,  но  не  _Путь
Человечества_, - продолжал Махатма, словно просто напоминая Евтееву  нечто
тому  известное.  -  Шамбала   действительно   _Замкнутая   Община_,   это
определение наиболее верно отражает ее социальное устройство.
   Вот в чем коренное отличие Шамбалы от  земной  цивилизации:  социальная
структура ее, однажды оптимизовавшись, не меняется, уже  века  практически
неподвижна; благодаря этому  мы  пошли  по  пути  _самосовершенствования_,
которое точнее можно назвать даже самосозиданием,  познания  тайн  мира  и
овладения тончайшими энергиями Вселенной. У Человечества другой путь - это
путь _Социальной эволюции_. Ваши возможности и  знания  растут  _вместе  с
совершенствованием социальных структур_, а затем, в конечном итоге,  будут
расти вместе с совершенствованием единой социальной структуры,  в  которую
сольются ваши все более сплетаемые узами и добровольного,  и  вынужденного
сотрудничества государства. Наша философия бесполезна для вас, потому  что
исторически лишена социальности.
   - Шамбала не возникла, как нечто законченное и данное сразу на века,  -
продолжал Махатма. - История Шамбалы не гладкий поток: она  до  поры  была
противоречивой.  Наши  взгляды  на  контакты   с   земными   цивилизациями
эволюционировали по мере увеличения наших знаний.
   Шамбала не  является  чем-то  исключительным  в  истории  человечества:
возникали и другие подобные общины. Вспомните хотя  бы  друидов  -  высшую
касту кельтских жрецов, уничтоженную Цезарем во время  завоевания  Галлии,
но лишь Шамбале удалось выстоять века,  добиться  единения,  могущества  и
неуязвимости; лишь в этом ее исключительность.
   Так  получилось,  что  наши  знания  о  законах  мироздания,  глубинных
свойствах материи,  пространства,  времени,  о  свойствах  живого,  тайнах
мышления  росли  быстрее,  чем  знания  социальные,  знания  о  социальной
эволюции,  ее  необходимости  и  неизбежности  для  Человечества.  Этим  и
объясняются  все  наши  прошлые,  происходившие  в  разное  время  попытки
повлиять на ее течение и, как крайнее заблуждение, даже  проповеди  отказа
от социальности и призывы к личному совершенствованию, что нашло отражение
в некоторых учениях, существующих до сих пор.
   Точно так же, как теперь мы, смотрят на контакты,  на  вмешательство  в
дела человечества и другие цивилизации...
   Махатма вопросительно замолчал, видя, как хочется  Евтееву  задать  ему
вопрос.
   - А они действительно есть?! - вырвалось у Евтеева.
   - Конечно, - улыбнулся Махатма.
   - И посещают Землю?
   - Да. До того, как им удалось установить контакт с нами, они вступали в
контакты  с  различными  племенами  и  народами  и  порой  даже   пытались
просветить, делились некоторыми  из  своих  знаний.  Эзотерические  знания
племени догонов и Стоунхендж [сооружение, построенное на рубеже  каменного
и бронзового веков (в 1900-1600 гг.  до  н.э.)  на  юго-западе  Англии  на
Солсберийской  равнине;  по  последним  научным  данным  -   обсерватория,
созданная  людьми,  хорошо  знавшими  астрономию,  математику,  геодезию],
которые  вас,  Борис  Иванович,  особенно  заинтересовали,   -   следствия
некоторых из этих контактов. Точно так же, впрочем, как  некоторые  знания
индийских йогов, другие подобные знания Азии и Востока -  осколки  знаний,
когда-то вынесенных Махатмами из Шамбалы.
   - Вы и сейчас поддерживаете контакты с другими цивилизациями?  -  почти
шепотом спросил Евтеев, чувствуя, как по коже пробежал острый холодок.
   - У нас налажены контакты со многими цивилизациями,  -  кратко  ответил
Махатма.
   - И, значит, легенда о Чинтамани...
   - Да.
   - Понимаю... - потрясение протянул Евтеев, глядя рассеянно и  оцепенело
в беспредельность: в звездную глубь Вселенной над черным силуэтом далекого
хребта.
   -  Наши  контакты  уместнее  назвать  сотрудничеством,  -  счел  нужным
пояснить Махатма.
   - А... это правда, что Шамбала  недоступна  для  посторонних,  окружена
некими полями, делающими ее невидимой и неуязвимой?
   - К нам, действительно, может попасть лишь тот, кого мы захотим увидеть
своим гостем. Оружие, существующее на Земле, не в состоянии причинить вред
Шамбале.
   И снова Евтеев потерялся и растерянно замолчал. Он  молчал  не  потому,
что у него не было больше вопросов, а потому, что их было  слишком  много,
они неразборчиво клубились, метались в лихорадочно напряженном  мозгу,  но
он не мог ухватить сознанием  ни  одного  из  них,  выбрать  из  их  числа
достойный вопрос.
   - А психические силы?.. -  неожиданно  для  самого  себя  выхватил  он,
наконец, из спутанного клубка  тот  вопрос,  которому  в  своих  мысленных
беседах с Махатмами отводил место в самом конце, исчерпав все неотложные и
насущные вопросы. Он спохватился, досадуя и еще более теряясь, решив,  что
Махатма иронически улыбнется, но тот взглянул одобрительно и, как  обычно,
мягко.
   - Вы имеете в виду передачу и прием мыслей на расстоянии,  ясновидение,
телекинез  и  подобное...  Все  это  не  чудеса,   они   основываются   на
определенных  возможностях,  существующих   в   Природе,   но   объяснение
механизмов этих явлений при вашем уровне знаний будет непонятно.
   Евтеев мельком невольно подумал о  том,  что  Махатма  говорит  странно
замедленно, словно с некоторым усилием подбирает слова.
   - Это не от незнания вашего языка, Борис  Иванович,  -  чуть  улыбнулся
Махатма (Евтеев покраснел, словно застигнутый на месте преступления). - Вы
мыслите словами, мы же словами  не  мыслим,  обходимся  без  них,  но  при
общении с вами нам приходится втискивать свои мысли в слова вашего языка.
   - ...И все-таки мне совершенно непонятно, почему Шамбала - это не  Путь
Человечества? - наконец ухватил Евтеев главный вопрос. - То  есть  я  хочу
сказать: почему на всей Земле нельзя создать Общину, подобную Шамбале?
   - Если немного подумаете, Вы сами  сможете  найти  ответ,  -  рассеянно
улыбнулся Махатма, словно думал о другом. - Шамбала, в силу исторических и
некоторых других обстоятельств, возникла  как  замкнутая  и,  в  известном
смысле, тайная Община.
   У изолированной Общины есть свои проблемы, но суть не в  этом.  Суть  в
том, что, остановившись на  определенной  социальной  структуре,  то  есть
_остановив_ Социальную эволюцию  в  Шамбале,  мы  в  качестве  _неизбежной
альтернативы_ пошли по пути совершенствования  _самих  себя_;  иного  пути
_нет_  у  замкнутой,  социально  не  прогрессирующей  Общины;  вы  видите,
насколько мы даже внешне отличаемся от вас.
   Путь Человечества - в совершенствовании структур социальных систем и, в
конце концов, в совершенствовании структуры единой,  в  которую  неизбежно
объединятся все государства Земли, социальной системы. Этот путь заложен в
самой _природе_ Жизни, именно это - _магистральный путь_, наш  же  -  лишь
только _возможность_.
   Евтеев был весь  -  напряженное  внимание,  но  Махатма  знал,  что  он
понимает еще далеко не все: Евтеев внутренне не подготовлен к знанию,  ему
сообщаемому; но открыто  было  достаточно,  чтобы  со  временем  он  понял
главное.
   Беседа заканчивалась тем,  с  чего  началась,  Махатме  подходила  пора
прощаться.
   - Но каков он - Путь Человечества? Каким  он  будет  дальше  и  к  чему
приведет?
   - К знанию этого пришел человек, который был вам  знаком.  Я  говорю  о
Сюняеве, - пояснил Махатма. - Вы найдете ответ в его  бумагах.  Мы  хотим,
чтобы мысли Сюняева стали известны: они уже  своевременны.  Можете,  Борис
Иванович, считать это нашим вмешательством в вашу  жизнь,  в  жизнь  вашей
цивилизации.
   И снова Евтеев потерялся в удивленном и оторопелом замешательстве.
   Махатма легко поднялся на ноги.
   - Мне надо возвращаться.
   Евтеев лишь молча смотрел на него.
   - Видите ту гряду холмов вдали? - Махатма показал  рукой  на  запад,  и
гряда на несколько секунд очертилась голубым сиянием. - Идите утром к  ней
и, когда подниметесь на холм с  раздвоенной  вершиной,  внизу,  в  долине,
увидите стоянку аратов.
   Махатма чуть помедлил и, видимо, вспомнив про жест  прощания,  принятый
там, откуда Евтеев, - протянул ладонь; Евтеев поспешно и горячо ее пожал.
   Махатма сделал шаг, и машинально сделал шаг Евтеев.
   - Не провожайте меня, - мягко улыбнулся Махатма и неторопливыми легкими
шагами  пошел  к  тому,  что  Евтеев  не  замечал  до   этого   мгновения:
серебрящейся в отдалении под призрачным лунным светом сфере. Он скрылся за
ней, и этот аппарат, беззвучно и плавно поднявшись  на  несколько  метров,
стремительно исчез в звездном небе...



   22

   Махатма  исчез,  прошло  странное  оцепенение  Евтеева,  и  первым  его
побуждением, когда оно прошло, было броситься вдогонку,  хотя  он  понимал
нелепость этого, а чувством - острое, безнадежное сожаление,  что  Махатма
уже исчез для него _навсегда_, глубокое - до тоски - сожаление, что  такой
короткой была встреча и он, Евтеев, не сумел задать и сотой доли вопросов,
которые готовил многие дни. Под светлым и чуть печальным взглядом  Махатмы
эти вопросы, так занимавшие  раньше,  казались  Евтееву  наивными  и  даже
пустыми, недостойными его собеседника, а теперь охватило сожаление, что он
- жизнь коротка - наверно, уже никогда не узнает на них ответа. Много было
вопросов:  о  той  же  Шамбале  и  о  них  -  Махатмах,   о   инопланетных
цивилизациях, о времени и пространстве, о шаровых молниях и  о  Тунгусском
метеорите...
   Махатма исчез, но все еще не проходило ощущение его яви.
   И вдруг Евтеев ощутил глубокую - до каждой клетки тела - захлестывающую
радость. Какой же он олух! Ему невероятно повезло, а он  стоит  и  жалеет,
что осталась без ответа куча его  вопросов,  словно  пацаненок  в  детском
садике, которому воспитательница не успела объяснить, почему не  падает  с
потолка муха...
   Евтееву захотелось разбежаться и полететь, разбудить Швартина, радостно
заорать во всю глотку, поднять и перебросить  через  всю  Гоби  изъеденный
ветром камень, на котором сидел Махатма. Он задыхался от счастья,  которым
была эта встреча, знания, что не умрет Швартин, они  с  ним  выберутся  из
Гоби. С удивлением Евтеев заметил, что не чувствует холода.
   И вдруг словно обдало ледяной волной  -  Евтеев  понял:  и  встречей  с
Махатмой, и  своим  скорым  опасением  они  обязаны  лишь  тому  странному
человеку,  чью  гибель  он  случайно  видел  апрельским  утром,  -   Игорю
Ивановичу.
   "Откуда я зная имя и отчество Сюняева?.." - испуганно подумал он...



   23

   ИЗ ЗАПИСЕЙ СЮНЯЕВА

   "...Ученый,  дорожащий  своей  репутацией,  и   теперь   не   возьмется
предсказать, как будет выглядеть наша цивилизация хотя бы через сто лет, в
лучшем  случае   -   выскажет   несколько   предположений,   которые   ему
"представляются вероятными".
   В том,  что  прогностика  и  футурология  быстро  столкнулись  здесь  с
_принципиальной_  трудностью  -  сомнений  нет,  но  в  чем   именно   она
заключается?
   Ответ есть и, на  первый  взгляд  очень  простой:  "Отдаленное  будущее
цивилизации  невозможно  предвидеть   без   знания   _общих_,   совершенно
определенных  закономерностей,  которым  социальная  эволюция  _вынуждена_
подчиняться на всем протяжении своего развития".
   Очевидность  этого  ответа,  когда  он  произнесен,  несомненна,  но  в
действительности все не так просто.
   Чтобы сказать: мешает незнание  неких  Общих  закономерностей  развития
социальной  эволюции,  надо  сначала  _допустить_  саму   возможность   их
существования...
   Еще Сирано де Бержерак пришел к выводу, что думать, будто Природа любит
человека больше, чем капусту, - значит тешить наше  воображение  забавными
представлениями.
   И  все-таки  получилось,  что  в  нашем  сознании  социальная  эволюция
оказалась словно бы свободной от законов и  закономерностей,  определявших
всю предыдущую эволюцию жизни..."



   24

   От своего  неожиданного  выздоровления  Швартин  погрузился  во  что-то
подобное шоку. Со всеми  предубежденностью  и  упрямством  здравомыслящего
человека он не мог поверить, что его нога не только не болит, но он  может
идти самостоятельно, без помощи Евтеева.
   - Ну, как же это так?.. - и радостно, и  в  то  же  время  недоверчиво,
растерянно повторял он. - Как же так? Неужели и не было  перелома?  Ничего
не понимаю...
   - А что тут понимать? - пожимал плечами Евтеев.  -  Главное  -  нога  в
порядке; вот это главное.
   - Ну, как же так?
   - Слыхал про чудесные исцеления?
   - Ну?.. - недоверчиво смотрел на него Швартин.
   - Мы  еще,  Степа,  слишком  мало  знаем  свои  собственные  внутренние
возможности, - многозначительно и невнятно подытоживал Евтеев.
   Швартин был так обрадован и потрясен,  что  долго  не  спрашивал  даже,
почему они круто изменили направление и идут  теперь  на  запад,  а  когда
спросил, то удовлетворился ответом Евтеева, что  именно  туда  идти  лучше
всего.
   Он начал вспоминать про чудесные исцеления, о которых когда-то читал  и
слышал,  высказывать  свои  соображения  по  этому  поводу,  и   разговор,
невнимательно поддерживаемый Евтеевым, затянулся часа на два, несмотря  на
зной и трудную  дорогу.  Наконец,  выговорившись  и  освоившись  со  своим
положением самостоятельного человека, надолго замолчал, продолжая  ощущать
подступное мучительное недоумение.
   "Неужели прошлой ночью Борис  встречался  с  этими...  Махатмами?.."  -
неожиданно  подумал  Швартин,  но  возможность  этого   показалась   такой
чудовищно невероятной, а сама мысль  -  глупой,  что  он  лишь  недовольно
фыркнул и вздохнул.
   "К черту эти Шамбалы,  -  подумал  он.  -  И  Шамбалы,  и  инопланетные
цивилизации. Я люблю Землю...  Даже  вот  эти  богом  забытые,  бесплодные
холмы, этот источенный ветрами песчаник, эти оплавленные солнцем камни под
ногами... Надо сначала научиться радоваться тому, что уже есть вокруг нас,
что - вот оно, вокруг... Те, которым этого мало, - просто глупы..."
   Под вечер с раздвоенной вершины холма они увидели свое спасение:  белую
юрту в долине. А через час,  сидя  на  низеньких  скамеечках,  стоящих  на
кошме, устилавшей пол, стараясь скрыть жадность, пили из  фарфоровых  пиал
холодный ароматный айраг...



   25

   "Трудно  назвать  гением  человека,  работающего  где-то   завхозом   и
снимающего  угол  у  сердобольной  старушки..."  -  хмуро  думал   Евтеев,
возвращаясь от Марфы Лукьяновны Панько.
   Стоял поздний субботний вечер. Медленно шагая, Евтеев проходил одну  за
другой троллейбусные остановки, но, несмотря на  мелкий  дождь,  продолжал
идти пешком.
   "Циолковский как-то написал, что в России каждый год умирало две тысячи
гениев,  но  все  считали  их  сумасшедшими   и   чудаками...   Бесполезно
доискиваться,  откуда  он  взял  эту  цифру:  калужский  учитель  сам  был
_странным гением_... Странным гением, которому повезло...
   Для таких натур, как Сюняев, не существует  традиционных,  общепринятых
путей  и  в  жизни...  К  нашему  громадному  сожалению,  идя  по  своему,
кажущемуся  им  более  разумным  и  кратким,  пути,  они  почти  неизбежно
запутываются и становятся завхозами, хотя по уму академики, и  оказываются
на краю, где совсем  рядом  отчаянье,  но  так  далеко  до  редакций  даже
научно-популярных изданий, и  так  недоступны  печатные  страницы  для  их
идей..." - с угрюмой печалью думал Евтеев.
   Он невольно взглянул на тяжелый портфель в своей руке, в котором лежали
те из бумаг Сюняева, что привлекли  его  внимание  в  первую  очередь;  за
остальными он договорился с Марфой Лукьяновной  заехать  завтра.  О  Марфе
Лукьяновне подумал с грустной теплотой и  глубокой  благодарностью:  Игорю
Ивановичу в свое время повезло на квартирную хозяйку...
   Сестер и братьев у него не было, отец и мать  погибли  в  автомобильной
катастрофе, когда ему было двенадцать лет, воспитывала его  бабушка,  мать
отца, тоже давно умершая. После гибели Сюняева отыскались какие-то дальние
родственники, но к бумагам не проявили ни малейшего интереса, а кроме  них
наследовать было,  в  общем-то,  нечего...  А  Марфа  Лукьяновна  даже  не
подумала  пустить  бумаги  на  хозяйственные  надобности  или  отдать  тем
книголюбам, которые рыщут в поисках макулатуры;  Евтеев  обнаружил  их  не
только в целости, но даже в том порядке, в  каком  в  то  апрельское  утро
оставил Сюняев.
   Найти бывшее место  жительства  Игоря  Ивановича  в  миллионном  городе
оказалось гораздо сложнее, чем Евтеев предполагал, потому что прописан тот
был под Киевом, но все-таки наступил  день,  когда  он,  напрасно  пытаясь
унять волнение, переступил порог квартиры  Марфы  Лукьяновны  Панько,  где
Сюняев снимал комнату.
   Есть старые женщины,  лица  которых  время  избороздило  морщинами,  но
стерло с них все мелкое, недостойное, суетное, оставив  доброту  и  мудрую
светлую печаль.
   - А кем вы будете Игорю? -  настороженно  спросила  она,  когда  Евтеев
представился и сказал о цели своего визита.
   - Другом, - чуть замявшись, твердо ответил он.
   - ...Одно время, когда он у меня поселился, у него было  много  друзей,
просто знакомых, - помолчав, горько  сказала  Марфа  Лукьяновна.  -  Часто
приходили к нему, спорили, пили чай... Я любила слушать их споры...  Потом
приходили все реже... да и он сам становился все замкнутее, отчужденнее  к
другим... Вас я не помню...
   - Я действительно его друг, - твердо повторил Евтеев.



   26

   Не один день ушел у Евтеева на предварительные разборы и систематизацию
записей, заметок и статей Сюняева,  и  это  была  захватывающе  интересная
работа: он открывал для себя мир мыслей, духовный мир необычного человека.
   Идей и суждений, основывавшихся  часто  на  интуитивных  прозрениях,  у
Сюняева было множество, и  они  касались  разнообразнейших  тайн  природы,
касались нашей жизни, искусства и нас самих, но Евтеева в  первую  очередь
интересовало все относящееся к вопросу, от  ответа  на  который  уклонился
Махатма.
   Путь к постижению  этого  начался  у  Сюняева  еще  в  юности:  в  один
прекрасный день его поразило, что,  несмотря  на  многочисленные  печатные
рассуждения и даже целые книги, специально этому посвященные, никто толком
не  может  ответить  на  вопрос:  "Каким  именно   будет   будущее   нашей
цивилизации?" Даже ближайшее:  через  сто  или  триста  лет.  Все  это,  в
конечном  итоге,   лишь   пространные,   односторонние   и   наукообразные
рассуждения; одни предрекают  человечеству  неминуемую  гибель,  другие  -
невероятное могущество, но никто не может рассказать, как именно,  век  за
веком будет развиваться цивилизация.
   Говорят, что все гениальное просто. Просто оно (и Порой даже  банально)
только на  вид.  Просто  надо  кому-то  потратить  громадные,  ему  одному
известные усилия, чтобы мы смогли сказать так.
   То, к чему, в конце концов, пришел Сюняев, тоже на вид было просто.
   Он пришел к выводу, что эволюцию жизни нельзя рассматривать  отдельными
кусками, как это принято, она - единый процесс. То, что якобы  "позволяет"
нам разграничивать ее,  является  всего  лишь  _специфическим_  выражением
качественно иного _уровня_ эволюционирующих систем, но _все_ они  в  своем
развитии  _вынуждены_   неизменно   придерживаться   общих   принципов   и
закономерностей, диктуемых им природой.
   Еще  в  шестидесятых  годах  известный  кибернетик  У.Р.Эшби   высказал
убеждение, что жизнь может быть и кремневой, и электронной, и какой угодно
по материалу, но законы ее возникновения _одинаковы_. Что дело не  в  том,
как образовались белки из аминокислот, не в конкретных "кирпичиках"  жизни
и даже не в  проблемах  изменчивости  естественного  отбора,  а  в  _общих
законах самоорганизации_.
   Сюняев задал себе вопрос: "Не может ли быть так, что хоть  системы  (на
каждом этапе эволюции жизни) качественно иные, но путь, порядок, в котором
происходит их  создание  и  усложнение  -  _последовательность_  развития,
_закономерности его - едины для них всех_ и только