зяин. - Вам немедленно нужно перенять его богатый опыт. Он уже больше года носит такие же доски на шее.
     Я переоделся с помощью хозяина в подходящий для визита костюм. К сожалению, майки и нательные рубахи не делают распашными, поэтому лишь верхнюю рубашку я надел на голое тело.
     - Но ведь нужен какой-то существенный повод! - вспомнил я. - Иначе у синьора Джузеппе будут неприятности. Похоже, я на него дурно влияю, и поэтому...
     Мы стали думать, перебрали все мои знания и умения. Остановились на самом надежном, имеющем устойчивый спрос в этом мире. Жители чхубанга и поселка за крепостью имели множество приемников, магнитофонов, видеоаппаратуры и прочей техники, но монахи-электрики, обслуживающие местную подстанцию ЛЭП, не могли справиться с ремонтом всей этой прорвы, которая почему-то быстро выходила из строя. Короче говоря, хозяин вспомнил, .что и у Джузеппе стоит в углу какая-то штуковина, которую он прямо-таки мечтает отремонтировать.
     Я шел по центральной улице чхубанга, придерживая руками колоду. Шею уже здорово натерло, а что будет дальше? Сдеру кожу до мяса, начнется воспаление с загноением, и кровь быстро доставит в мозг то, что меня убьет. А деревянное украшение снимать нельзя. Выходит, меня иносказательно приговорили к смерти? Вот тебе и хваленая гуманность монахов...
     На каменных ступенях и плитах тротуаров были расстелены циновки и застиранные коврики, на которых было аккуратно разложено всего понемногу - от восточных пахучих сладостей и предметов культа до сверхсовременных японских транзисторов и американских видеокассет. Но транзисторы помалкивали, и люди вокруг почти не разговаривали друг с другом. Над пропастью стояла тишина, сдобренная синими прохладными сумерками.
     Даньчжины со сдержанным любопытством разглядывали меня. Некоторые - враждебно. Какая-то старая женщина с распущенными волосами загородила мне дорогу и" начала ругать плачущим голосом моих родителей, всех родственников и друзей, а также тех, кто принимал роды у моей матери, кто давал мне пищу и кров, кто учил меня грамоте и уму-разуму... Я старался обойти ее стороной, но она забежала вперед и начала ругать уже меня самого, причитая и размахивая сухими маленькими кулачками.
     - Тэураны убили всех ее сыновей, - сказал торговец, сидя на корточках возле циновки. - Купите что-нибудь, господин.
     - У нее были хорошие сыновья, охранники тигров, - сказал другой торговец, сидя на корточках возле раскрытого зева лавчонки. - Купите у меня что-нибудь, господин.
     Лицо старой женщины дрожало и было мокрым от слез. Ее морщинистое горло конвульсивно напряглось, выбрасывая ругань. Я протянул к ней руку, хотел коснуться ее плеча или руки. Она отпрянула.
     - Не убивал я ваших сыновей. Клянусь вам! Я сам ненавижу тэуранов...
     - Будь ты проклят, чужеземец, - оказала она беспомощно. - И пусть будут прокляты все чужеземцы... Пусть будут прокляты все рыжебородые гусеницы!
     Она шла за мной до самого дома, но уже не ругалась, а только смотрела на меня с какой-то удивительной даньчжинской ненавистью, в которой было больше от покорности судьбе...
     Должно быть, Джузеппе ждал меня. Он вышел мне навстречу на высокое крыльцо с обломанными резными перилами - несуразная приземистая фигура, изуродованная толстым наростом-плахой.
     Я оглянулся. С высоты крыльца была видна большая часть крепости. Только что был обыкновенный прозрачный вечер - и вдруг ночь. В домах и храмовых постройках зажигались огни. Возле какого-то водоема вспыхнула настоящая иллюминация - лампочки были скрыты в кронах деревьев, и зеленый таинственный свет изливался на неподвижное водное зеркало, на грубого идола и гладкие валуны.
     - По-видимому, туда приходил Желтый Раджа? - спросил я вместо приветствия, показав рукой в сторону иллюминации.
     - Вы, конечно, хорошо обосновали свой визит, синьор Пхунг? - спросил он, нервно приплясывая на месте.
     - Синьор Пхунг? - удивился я. - Вы так меня назвали?
     Он в свою очередь удивился.
     - Разве вам не сказали? Теперь это ваше храмовое имя.
     "Пхунг, - подумал я, - скрывающийся, скрытый, скрываемый... Это лучше, чем, допустим, пханг - дурно пахнущий".
     - Но позвольте! - забеспокоился я. - Почему храмовое? Я же не монах? У вас же нет храмового имени, хотя вы тоже носите такой воротник?
     - Я - другое дело. Но вы проходите. - Уже в доме он продолжил:
     - Дело в том, синьор Пхунг, что я католик, связан с Миссией Святого Креста в здешней столице.
     - Ну и что?
     - Даньчжины не вмешиваются в дела других религий. Они считают: достаточно того, что человек верует или что имя ему дано в его храме. Вы же атеист. То есть - полный вакуум, который теперь начал заполняться.
     - Меня хотят обратить в даньчжинскую веру? Джузеппе смотрел на меня как на слабоумного.
     - Неужели вы до сих пор не поняли? Вернуть душу в тело - значит пройти очищение страданиями и наполниться святой верой. Если этого не произойдет, носить вам колодку до гробовой доски, и никакой посол вам не поможет, никакие вмешательства на международном уровне. Здесь свои тысячелетние законы, которые соблюдаются строго.
     Несколько больших и малых комнат дома представляли собой не то музей, не то склад или свалку вещей, разделенную с непонятной целью толстыми каменными стенами. В помутневших стеклянных банках - заспиртованные и заформалиненные органы и части тела разных животных. Судя по небрежно заполненным табличкам на латыни, большая часть их некогда принадлежала тиграм. На обшарпанных стенах висело великое множество фотографий, рисунков, красочных журнальных страниц - в рамках и без рамок, и на каждой - тигры.
     - Мои милые дорогие кошечки, - Джузеппе трясся в возбуждении, показывая мне картинки. - Это же интеллектуалы среди зверей! Рыцари! А среди всех на свете тигровых пород самая лучшая по всем показателям - здешняя, королевские горные тигры... - Он принялся перечислять их по именам. - Вот этот, Большой Раджа, весил триста пятьдесят килограммов, длина тела от носа до корня хвоста - три метра. А как он легко и изящно умел нести на себе буйвола!
     В книжном, полусъеденном древоточцами шкафу я обнаружил книги, написанные самим Джузеппе и изданные в Италии, США, России, Франции, Японии. Да, это был большой ученый, признанный авторитетом во всем, что касается здешних тигров и вообще хищных кошек.
     - Королевские горные кошечки - охотники высочайшего класса! - Джузеппе благоговейно притронулся ладонью к облезшей шкуре чучела тигренка. - Острое зрение, как у грифа, тонкий слух, как у опоссума. В броске - сущая молния! Расстояние в пятнадцать метров преодолевает за секунду! Все его тело - это крепчайшие, натренированные мускулы. Я заявляю вполне ответственно, таких мускулов больше нет ни у одного представителя животного мира!
     - А почему вы их убивали? - спросил я бестактно. Джузеппе будто с разбегу наткнулся на стену. Он поддал кулаком хомут, короста на его шее собралась в гармошку, и тонкая струйка крови потекла по грязным выпирающим из тела ключицам, увязая в шерсти на груди.
     - Что вы делаете?! - ужаснулся я.
     - Зачем вы пришли? - простонал он. - Делайте свое дело и убирайтесь! Я вас звал? Скажите, я вас звал?
     - Мне сказали, ваша электроника отказала, а мне по счастливому совпадению нужно подумать о хлебе насущном...
     - Кто сказал? Кто?!
     - Хозяин отеля, господин Чхэн. Джузеппе сразу успокоился.
     - А, эта старая проститутка? Всем старается угодить, а всем угождают только проститутки самого низкого пошиба. И за деньги. Господин Чхэн, угождая, надеется получить куш.
     - Мне показалось, это вполне приличный, интеллигентный человек. Вы к нему несправедливы. Джузеппе яростно хохотнул.
     - А вы внимательно посмотрите на него! Посмотрите! Приклеенная улыбка! Шаблонные фразы! Терпеть его не могу, так можете и передать ему, хотя он об этом осведомлен!
     - Тогда зачем он посоветовал мне пойти прежде всего к вам? Ведь неисправные электронные приборы есть и в других домах, я полагаю?
     - Конечно, есть! А погнал он вас сюда... - Джузеппе задумался. - Не знаю. У него в башке столько примитивного коварства, что нормальному человеку и в голову не придет...
     В углу большой комнаты стоял недействующий стереофонический "центр", покрытый толстым слоем пыли. Я вытряхнул из него несколько ночных бабочек и дохлую фалангу, высохших до звона, - из-за них и произошло короткое замыкание в одном из блоков. С большим трудом я чистил и смазывал механизм и подпаивал, где нужно. Приходилось пользоваться треснувшим зеркалом, чтобы нейтрализовать мертвую зону хомута, - так подсказал Джузеппе, уже давно прошедший стадию привыкания к хомутам. И вот трясущимися руками он ставит сверкающий диск.
     - Вы только послушайте! - шепчет он. - В нашей бедной стране катастрофически не хватает настоящей музыки!
     - И юмора, - сказал я под вступление виолончели. - Все вы тут ужасно серьезные.
     - У нас свое понимание юмора... - Джузеппе сделал знак рукой, чтобы я замолчал.
     Он влип в продавленное кресло, грубое волосатое лицо его обмякло, расплющилось о хомут, и в нем проглянуло что-то детское и беззащитное. В стереодинамиках звучал страдающий голос певицы, исполняющий что-то знакомое и прекрасное. Беллини? Масканьи? Или другой волшебник, одолевший пространство и время, чтобы растревожить пропащие души двух средневековых колодников?
     Джузеппе прижал к лицу натруженные ладони и беззвучно зарыдал. Стараясь не шуметь, я вышел из дома, осторожно закрыл дверь. Старая женщина сидела под старинным фонарем на быстро остывающих каменных ступенях. Увидев меня, она тяжело поднялась.
     - Пусть будут прокляты все гусеницы, - сказала она негромко и пошла следом за мной.
     Я благополучно вернулся в коттедж, господин Чхэн помог мне раздеться и угнездиться на кровати. Я сообщил ему, что у "итальянца" нет никаких приспособлений, облегчающих его участь колодника. Наоборот, считается предосудительным что-либо придумывать, так как страдание обладает очистительной силой.
     - И правда, - улыбнулся хозяин отеля, - я ведь что-то такое знал, да совсем забыл. Значит, ни бинтов, ни подставок...
     - Спасибо, ничего не надо.
     Я дремал в положении сидя на широкой мягкой постели, переложив тяжесть колоды на бамбуковую спинку кровати. Через раскрытое окно наплывала непрерывными волнами прохлада и доносилась итальянская музыка. Зеленый глазок светильника привлекал ночных бабочек, и они трепыхались над моей головой.
     Дверь номера тихо раздвинулась, и кто-то, на цыпочках подойдя к окну, стал закрывать створки.
     - Спасибо, господин Чхэн, - сказал я сквозь дремоту. - Так не хотелось вставать.
     - Вас, должно быть, беспокоил ночной холод, иностранцы обычно не могут к нему привыкнуть.
     - Скажите, а эта музыка... Он что, всю ночь ее будет слушать?
     - Увы, утром у господина Чезарини будет неприятный разговор с Духовным Палачом. Он совершенно не умеет себя сдерживать...
     - С Духовным Палачом... - пробормотал я. - Значит, то, что сейчас происходит, наносит вред возвращению в тело души господина Джузеппе?
     - Я не совсем в этом разбираюсь... - горячо зашептал хозяин отеля, сотрясая руками бамбуковую спинку и мой хомут. - Ведь из-за этой певицы господин директор заповедника убивал тигров! Разве он вам не рассказывал? Вот видите, какой он. Вы ему сделали доброе дело, а он не рассказал.
     - А что он должен был рассказать?
     - Он ухлопал на певичку миллион! Или даже больше! Представляете, какая глупость!
     - Миллион долларов? И она взяла?
     - Нет, они прокутили его! Летали на самолетах в Италию и Америку, потом организовали шоу с восхождением на Сияющую Опору... Господин директор хотя и ученый, но ветреный человек. Лучше будет для него же, если он никогда не освободится от наказания.
     - Так эта певица... Она бросила его? Потому что деньги кончились?
     - Дело в том... господин Джузеппе не итальянец, как он всем говорит. Он обыкновенный даньчжин, только учился в Италии. Он очень хочет быть настоящим европейцем, и даже католицизм принял, и даже их музыку стал любить. А та певичка терпеть не может азиатов, и поэтому у них в конце концов ничего не получилось. Она просто поиграла с ним, разорила, и он теперь носит колоду в память о сильной любви...
     Господин Чхэн еще раз пожелал мне хороших сновидений и удалился. Потом, неслышно ступая, опять пришел и поднял что-то с полу.
     - Хорошо, что вы пришли, господин Чхэн, - сказал я сонным голосом. - Я хотел спросить вас...
     - Вот поясок от халата обронил, а я люблю во всем порядок.
     - Скажите, а миллион долларов он заработал на тиграх?
     - Увы, это так.
     - И сколько же он убил всего?
     - Десять штук. Десять взрослых, крупных - только такие стоят, вернее, стоили год назад сто тысяч каждый.
     - Сто тысяч?! - ужаснулся я.
     - А что же вы думали? Это же священные звери! Один только коготь королевского горного тигра, оправленный в золото или платину, стоит до десяти тысяч. Это талисман храбрости и удач в рискованных делах. Его стараются заиметь военные, бандиты, спортсмены и многие артисты...
     Да, конечно, я уже слышал об этом, но масштаб беды, сгустившейся над тиграми, становился мне понятным только сейчас. Тигры еще ходят по джунглям, а их глаза, почки, печенки, сердца, когти, усы, кости, мозг, шкуры, кровь - буквально все, что в них есть, - уже оплачено заказчиками, перекупщиками, аптекарями, колдунами, фармацевтами. И если в мире столь бешеный спрос на королевских горных, то теперь их ничто уже не спасет.
     - Между прочим... - сказал господин Чхэн чуть ли не шепотом, - один такой коготь я могу вам продать. Он достался мне по наследству от покойного дяди моей жены. Я понимаю, все ваши деньги и ценности конфискованы... Но у вас все будет хорошо, я это прочел по вашему лицу, это нетрудно. Так что могу отдать как бы в кредит, под небольшой процент. Соглашайтесь. Вы увидите, талисман поможет в ваших делах.
     Я вежливо отказался, и он, в третий раз пожелав мне хороших снов, удалился. Я запер дверь на ключ, потом, не зажигая огня, занялся своим хомутом. Замок на нем был обыкновенный хозяйственный, что вешают на сараях, так что справиться с ним было несложно. Почему монахи используют в таком серьезном деле слабые замки? Для искушения грешников? Будем считать, что я не устоял перед искушением.
     Я принял холодный душ, смазал шею бактерицидным кремом и лег в постель, в блаженстве раскинув ноги и руки. Чудодейственный хомут лежал на полу возле кровати. Прежде чем уснуть, я поразмыслил над словами китайца и пришел к выводу, что он использовал меня для мелкой мести "итальянцу". Или для крупной? И ведь точно рассчитал, как и в какое время ударить. Ай да господин Чхэн!
     За несколько дней я побывал во многих домах чхубанга и поселка за его стенами, познакомился со многими людьми. Их духовные ценности были просты и понятны, что позволило мне установить, конечно, приблизительно, их тип мышления: конкретика на рубеже мифологии и традиции. То есть, древний мир и средневековье, слитые воедино. В них было много симпатичного: гордость, честность, чувстве собственного достоинства, незлобивость, повсеместное знание нравоучительных текстов, даже очень заковыристых, умеренность в еде и в удовольствиях, терпимость к чужим религиям... Когда-то, в далекие эпохи, даньчжины выбрались из моря невежества, фанатизма, нескончаемых войн и с тех пор всеми силами избегают суеты и нервотрепки большого мира.
     И даже то, что я "преступник", таскаю на себе тяжеленный хомут, не умаляло их великих достоинств в моих глазах. Ведь это наказание - вовсе не месть за преступление, а наивная и в общем-то гуманная мера моего спасения. Они действовали из благих побуждений, и это было главное. Ведь от меня "убежала душа", и я стал тэураном, ходячим мертвецом. Где видано, чтобы страшных "мертвецов", носителей зла, опасных для общества, не расстреливали, не сажали в тюрьмы, а давали бы им возможность стать нормальными? Правда, их понимание психической нормы было устрашающе оригинальным, но всех глубин этой оригинальности я еще не знал и разгуливал по крепости и поселку с чувством удивления и тихой радости. Я мог остаться на ночь в любом доме (если меня пригласят, конечно), я мог заговорить с любым человеком, мог заказать или приготовить для себя необходимую еду. Я мог устанавливать распорядок дня и ночи по своим биологическим возможностям - а это редкостное в наш век благо. И хомут. Я начал постигать глубочайший смысл этих древних конструкций. Хомут на каждом шагу, при каждом движении или жесте давал знать о себе, как бы подчеркивая парадокс моего положения - преступник, и в то же время на свободе. А боль, причиняемая колодкой, представлялась мне теперь каким-то непостижимым для моего разума очищением. Я вдруг понял тех людей, которые добровольно подвергали себя физической боли. На мне рабская, по существу, колодка, а я готов плясать от радости! Должно быть, какая-то, тайная сила включает на полную мощь мои чувства и тушит разум. Ясно! Это лишь начало. Потом что-то должно грянуть.
     Я встретил Духовного Палача на малолюдной улице. Старичок сиял чистотой и благодушием. Он чуть ли не застенчиво улыбнулся мне и спросил:
     - Как самочувствие, Пхунг?
     У меня накопилось много вопросов к нему и к прочим совершенным, но было бы некультурно, с их точки зрения, говорить прямо здесь, под полуденным солнцем.
     - Благоухание ваших мыслей и слов исцеляет, - ответил я заученной фразой, и Духовный Палач повел меня в храм.
     Оказывается, у них был небольшой вычислительный центр, который вдруг вышел из строя. И, что интересно, не первый раз.
     Молодой монах-программист со сдержанной любезностью давал объяснения:
     - Полгода назад приезжал представитель фирмы, поставляющей большие компьютеры. Он сказал, что Машина вышла из строя не по вине фирмы, и отказался возмещать убытки. Совершенные старцы решили купить другой компьютер, более надежный - "ведь у монастыря большое хозяйство и очень большие культурные связи. Все это нуждается в обработке, сохранении и так далее..."
     Я думал, что для такого случая с меня снимут хомут. Ничего подобного. Скорее монахи в монастыре скончаются разом, чем допустят такое. Мне на доску, к самому лицу, подносили съемные платы и блоки. А когда нужно было заглянуть в труднодоступные места, меня поднимали сильные руки монахов и засовывали головой туда, куда было нужно.
     Очень странная неисправность обнаружилась. Внутренности большого роскошного компьютера спеклись в слоеный невообразимый пирог. Я недоумевал.
     - Диверсия? Может, какой-нибудь сумасшедший засунул сюда термитную шашку? Или кто-то вместо фонарика посветил боевым лазером?
     Мне объяснили: диверсии исключаются, никто из посторонних не мог проникнуть в монастырский вычислительный центр.
     - Но такое случалось по крайней мере дважды?
     Монах-программист смотрел на меня с легкой неприязнью: ведь все рассказали, растолковали, чего переспрашивать?
     Я посоветовал заменить вышедшие из строя узлы, а еще лучше - заменить компьютер полностью. По спокойному виду обоих монахов я заключил: или они причастны к поломке компьютера, или у них есть еще один компьютер. Я подошел к программирующему устройству и определил, что оно совсем недавно было в работе. А возраст "слоеного пирога" - почти полгода. Выходит, есть третий компьютер, притом со всем полагающимся набором блоков. Так чего же они темнят? Впрочем, я не спрашивал о третьем вычислительном центре. Но меня интересовало, что же они обрабатывают в обстановке повышенной секретности?
     Потом Духовный Палач пригласил меня в свою келью. И в самом деле келья - каменный мешок с крохотной отдушиной, правда, пол был застлан толстыми войлочными коврами, а в стену встроен кондиционер. И еще, возле свернутой немудреной постели - отключенный электрокамин с ободранной пластмассовой облицовкой.
     - Тоже не работает? - я кивком показал на камин.
     - Работает, - улыбнулся старичок.
     Мы сели на кошму. Храмовый с