цы,  электричество,  газ, вода - все было удобно обдумано и
устроено, как в лучшей столице.
     У околицы города висела вывеска:

     "Путник,  только у  Глэн-Бабкока,  в гостинице "Четырех стран света",
высосут пыль  из  твоей  одежды (вакуум-пюпитры),  предложат влагу  лучших
источников Риверсайда,  накормят стерилизованной пищей,  почти  не  дающей
несваренных остатков,  и  уложат  в  постель  с  электрическими грелками и
рентгенокомпрессором, изгоняющим тяжелые сновидения".

     Кирпичников немного понимал по-английски и  теперь  развлекался этими
надписями.

     "Американцы!  В Вашингтоне -  ваша мудрость!  В Нью-Йорке -  слава! В
Чикаго -  кухня!  В Риверсайде -  ваша красота! Американцы, вы должны быть
настолько красивы, насколько энергичны и богаты: заказывайте тоннами пудру
"Ривергрэн"!"
     "В  Фриско наши корабли,  в  Риверсайде -  наши женщины!  Американки,
объясните мужьям -  нашей стране нужны не только броненосцы,  но и  цветы!
Американки,    записывайтесь   в    Добровольную   Ассоциацию    Поощрения
Национального Цветоводства: Риверсайд, 1, А/34".
     "Масло розы  -  основа  богатства нашего округа!  Масло розы - основа
здоровья нации!  Американцы,  уснащайте ваши мужественные  тела  эссенцией
розы - и вы не потеряете мужества до ста лет!"
     "В Азии - Месопотамия, но без рая! В Америке - Риверсайд, но в раю!"
     "Элементы нашего национального рая, суть:
     Пища - Жилище - Влага: Глэн-Бабкок;
     Одежда - Красота - Мораль: Кацманзон;
     Искусство - Рассуждение - Религия - Пути Поведения  -  Вечная  Слава:
     универсальное блок-предприятие Звездного треста;
     Вечный покой: Анонимная Компания "Урна";
     Эксплуатация времени  в  целях  смеха  и  развлечения:  изолированная
     обитель "Древо Евы";
     Препараты "Антисексус": Беркман, Шотлуа и С\н.".
     "Ходят только в башмаках Скрэга, в остальной обуви ползают!"
     "Приведи в  действие тормоз опасности!  Стоп!  Дальше -  конец света!
Зайди в наш дом "Сотворение мира"!"
     "Джентльмены! Танец  творит  человека  -   творите   себя:   танцзала
напротив! Маэстро Майнрити: стаж 50 лет в странах Европы".
     "Помолись!  Каждый обречен на смерть!  Встреча с Богом неминуема! Что
ты скажешь ему?  Зайди в Дом Абсолютной Религии! Вход бесплатный. Хор юных
девушек  зафиксированного целомудрия!  Оживленная Статуя  Истинного  Бога!
Мистические процедуры, стихи, музыка нерожденных душ, ароматное помещение!
Кино   религиозными  методами  иллюстрирует  современность,   пастор  Фокс
доказывает  соответствие  Истории  и  Библии!   Посетившему  гарантируется
стерилизация души и возвращение перводушевности!"
     "Звездное Знамя есть Знамя Небесного Бога! Аллилуйя!"
     "Наклони голову: тебя ждут обувные автоматы и препараты против пота!"
     "Главное  в  жизни  -   Пища!   И  -   наоборот!  Усовершенствованные
экскрементарии в каждом квартале Риверсайда ждут тебя! Осознай желудок!"
     "Аэропланы в розницу с бесплатной упаковкой: Эптон Гаген".

     Кирпичников хохотал.  Он  читал где-то,  что  американцы по  развитию
мозга -  двенадцатилетние мальчики.  Судя по  Риверсайду,  это была точная
правда.
     Работу  себе  нашел  Кирпичников  через  четыре  дня:  машинистом  на
насосной станции,  поднимающей воду из  реки Квебека в  лимонные сады.  На
заводе розовых масел работы не было и  не предвиделось.  Кирпичников решил
обождать.
     Прошел монотонный месяц.  Кругом жили глупые люди:  работа, еда, сон,
ежевечернее развлечение,  абсолютная вера в  бога и  в  мировое первенство
своего народа!  Очень любопытно!  Кирпичников наблюдал,  молчал и  терпел,
друзей никаких не имел.
     Адреса своего Кирпичников дома не оставил,  записки тоже,  однако то,
что он отправился в  Америку,  на родине было известно.  Кирпичников,  как
всегда,  внимательно читал газеты,  и однажды увидел в "Чикагском ораторе"
следующее объявление:
     "Мария  Кирпичникова просит своего бывшего мужа  Михаила Кирпичникова
вернуться на  родину,  если  ему  дорога  жизнь  жены.  Через  три  месяца
Кирпичников жену  в  живых  не  застанет.  Это  не  угроза,  а  просьба  и
предупреждение".
     Кирпичников вскочил,  бросился к  машине и закрыл клапан паропровода.
Машина остановилась.
     Сейчас же зазвонил телефон:
     - Алло! В чем дело, механик?
     - Посылайте смену до срока! Ухожу!
     - Алло!  В  чем дело?  Куда уходите?  Что за  шутки дьявола?  Пустите
сейчас же насос,  иначе взыщем убытки!  Алло, вы слушаете? Достаточно ли у
вас долларов для уплаты штрафа? Я звоню полиции!
     - Убирайся к черту,  двенадцатилетний дурак!  Я предупредил - я ухожу
без расчета!
     Кирпичников выбежал  по  мостику  с  плавучего  понтона,  на  котором
помещалась установка,  и  пустился по долине Квебека на запад,  не успевая
думать.  Солнце  жалило  зноем,  горизонт закрыт  горами,  подошвы которых
устланы тучными плантациями,  и  жаль было,  что  великолепные плоды земли
превращались  в   конечном  счете  в   темную  глупость  и   бессмысленное
наслаждение человека.


                                  * * *

     Снова пошли дни,  мучительные поиски заработка,  тысячи затруднений и
приключений.  Описание даже  обычного дня  человека заняло бы  целый  том,
описание дня Кирпичникова -  четыре тома.  Жизнь - в работе молекул; никто
еще  не  уяснил себе,  ценою каких трагедий и  катастроф согласуется бытие
молекул  в  теле  человека  и  создается симфония дыхания,  сердцебиения и
размышления.  Это  неизвестно.  Потребуется  изобретение  нового  научного
метода,  чтобы его заостренным инструментом просверлить скважины в пучинах
нутра человека и посмотреть, какая там страшная работа.
     Снова океан.  Но Кирпичников уже не кочегар на судне,  а пассажир.  В
Нью-Йорке он попал в мертвую хватку голода.  Работы не было, и он вышел из
бедствия лишь случайно.  Еще в студенческие годы он изобрел однажды точный
регулятор  напряжения  электрического  тока.   После   недельной  сплошной
голодовки он  начал  обходить тресты и  предприятия с  предложением своего
изобретения.
     Наконец  Западная  индустриальная  компания  купила  у   него  проект
регулятора.  Однако его заставили изготовить рабочие чертежи всех деталей.
Кирпичников просидел над  этим  делом  два  месяца и  получил всего двести
долларов. Это его спасло.
     Вез  его  океанский пароход  "Гамбург -  Америка  линии"  со  средней
скоростью шестьдесят километров в  час.  Кирпичников знал свою жену и  был
уверен,  что  если  он  не  поспеет к  сроку  домой -  она  будет мертвой.
Самоубийства он не допускал, но что же это будет? Он слышал, что в старину
люди  умирали от  любви.  Теперь  это  достойно лишь  улыбки.  Неужели его
твердая,  смелая, радующаяся всякой чепухе жизни Мария способна умереть от
любви? От старинной традиции не умирают, тогда отчего же она погибнет?
     Размышляя  и  томясь,  Кирпичников  блуждал  по  палубе.  Он  заметил
прожектор далекого встречного корабля и остановился.
     Вдруг  сразу  похолодало на  палубе -  начал  бить  страшный северный
ветер,  потом на судно нахлобучилась водяная глыба и  в  один миг сшибла с
палуб и людей,  и вещи,  и судовые принадлежности. Судно дало крен почти в
45ё к зеркалу океана. Кирпичников уцелел случайно, попав ногой в люк.
     Воздух и  вода гремели и выли,  густо перемешавшись,  разрушая судно,
атмосферу и океан.
     Стоял  шум  гибели  и  жалкий  визг  предсмертного отчаяния.  Женщины
хватали ноги мужчин и молили о помощи.  Мужчины их били кулаками по голове
и спасались сами.
     Катастрофа наступила мгновенно,  и,  несмотря на высокую дисциплину и
мужество команды,  ничего существенного по спасению людей и  судна сделать
было нельзя.
     Кирпичникова сразу поразила не  сама  буря  и  мертвая стена воды,  а
мгновенность их  нашествия.  За  полминуты до  них океан имел штиль и  все
горизонты были  открыты.  Пароход заревел всеми  гудками,  радио заискрило
тревогу,  началось спасение смытых пассажиров.  Но  вдруг буря затихла,  и
судно мирно закачалось, нащупывая равновесие.
     Горизонт  открылся,   в  километре  шел  европейский  пароход,   сияя
прожекторами и спеша на помощь.
     Мокрый Кирпичников   суетился   у  катера,  налаживая  отказывающийся
работать мотор.  Он не вполне сознавал,  как  попал  к  катеру.  Но  катер
необходимо  спустить немедленно:  в воде захлебывались сотни людей.  Через
минуту мотор заработал: Кирпичников зачистил его окислившиеся контакты - в
этом была вся причина.
     Кирпичников влез в кабинку катера и крикнул: отдавай блоки!
     В эту минуту непроницаемый едкий газ затянул все судно, и Кирпичников
не  мог увидеть своей руки.  И  сейчас же  он  увидел падающее,  одичалое,
нестерпимо сияющее солнце и сквозь треск своего рвущегося мозга услышал на
мгновенье неясную, как звон Млечного Пути, песню и пожалел о краткости ее.


                                  * * *

     Правительственное сообщение,  помещенное в  газете "Нью-Йорк  таймс",
было передано из-за границы Телеграфным агентством СССР:

     "В 11 часов 15 мин.  24/IX с/г под 35ё 11' сев.  шир.  и 62ё 4' вост.
долготы  затонули  американское  пассажирское  судно  "Калифорния"  (8 485
человек,  считая команду)  и  германское  судно  "Клара"  (6  841  чел.  с
командой),   шедшее   на  помощь  первому.  Точные  причины  не  выяснены.
Надлежащее  следствие  ведется   обоими   правительствами.   Спасенных   и
свидетелей  катастрофы  нет.  Однако  главную  причину  гибели обоих судов
следует считать точно  установленной:  на  "Калифорнию"  вертикально  упал
болид  гигантских  размеров.  Этот  болид  увлек  корабль  на  дно океана;
образовавшаяся воронка засосала также и "Клару".
     По  мере  хода  следствия  и   подводных  изысканий,   публика  будет
своевременно и полностью информирована".

     Сообщение  было  перепечатано  во   всех  газетах  мира.   Наибольшее
страдание оно доставило не сиротам,  не невестам, не женам и родственникам
погибших, а Исааку Матиссену, директору Кочубаровской опытно-мелиоративной
станции,     близ     поселения     Волошино,     Воронежского     округа,
Центрально-Черноземной области.
     - Ну  что,  голова!  Достиг  вселенской  мощи  -  наслаждайся  теперь
победой!  - шептал Матиссен самому себе с тем полным спокойствием, которое
соответствует смертельному страданию.  И  только  пальцами он  зря  крошил
хлеб, скатывал ядрышки и сшибал их щелчками со стола на пол.
     - Ведь,  по сути и  справедливости,  я  ничего и не достиг.  Я только
испытал новый способ управления миром и  совсем не знал,  что случится!  -
Матиссен встал,  вышел на ночной двор и крикнул собаку:  -  Волчок! Эх ты,
тварь кобелястая! - Матиссен погладил подбежавшую собаку. - Верно, Волчок,
что сердце наше -  это болезнь?  А?  Верно,  ведь, что сентиментальность -
гибель мысли?  Ну, конечно, так! Разрубим это противоречие в пользу головы
и пойдем спать!
     Матиссен закричал через забор в  открытое поле,  пугая невидимых,  но
возможных врагов. Волчок заскулил - и оба разошлись спать.
     Хутор затих.  Тихо  шептала речонка в  долине,  подвигая свои  воды к
далекому океану,  и  в  Кочубарове-селе  отсекал  исходящий газ  двигатель
электростанции.  Там  люди  глубоко спали,  не  имея  родственников ни  на
"Калифорнии", ни на "Кларе".
     Матиссен тоже спал - с помертвелым лицом, оловянным утихшим сердцем и
распахнутым зловонным ртом.  Он  никогда не заботился ни о  гигиене,  ни о
здоровье своей личности.
     Проснулся Матиссен на заре.  В Кочубарове чуть слышно пели петухи. Он
почувствовал, что ему ничего не жалко: значит, окончательно умерло сердце.
И  в  ту  же  минуту он понял,  что ему ничто не интересно и  то,  чего он
добился -  не нужно ему самому.  Он узнал,  что сила сердца питает мозг, а
мертвое сердце умерщвляет ум.
     В   дверь   постучался  ранний  гость.   Вошел   знакомый  крестьянин
Петропавлушкин.
     - Я  к  вам  от  нашей  коммуны  пришел,  Исаак  Григорьевич!  Вы  не
обижайтесь,  я  сам по званию и  по науке помощник агронома и  суеверия не
имею!..
     - Говори короче, в чем твое дело? - подогнал его Матиссен.
     - Наше дело в  том,  что вы  слово особое знаете и  им пользу большую
можете делать. Мы же знаем, как от вашей думы машины начинают работать...
     - Ну, и что же?
     - Нельзя ли,  чтобы вы  такую думу  подумали,  чтоб  поля  круче хлеб
рожали...
     - Не могу, - перебил Матиссен, - но, может быть, открою, тогда помогу
вам. Вот камень с неба могу бросить на твою голову!..
     - Это ни к чему,  Исаак Григорьевич!  А ежели камень можете, то почва
ближе неба...
     - Дело не в том, что почва ближе...
     - Исаак Григорьевич, а я вот читал, корабли в океане утонули, тоже от
небесного камня. Это не вы американцев удружили?
     - Я,  товарищ Петропавлушкин!  - ответил Матиссен, не придавая ничему
значения.
     - Напрасно, Исаак Григорьевич! Дело не мое, а полагаю, что напрасно!
     - Сам знаю,  что напрасно,  Петропавлушкин! Да что же делать-то? Были
цари,  генералы,  помещики,  буржуи были,  помнишь?  А теперь новая власть
объявилась - ученые. Злое место пустым не бывает!
     - А я того не скажу,  Исаак Григорьевич!  Если ученье со смыслом да с
добросердечностью сложить,  то,  я полагаю,  и в пустыне цветы засияют,  а
злая наука и живые нивы песком закидает!
     - Нет,   Петропавлушкин,   чем  больше  наука,  тем  больше  ее  надо
испытывать.  А чтоб мою науку проверить, нужно целый мир замучить. Вот где
злая сила знания!  Сначала уродую,  а потом лечу.  А может быть,  лучше не
уродовать, тогда и лекарства не нужно будет...
     - Да разве одна наука уродует,  Исаак Григорьевич?  Это пустое. Жизнь
глупая увечит людей, а наука лечит!
     - Ну, хотя бы так, Петропавлушкин! - оживился Матиссен. - Пускай так!
А я вот знаю,  как камни с неба на землю валить,  знаю еще кое-что, похуже
этого! Так что же меня заставит не делать этого? Я весь мир могу запугать,
а  потом овладею им  и  воссяду всемирным императором!  А  не  то  -  всех
перекрошу и пущу газом!
     - А совесть, Исаак Григорьевич, а общественный инстинкт? А ум ваш где
же?  Без людей вы  тоже далеко не  уплывете,  да  и  в  науке вам все люди
помогали! Не сами же вы родились и разузнали сразу все!
     - Э,  Петропавлушкин, на это можно высморкаться! А ежели я такой злой
человек?
     - Злые умными не бывают, Исаак Григорьевич!
     - А по-моему,  весь ум -  зло!  Весь труд -  зло! И ум и труд требуют
действия и ненависти, а от добра жалеть да плакать хочется...
     - Несправедливо вы говорите,  Исаак Григорьевич!  Я так непривычен, у
меня  аж  в  голове  шумит!..   Так  наша  коммуна  просит  помощи,  Исаак
Григорьевич!  Очень земля истощена,  никакой фосфат уже не  утучняет.  Вам
думу почве передать не трудно,  а нам жизнь от этого!  Уж вы,  пожалуйста,
Исаак Григорьевич! Вон как прелестно у вас: подошел, подумал что следует -
и  машина воду сама погнала!  Так бы и  нам материнство в  почву дать!  До
свиданья, пока!
     - Ладно. Прощай! - ответил Исаак Григорьевич.
     "А этот человек умен, - подумал Матиссен, - он почти убедил меня, что
я выродок!"
     Затем Матиссен окончательно оделся и перешел в другую комнату.  В ней
стоял  плоский  и  низкий  стол размером 4 x 3 метра.  На столе помещались
приборы.  Матиссен подошел к самому маленькому аппарату. Он включил в него
ток от аккумуляторов и лег на пол.  Сейчас же он потерял ясное сознание, и
его начали терзать  гибельные  кошмары  почти  смертельной  мощи  и  почти
физически разрушающие мозг.  Кровь переполнялась ядами и зачерняла сосуды;
все здоровье Матиссена,  все скрытые  силы  организма,  все  средства  его
самозащиты  были  мобилизованы  и  боролись  с ядами,  приносимыми кровью,
обращающейся в мозгу.  А сам мозг  лежал  почти  беззащитным  под  ударами
электромагнитных волн, бьющих из аппарата на столе.
     Эти волны возбуждали особые мысли в мозгу Матиссена, а мысли стреляли
в космос особыми  сферическими  электромагнитными  бомбами.  Они  попадали
где-то,  может быть в глуши Млечного Пути,  в сердце планет и расстраивали
их пульс,  - и планеты сворачивали с орбит и гибли, падая и забываясь, как
пьяные бродяги.
     Мозг  Матиссена был  таинственной машиной,  которая  пучинам  космоса
давала новый монтаж,  а  аппарат на  столе приводил этот мозг в  действие.
Обычные мысли  человека,  обычное движение мозга бессильны влиять на  мир,
для этого нужны вихри мозговых частиц,  - тогда мировое вещество сотрясает
буря.
     Матиссен не  знал,  когда начинал опыт,  что случится на земле или на
небе  от  его  нового  штурма.   Тем  чудесным  и  неповторимым  строением
электромагнитной волны,  которую испускал его  мозг,  он  еще не  научился
управлять.  А  именно  в  особом  строении волны  и  был  весь  секрет  ее
могущества;  именно это било мировую материю по самому нежному месту, и от
боли она  сдавалась.  И  такие сложные волны мог  давать только живой мозг
человека лишь при содействии мертвого аппарата.
     Через    час    особые   часы    должны   прервать   ток,    питающий
мозговозбудительный аппарат на столе, и опыт прекратится.
     Но часы остановились:  их забыл завести Матиссен перед началом опыта.
Ток неутомимо питал аппарат, и аппарат тихо гудел в своем труде.
     Прошло  два  часа.  Тело  Матиссена  таяло  пропорционально  квадрату
количества времени. Кровь из мозга поступала сплошной лавой трупов красных
шариков.   Равновесие  в  теле  нарушилось.   Разрушение  брало  верх  над
восстановлением.  Последний неимоверный кошмар вонзился в  еще живую ткань
мозга Матиссена,  и милосердная кровь погасила последний образ и последнее
страдание.  Черная кровь бурей ворвалась в  мозг  через разорванную вену и
затормозила пульсирующее боевое сердце.  Но  последний образ Матиссена был
полон человечности:  перед ним  встала живая измученная мать,  из  глаз ее
лилась кровь, и она жаловалась сыну на свое мучение.
     В  девять часов  утра  Матиссен лежал  мертвым -  с  открытыми белыми
глазами, с руками, въевшимися ногтями в пол в борющемся исступлении.
     Аппарат усердно гудел и  остановился только к  вечеру,  когда иссякла
энергия в аккумуляторе.
     Весь день мимо дома Матиссена бежали упряжки лошадей и полуторатонные
грузовики - возить отаву с лугов, заготовлять впрок корм скоту.
     Петропавлушкин  водил  автомобиль  -  грузовичок,  улыбался  мировому
пространству в  полях и успокоительно думал о пользе добросердечной науки,
коей он сам немалый соучастник.


                                  * * *

     Через  два  дня  "Известия" в  отделе  "Со  всего  света"  напечатали
информацию Главной астрономической обсерватории.

     "В   созвездии  Гончих  Псов   при   ясном   небе   вторые  сутки  не
обнаруживается альфа-звезда.
     В  Млечном Пути  на  4-й  дистанции (9-й  сектор) образовалось пустое
пространство -  разрыв.  Его  земной угол =  4ё  71'.  Созвездие Геркулеса
несколько смещено,  вследствие чего вся  солнечная система должна изменить
направление своего  полета.  Столь  странные  явления,  нарушившие вековое
строение неба,  указывают на относительную хрупкость и  непрочность самого
космоса.   Обсерваторией  ведутся  усиленные  наблюдения,  направленные  к
отысканию причин этих аномалий".

     В дополнение к этому обещалась беседа в ближайшем номере с академиком
Ветманом.  Из  других телеграмм с  одной четвертой земного шара (тогдашние
размеры СССР) не  явствовало,  чтобы Земля потерпела что-либо существенное
от звездных катастроф, исключая петитную информацию с Камчатки:

     "На  горы  село  небольшое  небесное  тело,  около  10  километров  в
поперечнике.  Строение его неизвестно.  Форма -  сфероид. Тело прилетело с
небольшой скоростью и плавно приземлилось к вершинам гор.  В бинокли видны
огромные  кристаллы  на  его  поверхности.   Местным  Обществом  Любителей
Природоведения