - Мне-то откуда знать?
     Врал, конечно. Догадывался, что мы сами скоро увидим.
     А увидели мы еще одну полянку.
     Солнце еще не закатилось, его рассеянные лучи падали на пожарище. Все
на полянке выгорело - ни травы, ни кустов, корешки даже не торчали и камни
спеклись. Но рюкзаки геофизиков валялись почти в центре голой полянки.
     - Придется тащить, - сплюнул я.  -  Только  где  теперь  искать  этих
неврастеников?
     -  Тащить?  Рюкзаки?  -  удивился  Юренев.  -  Тебя  об  этом  просил
кто-нибудь?
     - Не пропадать же вещам.
     - Ну-ну, - странно усмехнулся Юренев, усаживаясь на пень, торчащий на
опушке. - Действуй, раз уж ты такой альтруист.
     Его усмешка мне  не  понравилась.  Но  мне  не  нравилось  и  бегство
геофизиков. Надо было что-то делать, не бросать же в самом деле рюкзаки.
     Я неторопливо направился к рюкзакам.
     Они лежали вповалку, их не поставили, их бросили второпях,  два  друг
на друге, один чуть в стороне. С него и начну, решил я.
     Чего ждет Юренев? Ведь он явно чего-то ждет...
     Меня ударило током, когда я наклонился над рюкзаком. Я не видел и  не
слышал разряда, но удар был ужасен. Я закричал.
     Закричал и невольно отступил на шаг.
     Боль мгновенно исчезла.
     - Ну, получил? - насмешливо спросил  Юренев,  не  вставая  с  пня.  -
Понравилось? Еще хочешь?
     Я колебался.
     Жуткое предчувствие нового удара леденило меня, но я и  отступить  не
мог. В этот момент я ненавидел Юренева. Я  должен  был  вытащить  рюкзаки,
но... Я не мог шевельнуться. Меня сковывал ледяной страх.
     Юренев вдруг встал.
     Тщательно загасив  сигарету,  он  неторопливо,  ничего  не  страшась,
подошел ко мне, успокаивающе потрепал по плечу и наклонился к рюкзаку.
     - Не делай этого!
     Но он уже поднял рюкзак - и за руку, как ребенка, повел меня  к  пню.
Наверное, я выглядел как те геофизики, но все же сумел спросить:
     - Тебя не ударило?
     - Нет.
     - Почему?
     - Не спрашивай. Я не смогу сейчас этого объяснить, - он обнял меня за
плечи. -  То,  что  мы  увидели,  очень  важно.  Андрей  Михайлович  будет
счастлив. Но ни о чем сейчас не спрашивай. И отдохни. Залезай  в  спальный
мешок и отдохни. У тебя легкий шок. Это пройдет.
     А заночевали мы на своей поляне под лиственницей.
     Сидя у костра, я нет-нет да и оборачивался в сторону темной  террасы.
Что там, собственно, произошло, почему я полон такого постыдного  мерзкого
страха? Я даже на Юренева не злился,  хотя,  в  принципе,  под  удар  меня
подставил он. Ночная короткая  гроза  отгрохотала  над  дальними  отрогами
Курайского хребта, весь мир затопило  тьмой.  Ни  звезды,  ни  Луны,  даже
дальние зарницы погасли.
     Я долго не мог уснуть.
     Юренев спокойно храпел, а я лежал в темной палатке и не мог,  не  мог
побороть тайного страха.  Чем  же  на  самом  деле  занимаются  сотрудники
Козмина? Поисками плазмоидов?  Вздор!  Отработкой  НУС?  Но  при  чем  тут
выжженная поляна?
     Юренев храпел.
     Тьма египетская.
     Я, наконец, медленно погрузился в сон.
     Но было ли это сном?
     Полог брезентовой палатки медленно осветился, как  экран  работающего
телевизора. Не могло быть поблизости ни фонарей, ни прожекторов, но  полог
палатки осветился. По нему, как по мутному стеклу  отходящего  от  перрона
вагона, потянулись легкие затейливые тени. Они все убыстряли  и  убыстряли
свой бег, становились все четче, сливались  в  странную  вязь,  в  подобие
каких-то невероятных письмен. В их  непоколебимом  беге  что-то  менялось,
вязь превращалась в смутный рисунок, в некое лицо, отчаянно мне  знакомое.
Но я не мог вспомнить - чье это лицо?
     Я ничего не мог вспомнить. Я не мог даже пошевельнуться. Я умирал.  Я
знал, что я умираю. Меня заполняла мертвая боль. И безостановочно  била  в
сознание странная далекая птичья речь, отливающая металлом. Я  не  понимал
слов. Я знал, что сейчас я умру. Я уже почти умер. Меня затопило убивающей
болью. Я  задыхался.  Вскрикнуть!  Вскрикнуть!  Шевельнуть  хоть  какой-то
мышцей! Вырваться из смерти!
     Не знаю, как это получилось, но я сумел вскрикнуть.
     Это меня спасло.
     Тьма египетская. Юренев храпел.  Полог  палатки  был  темен,  значит,
невидим. Сердце мое колотилось, как овечий хвост. Бессмысленно шаря вокруг
руками, я выполз из мешка, потом из палатки.
     Что это было?


     ...Даже сейчас, в Городке, вспоминая ту алтайскую ночь,  я  побледнел
как от боли.
     Стараясь не торопиться, я продрался сквозь  колючие  кусты  и  увидел
освещенный солнцем овраг. Ну их всех к черту  -  и  Юренева,  и  чокнутого
Козмина, и Ию! Вот она, деревянная лестница, и трава, и покой без обмана.
     Где-то рядом хрустнул сучок. Я оглянулся.
     Возле сухой коряги, в пяти шагах от меня, стояла Ия.



                                  7. ИЯ

     - Тухтур-бухтур, - пробормотал я. - Что ты здесь делаешь?
     Ия рассмеялась.
     - Это бы я должна спросить...
     Я не сводил с нее глаз.
     Овальное, удивительно правильное лицо, чуть вьющиеся  волосы,  нежная
ровная кожа. Я помнил ее кожу даже на вкус. И вот  странно:  Ия,  кажется,
помолодела. Конечно, я знаю, так не бывает, но  прошло  два  года  с  того
момента, как я с нею распрощался, а она выглядела  моложе,  чем  два  года
назад. Вязаное светлое платье легко облегало ее грудь, бедра. Когда-то  на
шее Ии обозначилась первая  морщинка,  я  хорошо  ее  помнил,  потому  что
целовал не раз, но сейчас шея была ровная, загорелая...
     - Иди сюда.
     Я подошел.
     - Что с тобой? - Ия внимательно глянула мне в глаза.
     - Не знаю... Так, ерунда...
     - Ты выглядишь так, будто вдруг потерял силы, - глаза Ии, голубые  до
синевы, манили, радовались. Если бы не копейка,  лежащая  в  кармане  моей
рубашки, я бы подумал - никогда мы с нею не разлучались. Но, к  сожалению,
мы разлучались, я это помнил. И она помнила, иначе не заговорила бы так:
     - Я прочитала твой роман. Мне понравилось. Но почему ты  вдруг  решил
описать чукчей?
     Я нахмурился.
     - Я писал о юкагирах.  Чукчи  там  ненадолго  появляются,  в  третьей
части.
     - Все равно появляются, - она усмехнулась. - Семнадцатый век.  Почему
ты занялся именно этим веком?
     - Он казался мне просторным.
     - Теперь ты так не думаешь?
     - Пожалуй.
     Я отвечал автоматически. Мучило меня совсем другое. Я  никак  не  мог
понять: как можно натянуть такое узкое платье? Может, сзади  у  него  есть
молния?
     Вслух я спросил:
     - Ты тоже считаешь, что писать о прошлом необязательно?
     - Это не имеет значения.
     - Для кого?
     - Для меня, - сказала она открыто. - Ты ведь не обидишься?
     Я обиделся.
     Не вставая с коряги, Ия протянула руку.
     - Садись.
     И легонько провела тонким пальцем по моему виску:
     - Ты постарел. А может, возмужал. Не знаю, как точнее. В любом случае
это тебя не портит.
     - Ты нисколько не постарела. Это тебя тоже не портит.
     - Ты звонил мне?
     Я кивнул.
     - А Андрею Михайловичу?
     Я кивнул.
     Она не стала спрашивать, почему я не дозвонился.  Он  сказала  нечто,
поразившее меня:
     - Я живу у Андрея Михайловича.
     Я вспыхнул.
     - У Козмина?
     И возмутился:
     - Почему же меня все направляли к Юреневу?
     Ия улыбнулась и взяла меня за руку.
     - Ты хочешь все узнать сразу. Так не бывает.
     Все это время она внимательно, нисколько не скрывая своего  интереса,
изучала меня. Не нагло, как Юренев,  но  внимательно,  очень  внимательно,
вникая в любую мелочь. Что-то  ее  беспокоило.  Я  чувствовал:  что-то  ее
беспокоит. Потом она вдруг  вздохнула  и  ткнула  пальцем  в  карман  моей
рубашки:
     - Все еще носишь эту копейку?
     Я растерялся.
     - Откуда ты знаешь, что она в кармане?
     - Неважно.
     Она вытянула руку, разжала ладонь - и я  увидел  на  ладони  копейку.
Схватился за карман, но Ия сказала:
     - Не ищи и не пугайся. Это та самая монетка.
     И добавила печально:
     - Ты нам здорово помешал... Там, на Алтае...
     Легким движением она подбросила копейку. Сверкнув,  копейка  упала  в
ручей.
     - Фокусники, - пробурчал я неодобрительно.
     - Оставь, - она опять внимательно изучала меня. - Почему ты  все-таки
взялся за чукчей?
     - Я уже говорил, не за чукчей, за юкагиров. Меня интересовали  первые
русские в Сибири. С юкагирами они столкнулись раньше, чем с чукчами.
     И спросил:
     -  Знаешь,  сколько  страниц  отведено  освоению  Сибири  в  учебнике
истории?
     - Нет.
     - Всего одна страница! Ермак, Дежнев, Хабаров, кажется, Атласов.
     - Этого недостаточно?
     - Ты, правда, так думаешь?
     Ия пожала плечами.
     - Я не историк.
     Снова томительно сдавило сердце. Я попытался сесть удобнее, ничего не
получалось.
     - Как ты себя чувствуешь?
     Я неопределенно пожал плечами.  Я  чувствовал  себя  скверно.  Сердце
билось неровно и учащенно.
     - Сейчас легче? - тонкие пальцы Ии плотно сжали мои виски.
     - Легче... Кажется, легче... - Я задыхался.  -  Сейчас  действительно
легче...
     - Часто у тебя так?
     - Сейчас да. Раньше было только ночами. Наверное, я не выспался.
     - А ты хорошо спишь?
     Я пожал плечами.
     Ия ласково провела пальцем по моему лбу.
     - Давно у тебя эти боли?
     - Года два.
     - Года два... - эхом откликнулась Ия.
     - Только ты не впадай в задумчивость, - попросил  я.  -  Я  не  хочу,
чтобы ты впадала в задумчивость.
     - Я не буду.
     Ия засмеялась.
     - Как это у тебя получилось с монеткой? Как  она  оказалась  в  твоей
руке?
     - Ты ведь сам говоришь - фокусники. Мы умеем.
     Она взглянула на меня долго и внимательно, раньше она так не умела.
     - Хорошо, что ты приехал. Мы тебя ждали.
     - Вы не могли меня ждать. Я сошел с поезда почти случайно.
     - Но ведь сошел.
     Я потянулся к Ие. Меня невероятно к ней тянуло. Я хотел ее вспомнить.
И она не отталкивала меня. Правда, я вдруг впал  в  болтливость.  Вечно  у
меня так получается, пожаловался я Ие. Фокусники не фокусники, но  многого
я не могу понять. Например, фотографии, вспомнил я. Мне подсунули  их  под
дверь. На одной из них мы целуемся - вот на этой самой коряге.  Понимаешь?
Такую фотографию можно было снять только сегодня!
     - Эти фотографии, они у тебя в гостинице?
     Я  не  стал  скрывать.  Помнишь  Славку?  Ну,  фотокор.  Мальчишка  и
мальчишка, нисколько не взрослеет, но в своем деле он  мастер.  Я  оставил
фотографии ему, пусть посмотрит - не подделка ли?
     - Не подделка, - печально сказала Ия.
     И улыбнулась грустно.
     - Фотографии надо забрать. Незачем они Славке. И вообще,  учти,  если
что-то такое будет случаться и впредь, ничего  не  предпринимай,  пока  не
посоветуешься со мной или с Юреневым.
     - С тобой, - сказал я быстро.
     - Хорошо, со мной, - послушно согласилась Ия. Но, подумав,  добавила:
- И с Юреневым. Обязательно с Юреневым. Он сильней.



                              8. ХОР ЖЕНЩИН

     - Пойдем...
     - Куда? - я и думать не мог, что мои руки вспомнят Ию так быстро.
     - Куда?.. Может, к тебе? В гостиницу?
     - В гостиницу? А швейцар?
     Ия рассмеялась:
     - Не завидую швейцару. Мне сказали,  Юренев  запустил  в  него  вчера
часами.
     - Подумаешь. И я бы так смог.
     - Наверное... Но если вздумаешь гонять швейцара,  не  усердствуй.  Он
нагл, нагл, но умей уважать возраст.
     - Обещаю.
     Мы встали.
     Мы  поднимались  по  склону,  останавливаясь  лишь  для  того,  чтобы
поцеловаться. На  Золотодолинской  это  стало  невозможно  -  и  мы  пошли
быстрее.
     Швейцар  на  входе  не  обратил  на  меня  никакого  внимания,  и   я
разочарованно вздохнул:
     - Ты обедала?
     - Нет.
     - Зайдем в ресторан?
     - Там люди...
     - Ладно, - легко согласился я. - Закажем обед в номер. Я  ведь  здесь
прохожу по статусу иностранца.
     - Я знаю.
     Мы засмеялись.
     Нас все веселило.
     Еще утром я думал об Ие с обидой и с болью, сейчас  все  это  куда-то
ушло. Наверное, в прошлое. Если честно, не все там  было  так  плохо  -  в
прошлом.
     На этаже дежурила новенькая - для меня, конечно.  Бант  в  золотистых
волосах, юбка до колен, смазливая  мордочка  и  опытный  холодный  взгляд.
Выдавая ключ, она ничего не сказала.
     - Мерси.
     Мы вошли в номер.
     Сейчас, при свете дня, он показался мне  пустым  и  казенным.  Что-то
грустное было в пустом графине, в голубых шторах; дымом почти не пахло, но
Ия повела носом.
     - Это с ночи, - пояснил я.
     - Конечно. Дай и мне сигарету.
     - Ты куришь? - удивился я.
     - Иногда... Дай мне сигарету и позвони Славке.
     Прикурив, Ия, не  торопясь,  будто  привыкая,  прошлась  по  комнате.
Что-то она там переставила на столе, подоткнула простыню на кровати,  шире
открыла окно - номер  уже  не  казался  мне  чужим.  Даже  графин,  заново
наполненный водой, пустил пару веселых зайчиков.
     Не спуская глаз с Ии - ведь фокусница! вдруг  исчезнет!  -  я  набрал
телефон редакции.
     - Хвощинский! - Славка явно растерялся. - Чего тебе?
     - Я фотографии тебе оставлял...
     - Ну?
     - Вот и хочу знать...
     - Обязательно по телефону?
     - Почему нет? Чего ты мнешься?
     - Лучше бы сам зашел... Или, погоди... - Славка густо засопел прямо в
телефонную трубку. - Нет, не надо заходить...
     - Ладно, хватит, - я начал терять терпение. - Просмотрел фотографии?
     - Ну.
     - Подделка? Настоящие?
     - Хвощинский... - Славка затосковал. Он явно был в отчаянии.  -  Ведь
специальные службы есть, почему я отдуваться должен?
     - Что значит отдуваться?
     - А вот то самое! - неожиданно рассвирепел тихий  фотокор.  -  Я  эти
штуки показывал специалистам. Не игрушки, сам понимать  должен.  Меня  три
часа трясли, душу выматывали. Теперь сам разбирайся.
     - Я тебе позволял кому-нибудь показывать эти фотографии?  -  негромко
спросил я, не глядя на  остановившуюся  у  окна  Ию.  -  Коротко  отвечай.
Подделка или настоящие?
     - Ты не поймешь, - неохотно выдавил Славка. - Они настоящие,  это  не
подделка... Но их не должно существовать... Ну, не поймешь ведь!
     Ия, кажется, слышала слова Славки.
     - Но они же существуют.
     - Не ко мне вопрос. Юренева спроси.
     - А почему, собственно, не к тебе вопрос?
     - Да не знаю я! Откуда мне знать? -  он  застонал.  -  Ведь  вот  как
чувствовал, ведь уехать хотел, а мне командировку не дали. Один в Сингапур
летит, другой в Канаду, а я дальше Искитима никуда официально не выезжал.
     Прервав жалобы, Славка быстро сказал:
     - На этих фотографиях все  настоящее.  Существуют  детали,  подделать
которые невозможно. Настоящие они, понимаешь? Не  знаю,  как  можно  такое
сделать, но не подделка они.
     Совсем растерявшись, Славка повесил трубку.
     Ия рассмеялась.
     - Ты слышала?
     - Конечно. Он так кричал!
     - В госбезопасность, что ли, сдал фотографии?
     - Неважно. Дай мне трубку.
     Не знаю, куда она звонила, я не смотрел на руку, набиравшую номер, но
там, куда она звонила, слушали Ию очень внимательно. Похоже, там уже знали
о фотографиях. Впрочем, мне было все