гажника  плохо  прикрепленные  вещи;
мотор заглох.
   - Прыгай!.. - крикнул Швартин. - Сейчас перевернет!..
   Евтеев открыл дверцу и, оглянувшись, скорее почувствовал,  чем  увидел,
как Швартин, перегнувшись на заднее сидение, пытается взять рацию.
   - Прыгай!..  -  заорал  Швартин,  поняв,  что  Евтеев  мешкает,  и  тот
вывалился из машины в воду и темноту.
   Едва он стал на ноги, его тут же сбила и поволокла тяжелая,  вперемешку
с грязью, волна.  Евтеев  судорожно  забился,  стараясь  не  захлебнуться,
удержаться на поверхности, его несколько раз перекрутило в  потоке,  и  он
очутился в сплошной темноте среди бушующей воды.  Он  ощутил  острый,  как
удар ножом, страх, растерялся до беспомощности и только минуту - или  час?
- спустя вновь понял простую вещь:  чтобы  скорее  выбраться,  надо  плыть
поперек потока, лишь это самый короткий путь к спасению. У  него  даже  не
было времени крикнуть. "Только бы не ударило о камни..." - билась в голове
единственная мысль.
   Когда, наконец,  он  выполз  из  селевого  потока,  отполз  подальше  и
распластался на мокром щебне под уже  прекращающимся  ливнем,  он  не  мог
сказать, сколько времени продолжалась его лихорадочная  борьба  за  жизнь.
Вокруг по-прежнему была густая темнота, он лежал не  только  опустошенный,
но, казалось, до предела выжатый, без сил и без мыслей.  Потом  ему  стало
холодно, забила дрожь, он заворочался и вспомнил: "Швартин!.."
   - Степан!!! - закричал Евтеев, вскакивая на ноги.
   - Степан! Степан!.. - кричал  он,  топчась  на  берегу  уже  стихающего
потока.
   Ему страшно было даже допустить мысль, что Швартин  мог  погибнуть;  но
где его искать? Куда идти: вверх или вниз по течению?..
   Вначале он пошел  вниз,  до  рези  в  глазах  всматриваясь  в  темноту,
стараясь не оступиться на острых камнях, время от времени останавливаясь и
зовя Швартина. Но скоро убедился, что эти поиски  ничего  не  дадут,  надо
ждать рассвета: может, Швартин лежит где-то на берегу без сознания,  а  он
уже прошел мимо него в темноте. "И не вниз надо идти, а вверх по  течению,
- подумал Евтеев. - Швартин сильнее, выносливее, он, как альпинист, бывал,
наверно, в подобных переделках и поэтому должен был  выбраться  из  потока
раньше меня..."
   Сжавшись от холода в комок, не в состоянии  еще  оценить  положение,  в
котором они оказались, Евтеев  нетерпеливо  ждал  рассвета.  Он  продолжил
поиски, едва начало сереть. Теперь он уже понимал, что дорога, по  которой
они вчера ехали, никогда не была руслом реки - это русло проложили селевые
потоки. Прошедшая ночь вспоминалась  бы  приснившимся  кошмаром,  если  бы
перед его глазами не было свидетельств только отбушевавшей стихии. "Что же
стало с машиной?.." - придавленно и потрясение подумал Евтеев.
   Солнце еще не вышло из-за дальнего хребта, когда подул теплый ветер.
   Евтеев торопливо шел, пристально вглядываясь во все вокруг, но Швартина
не было видно. "Может, Степан выбрался на другую сторону?.. - подумал он и
решил: - Дойду до места нашей вчерашней стоянки, я, кажется, запомнил  его
окрестности, и - если Степана не будет - пойду обратно по тому берегу..."
   На мгновение он словно увидел себя издалека и сверху: крошечная фигурка
на покрытом  солнечным  загаром,  кажущемся  оплавленным  щебне  в  центре
неоглядного,  безлюдного  и  дикого  пространства.  До  озноба,  так   что
передернул плечами, Евтеев ощутил свои малость и затерянность.
   Швартин, грязный, в одних плавках, сидел, вытянув ноги  и  привалившись
спиной к большому камню. Глаза его были закрыты, лицо сморщено  в  гримасе
страдания. Услышав хруст щебня под ногами Евтеева, он устало  взглянул  на
него и попытался улыбнуться.
   - Что с тобой, Степа?.. - бросился к нему тот.
   - Не суетись... - спокойно усмехнулся Швартин.  -  Я,  кажется,  сломал
ногу.
   - Ногу?.. - машинально переспросил Евтеев, потерянно глядя на распухшую
от колена до стопы правую голень Швартина.
   - Ногу... - кивнув, грустно подтвердил Швартин.  -  Ты  не  суетись,  -
мягко попросил он. - Сядь, успокойся.
   - Ну и ночка была!.. - не удержался Евтеев и почувствовал,  что  сказал
это глуповато.
   - Ночка была и прошла... - задумчиво глядя вдаль, проговорил Швартин. -
Надо думать, что делать дальше...
   Евтеев понурился, вдруг остро ощутив приступ мучительной вины.
   - А машина?.. - с бессмысленной надеждой произнес он.
   Швартин посмотрел на грязное русло,  по  которому  еще  недавно  мчался
сель.
   - Можно попытаться поискать... но ручаюсь, что это груда металлолома...
   - А рация? - с последней надеждой проронил Евтеев.
   - Я выпустил ее, когда меня сбило волной... Но даже если мы  найдем  ее
теперь и в полной исправности, она все равно будет годиться только на  то,
чтобы забивать гвозди...
   Евтеев недоуменно взглянул на него.
   - Разрядились батареи... - пояснил Швартин.



   19

   ИЗ ЗАПИСЕЙ СЮНЯЕВА

   "Без   понимания   законов   перехода   _структурных_    изменений    в
_качественные_ нельзя понять даже вариацию свойств (крайне  многообразных,
если учесть, что это простейшее химическое соединение) обыкновенной  воды.
Этот закон включает закон перехода количества  в  качество,  как  один  из
частных случаев. То есть количество - это всего лишь один из _факторов_  -
непременное условие -  делающих  возможным  (и  неизбежным)  возникновение
какой-либо определенной структуры  и  -  _соответственно_  -  определенных
качеств, не существовавших ранее.
   Нет сомнения, что существуют  и  другие  факторы,  делающие  неизбежным
возникновение других определенных структур.
   В постижении _структур_, которые, несомненно, сами тоже являются новыми
факторами  для  еще  более  сложных  структур,  и  состоит,   по-видимому,
глубинное постижение мира и - наверняка - тайны возникновения жизни.
   Мы еще  только  приближаемся  к  пониманию  того,  сколь  много  значит
структура, сколь это важно и в мертвой, а особенно в живой природе.
   И еще. Из эволюции жизни  видно,  что  найденные  удачные  решения  она
широко (например, устройство глаза) использует в самых  разных  организмах
на протяжении огромного времени.
   Но почему  из  этого  общеизвестного  факта  не  возникает  простого  и
закономерного предположения, что _точно так_ же обстоит дело и в случае  с
другими структурами, то есть опыт  _структурного  строения_  биологических
организмов - организмов из клеток  -  используется  ею  и  при  построении
самоорганизующихся систем, состоящих из _других единиц_?.."



   20

   Лишь через несколько часов до Евтеева и Швартина  начала  по-настоящему
доходить вся трагичность их положения. Гоби заманивала  в  свои  безлюдные
просторы, но не хотела отпускать назад. Впервые она попыталась оставить их
в себе навсегда, когда бросила под колеса  машины  незасохший  такыр.  Они
избежали ловушки и не вняли предостережению. И тогда Гоби, смеясь  над  их
неопытностью и беспечностью, сомкнула объятия...
   Чем дольше длилось молчание, тем тягостнее  и  невыносимее  становилось
оно для Евтеева. Надо было что-то делать, но только  не  сидеть,  медленно
поджариваясь на солнце.
   - Я пойду поищу машину, - с невольной виной сказал  он,  поднимаясь  на
ноги.
   - Да, -  кивнул  Швартин,  -  посмотри,  что  там  осталось  из  нашего
снаряжения, что можно еще использовать.
   Он долго с печальной грустью смотрел на худую спину Евтеева,  торопливо
шагавшего вдоль русла селевого потока.
   "Вот и все... - думал Швартин.  -  У  нас  нет  даже  одного  шанса  из
тысячи... Как странно играет с нами судьба... Мог ли я подумать,  что  моя
жизнь кончится в тридцать восемь лет да еще в пустыне Гоби...
   Мы, конечно, обречены: контрольный срок возвращения в Баян-Гоби истечет
только через шесть дней, тогда лишь отправятся на наши поиски. Хотя бы  не
на лошадях... - вдруг усмехнулся он. - К  этому  времени  мы  погибнем  от
жажды, если случайно не набредем на источник...
   Конечно, не набредем: мы будем очень медленно брести с  моей  сломанной
ногой, слишком мало проходить за  день...  Борис  не  сможет  меня  нести,
сможет только поддерживать... Даже костыли  не  из  чего  сделать  в  этом
каменном пекле...
   Обречены - это яснее ясного, хотя за жизнь будем, конечно, бороться  до
конца: что же делать еще?.. Но вот что странно: я все понимаю и  в  то  же
время не чувствую страха  перед  смертью.  Почему?..  Может,  потому,  что
кажется, будто еще не скоро придет ее минута?.. Нет страха перед тем,  что
жизнь уходит, с сегодняшней ночи отсчитываются ее последние дни...  А  что
есть? - Швартин с напряженной пристальностью вслушивался и всматривался  в
себя. - Есть мудрое и спокойное сожаление, - с удивлением понял он. - Если
выразить его словами, то будет, пожалуй, так: "Жаль, что  так  получилось,
но что же? Это не повод для малодушия. Твоя жизнь все-таки не прошла  зря.
Ты уходишь, но остаются другие..."
   Но вдруг это философское ослепление прошло, и Швартин ощутил, как остро
защемило сердце. "А как же Лена, как Игорешка, как же брат, родители?.." -
с жалостью и тоской подумал он. Швартин, словно наяву, увидел  по  очереди
их лица. Вдруг он остро пожалел, что  на  этот  раз  не  застраховал  свою
жизнь: не оказалось свободных денег, когда  приходил  страховой  агент,  а
занимать не захотелось; Крутиков потом, на  профсоюзном  собрании  отдела,
присовокупил это, как еще одно свидетельство его общественной пассивности.
"А Лене и Игорешке пригодились бы эти деньги, - пожалел Швартин. -  Пенсию
им за меня не дадут, не летчиком ведь испытателем работал..."
   Уходящий, он еще долго думал об остающихся, потом,  разморенный  зноем,
усталостью от прошедшей ночи и боли в ноге, впал в тяжелую дрему.
   Его разбудил  возбужденный,  может  быть,  слишком  возбужденный  голос
Евтеева:
   - Проснись, Степа, проснись! Вода!..
   Швартин с трудом открыл глаза и тупо взглянул. Перед ним  на  корточках
сидел Евтеев, между его колен стояла пластмассовая канистра.
   - Нашел одну из наших канистр, ее выбросило  на  берег,  -  возбужденно
говорил он, пока Швартин приходил в себя. - Иду, смотрю - лежит. А тут как
раз и колдобина с водой, еще не высохшая... Пей, Степа... - совал  он  ему
канистру.
   Пить  очень  хотелось,  но  Швартин  сделал  лишь  несколько  экономных
глотков.
   - А машина? - спросил он, переводя дыхание.
   Евтеев, сразу понурившись, безнадежно вздохнул.
   - Ну что ж, уже неплохо: дня три будем с водой, - сказал Швартин.  -  Я
думаю, что нечего нам здесь прохлаждаться. Наш  путь  лежит  на  север,  -
почти весело подмигнул он. - Помоги-ка подняться...
   Они шли, вернее - ковыляли, с короткими частыми остановками,  до  самой
темноты, но вряд ли одолели даже семь километров. В одной руке Евтеев  нес
канистру с водой, другой поддерживал изнуренного Швартина, обнимавшего его
за шею.
   - Ничего, Боря, главное - движемся... - ободряюще говорил Швартин,  при
каждом "шаге" морщась от боли. - Зловещие просторы,  сама  отрешенность  и
безразличие... Нигде я не ощущал этого так, как здесь...
   - Дойдем... - стараясь, чтоб голос звучал уверенно, говорил  Евтеев.  -
Нам главное - найти какой-нибудь источник, какую-нибудь воду,  а  тогда  -
все в порядке. Тогда можно будет просто ждать помощи...
   Ночью Евтеев жутко мерз: свою ковбойку он отдал Швартину и постелил ему
свои брюки. Слушая, как тяжело дышит, порой  стонет  сквозь  сон  от  боли
измотанный за день Степан, он с холодным ужасом, так что замирало дыхание,
думал: "Неужели он умрет?.. - И глупо спрашивал себя: - Что тогда?.." Своя
жизнь была для него ничто в сравнении с жизнью Швартина: у  Швартина  ведь
семья, и это он, Евтеев, заманил его в Гоби, он вчера по неопытности, но и
беспечности допустил привал в старом русле селевых потоков. "Неужели мы не
выберемся отсюда?.." - в отчаянии спрашивал неизвестно кого Евтеев и молил
неизвестно кого, и уверял себя, что нет,  все  в  конце  концов  окончится
благополучно...
   Весь следующий день сквозь тяжелый зной они продолжали медленно, упрямо
двигаться на  север.  Нога  у  Швартина  распухла,  обтягивающая  ее  кожа
приобрела лиловый оттенок и глянцево блестела. Каждый новый  шажок  вперед
давался ему с трудом и болью, но Швартин все же не падал духом, хоть порой
в его шутках сквозила мрачность.
   - Не утонули, чтоб поджариться... - пытался он  улыбнуться  сквозь  уже
ставшую обычной на его лице гримасу  боли.  -  Вот  это  настоящая  ирония
судьбы.
   - Я вот о чем думаю... - тяжело дыша от усталости, говорил Евтеев. - Мы
с тобой эти последние дни словно стоим на  краю,  и...  каждый  из  нас  о
многом передумал... - Он искоса взглянул на Швартина, и тот молча  кивнул.
- Я имею в виду - по-новому оценил прожитую жизнь и  что-то  решил  насчет
будущей, когда это останется позади.
   Швартин снова молча кивнул.
   - Так вот, я думаю, неужели то, что каждый из  нас  теперь  так  твердо
решил, все-таки забудется, когда мы выберемся из Гоби?..  Вопрос,  а?..  -
грустно подмигнул он.
   - Вопрос... - согласился Швартин.
   ...К вечеру  они,  пошатываясь,  едва  переставляли  ноги,  но  все  же
продолжали идти до самой темноты.
   -  Покурить  бы...  -  проговорил  Швартин,  когда,  наконец,  без  сил
опустились, легли на горячие еще камни, уже не думая ни о фалангах,  ни  о
скорпионах.
   - Покурим... - сказал Евтеев и сам ощутил в своем  голосе  сомнение.  -
Покурим!.. - поэтому повторил с нарочитой уверенностью.
   Швартин, до предела измотанный дневным  переходом  и  сломанной  ногой,
быстро уснул. Сон  его  был  тяжел,  несколько  раз  он  начинал  невнятно
бредить. Евтеев сидел, обхватив руками колени, и тоскливо глядел на звезды
на  горизонте.  Хотелось  пить,  но  мутной  воды  в  небольшой   канистре
оставалось только-только на завтрашний день. Уже завтра под  вечер  начнет
мучить настоящая жажда и, проснувшись, им нечем будет ее утолить.
   "Сможет ли Степан завтра подняться?.." -  с  тоскливой  тревогой  думал
Евтеев, чувствуя головокружение от усталости и голода. Гоби безжалостно  и
стремительно отбирала силы, ее угрюмое равнодушие рождало  отчаянье.  "Вся
надежда только на помощь... - наверно, в тысячный раз за эти два дня вновь
понимал Евтеев. - Даже если найдем воду - вся надежда только на помощь..."



   21

   Он задремал и вдруг проснулся, словно от толчка. Хотя светила  луна,  в
первую минуту Евтеев ничего не видел и даже не мог понять, где находится.
   - Борис Иванович!.. - раздался странный тихий голос.
   - А!.. - вскрикнул Евтеев, испуганно оборачиваясь.
   Он увидел темный силуэт очень  высокого  худощавого  человека;  человек
помедлил, ожидая, пока Евтеев вглядится, и тихо приблизился.
   - Махатма... - потрясенно прошептал Евтеев.
   Некоторое время он был не в силах  пошевелиться.  "Сон  или  явь?.."  -
билась растерянная от неожиданности мысль, и, даже поняв,  что  -  явь,  и
ощутив ту невероятную  радость,  перед  которой  слова  бессильны,  Евтеев
несколько  минут  продолжал  сидеть   оцепенело,   глядя   ошеломленно   и
бессмысленно.
   - Вашему товарищу нужна помощь, - мягким жестом остановил его  Махатма,
когда Евтеев вновь обрел дар речи и попытался встать.
   В призрачном лунном свете Махатма легко опустился на одно колено  возле
спящего Швартина и некоторое время смотрел на его  лицо,  потом  приблизил
ладони к его вискам и  привычно  сосредоточенно  замер.  Дыхание  Швартина
стало редким, ровным и глубоким. Махатма начал медленно водить  раскрытыми
ладонями над его грудью, животом, боками. Над местом перелома он на минуту
задержал сведенные вместе ладони, и Евтеев увидел, как вокруг них возникло
синее пламя. К этому времени Евтеев успел несколько раз ущипнуть  себя  за
щеки, но все равно происходящее воспринималось им, словно видимое во сне.
   - Утром его не  будите,  -  сказал  Махатма,  -  пусть  спит,  пока  не
проснется. Он будет здоров и сможет идти сам... Не пугайтесь, -  улыбнулся
он, приближая ладони к вискам Евтеева.  -  У  вас  ведь  не  болит  больше
голова?
   - Нет... - вымолвил Евтеев.
   Махатма пошевелился, чтобы изменить позу.
   - Не уходите! - невольно воскликнул Евтеев. -  Погодите!  Хоть  немного
погодите!..
   - Я слушаю вас, - мягко улыбнулся Махатма, глядя  светло  и  мудро  (от
ощущения глубины этой мудрости и знаний, которые лежали  в  ее  основе,  у
Евтеева задержалось дыхание) и в то же время со странными  отстраненностью
и печалью; глаза его, в лунном свете  отблескивающие  искорками,  казались
Евтееву такими же глубокими, как и Вселенная,  словно  бы  обступившая  со
всех сторон каменистый  пятачок  в  центре  Гоби,  на  котором  находились
Махатма, он и Швартин.
   - Я... Мы... Мы искали вас, мы отправились в  Гоби,  чтобы  найти  вас,
чтобы встретиться с вами, - лихорадочно и  сбивчиво  заговорил  Евтеев.  -
Я... Мы...
   - Мне известно об этом.
   - Вы ведь - Махатма? Махатма из... Шамбалы?..
   - Да, я один из тех, кого вы называете Махатмами, а место, откуда я,  у
вас известно под названиями Шамбала, Калапа, Беловодье, Баюль...
   - Я сразу узнал вас! Помните?..
   - Я хорошо помню вас, Борис Иванович, - мягко улыбнулся Махатма, - хоть
за прошедшие годы вы сильно изменились. Обо мне  этого,  наверно,  сказать
нельзя?
   - Да! - обрадованно кивнул Евтеев. - Вы все тот же, вам на вид  столько
же лет. Я узнал вас сразу, как только вы приблизились. Я верил и не  верил
в возможность такой встречи, я и сейчас и верю, и не верю...
   - Вы хотите о чем-то спросить меня...
   - Да, да! -  лихорадочно,  с  благодарностью  закивал  Евтеев  и  вдруг
оторопело застыл, растерянно глядя на него: все вопросы, которые  готовил,
все мысленные диалоги, которые разыгрывал в своем  воображении  в  течение
многих дней - даже волоча на себе обессиленного  Швартина,  -  потерялись,
показались  наивными  и  глупыми  перед  лицом  этого  загадочного  своими
мудростью и знаниями человека.
   - То, что у вас известно, как Шамбала, действительно  существует,  хотя
со временем вокруг расплодились домыслы и суеверия.  Есть  люди,  выдающие
себя за нас, есть действующие якобы от нашего имени. Вы  хотите  спросить,
почему мы равнодушны к этому и, обладая несоизмеримыми с вашими знаниями и
потенциальной мощью, не только  не  стремимся  влиять  на  вашу  пока  еще
несовершенную цивилизацию, но избегаем контактов с ней.
   Евтеев сидел, подавшись вперед, не замечая, что  от  неудобной  позы  у
него затекли ноги, весь в напряженном стремлении не пропустить  не  только
слова, но даже оттенка интонации, и по-прежнему чувствовал себя  будто  не
совсем наяву.
   - Я отвечу сразу и кратко, а потом  поясню  свои  ответы,  -  продолжал
Махатма. - Отчасти мы сами виноваты в слухах, домыслах и суевериях  вокруг
Шамбалы, потому что не всегда мы не  пытались  влиять  на  ход  Социальной
эволюции на Земле и не всегда не вступали  в  контакты  с  представителями
различных государств, племен  и  народов.  Но  со  временем  мы  полностью
отказались от попыток влиять  на  ход  социальной  эволюции  и  прекратили
контакты с людьми, потому что пришли к пониманию, что  _Путь  Человечества
должен свершиться_, он _неизбежен_ и должен  свершиться  в  понимании  его
неизбежности и необходимости; все привнесенное - в итоге - насильственное,
плод должен созреть сам. Попытаться ускорить  этот  процесс  -  значит,  в
конце концов, курировать, причем все более углубленно и полно социальные и
все  связанные  с  ними  процессы  в  масштабе   всей   Земли,   уподобить
человечество неразумному, которого насильно, за руку тащат  в  скороспелый
рай. Эта роль унизительна для Человечества  и  неблагодарна  для  решивших
стать благодетелями. Люди стали бы беспечными, превратились бы в капризных
детей, которые во всем винят нянек...
   Евтеев смотрел в лицо Махатмы  с  напряженным  желанием  понять,  но  в
глазах его еще не было понимания.
   - Шамбала -  это  всего  лишь  _одна  из  возможностей_