лабость их,  потому что ясно указывает на предельную
простоту  их  психики  и   физиологической  организации,   а  стало  быть,
обнаруживает беззащитное уязвимое место.  Рийго постиг эту очевидность, но
убит лапой электрона, тяжелой, как пласт платины..."

     Мария Александровна поникла над книгой,  Егорушка спал,  часы пробили
двенадцать  ночи  -   самый  страшный  час  одиночества,  когда  спят  все
счастливые.
     - Неужели  так   труден  корм  человеку?   -   громко  сказала  Мария
Александровна. - Неужели всегда победа - предвестник поражения?
     Тишина в Москве. Последние трамваи спешат в парк, искря контактами.
     - Тогда  какой  победой возместится мрачная смерть моего мужа?  Какая
душа мне заменит его сумрачную потерянную любовь?
     И она загорелась кипящей скорбью и заплакала слезами, убивающими тело
скорее, чем льющаяся кровь. Ее мысль металась в кошмаре: гул живых мрачных
электронов  терзал  мудрую  беззащитную Аюну,  реки  зеленого  яда  зундры
заливали цветущую тундру,  и в зеленой влаге плыл,  томясь и захлебываясь,
Михаил Кирпичников, ее единственный друг, утраченный на веки веков.


                                  * * *

     В   Серебряном  бору,   близ   крематория,   стояло   здание  нежного
архитектурного стиля.  Оно исполнено было как сфероид - образ космического
тела,  но  не  касалось земли,  удерживаемое пятью  мощными колоннами.  От
высшей точки сфероида уходила в небо телескопическая колонна -  в знак и в
угрозу мрачному стихийному миру,  отнимающему живых у  живущих,  любимых у
любящих,  -  в  надежду,  что  мертвые  будут  отняты  у  вселенной  силою
восходящей науки, воскрешены и возвратятся к живым.
     Это был Дом воспоминаний, где стояли урны с пеплом погибших людей.
     Седая, и от старости прекрасная, женщина вошла с юношей в Дом.
     Тихо  прошли они  в  дальний конец огромного зала,  освещенного тихим
синим светом памяти и тоски.
     Урны  стояли  в  ряд,   как  некие  светильники  с  потухшим  светом,
освещавшие некогда неизвестную дорогу.
     На урнах были прикреплены мемориальные доски.

     "Андрей  Вогулов.   Пропал  без  вести  в  экспедиции  по  подводному
исследованию Атлантиды.
     В  урне  нет  праха -  лежит платок,  смоченный его  кровью во  время
ранения на работах на дне Тихого океана. Платок доставлен его спутницей".
     "Петер  Крейцкопф,  строитель первого  снаряда  для  достижения Луны.
Улетел в  своем снаряде на  Луну  и  не  возвратился.  Праха в  урне  нет.
Сохраняется его  детское  платье.  Честь  великому технику и  мужественной
воле!"

     Седая женщина, сияющая удивительным лицом, прошла с юношей дальше.
     Они остановились у крайней урны.

     "Михаил  Кирпичников,   исследователь  способа  размножения  материи,
сотрудник доктора физики Ф.  К. Попова, инженер. Погиб на "Калифорнии" под
упавшим болидом.  В урне нет праха.  Хранится его работа по искусственному
кормлению и выращиванию электронов и прядь волос".

     Внизу висела вторая малая доска:

     "Чтобы найти пищу  электронам,  он  потерял свою  жизнь и  душу своей
подруги.  Сын  погибшего осуществит дело  отца и  возвратит матери сердце,
растраченное отцом. Память и любовь великому искателю!"

     Бывает старость как юность:  ожидающая спасения в чудесной опоздавшей
жизни.
     Мария Александровна Кирпичникова утратила молодость напрасно,  теперь
ее любовь к  мужу превратилась в чувство страстного материнства к старшему
сыну Егору,  которому шел уже двадцать пятый год.  Младший сын Лев учился,
был общителен, очень красив, но не возбуждал в матери того резкого чувства
нежности, бережности и надежды, как Егор.
     Егор лицом напоминал отца -  серое,  обычное,  но необычайно влекущее
скрытой значительностью и бессознательной силой.
     Мария Александровна взяла Егора за  руку,  как  мальчика,  и  пошла к
выходу.
     В  вестибюле  Дома  воспоминаний висела  квадратная золотая  доска  с
серыми платиновыми буквами:

     "Смерть   присутствует  там,   где   отсутствует  достаточное  знание
физиологических стихий, действующих в организме и разрушающих его".

     Над входом в Дом висела арка со словами:

     "Вспоминай с нежностью,  но без страдания:  наука воскресит мертвых и
утешит твое сердце".

     Женщина  и  юноша  вышли  на  воздух.   Летнее  солнце  ликовало  над
полнокровной землей, и взорам двух людей предстала новая Москва - чудесный
город могущественной культуры, упрямого труда и умного счастья.
     Солнце спешило работать,  люди смеялись от избытка сил и  жадничали в
труде и в любви.
     Всем их обеспечивало солнце над головой,  -  то самое солнце, которое
когда-то   освещало  дорогу   Михаилу   Кирпичникову  в   лимонном  округе
Риверсайда,  -  старое солнце, которое сияет тревожной страстной радостью,
как мировая катастрофа и зачатие вселенной.


                                  * * *

     Егор   Кирпичников  кончил   Институт   имени   Ломоносова   и   стал
инженером-электриком.
     Дипломный проект он сдавал на тему:
     "Лунные возмущения электросферы земли".
     Егору мать передала все книги и рукописи отца, в том числе труд Ф. К.
Попова, который начисто переписал Михаил Кирпичников после смерти Попова.
     Егор  познакомился с  работами Попова,  редкой  литературой аюнитов и
всеми  современными гипотезами по  выкармливанию и  воспитанию электронов.
Что  электроны были  живыми  существами -  отпали  все  сомнения.  Область
электронов уже твердо определилась, как микробиологическая дисциплина.
     Егор избрал темой своей жизни конечную разгадку вселенной,  и  он  не
напрасно,  подобно своему отцу,  искал первичное чрево мира в  межзвездном
пространстве - в таинственной жизни электронов, составляющих эфир.
     Егор верил,  что, кроме биологического, существует электротехнический
способ искусственного размножения вещества,  и искал его со всею свежестью
и страстью молодости, не тронутой женской любовью.
     В  это  лето  Егор  рано кончил свою работу в  лаборатории профессора
Маранда, которому он ассистировал по кафедре Строения Эфира.
     Маранд в мае уехал в Австралию к своему другу,  астрофизику Товту,  и
Егор наслаждался отдыхом, летом и собственными нечаянными мыслями.
     Отдых  -   лучшее  творчество,   -  писал  когда-то  в  письме  Марии
Александровне  отец   Егора,   бродя   по   тундре   вокруг  вертикального
термического туннеля, где он служил некоторое время производителем работ.
     Егор  уходил  из  дому  утром.  Его  нес  метрополитен  под  Красными
воротами,  под площадью Пяти Вокзалов и выносил далеко за город,  за Новые
Сокольники,  в  кислородные рощи.  Там  шествовал Егор,  чувствуя давление
крови, свободную вибрацию мозга и острую тоску приближающейся любви.
     И  раз  было  так.  Егор  проснулся -  на  дворе  стоял  уже  великий
торжественный летний день.  Мать спала,  зачитавшись накануне до  глубокой
ночи.  Егор  оделся,  прочитал  утреннюю газету,  прислушался к  звенящему
напряжению удивительного города и  решил  куда-нибудь уйти.  От  отца  или
давних предков в  нем сохранилась страсть к  движению,  странствованию и к
утолению чувства зрения.  Быть может,  его далекие деды ходили когда-то  с
сумочками и  палочками на  богомолье из Воронежа в  Киев,  не столько ради
спасения души,  сколько из любопытства к новым местам; может быть, еще что
- неизвестно.  И Егор посильно удовлетворял свое тревожное чувство бродяги
в районе узкого радиуса.
     Подземка вынесла Егора за Останкино и там оставила одного. Егор вышел
на глухую полевую дорогу,  снял шляпу и пробормотал забытое стихотворение,
вычитанное в книгах матери:

                    Среди людей, мне близких и чужих,
                    Скитаюсь я без цели, без желанья.

     Дальше он вспомнить слов не мог, но вспомнил другое:

                       Любимый твой умер далеко,
                       Как камень в колодезь упал.
                       В урне лежит его локон,
                       А голову он потерял.

     Эту песню иногда пела мать Егора,  когда ее схватывала тоска о муже и
она искала от нее защиты у детей и у простой песенки.
     - Так,  -  сказал себе Егор,  -  но что же производит эфир? - И лег в
траву: - А черт его знает что!
     Солнце  гладило землю  против шерсти -  и  земля  вздымалась травами,
лесами, ветрами, землетрясениями и северными сияниями.
     Егор небрежно посмотрел на  солнце -  и  сразу горячая волна прошла в
его горле и остановилась в голове.
     Он поднялся и ничего не мог сообразить.
     Как  будто  его  обняла  сзади  внезапно утраченная любимая женщина и
сразу скрылась.
     Как  в   женщину,   вонзилась  в   его  сознание  сияющая  догадка  и
прополосовала мозг,  как  падающая звезда.  Это  было  так  же  странно  и
безумно,   как  ребенок  хватает  сосцы  матери,   как  момент  зачатия  в
девственном теле.  Он ощутил страсть и  успокоение,  как цвет,  сбросивший
плодотворную пыль в материнское пространство.
     Утратив нечаянную мысль,  Егор  крикнул от  досады и  пошел  прочь со
случайного места.
     Но потом к нему не спеша возвратились все неясные мысли,  как дети со
двора, наигравшись и слабо сопротивляясь матери.


                                  * * *

     Четвертого  января   в   газете   "Интеллектуальный  труженик"   была
напечатана заметка:

                         "Электроцентраль жизни.

     Молодым инженером Г.  Кирпичниковым в лаборатории эфира проф. Маранда
производятся в  течение ряда  месяцев интересные опыты  над  искусственным
производством эфира.  В  идее  работа  инженера Кирпичникова заключается в
том,  что электромагнитное поле высокой частоты перемен убивает в  материи
живые  электроны;  мертвые же  электроны,  как  известно,  составляют тело
эфира. Высоту технического искусства инженера Кирпичникова можно понять из
того,  что  для  убиения электронов нужно переменное поле  не  менее 10\12
периодов в секунду.
     Высокочастотную машину  Кирпичникова представляет само  солнце,  свет
которого  разлагается  сложной  системой  интерферирующих поверхностей  на
составные   энергетические  элементы:   механическую   энергию   давления,
химическую энергию, электрическую и т. д.
     Кирпичникову нужна,  собственно,  одна электрическая энергия, которую
он,  посредством особого прибора из призм и  дефлекторов,  концентрирует в
очень ограниченном пространстве и достигает нужной частотности.
     Электромагнитное  поле,   по   существу,   есть  колония  электронов.
Заставляя быстро пульсировать это  поле,  Кирпичников добился,  что  живые
электроны,    составляющие   то,    что   называется   полем,    погибали;
электромагнитное поле превращалось по этой причине в  эфир -  механическую
массу тел мертвых электронов.
     Получая  некоторые эфирные  пространства,  Кирпичников опускал в  них
какое-либо обыкновенное тело (например, самопис Ваттермана), и это тело за
трое суток увеличивалось в два раза по своему объему.
     В  веществе самописа происходил следующий процесс:  живые  электроны,
существующие в  веществе  самописа,  получали  усиленное питание  за  счет
окружающих трупов электронов и  быстро размножались,  увеличиваясь также в
своем  объеме.   Это  вызывало  рост  всего  вещества  самописа.  По  мере
поглощения эфира живыми электронами рост и размножение их прекращались.
     Кирпичниковым,  на основании своих работ,  установлено, что в массиве
солнца   зарождаются   в   неимоверных   количествах  исключительно  живые
электроны;  но именно средоточие их гигантского количества в  относительно
тесном  месте  вызывает такую  страшную борьбу  между  ними  за  источники
питания,  что  почти все  электроны погибают нацело.  Борьба электронов за
питание обусловливает высокую пульсацию солнца.  Физическая энергия солнца
имеет,  так сказать, социальную причину - взаимную конкуренцию электронов.
Электроны  в  солнечном  массиве  живут  всего  несколько миллионных долей
секунды,  будучи истребляемы более сильными противниками,  которые, в свою
очередь,  погибают под ударами еще более мощных конкурентов и  т.  д.  Еле
успев пожрать труп врага,  электрон уже  гибнет -  и  очередной победитель
поедает  его   вместе  с   непереваренными  клочьями  тела  ранее  убитого
электрона.
     Движения электронов в  солнце  настолько стремительны,  что  огромное
количество  их  вытесняется  за  пределы  солнца  и   улетает  в   мировое
пространство со  скоростью трехсот тысяч километров в  секунду,  производя
эффект   светового  луча.   Но   на   солнце  идет   настолько  грозная  и
опустошительная борьба,  что  все  электроны,  покинувшие  солнце,  бывают
мертвы и летят за счет либо инерции движения, когда они были живы, либо от
удара противника.
     Однако Кирпичников убежден,  что бывают редчайшие исключения -  раз в
зоне времен,  -  когда электрон может живым оторваться от  солнца.  Тогда,
имея  вокруг себя эфир -  обильную питательную среду,  -  он  служит отцом
новой планеты. В дальнейшем инж. Кирпичников предполагает производить эфир
в  больших  количествах,   преимущественно  из  высоких  слоев  атмосферы,
пограничных с  эфиром.  Электроны там менее активны,  и  на истребление их
потребуется меньше энергии.
     Кирпичников заканчивает свой  новый метод искусственного производства
эфира;  новый способ заключается в  электромагнитном русле,  где действует
высокая    частота    для    умерщвления   электронов.    Электромагнитное
высокочастотное русло направляется от земли к небу,  и в нем, как в трубе,
образуется  поток  мертвых  электронов,  подгоняемый давлением  солнечного
света к земной поверхности.
     У земной поверхности эфир собирается,  аккумулируется в особые сосуды
и затем идет на питание тех веществ, объем которых желают увеличить.
     Инж.  Кирпичников произвел и обратные опыты. Действуя высокочастотным
полем  на  какой-либо  предмет,  он  достигал как  бы  угасания предмета и
полного его исчезновения.  Очевидно, убивая электроны в веществе предмета,
Кирпичников уничтожал самую сокровенную природу вещества, ибо только живой
электрон  -  частица  материи,  мертвый  же  принадлежит эфиру.  Несколько
предметов таким способом Кирпичников начисто превратил в эфир, в том числе
и самопис Ваттермана, который он сначала "откормил".
     Совокупность всех  работ  Кирпичникова указывает,  какую титаническую
силу созидания и истребления получило человечество в его изобретении.
     По мнению Кирпичникова,  благодаря постоянному снабжению земного шара
эфиром,  текущим из солнца,  земля в целом постоянно увеличивается в своих
размерах и  в  удельном весе  своего вещества.  Это  обеспечивает прогресс
человечества и подводит физический базис под исторический оптимизм.
     Кирпичников говорит,  что он  в  своем изобретении всецело скопировал
деятельность солнца по отношению к земле и лишь ускорил его работу.
     В  связи с  этими поражающими открытиями невольно приходит на  память
имя Ф. К. Попова, оставившего нам свой изумительный труд, и, наконец, отца
изобретателя,    странно   и   трагически   погибшего   инженера   Михаила
Кирпичникова".


                                  * * *

     Как музыка,  лилась работа у  Кирпичникова,  как любовь,  он ощущал в
себе  страсть  к  неуловимому  нежному  телу  -   эфиру.  Когда  он  писал
пояснительную записку  "О  возможности  и  нормах  дополнительного питания
электронов",   то  чувствовал  аппетит,   и   его  полные  юношеские  губы
бессознательно смачивались слюной.
     Корреспондентов  газет  он   не  принимал,   обещая  скоро  выпустить
небольшой  труд  информационного характера и  публично  продемонстрировать
свои опыты.
     Однажды Егор Кирпичников заснул у  стола,  но  сразу проснулся.  Была
ночь  -  глубокая и  неизвестная,  как  все  ночи  над  живой землей.  Тот
напряженный и тревожный час, когда по стихам забытого поэта:

                      И по хребту электроволн
                      Плывущее внимание,
                      Как ночь в бульварном, мировом
                      Таинственном романе.

     В это время,  когда человеку надо либо творчество, либо зачатье новой
жизни,  в дверь Егора постучали. Значит, пришел кто-то близкий или важный,
кого впустила даже мать Егора,  жестоко хранившая рабочий и  трудный покой
своего сына.
     - Да! - сказал Егор и полуобернулся.
     Вошла редкая гостья - Валентина Крохова, дочь инженера Крохова, друга
и  сотрудника отца  Егора  по  работе  в  тундре на  вертикальном туннеле.
Валентине было двадцать лет  -  возраст,  когда выносится решение:  что же
делать -  полюбить ли одного человека или любовную силу обратить в страсть
познания мира? Или, если жизнь в тебе так обильна, объять то и другое?
     Нам  это  не  понятно,  но  тогда  будет  так.  Наука стала жизненной
физиологической страстью, такой же неизбежной у человека, как пол.
     И  эта раздвоенность неясного решения была выражена на лице Валентины
Кроховой. Ищущая юность, жадные глаза, эластичная душа, не нашедшая центра
своего тяготения и  заключенная в  оболочку пульсирующих мышц  и  бьющейся
крови,  -  вот  красота Валентины Кроховой.  Нерешенность,  бродяжничество
мысли и  неверные черты доверчивого лица -  удивительная красота молодости
человека.
     - Ну, что скажешь мне, Валя? - спросил Егор.
     - Да так кое-что! Ты все занят ведь? - ответила Валентина.
     - Нет,  не особенно:  и занят,  и нет!  Живу как в бреду;  сам еще не
знаю, что у меня выйдет!
     - Да уж вышло, Егор! Будет тебе скромничать!
     - Не совсем,  Валя,  не совсем!  Я открыл еще нечто такое, что сердце
останавливается...
     - Что это такое? Про эфирный тракт все?
     - Нет,  это другое совсем.  Эфирный тракт - пустяки!.. Как вселенная,
Валя,  родилась и рождается,  как вещество начинает дышать в недрах хаоса,
свободы и  узкой неизбежности мира!  Вот,  Валя,  где хорошо!  Но я только
чувствую, а ничего не знаю... Ну, ладно! А где твой отец?
     - Отец на Камчатке...
     - Что, все эту несчастную планетку бурят? Черт, даже мне она надоела!
Сколько лет ведь прошло, как она села с неба, еще отец был жив!..
     - Да, все бурят, Егорушка!
     - Ну, а что они там находят - отец не пишет?
     - Пишет,  что  находят сплавы разных металлов,  но  все  эти  металлы
известны людям.
     - Так, а еще что пишет?
     - Еще пишет, что нашли какой-то круглый предмет...
     - Ну, какой? Говори скорее!..
     - И этот шар ничему не поддается - никакая механическая обработка его
не  берет,  и  ни  на  какой  химический реактив он  не  отвечает.  Полный
нейтралитет!
     - Ого! Ведь ты химик, Валя, что это, как ты думаешь?
     - Ну, куда мне, Егор, что ты? Я тебя хотела спросить.
     - А  черт его знает что это такое!  Мало ли  чего нет в  этой пучине,
откуда к нам свет идет и метеоры летят!
     - А когда, Егор, ты покажешь свой эфирный тракт?
     - Да вот как-нибудь покажу. Сначала книжку напишу.
     - Кому ты ее посвятишь?
     - Отцу,   конечно,  -  инженеру  Михаилу  Кирпичникову,  страннику  и
электротехнику.
     - Это  очень хорошо,  Егор!  Чудесно,  как в  сказке,  -  страннику и
электротехнику!
     - Да,  Валя.  Я забыл лицо отца,  помню, что он был молчаливый и рано
вставал. Как странно он умер, ведь он почти открыл эфирный тракт!
     - Да,  Егор!  И мать твоя старушкой стала!.. Может, ты проводишь меня
немного? А то поздно, а ночь хороша - я нарочно тихонько шла сюда.
     - Провожу,  Валя.  Только недалеко,  я хочу выспаться. Надо через два
дня книжку в  печать отдавать,  а  я  только половину написал -  не  люблю
писать, люблю что-нибудь существенное делать...
     Они вышли в вестибюль,  спустились на лифте и очутились на воздухе, в
котором бродили усталые ночные теченья.
     Тихо двигалась по небу луна. Быть может, там сейчас лежало оледенелое
тело инженера Крейцкопфа, навеки одинокое.
     Егор и  Валя шли  под