снаряжена   экспедиция   для   предварительного  изучения
опустившегося тела.  Но экспедиция не может дать быстрых результатов: горы
почти  неприступны.  Из  Владивостока  затребованы  аэропланы.  Сегодня  в
направлении  небесного   тела   пролетела  небольшая  эскадрилья  японских
аэропланов".

     На  следующий день эта  заметка превратилась в  сенсацию и  странному
событию была посвящена статья в триста строк академика Ветмана.
     В   тот  же  день  "Беднота"  сообщила  о   смерти  инженера-агронома
Матиссена,  известного в  кругах  специалистов работника  по  оптимальному
режиму влаги в почве.
     И   только   помощнику   агронома   в   Кочубарове   Петропавлушкину,
выписывавшему и "Известия" и "Бедноту",  пришла в голову нечаянная мысль о
связи трех  заметок:  Матиссен умер -  на  Камчатские горы села планетка -
одна  звезда  пропала  и  лопнул  Млечный  Путь.  Но  кто  поверит  такому
деревенскому бреду?
     Хоронили   Матиссена   торжественно.    Почти    вся    Кочубаровская
сельскохозяйственная коммуна шла за его трупом.  Земледелец издревле любит
странников и чудородных людей. А молчаливый одинокий Матиссен был из таких
- это явно чувствовали в  нем все.  Последний ободок волос на лысом черепе
Матиссена осыпался,  когда гроб резко толкнули неловкие руки.  Это удивило
всех крестьян,  и  к  мертвому Матиссену прониклись еще большей жалостью и
уважением.
     Похороны  Матиссена  совпали  с  концом  работ  подводной экспедиции,
отправленной правительствами Америки и  Германии для  отыскания затонувших
"Калифорнии" и "Клары".
     Снимаясь с места катастрофы,  экспедиция отправила радио в Нью-Йорк и
Берлин:

     "Считать установленным точной  разведкой -  живая  сила  болида  была
титанически велика:  "Калифорния" и  "Клара" загнаны болидом глубоко в дно
океана и сам болид утонул в недрах океанического ложа.  В месте катастрофы
образовалась впадина диаметром в сорок километров,  с наибольшей глубиной,
считая от прежнего уровня дна,  в 2,55 километра. Только подводное бурение
может указать глубину залегания всех трех тел  -  "Калифорнии",  "Клары" и
самого болида. Надо ожидать сильной деформации изыскиваемых предметов".

     В ответ на это оба правительства телеграфировали:

     "Бурите дно океана. Соответствующие кредиты открыты".

     Экспедиция послала одно  из  своих судов за  добавочным оборудованием
для буровых подводных работ, а через две недели начала бурение.
     Петропавлушкин был  селькором "Бедноты".  Наука держала мир в  панике
сенсаций.  Каждый день манифесты ее  открытий занимали половину ежедневной
прессы.  Было время:  веселился воин,  потом торжествовал богач,  а теперь
настало  время  ученого героя  и  ликующего знания.  В  науке  поместилось
ведущее начало Истории.
     В стороне от науки стоять не было терпения,  и Петропавлушкин написал
в   "Бедноту"  корреспонденцию,   которая  должна  дать   ему   внутреннее
удовлетворение соучастника всемирной науки.
     Девять дней  его  терзала догадка,  потом она  превратилась в  теплое
убеждение, греющее мозг.
     Корреспонденция называлась "Битва человека со всем миром":

     "Ученый инженер и агроном Исаак Григорьевич  Матиссен,  что  умер  на
днях, как то известно читателям, изобрел такие мысли, что они сами по себе
могли кидать метеоры на землю.  Перед смертью, когда тело его было горячо,
Исаак  Григорьевич  говорил  мне,  что  он  и  не  то  будет  еще  делать.
Американский корабль утонул тоже по его власти.  А я ему  отсоветовал  так
отягощаться  бедой.  Но  он  насмеялся  над  здравым  смыслом полунаучного
человека (я имею степень помощника  агронома  по  полеводству).  И  вот  я
уверился,  что  Млечный Путь лопнул от мыслей Исаака Григорьевича.  Смешно
говорить,  но он умер от такого усилия.  У него жилы лопнули  в  голове  и
произошло  кровоизлияние.  Кроме  Млечного Пути,  Исаак Григорьевич навеки
испортил одну звезду и совлек Солнце с Землею  с  их  спокойного  гладкого
пути.  От этого же, я так думаю, и какая-то планета отчего-то прилетела на
Камчатские полуострова.
     Но дело прошлое.  Теперь Исаак Григорьевич умер и  только зря поломал
мировое благонадежное устройство.  А  мог бы он и добро делать,  только не
захотел отчего-то и умер.
     Я  освещаю этот мировой факт и  требую к  нему доверия,  потому что я
очевидец  всему.  Доказательство тому  -  мой  предварительный разговор  с
Исааком Григорьевичем перед его уединенной смертью.
     Разгадка теперь  дана  всем  малосведущим,  и  факт  стал  фактом  во
всеуслышание.
     Долой злые тайны и да здравствует сердечная наука!
     Селькор и помощник участкового агронома по полеводственной дисциплине
Петропавлушкин".

     В редакции  "Бедноты"  посмеялись  над  таким  доносом  на мертвого и
написали товарищу  Петропавлушкину  теплое  письмо,  полное  разубеждения,
пообещав   прислать   ему  такие  книги,  которые  его  сразу  вылечат  от
идеалистического сумбура.
     Петропавлушкин обиделся  и  перестал  писать  корреспонденции.  Потом
одумался, разозлился и написал открытку:

     "Граждане! Редакторы-издатели! Полуученый человек сообщил вам факт, а
вы не поверили, будто я совсем не ученый. Прошу опомниться и поверить хоть
на  сутки,  что  мысль не  идеализм,  а  твердое могучее вещество.  А  все
мироздания с  виду прочны,  а сами на волосках держатся.  Никто волоски не
рвет, они и целы. А вещество мысли толкнуло, все и порвалось. Так о чем же
речь  и  насмеяние фактов?  Вселенский мир  это  вам  не  бумажная газета.
Остаюсь с упреком - быв. селькор Петропавлушкин".


                                  * * *

     Мария  Александровна Кирпичникова  прочитала  в  списке  погибших  на
"Калифорнии" имя своего мужа.  Она знала,  что он к  ней вернется,  теперь
узнала, что его нет на свете.
     Она его не видела двенадцать месяцев, а теперь не увидит никогда.
     - Кончена жизнь! - вслух сказала она и подошла к окну.
     - Что, мама? - спросил пятилетний сын, возившийся с кошкой.
     - Лето кончается, сынок! Видишь, падают листья на улице!
     - А отчего ты плачешь? Папа не приедет?
     - Приедет, милый!..
     - Тебе жалко его? Ты ему большую книжку купила?
     - А ты забыл свое стихотворение? Ну-ка, повтори!
     Мальчик поднялся с пола и единым духом выговорил,  боясь остановиться
и забыть:

                       Рыжий шофер очень важен,
                       Ахтобузик он ведет.
                       Ехать быстро очень страшно;
                       Дядя денежки берет...

     Мальчик говорил важно и про себя думал, что он шофер. Мать его начала
обнимать и уговаривать лечь поспать, чтобы не быть вечером дохлым. Мальчик
сопротивлялся и сам ласкал мать, жадно и сознательно, как взрослый.
     - Ляжь, поспи, мальчик! Папа скорей приедет!
     - Не ври, мамка! Сколько раз спал, а он все не едет!
     - Ну ты так ляжь -  полежи!  А  то к  бабушке отправлю,  как Левочку,
скучать по мне будешь! Поедешь к бабушке?
     - Не поеду я!
     - Почему?
     - Мне там скучно будет, а без меня папа приедет!
     И все же мальчик улегся спать -  мать знает,  как это сделать.  Мария
Александровна  посмотрела  на   ребенка  -   лицо   его   стало  мирным  и
необыкновенным,  вызывающим жалость и  новые силы  любви.  Кажется,  пусть
только проснется он - и все станет новым, и мать его никогда не обидит. Но
это был только милый обман образа спящего беззащитного ребенка: просыпался
мальчик  снова  маленьким бандитом и  изувером,  и  даже  мебель  от  него
уставала.
     Оставшись в покое,  Мария Александровна решила неуклонно жить. Но она
понимала, что теперь всю энергию своего сознания она должна бросить на то,
чтобы  урегулировать свое  плачущее любящее сердце.  И  только  тогда  она
устоит на ногах, иначе можно умереть во сне.
     Спать  она  боялась  ложиться:   отдыхающий  беззащитный  мозг  могут
растерзать дикие образы ее неутомимого несчастья.  Она знала, что в спящем
человеке  разводятся  страшные  образы,   как   сорняки   в   некультурных
заброшенных полях.
     И грядущая ночь ей была непостижимо страшна.
     Как женщина,  как человек,  она хотела бы иметь горсть пепла от праха
своего мужа. Отвлеченная могила под дном океана не давала веры в настоящую
смерть,  но  темным инстинктом она была убеждена,  что Михаил уже не дышит
воздухом земли.
     Спящий Егорушка до привидения напоминал ей мужа. Отсутствовали только
морщины и складки утомления у рта.
     Мария Александровна не  совсем понимала мужа:  ей непонятна была цель
его ухода из  дома.  Она не  верила,  что живой человек теплое достоверное
счастье может променять на пустынный холод отвлеченной одинокой идеи.  Она
думала,  что человек ищет только человека, и не знала, что путь к человеку
может   лежать  через  стужу  дикого  пространства.   Мария  Александровна
предполагала, что людей разделяют лишь несколько шагов.
     Но ушел Михаил,  а  потом умер в далеком плавании,  ища драгоценность
своей затаенной мысли.  Мария Александровна,  конечно, знала, чего ищет ее
муж.  Она понимала смысл изобретения размножения материи. И в этой области
хотела помочь мужу.  Она  купила ему  десять экземпляров большого труда  -
перевод символов только что найденной в тундре книги,  изданной под именем
"Генерального сочинения".  В Аюнии,  вероятно, сильно было развито чтение:
этому  способствовала  тьма  восьмимесячной  ночи  и   уединенность  жизни
аюнитов.
     При  строительстве второго вертикального термического туннеля,  когда
Кирпичников уже  пропал,  строители  обнаружили четыре  гранитных плиты  с
символами на  них,  исполненные крупным  рельефом.  Символы были  того  же
начертания,  что  и  в  ранее найденной книге "Песни Аюны",  поэтому легко
поддались переложению на современный язык.
     Плиты-писанцы,     вероятно,    были    памятником    и    завещанием
философа-аюнита,  но  в  них  содержались мысли на  сокровенное содержание
природы.  Мария Александровна исчитала всю  книгу и  нашла ясные намеки на
то,  что искал ее муж по всей пустой земле.  Далекий мертвый человек давал
помощь ее мужу, ученому и бродяге, давал помощь счастью женщины и матери.
     И  вот тогда Мария Александровна дала объявления в  пять американских
газет.
     Она изучила на память нужные места в  "Генеральном сочинении",  боясь
утратить как-нибудь книги  и  не  встретить Михаила с  наилучшей для  него
радостью.

     "Лишь живое познается живым,  -  писал аюнит,  - мертвое непостижимо.
Неимоверное  нельзя  измерить  достоверным.   Именно  посему  мы   познали
отчетливо такое далекое,  как  аэны (соответствует электронам.  -  Примеч.
переводчиков и излагателей.), и нам осталось мало известным такое близкое,
как   мамарва   (соответствует   материи.   -   Примеч.   переводчиков   и
излагателей.).  Это потому,  что первое живет,  как ты живешь,  а второе -
мертво,  как Муйя (неизвестный образ.  - Примеч. перевод. и излагателей.).
Когда аэны шевелились в пройе (соответств.  атому.  -  Прим. пер. и изл.),
сначала мы видели в  этом механическую силу,  а потом с радостью открыли в
аэнах жизнь. Но центр пройи, полный мамарвы, был веками загадкой, пока мой
сын достоверно не показал, что центр пройи состоит из тех же аэнов, только
мертвых.  И, мертвые, они служат пищей живым. Стоило сыну моему извлечь из
пройи ее середину,  как все живые аэны погибли от голода.  Так вышло,  что
центр пройи есть амбар пищи для живых аэнов, пасущихся вокруг этой обители
трупов своих предков,  чтобы пожирать их. Так просто и сияюще истинно была
открыта природа всей мамарвы.  Вечная память моему сыну. Вечная скорбь его
имени! Вечное почитание его утомленному образу!"

     Это Мария Александровна знала наизусть,  как ее сын стихотворение про
рыжего важного шофера.
     Остальная часть "Генерального сочинения" содержала учение об  истории
аюнитов -  о ее начале и близком конце,  когда аюниты найдут свой зенит во
времени и в природе, когда все три силы - народ аюнитов, время и природа -
придут  в  гармоническое  соотношение  и  их  бытие  втроем  зазвучит  как
симфония.
     Это  Марию  Александровну мало  интересовало.  Она  искала равновесие
своего личного счастья и не вполне осваивала откровения неведомого аюнита.
     И  только последние страницы книги заставили ее вздрогнуть и забыться
в удивленном внимании.

     "...Ныне это так же  стало возможным,  как было в  эпоху детства моей
родины.   Тогда   возмутились   пучины   Материнского  океана   (Северного
Ледовитого.  -  Примеч.  редактора),  и  океан  начал заливать нашу  землю
жесткой мерзлой водой,  перемешанной с  глыбами льда.  Вода ушла,  а  льды
остались.  Они  долго  ползли по  холмам нашей просторной земли,  пока  не
стерли их  и  наша  родина не  превратилась в  бесплодную равнину.  Лучшие
плодородные почвы на холмах были срезаны льдом, и народ остался в голодном
поле.  Но беда лучший наставник,  а  катастрофа народа -  организатор его,
если еще не  обеспложена его кровь долгой жизнью на  земле.  Так и  тогда:
льды   разрушили  плодоносную  землю,   лишили  наших  предков  питания  и
размножения,  и  гибель  опустилась над  головою народа.  Горячий поток  в
океане,  отапливавший страну, начал удаляться на север, и стужа завыла над
той  землей,  где  цвели  сумрачные аргоны.  На  севере нас  сторожил хаос
мертвых льдов, на юге лес, набитый темною тучей мощных зверей, наполненный
свистом мрачных гадов и пересеченный целыми реками яда зундры (испражнения
гигантских змей.  -  Прим.  редак.).  Народ аюны, народ мужества и чувства
уважения к  своей судьбе,  начал себя  умерщвлять,  закапывая свои книги -
высший дар аюны -  в  землю,  оковав их  золотом,  пропитав листы составом
веньи, дабы они могли уцелеть вечность и не сгнить.
     Когда половина народа была покорена смертью и лежала трупами,  явился
Эйя - хранитель книг - и пошел бродить по опустевшим дорогам и замолкающим
жилищам.  Он  говорил:  у  нас отнято материнство почвы,  погасает теплота
воздуха,  лед скребет нашу родину и горе тушит мудрость ума и мужество.  У
нас  остался только свет солнца.  Я  сделал аппарат -  вот  он!  Страдание
научило меня терпению,  и  дикие годы отчаяния народа я  сумел плодотворно
использовать. Свет - сила терзаемой мамарвы (изменяющейся материи. - Прим.
редак.),  свет  -  стихия аэнов;  мощь  аэнов сокрушительна.  Мой  аппарат
превращает потоки солнечных аэнов в тепло.  И не только свет солнца,  но и
луны  и  звезд я  могу своей простой машиной превратить в  тепло.  Я  могу
получить огромное количество тепла,  которым  можно  расплавить горы.  Нам
теперь не нужен теплый поток океана, чтобы греть нашу землю!
     Так  Эйя  стал  водителем жизни  и  началом новой  истории аюны.  Его
аппарат, состоявший из сложных зеркал, преобразующих свет неба в тепло и в
живую силу металла (вероятно,  электричество.  -  Прим.  редак.), и поныне
служит источником народной жизни и довольства.
     Равнины родины расцвели,  и  родились новые  дети.  Прошел эн  (очень
длительный промежуток времени. - Прим. редак.).
     Организм  человека  был  исчерпан.   Даже  молодой  мужчина  не   мог
производить семени,  даже сильнейший разум перестал рождать мысль.  Долины
родины покрылись сумраком последнего отчаяния - человек дошел до предела в
самом себе - аюна, солнце нашего сердца, закатывалась навсегда. Перед этим
льды были ничто,  холод -  ничто,  смерть -  ничто.  Человек питался одним
презрением к себе. Он не мог ни любить, ни мыслить и даже не мог страдать.
Источники жизни иссякли в недрах тела,  потому что они были выпиты.  У нас
были горы пищи,  дворцы уюта и кристаллические книгохранилища.  Но не было
больше судьбы,  не  стало живости и  жара  в  теле,  и  затмились надежды.
Человек - рудник, но руда была выработана вся, остались пустынные шахты.
     Хорошо погибнуть на крепком корабле в диком океане, но плохо насмерть
захлебнуться пищей.
     Так было долго. Целое поколение не познало молодости.
     Тогда мой сын Рийго нашел исход. Чего не могло дать естество, то дало
искусство.  Он  сохранил остатки живого мозга в  себе  и  сказал нам,  что
судьба наша кончается,  но  еще можно открыть ей двери,  -  нас ждет ясный
день.  Решение было просто:  электромагнитное русло.  (В подлиннике: труба
для живой силы металла.  -  Прим.  редак.).  Рийго провел из  пространства
пищепровод к  аэнам  нашего  мрачного тела,  пустил по  этому  пищепроводу
потоки мертвых аэнов (соответствует эфиру.  - Прим. редак.), и аэны нашего
тела,  получив избыток пищи,  ожили.  Так  были воскрешены наш мозг,  наше
сердце,  наша любовь к  женщине и  наша аюна.  Но больше того:  дети росли
скорее в два раза и жизнь в них пульсировала,  как сильнейшая машина.  Все
остальное -  сознание,  чувство и  любовь  -  выросло в  страшные стихии и
напугало отцов.  История перестала шествовать и  начала мчаться.  И  ветер
судьбы бил нас в незащищенное лицо великими новостями мысли и поступков.
     Изобретение моего  сына,  как  все  замечательное,  имеет серое лицо.
Рийго взял два центра пройи,  наполненные трупами аэнов, и поместил в одну
пройю.  Тогда  живые аэны  пройи стали быстро размножаться,  и  вся  пройя
выросла в  пять раз в десять дней.  Причина видна и невзрачна:  аэны стали
больше питаться, потому что запас их пищи увеличился в два раза.
     Так  Рийго  развел целые  колонии сытых,  быстрорастущих,  неимоверно
множащихся аэнов.  Тогда он взял обыкновенное тело - кусок железа - и мимо
него,  лишь касаясь железа, начал излучать в направлении звезд поток сытых
аэнов,  разведенных в колониях. Сытые аэны не перехватывали для пищи трупы
своих предков (то есть эфир. - Прим. редак.), и они свободно текли к куску
железа, где их ждали голодные аэны. И железо начало расти на глазах людей,
как растение из земли, как ребенок в животе матери.
     Так  искусство  моего  сына  оживило  человека  и  начало  выращивать
вещество.
     Но победа всегда подготовляет поражение.
     Искусственно  откормленные  аэны,  имея  более  сильное  тело,  стали
нападать на  живых,  но естественных аэнов и  пожирать их.  А  так как при
всяком  превращении  вещества  есть  неустранимые  потери,   то  пожранный
маленький аэн  не  увеличивал тела  большого аэна настолько,  сколько имел
сам, когда был живой. Так вещество то там, то здесь - всюду, куда попадали
откормленные  аэны   (электроны  -   дальше  пользуемся  этим  современным
термином. - Прим. редак.), - начало уменьшаться. Искусство Рийго не смогло
сделать пищепровод для всей земли,  и вещество таяло. Только там, куда был
проложен  тракт  для  потока  трупов  электронов (эфирный тракт.  -  Прим.
редак.),  вещество росло.  Эфирными трактами были  снабжены люди,  почва и
главнейшие вещества для  нашей жизни.  Все  остальное уменьшилось в  своих
размерах, вещество сгорало, мы жили за счет разрушения планеты.
     Рийго  исчез  из  дома.  В  Материнском океане начала пропадать вода.
Рийго  знал  причину  исчезновения влаги  и  вышел  встречать  противника.
Однажды откормленное и воспитанное им племя электронов,  работой времени и
естественным отбором,  достигло того, что каждый электрон равнялся облаку,
по объему тела.
     В  неистовой свирепости шли  тучи  электронов из  недров Материнского
океана,  колыхаясь,  как горы при землетрясении,  дыша, как могучие ветры.
Аюна будет выпита ими, как обычная вода!
     Рийго пал.  Нельзя вытерпеть взгляд электрона. Гнусна будет смерть от
ужаса,  но нет спасения больше аюне.  Рийго давно пал в безвестности,  как
камень в колодезь. Слишком медленно идут эти космические звери. Но слишком
быстро прошли они путь от частички пройи до живой горы. Я думаю, они тонут
в земле,  как в твороге, потому что тело их тяжелее свинца. Наверно, Рийго
пал  не  зря,  а  имея решение и  способ победить неизвестные элементарные
тела.  В  быстром росте,  в  бешеном действии естественного отбора -  сила
электрона.  В этом и с