чжином?
     - Мне нужно в монастырь, о человек духкхи! А не на шоссе, ведущее в город.
     - В монастыре тебя ждет очень тяжелое наказание.
     - Я надеюсь, оно будет достаточно тяжелым... Лицо старика стало непроницаемым.
     - Только тяжкое наказание пробьет дорогу в ваше Время? - спросил я тихо.
     В его узких заплывших глазах промелькнул страх.
     - Ты правильно понял, иностранец... Ты почему-то правильно понял, хотя я тебе этого не говорил... про дорогу в наше Время...
     Он вывел меня на другую тропу, еще более скрытую в роскошных травах и кустарниках.
     - Пусть тебя не оставит та добрая сила, которая привела тебя ко мне.
     - Спасибо, о добрый, мудрый, славный духкхи... Он прикоснулся мягкой пухлой ладонью к моему ободранному плечу - прощальный жест.
     - И никому не говори, что ты видел меня, о человек из другого Времени. Ведь ты и сам мог найти дорогу к монастырю?
     Лучше бы он не говорил последних слов. Старик пал в моих глазах. А ведь как хорошо начал.
     ЛЮДИ ЧХУБАНГА
     В Бутане и Непале крепости-монастыри называются дзонгами, что дословно - "места собраний". В Суверенном Княжестве Даньчжин то же самое именуют чхубангами, "местами сражений". Место сражения, которое меня интересовало, было выбрано знаменитым даньчжинским полководцем среди неприступных скал, с трех сторон омываемых бурными водами горных рек, а с четвертой стороны вздымался крутой склон Сияющей Опоры Неба. Не знаю, до сражения или после столь оригинальное поле битвы было обнесено каменной стеной десятиметровой высоты. Теперь стены и башни были выбелены и украшены пурпурной полосой, охватывающей весь чхубанг, совсем как сувенирная лента на коробке с подарками.
     Мощные угловатые башни, массивные ворота с железными заклепками, висячие мосты - все это внушало если не трепет, то уважение к гордому народу (как говорилось в справочниках и туристских буклетах), который сохранил свою культуру, несмотря на разные исторические соблазны. И еще было известно, что в подвалах спрятаны огромные сокровища, а также скелеты тех несчастных авантюристов, которые хотели до них добраться.
     Обливаясь потом и ежась под ледяным ветерком, я шел по раскачивающемуся мосту, сколоченному из грубых и старых деревянных плах. В реве пенистого потока и в скрежете ржавых цепей мне чудилась грозная и волнующая музыка Гималаев. С высоченных стен на меня смотрели какие-то люди, некоторые из них опасно свесились, сгорая от любопытства. Хотелось крикнуть им, чтоб были поосторожней, но за шумом реки ведь не услышат.
     Я вошел в распахнутые настежь ворота. Судя по тому, как вросли они в камень, их открыли несколько столетий назад, да так и забыли закрыть. Привратники в полосатых халатах любезно показали мне дорогу к отелю для туристов. А я-то думал, что на меня сразу набросятся и обратят в рабство.
     ...И вот я иду по узким улочкам, вернее, по узким каменным плитам, исшарканным подошвами за многие века. Вокруг - мрачноватые, но добротные строения из дерева и камня, много статуй богов и святых, много широких и узких лестниц, замысловатых полов и крыш. Здесь и торговые лавки с раскрытыми дверями и окнами. По узким улочкам снуют велосипедисты и разукрашенные в цвета радуги двухколесные повозки, запряженные маленькими горными лошадками. Смуглые босоногие ребятишки с громкими криками гоняют плохо накачанный футбольный мяч у подножия огромного гранитного идола. И мокрое белье, развешанное на бамбуковых шестах. И кучи мусора возле домов... Настоящий средневековый город, спрессованный крепостными стенами. И только линии электропередач, щиты торговой рекламы да ярко-красные телефонные будки напоминали о двадцатом веке. И еще встретился сверхсовременный "шевроле" - он мягко покачивался на рессорах, рискуя ободрать свои элегантные бока о камень храмов и домов. Внутри лимузина я разглядел лысого монаха в оранжевой тоге. Он приветливо кивнул мне, проезжая мимо.
     Несколько легких, несерьезных коттеджей европейского типа возвышались на холме среди азиатских темных строений - явный диссонанс в местном хоре. Коттеджи и оказались "комплексом для туристов".
     Я полез по каменным ступеням к ближайшему коттеджу. Навстречу мне спускалась горбатая и пятнистая корова-зебу с некоровьим задумчивым видом. В этих местах коровы - священные животные и пользуются абсолютной свободой, поэтому я вежливо уступил ей дорогу. Но я чем-то не понравился ей, и она боднула меня в ребра. Я перелетел через перила и бордюры и упал в жесткие неказистые кустики, между которыми струился крохотный родничок. Этот уголок здесь называли "японским садом", и он явно не был рассчитан на внезапный визит иностранцев. До сих пор удивляюсь, как мой позвоночник остался цел.
     Пока хозяин отеля и его помощники поднимали меня из взбаламученной родниковой водички, корова с любопытством смотрела на нас, потом, оставив на вечных камнях то, что называют коровьими лепешками, не спеша отправилась по своим делам...
     Господин Чхэн, хозяин отеля, производил впечатление очень молодого человека, несмотря на груз лет. Его круглое лицо было без единой морщинки и дышало юношеской энергией, что, несомненно, свидетельствовало о высоком жизненном уровне торговцев в Суверенном Княжестве.
     Господин Чхэн принес на себе тяжеленную лохань, которая в этих краях заменяла ванну, и сказал, что слуга уже разжигает огонь, чтобы нагреть воду. Я был в восторге. Ведь для полного счастья мне не хватало именно бани и еще постели с чистыми простынями.
     Господин Чхэн поинтересовался, много ли туристов следует за мной, - видно, принял меня за руководителя группы. А узнав, что больше никого не будет, очень огорчился. Янтарные четки в его мягких сильных руках защелкали с большой скоростью, выражая состояние его души. Несмотря на свое разочарование, он отвел мне лучший номер в коттедже. И я заплатил сразу за весь срок, отпущенный мне визой.
     Когда я уже сидел в лохани, размякший и полусонный, ко мне подошел строгий господин с плетью в руке.
     - Мое имя Говинд Бхуранг, - представился он на даньчжинском. Значит, ему уже кое-что сказали обо мне, хотя бы то, что я понимаю их язык. - Я начальник охраны заповедника, и меня интересует, как вы попали к нам?
     Я честно ему признался, что совершил преступление, что бродил по заповеднику, как по своей квартире, и готов нести любое наказание, определенное законами Суверенного Княжества.
     Господин Бхуранг - рослый, статный и тяжелый в плечах. Его темное загорелое лицо напоминало бронзовый лик одного из местных богов. Я подумал, что такой человек должен быть страшен в гневе.
     И точно. После моей исповеди по его лицу забегали желваки, а в миндалевидных глазах появились признаки подступающей ярости.
     - Немедленно... следуйте за мной! Или я применю силу!
     - А почему у вас такое странное отношение к иностранному туризму? - спросил я. - И будьте добры объяснить, господин Говинд Бхуранг, почему я должен следовать за вами в голом виде?
     - Почему - голом? - нахмурился он. - Кто сказал - в голом?
     - Но вы же сказали, чтобы я немедленно следовал за вами!
     - Не надо шутить, господин иностранец. У нас неверно могут понять ваши шутки.
     - Хорошо, господин Говинд Бхуранг. Будем говорить серьезно. Из этого сосуда я не вылезу, пока не закончу мыться. Это во-первых. А во-вторых, я не последую за вами, пока вы не скажете мне - куда и зачем.
     - Я прикажу вас унести вместе с лоханью.
     - Прикажите, - беспечно ответил я, даже не подозревая, что из этого выйдет.
     Начальник охраны "выстрелил" плетью - в дверях возникли встревоженные лица.
     - Несите его за мной! Быстро!
     И меня понесли. Сначала осторожно спустили по деревянной узкой лестнице, потом по широкой, с каменными ступенями. Один из носильщиков поскользнулся на свежей коровьей лепешке. Он не опрокинул меня вместе с лоханью в тот же японский садик лишь потому, что господин Бхуранг вовремя огрел его плеткой. Я пытался скрыть свой страх тем, что продолжал мыться. Меня пронесли по главной улице к большому зданию древней постройки, и за нами бежала толпа, состоящая, главным образом, из детей и женщин. Мужчины стояли по обочинам дороги со сдержанным изумлением на смуглых лицах.
     Меня внесли в полуподвальное просторное помещение с низкими каменными сводами. Несколько бронзовых светильников - вместо фитилей в них были электрические лампочки - скудно освещали пространство, лампочки светились вполнакала. На циновках за низким столиком сидели два монаха в оранжевых тогах - молодой и старый.
     - Это хорошо, что ты любишь мыться, - сказал старичок приветливо. Его дряхлое личико светилось дружелюбием. - Но вода, наверное, уже остыла, и тебе хочется вылезти из бочки?
     - Да нет, еще теплая, - ответил я, намыливая мочало. - Вы извините, но я привык доводить любое дело до конца. Тем более, что мне приходилось мыться и в очень холодной воде.
     Я хотел попросить, чтобы кто-нибудь потер спину, но подумал, что это будет слишком. Пожизненное рабство я, должно быть, уже обеспечил себе, а большего мне не надо.
     - Хорошо, отвечай на наши вопросы, сидя в бочке, если тебе так нравится.
     И вопросы посыпались, один интереснее другого. Молодой монах только успевал менять листки, на которых вел протокол допроса. А это был именно допрос, а не душеспасительная беседа. Меня подозревали в принадлежности к какой-то опасной шайке и убеждали признаться во всем. Особенно их интересовало, где прячутся мои приятели.
     Я сидел в давно остывшей воде, покрывшись гусиной кожей, и рассказывал о своих моральных принципах, особенно о любви к животным. Ведь, насколько я понял, на меня хотели свалить все беды заповедника?
     Сзади донесся осторожный шорох шагов, я резко обернулся, и мои мокрые волосы встали дыбом, - из полусумрака выплыла всклокоченная носатая голова на растрескавшейся толстой доске, как на подносе. Крупные навыкате глаза пристально смотрели на меня. Потом голова хищно улыбнулась и поздоровалась со мной, певуче растягивая даньчжинские слова:
     - Добрый день, господин приезжий из другого Времени. - И добавила по-английски:
     - Да хранит вас господь.
     Оказалось - это колодник, его шея была стянута хомутом из старых досок. Он принес все мои вещи, которые нашел в отеле. Молодой монах вытряхнул содержимое сумки прямо на протоколы и открыл чемодан. Старичок внимательно рассматривал каждый предмет, вплоть до носовых платков. Его явно насторожила моя техника. Я попытался объяснить в доступной форме:
     - Это прибор для самогипноза. С его помощью можно, к примеру, лечиться. Суть лечебного действия очень проста. Надо...
     - Сколько священных тигров ты убил с помощью этого оружия? - перебил меня старичок.
     - Это не оружие...
     Я загрустил. Колодник вежливо кашлянул и произнес на даньчжинском с помощью английского:
     - Если вы из тех людей, которые охотятся на королевских горных кошек, то советую вам признаться. - Он помолчал. - Иначе они сами узнают все и тогда приговорят вас к смерти... Вот посмотрите на меня, я признался - и жив.
     - Так вы... охотились на тигров?
     - Моя история трагична и поучительна.
     - Все понятно, - сказал старичок с нотками сострадания в голосе. - Ты положил в чемодан ребро, которое не имеет ценности. Ты хотел обмануть нас, представившись глупым собирателем сувениров, который нечаянно спустился с разрешенной дороги на запрещенную тропу.
     - Неужели на основании одних только подозрений, - произнес я смерзшимся голосом, - беспочвенных подозрений... способны осудить... невинного...
     - Надо признаться. Да, синьор, - сказал колодник. - Это я вам говорю, Джузеппе Луиджи Чезарини. И все будет о'кей.
     - Доктор Чезарини? - пробормотал я в смятении. - Но вы же были директором заповедника?
     Старичок терпеливо прислушивался к нашему диалогу, по-видимому, решив, что он способствует правосудию. Колодник хотел церемонно поклониться и представиться мне поосновательней, но сморщился от боли, схватившись обеими руками за колоду.
     - Вас обратили в рабство? - спросил я.
     - Нет, - ответил за него старичок, - рабство у нас отменили в прошлом году. Теперь все даньчжины окончательно равны перед богом.
     - Как это замечательно, - пробормотал я. - Теперь, без рабства, вы сможете вступить в Организацию Объединенных Наций.
     По моему тону монах, по-видимому, понял, что я не очень рад отмене рабства, и этот факт он квалифицировал по-своему.
     - Когда в человеке нет души, очень трудно это скрыть. Я все больше и больше убеждаюсь, что мы правильно определили степень Начального Наказания.
     Он поднялся с циновки, поправил на себе одеяние и не спеша удалился. Монах-писец побежал вперед и открыл перед ним дверь.
     - Начальное Наказание... - Я силился вспомнить, что же это такое. Колодник пояснил:
     - Вначале определяют максимальное наказание по формальному признаку - типичный прокурорский подход. При этом подсудимый и не нужен. А потом он нужен, чтобы выяснить подробности, добавляя или убавляя от максимальной степени Начального Наказания. А так как в вас заподозрили тэурана, потому что вы три дня бродили по заповеднику, вам было определено соответствующее Начальное Наказание.
     - Что именно мне определили?
     - Я не знаю.
     - Выходит, этот добрый старичок - судья?
     - Нет. Монашеское имя этого человека - Духовный Палач, Видящий Истину. Он видит то, что нам с вами, синьор, не по зубам. Извините.
     - Он будет меня пытать? - спросил я шепотом. Колодник не то улыбнулся, не то скривился от боли, придерживая колоду.
     - Его основное занятие состоит в том, что он пытается вернуть души таким, как вы и я, синьор.
     Потом появился начальник охраны. Он не скрывал своего недовольства неведомой пока мне степенью Начального Наказания, и я его возненавидел. Я думал, что он вытащит меня из бочки и начнет топтать - такое свирепое было у него выражение лица. Но он лишь приказал мне вытянуть шею. Я вытянул, и двое его шустрых помощников в одно мгновение украсили ее тяжеленной деревянной колодкой со скобами и ржавым замком.
     - Я обязан вас предупредить, - сказал он, постукивая по ребру лохани черенком плети. - Пока вы ходите с этим воротником, никто вас не тронет, хотя вы, несомненно, заслуживаете более сурового наказания. Если снимете, вас разорвут. Не мои люди, а население... Такие, как вы, принесли много бед даньчжинам... А в остальном вы свободны.
     Они пошли к выходу, и колодник с ними. Я остался сидеть в холодной мыльной воде, ведь я привык все делать до конца.
     Колодник вдруг вернулся. Его корежила непонятная мне радость. Он, будто отплясывая дикий танец, шлепал босыми ногами по камню и конвульсивно вздрагивал всем телом. Потом прокричал надсадно, полушепотом:
     - Извините, что я вас покидаю, коллега! Мне не советуют встречаться с вами без серьезной надобности! Вы можете дурно влиять на процесс возвращения моей души!
     - Подождите, Джузеппе! - воскликнул я, боясь, что он уйдет, ничего толком не объяснив. - Сколько времени мы должны носить эти хомуты?
     - Разве вы не поняли? Пока не вернутся наши утерянные души!
     - А кто может определить, что они вернулись? Духовный Палач?
     - Да, коллега, только он. Теперь вы будете молиться на него, так же, как и я. И не особенно огорчайтесь. Оказывается, наше положение не так уж и плохо. - Он зашептал торопливо:
     - Если вы придумаете какую-нибудь убедительную для всех причину для встречи со мной, я буду только рад. Любой местный житель укажет дорогу к моему жилищу. Прощайте!
     Он еще раз изобразил ступнями-лепешками что-то вроде чечетки и исчез.
     Господин Чхэн был так добр, что приказал слугам отнести меня в отель вместе с лоханью. Монахи тоже оказались на высоте - оставили мне кое-что из одежды и туалетные принадлежности. Все остальное представляло какую-то опасность для тигров, поэтому было изъято.
     Я был рад, что отношение ко мне господина Чхэна и его деятельной супруги не изменилось. Он погладил ладонью мой "воротник" и произнес с лучистой улыбкой:
     - Дерево тик. Не гниет. Только занозы будут. Но это не так страшно. Все могло кончиться куда хуже. Сто лет назад за воровство никому не нужного ребра носорога отрубили бы правую руку, а если бы вы еще раз что-нибудь такое сделали, вас бы ослепили. Так что вы очень счастливый человек, господин чужестранец.
     Он усадил меня за накрытый стол, налил фужер хорошего вина. Видя мои неуклюжие попытки приспособиться к хомуту, выбежал из комнаты и вскоре вернулся с пучком тонких бамбуковых палок. Мы сделали несколько легких треног, которые уравновесили тяжесть хомута, подперев его снизу. На душе сразу полегчало, и я начал воспринимать красоты здешнего мира. Например, я обнаружил на стене великолепную голову тигра, вышитую на синем шелке разноцветными шелковыми же нитками. Его атласные глаза свирепо смотрели на наш стол.
     - Это Желтый Раджа, - горделиво произнес хозяин. - Самый знаменитый тигр здешних джунглей. Его вышили монахи по рассказам людей, встречавшихся с ним. Эта картина стоит десять тысяч долларов, но я ее не продаю, потому что это как талисман. Он приносит мне успех.
     Я был голоден, но никак не мог переправить в рот ни симпатичную сдобную булочку, приготовленную на пару, ни аппетитные куски жареного мяса, присыпанные чем-то белым. Как я ни крутился, локтевой сгиб моей руки не доходил до края хомута. Мелькнула блестящая идея подпилить доску с одного края, но господин Чхэн посоветовал выбросить это из головы.
     - Теперь вы должны беречь колоду больше жизни. Каждую неделю Духовный Палач будет смотреть, не причинили ли вы ей зла. В тиковой доске - большая мистическая сила, и о ней хорошо знают монахи, достигшие высоких степеней совершенства.
     Общими усилиями мы придумали, как кормить меня. Хозяин принес самые длинные палочки для еды, которые были припасены на случай появления туристов из Китая и Японии. Металлические палочки, их можно было сгибать, что мы и сделали.
     Булочки оказались без признаков поваренной соли, а мясо - жареной свининой, щедро посыпанной сахарной пудрой. Тем не менее я ел и нахваливал, и меня трудно было заподозрить в неискренности.
     За десертом (плод манго на мельхиоровой согнутой палочке) я спросил, глядя на Желтого Раджу:
     - Я так понял/господин Чхэн, что многие люди встречались с этим тигром. Он что, полудомашний?
     Хозяин беззвучно смеялся, его добрые глазки превратились в крохотные щелочки.
     - Полудомашний! Может же такое прийти в голову! Да он перетаскал почти всех собак в монастыре! Он очень хитрый и коварный...
     - И поэтому, как вы сказали, самый знаменитый? Хозяин колебался, стоит ли говорить.
     - Ну ладно. Видите вон тот красивый акведук? В раскрытое окно хорошо была видна прямая линия акведука. Сложенный из дикого камня, он протянулся из зарослей в скалах к центральной части монастыря. Это был местный водопровод.
     - Так вот, Желтый Раджа приходит в безлунные ночи по этой дороге к храму. Там есть бассейн, посередине которого - священная статуя Утренней Богини в раскрытом лотосе... Монахи видели, что он молится... - Хозяин благоговейно смотрел на картину. - Однажды я видел, как он уходил по акведуку. Но он тогда, наверное, не молился. Он нес в зубах собачку Главного Интенданта...
     Свинина с сахаром доконала меня, и мне захотелось спать. Я с трудом удерживался от зевоты, чтобы не обидеть хозяина. Он рассказал еще несколько историй о Желтом, потом помог мне подняться в мою комнату.
     - Вы очень предусмотрительно заплатили мне сразу за весь срок, - сказал хозяин, поддерживая меня за локоть и хомут одновременно. - Я в восторге от вашей предусмотрительности. Из вас получился бы очень хороший торговец.
     Мы стали размышлять вслух: как же мне улечься на широкую кровать, застеленную хрустящими великолепными простынями, о которых я мечтал трое с лишним суток.
     - Интересно, что придумал директор заповедника? - спросил я. - Не думаю, что он приспособился спать стоя, как слон.
     - И верно! - воскликнул мой понятливый хо