Сергей Подгорный.
   Вторая возможность

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Взгляд с нехоженой тропы". Киев, "Вэсэлка", 1990.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 2 November 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   1

   Раздался резкий хлопок, и машина тут же клюнула капотом вправо. Швартин
машинально, с окаменевшим  лицом,  вдавил  педаль  тормоза;  под  колесами
захрустела оплавленная солнцем щебенка.
   - Приехали... - сказал Швартин через полминуты, откидываясь  на  спинку
сидения, пережидающе вздыхая и вытирая локтем со лба пот.
   - Скат?.. - полувопросительно произнес Евтеев; болезненно морща  худое,
длинное лицо, он тер ушибленный висок.
   - Да, - сказал Швартин, потом открыл дверцу и устало вылез из машины.
   Солнце уже переползло зенит, но лишь сильнее давило тяжелым зноем. Зной
опускался сверху  -  с  ярко-голубого,  без  единого  облачка  неба,  зной
поднимался из-под ног от черного от солнечного загара  щебня.  Каменистая,
ни единого кустика травы лощина, окруженная каменистыми холмами, в которой
у них лопнул правый передний скат, была как исполинская  духовка.  Дрожали
ясно зримые, струящиеся вверх потоки воздуха; впереди,  у  изгиба  лощины,
виднелся уже привычный мираж: озерко с темно-синей водой.
   - Черт... не мог лопнуть перед закатом, - устало, с вялым  раздражением
посетовал Швартин, тяжело опускаясь на корточки в  короткой  тени  машины.
Евтеев присел рядом, протянул пачку сигарет. Ветра почти не было. Метрах в
трех от них, легко перебирая волосатыми ножками, пробежала фаланга. Евтеев
посмотрел на нее с  невольным  отвращением  и  испугом,  Швартин  -  почти
равнодушно.
   -  Спешить  не  будем,  -  затягиваясь  противно  хрустящей  в  пальцах
сигаретой, сказал он, провожая фалангу взглядом. - Натянем  тент,  немного
отдохнем... Ты есть не хочешь?
   Евтеев лишь покачал головой: какая еда? Сейчас бы холодного кваса...
   Он не думал, что будет так плохо переносить жару, становился вялым  уже
через  час  после  восхода  безжалостного  гобийского  солнца,   к   обеду
чувствовал полную разбитость, острую боль в голове, и оживлялся лишь после
захода, когда сухой невыносимый зной начинал сменяться острой прохладой.
   Они натянули тент и легли на расстеленное в  его  тени  одеяло.  Евтеев
почувствовал, как только что выпитый теплый чай выступил густой  испариной
по всему телу, заструился ручейками  пота.  Швартин,  раскинув  в  сторону
руки,  вскоре  задремал.  Невольно  завидуя  его  железному   здоровью   и
выносливости, Евтеев старался последовать его примеру, но боль в голове не
давала уснуть. Он лежал, страдая от уже душного -  теперь,  под  тентом  -
зноя, безнадежно мечтал о прохладном ветерке, туче, которая закроет солнце
и разразится проливным дождем (какое было бы наслаждение стоять, смеясь от
счастья, под  его  тугими  струями!..),  пытался  целенаправленно  думать,
систематизировать свои  впечатления  последних  дней,  но  мозг  наполняла
мутная, вязкая пустота, в которой путались и растворялись обрывки  мыслей,
и он оставил эти попытки, лежал, распластанный, на одеяле и, закрыв глаза,
боролся со зноем и головной болью.
   Вдруг снова вспомнился - и Евтеев  опять  удивился  навязчивости  этого
воспоминания - тот несчастный случай,  дорожно-транспортное  происшествие,
невольным свидетелем которого он стал в конце апреля утром.
   Евтеев вышел из троллейбуса и пошел к станции метро "Завод "Большевик".
Возле бочки с квасом стояла нетерпеливо сосредоточенная очередь человек  в
пятнадцать; Евтеев посмотрел на противоположную сторону улицы и увидел  на
самом краю тротуара  переминавшегося  с  ноги  на  ногу,  озирающегося  по
сторонам средних лет мужчину. Он показался  странно  знакомым,  и  Евтеев,
всматриваясь в него, даже замедлил шаги.  Ему  казалось,  что  он  вот-вот
вспомнит, кто это, он чувствовал, что ему крайне важно вспомнить,  но  все
не мог и понял, что мешает борода: когда он видел этого человека, тот  еще
не носил бороду.
   Бородач переминался, взглядывая на густой поток мчащихся по улице машин
как-то лихорадочно и суетливо, с нетерпеливой досадой ожидая  появления  в
этом потоке просвета;  было  видно,  что  он  куда-то  опаздывает,  а  его
ближайшая, сиюминутная, вожделенная цель - бочка с квасом.
   "Наверно,  жажда  разбирает  человека,  -   покачал   головой   Евтеев,
вглядываясь. - Да... Но кто это, кто? Почему мне кажется, что я его  знаю?
Почему мне так хочется вспомнить, кто это?.. Отчего для меня это важно?.."
   Но как он ни замедлял шаги, а все-таки проходил мимо и уже  приходилось
оглядываться: просто остановиться  и  подождать  этого  странно  знакомого
человека он почему-то не мог решиться - по не осознаваемой  вполне,  но  -
чувствовал - мелкой, пустяковой причине. Он уже потерял надежду  вспомнить
его, ускорил шаги, когда вдруг за спиной, на середине улицы,  криком  беды
взвизгнули тормоза  и  -  глядя  в  то  место  на  асфальтовом  полотне  -
вскрикнула шедшая ему навстречу женщина.  Сразу  похолодев,  Евтеев  резко
обернулся...
   "Но кто же, кто это был?.. - обхватив ладонями раскалывающуюся от  боли
голову, вяло распластанный на одеяле, старался  догадаться  он.  -  Почему
меня _преследует_ это воспоминание?.. Где я мог видеть этого человека?.."
   И вдруг он вспомнил, тут же с облегчением вздохнув. Это было в редакции
одного научно-популярного журнала. Фамилия  этого  человека  была  Сюняев.
Евтеев вошел,  когда  заведующий  отделом  пытался  закончить  с  Сюняевым
разговор.  Казалось,  Таран,  как  никогда,   обрадовался   его   приходу,
поднявшись из-за стола, подчеркнуто любезно поздоровался, всем своим видом
давая понять бывшему у него  посетителю,  что  пришел,  наконец,  человек,
которого он с нетерпением ждал, у этого человека  очень  мало  времени,  и
поэтому он -  Таран  -  теперь  крайне  занят;  он  очень  просит  Сюняева
извинить, но - увы - зайдите как-нибудь на днях,  если  хотите  продолжить
беседу.
   - Хорошо, - сказал мрачно  Сюняев,  -  я  постараюсь  учесть  все  ваши
замечания и зайду на следующей неделе.
   За мрачностью Сюняева от глаз Евтеева  не  укрылось  выражение  усталой
безнадежности, какой-то щемящей беззащитности и стыда, словно  тот  каждой
клеткой тела чувствовал, что унижается, и так же глубоко  понимал,  что  у
него нет  иного  выхода.  Евтеева  поразил  его  взгляд;  впоследствии  он
признался себе, что никогда не видел такого умного, все  понимающего  и  с
такой затаенной болью взгляда.
   - Кто это? - спросил он, едва Сюняев закрыл за собой дверь.
   - Кто?.. - развел руками Борис Афанасьевич, притворно устало вздыхая. -
Конечно, гений. Некто гений по фамилии Сюняев, -  добавил  он,  иронически
улыбаясь и качая головой, словно бы говоря этим: "Да, нелегка  наша  доля,
на кого только не приходится тратить время..."
   - В каком смысле "гений"?  -  прикинулся  не  совсем  понявшим  Евтеев,
чувствуя,  что  крайне  заинтересован  этим  почти  мельком  виденным   им
человеком.
   - Вам ли объяснять, Борис Иванович?.. - снисходительно улыбнулся Таран.
   - И все же?
   - Это он уже второй раз был сегодня, - пояснил  заведующий  отделом.  -
Настойчивый товарищ... Представьте, приходит человек и без тени  сомнения,
скромно так заявляет, что он открыл - ни много, ни мало -  закономерности,
законы, по которым развивается социальная эволюция.  Все  это  изложено  в
статейке, которая у него в портфеле, он будет рад ее предложить. Благодаря
в ней изложенному ничего не стоит _детально_ - заметьте - представить, как
будет развиваться земная цивилизация ну, хотя бы в ближайшую тысячу лет...
   Таран откинулся на спинку стула, желая насладиться эффектом, но  Евтеев
слушал хотя и удивленно, но серьезно и сосредоточенно.
   - Нет, каково?.. - улыбнулся Таран. - И ведь - главное  -  у  него  нет
даже высшего образования, смог в каком-то  институте  осилить  только  три
курса, работает где-то в библиотеке завхозом...
   - И все-таки, Борис Афанасьевич... - задумчиво покачал головой  Евтеев.
- А вы читали эту его статью?
   - С какой стати?.. - пожав плечами, хмыкнул Таран. -  Мне  что,  больше
нечего делать?
   - Понятно... - вздохнул Евтеев все в той же  глубокой  задумчивости,  в
странном впечатлении  от  личности  этого  еще  десять  минут  тому  назад
неведомого ему Сюняева.
   - Очень хочется с ним поговорить, - подвел итог своим мыслям он,  глядя
на Тарана чуть извиняющимся взглядом, - почитать эту его  статью.  У  меня
такое впечатление, что там может быть что-то интересное.
   -  Борис  Иванович!..  -  замахал  руками  Таран.  -  Вы  действительно
увлекающаяся натура. Раньше не верил, но теперь сам вижу...
   - И все-таки  мне  очень  хочется  с  ним  поговорить,  -  просяще,  но
настойчиво повторил Евтеев. - У вас нет его адреса?
   - Увы... - без сожаления развел  руками  Таран.  -  Но,  если  вам  так
хочется, я возьму у него: ведь он явится на следующей неделе.
   На следующей неделе Сюняев не явился. Больше он не появлялся в редакции
этого журнала; с течением времени Евтеев потерял надежду на встречу с ним,
но  встреча  все  же  состоялась  -  та,  трагическая,  апрельским  утром,
воспоминания о которой стали навязчивыми, преследовали даже здесь -  среди
холмов, гор и бескрайних просторов Гоби.
   "Но почему же смерть этого почти неведомого мне человека я ощущаю такой
невосполнимой утратой?.. - думал Евтеев, забыв про головную боль. - Почему
так сожалею, что не был  знаком  с  ним,  не  поговорил  ни  разу?  Откуда
чувство, что его смерть - это глубокая утрата  и  для  меня  лично,  и  не
только для меня?.. - старался понять он.  -  И  нет,  не  чувство  даже  -
_убеждение_... Почему  я  еще  тогда,  в  редакции,  когда  только  увидел
Сюняева, так внутренне воспротивился "проницательности" Тарана, а  теперь,
когда уже ничего  воротить  и  изменить  нельзя,  вспоминаю  об  этой  его
"проницательности" и самоуверенном  высокомерии  с  ненавистью?..  Что  за
странное наваждение?.."
   Швартин вдруг зашевелился, чуть  подняв  голову,  потряс  ею,  а  потом
перевернулся на спину и резко сел, тут же начав протирать глаза.
   - Без пяти три... - сказал он сам себе, взглянув на циферблат часов.  -
Борис, ты спишь?
   - Нет... - грустно ответил Евтеев.
   - Будем шевелиться: до вечера еще далеко... Если верить  карте  и  тому
парню с худона  [скотоводческой  стоянки],  километров  через  пять  будет
хороший источник, наберем воды.
   - Будем шевелиться!.. - деланно бодро заявил Евтеев.



   2

   Начало этой "экспедиции за призраками", как  я  мысленно  называю  наше
путешествие, положило внезапное страстное увлечение Бориса.
   Бывает порой  так:  живет  себе  человек  -  образованный,  от  природы
любознательный, интересующийся, казалось бы, всем, что может  представлять
интерес для человека, стремящегося  представить  картину  окружающего  нас
Мира как можно более глубоко и  полно,  и  вдруг  -  совершенно  для  себя
неожиданно - он  открывает,  что  мимо  его  внимания  каким-то  странным,
непостижимым  образом  проходила  огромная,  увлекательная  и   загадочная
область; и он бросается в постижение этого,  дотоле  ему  неизвестного  со
всей страстью любознательности и - конечно - надеждой получить ответы хотя
бы  на  некоторые  из  тех  "проклятых   вопросов",   которые   частоколом
выстраиваются,  ограничивая  горизонт,  перед  каждым,  кто  по-настоящему
стремится понять окружающий нас Мир.
   Именно это и произошло с  Евтеевым,  интересовавшимся,  кроме  прочего,
различными  психическими  феноменами  вроде  телепатии,  кожного   зрения,
ясновидения, телекинеза и т.п., чудесами йогов,  эзотерическими  знаниями,
такими, как календарь  майя,  или  знания  о  Вселенной,  передаваемые  из
поколения  в  поколение  в  племени  дагонов,  и  вдруг  столкнувшегося  с
_загадкой Шамбалы_.
   Надо сказать, что Борис - натура  хоть  и  увлекающаяся  -  никогда  не
увязал с головой в тех проблемах, которые считал частными, то есть -  лишь
кусочками мозаики из "грандиозной и  целостной"  -  его  слова  -  картины
Мироздания. Его главной задачей,  самим  перед  собой  поставленной,  было
увязать все эти кусочки в единое, угадать по одним, уже имеющимся,  какими
должны быть другие  -  недостающие.  Психические  феномены,  эзотерические
знания интересовали его поэтому не сами по себе,  как  нередко  бывает,  а
лишь как надежда найти ответы на более общие вопросы, "всего" два: "Что же
такое - Мир вокруг нас?" и "Как могла возникнуть  Жизнь,  случайность  она
или закономерность, в чем ее смысл?" И все-таки ни  самому  себе,  ни  мне
Евтеев не мог толком объяснить, как получилось, что из его поля зрения так
долго ускользала тайна Шамбалы.
   Необходимо рассказать, как мы познакомились. Я ехал с работы  в  метро,
сев на Крещатике, и, по обыкновению, едва  устроившись  так,  чтобы  можно
было стоять, не испытывая толкотни,  раскрыл  книгу;  это,  по  счастливой
случайности, была "Сердце Азии" Николая Рериха,  причем,  я  читал  в  тот
момент как раз главу, где он говорит о Шамбале.
   Едва я достал и раскрыл книгу - заглавие ее нельзя было видеть,  -  как
почувствовал,  что  на  нее  уставился  высокий,   худой   и   длиннолицый
болезненного вида тип, стоящий метрах в трех за густой толпой  пассажиров.
Не прошло и  полминуты,  как  он,  словно  притягиваемый  магнитом,  начал
пробираться ко мне - извиняясь, вежливо спрашивая разрешение пройти, но  в
то же время с крайней целеустремленностью; еще через полминуты  он  стоял,
слегка привалившись грудью к моей спине,  и,  дыша  над  ухом,  заглядывал
через плечо в книгу. Как человек, считающийся воспитанным и сдержанным, не
выказывая вполне понятного удивления, я продолжал читать,  думая  невольно
об этом странном незнакомце. А он уже покашливал, переминался  с  ноги  на
ногу и явно хотел обратиться  с  вопросом.  Я  был  так  удивлен  странным
поведением, что не чувствовал даже  раздражения,  хотя  терпеть  не  могу,
когда мне заглядывают через плечо.
   - Интересная книга? - спросил он извиняющимся тоном.
   - Да, - кивнул я с занятым видом.
   - Простите, а вы что же, интересуетесь всем этим: Азией, _шамбалами_?..
- глуповато-настойчиво спросил он...
   Гак начались мое знакомство с загадочным Евтеевым.
   Позже,  когда  между  нами  установились  приятельские  отношения  -  а
произошло это чрезвычайно скоро благодаря открытости и  непосредственности
Бориса, когда он, руководствуясь ему одному известными  признаками,  сразу
_доверял_ встреченному человеку, - я спросил, почему он тогда  подошел  ко
мне в вагоне метро?
   Все оказалось не так, как я думал, совсем не лестно для меня: он просто
не мог спокойно смотреть, как кто-то читает книгу,  ему  обязательно  надо
было подойти и узнать, что же люди читают, что читает именно этот человек.
Можно не говорить, что это необоримое любопытство  доставляло  ему  немало
неприятностей: не все, к сожалению, оказывались сдержанными, как я.
   Знакомство наше наверняка не оказалось бы глубоким  и  продолжительным,
если бы Евтеев не узнал, что я увлекаюсь альпинизмом - мастер спорта  -  и
фотографией. И не состоялось бы вообще, если бы в руках у  меня  оказалась
книга о другом. Это было  время,  когда  его  увлечение  загадкой  Шамбалы
достигло апогея. Он уже  прочитал  все,  что  хоть  как-то  касалось  этой
загадки, все, что смог  при  своей  настойчивости  достать,  и  на  основе
небогатых, из книги в книгу повторяющихся с небольшими вариациями сведений
строил собственные гипотезы.
   Евтеев был человеком,  которому  действительно  _надо  понять_,  и  это
выгодно  отличало  его  от  других  добровольных  "исследователей"   тайны
Шамбалы, которые, не успев  опереться  о  какую-то  твердую  почву,  сразу
начинают блуждать в тумане слухов и  чужих  домыслов,  сгущая  этот  туман
своими собственными; получается не исследование проблемы, а фантазирование
на ее тему.
   Евтееву надо было понять, и он сразу пошел другим путем.
   Но прежде, так как, возможно, не всем ясно, о чем идет речь, я  хочу  -
разумеется,  вкратце  -  привести  сведения  о  Шамбале,  разбросанные  по
страницам некоторых книг.
   Шамбала, что в переводе - Северная страна (она же Тебу, Баюль, Калапа в
Индии, Беловодье на Алтае) - охранное, недоступное для других  место,  где
находится община Махатм (Махатма в переводе - великая душа).
   Границы Шамбалы обозначены знаками Шамбалы. За этими границами начинают
действовать некие неизвестные силы, мешающие дальнейшему продвижению.
   "Тибетцы толкуют, - пишет Н.Рерих в книге "Алтай - Гималаи", -  что  во
время бегства далай-ламы в 1904 году, при переходе через Чантанг и люди, и
кони  почувствовали  "сильное  трясение".  Далай-лама  пояснил,  что   они
находятся в заповедной черте Шамбалы".
   Сама Шамбала, надежно огражденная от внешнего мира, находится  якобы  в
подземных помещениях и даже пути в нее ведут подземными ходами.
   Существуют  старинные  карты,  на  которых  указано   месторасположение
Шамбалы (чаще всего в верховьях Инда),  но  между  этими  картами  имеются
значительные расхождения. Н.Рерих в цитировавшейся выше книге  утверждает,
что местоположение Шамбалы было известно  некоторым  ламам,  далай-ламе  и
таши-ламе, а так же, как утверждает, ему самому.
   Махатмы - люди "очень высокого роста",  "великие  мудрецы"  (мужчины  и
женщины), знания которых о мире, о законах природы, о прошлом и будущем  -
"необъятны". Они живут  общиной,  в  которой  нет  частной  собственности,
равные и свободные.  Они  всегда  приносят  добро  и  помощь  и  стремятся
просветить людей.
   Порой Махатмы появляются  среди  людей,  более  того,  в  Тибете  якобы
известны школы, основанные Махатмами.
   Чинтамани (в переводе - сокровище мира) - камень. В  Тибете  существует
древняя легенда, что он привезен на Землю из созвездия Орион.  Указывается
даже время - IX  век  до  нашей  эры.  Крылатый  конь  Лунг-та,  способный
пересекать Вселенную, принес шкатулку с  четырьмя  священными  предметами,
среди которых был и Чинтамани.
   Материал  камня  родом  из  "другого  мира",  а  его  "внутренний  жар"
оказывает  сильное  психическое  воздействие.  Изменением  своих   качеств
Чинтамани может предсказывать будущие события. Наибольшая часть камня - со
времени его появления на Земле - хранится в Башне  Шамбалы,  но  маленькие
его кусочки якобы доставляются иногда в определенные пункты земного  шара.
Эти кусочки какими-то энергиями связаны с камнем в Башне Шамбалы  и  могут
получать и передавать информацию. (В преданиях упоминаются  даже  реальные
страны  и  исторические  личности,  как  будто   бы   владевшие   временно
фрагментами камня.)
   Вот - вкратце -  и  все  наиболее  достоверные  сведения  о  Шамбале  и
Махатмах, хотя домыслов к ним можно присовокупить тьму.



   3

   Несмотря на то, что был человеком увлекающимся, Евтеев с  поразительной
чуткостью ощущал малейшее противоречие и никогда не принимал на  веру  то,
что  не  мог  понять.  В  нем  постоянно  боролись  между  собой   соблазн
обольститься, свойственный увлекающейся натуре,  и  тревожный  скептицизм,
присущий тому, кто _действительно хочет понять истину_.
   Хорошо, сказал он  себе,  пусть  это  правда,  пусть  Махатмы,  Шамбала
существуют, пусть ограждена  она  от  внешнего  мира  некими  неизвестными
силами (полями), но тогда возникают "простые" вопросы.
   Ведь даже великим мудрецам необходимо чем-то питаться, им нужны одежда,
обувь и прочие обиходные вещи, не говоря уже о необиходных вещах. Торговлю
или  обмен  они  ни  с  кем  не  ведут,  что  же,  занимаются  натуральным
хозяйством, выходит?
   И  -  главное  -  _в  чем_  могут  быть  смысл,  _цель_   существования
_изолированной_ (по меньшей мере века) общины умных людей, чьи знания, как
утверждается, безграничны?.. Ведь если нет высок