овлетворяло
навязываемое ими мировоззрение, ибо как  раз  тогда  я  был  слишком  занят,
вырабатывая сво„ собственное.
   На его краеугольный элемент меня натолкнуло наблюдение над моим  телесным
превосходством. Легко было видеть,  что  подавляющее  большинство  людей  не
могут сравниться со мною  в  силе,  ловкости  и  красоте.  В  то  же  время,
сопоставив   проявления   моей   духовной   силы    с    жалкими    потугами
посредственностей, я приходил к тому же выводу: я стою неизмеримо выше. Я не
мог ещ„ решить, являюсь ли я существом иного порядка, но уже понимал, что  в
их стадных образованиях мне не место. Недоставало  лишь  малого  сотрясения,
чтобы смешать фигуры и расставить их по намеченным мною позициям.
   Тогда-то  и  состоялся  розыгрыш  любительского  футбольного   кубка.   В
розыгрыше участвовала компания, где я был уже вице-президентом.
   Внутренне томясь от необходимости провести  несколько  часов  в  компании
напряж„нно и суетливо веселящихся, пьющих пиво и играющих в карты коллег,  я
любезно раскланивался с ними, входя в зафрахтованный фирмой  автобус.  Самый
проницательный наблюдатель не заметил бы, что я настроен по-другому,  нежели
остальные. Они пили в автобусе, пили на пароме, потом снова  в  автобусе.  Я
тоже пил и, хотя спиртное  на  меня  не  действовало,  мало-помалу  проникся
ритмом движения по автостраде. Мелькали огни, налетал и тут  же  стихал  шум
встречных автомобилей.
   Я сидел в переднем ряду, почти об руку  с  водителем,  и  дорога  неслась
сквозь огромное лобовое стекло прямо на меня,  смиренно  ложась  под  ж„лтое
пятно фар и тут же шумно взбунтовываясь под кол„сами. Кто-то  предложил  мне
закрутку гашиша. Я отказался. Я всегда презирал  наркотики  -  и  тем  более
теперь, когда, по  видимости  оставаясь  в  компании  коллег,  я  взмывал  в
неведомую высь над автобусом, над дорогой, над ночью. С  радостною  тревогой
вслушивался я во вс„ увереннее звучавшее во мне пение.
   Вдали показались огни большого города. Завидев  их,  я  со  своей  высоты
впервые разглядел и расслышал: вот оно,  неизреч„нное!  Пению  моей  души  в
унисон откликнулся другой высокий звук, и я знал, что это  песня  покор„нной
судьбы. Я знал, что завоюю город,  в  который  мы  въезжаем.  Какой  пустяк!
Первый шаг на открывшемся мне новом пути.
   Последующие два дня были наполнены шумными  попойками  и  многочисленными
встречами, но они не могли заглушить этих новых голосов. Напротив,  звучание
их становилось вс„ полнее и шире. Помню, мне остро  не  хватало  возможности
приложить многократно возросшие силы. Я был как  штангист,  которому  вместо
веса в двести килограммов предлагают  десятикилограммовую  гантель.  Но  тот
первый шаг я вс„-таки сделал.
   Ночью накануне отъезда я приш„л в казино. При мне были наличные,  которые
я только что рассовал по карманам, опустошив ряд уличных банкоматов  и  свой
банковский сч„т. Юнцы в кожаных куртках начинали обступать на меня  -  но  я
обернулся к ним лицом, и они отстали.
   Миновав  все  залы  и  с  удовольствием  отмечая  контраст   между   моим
бесстрастным лицом и смазанными от волнения лицами игроков, я прош„л к столу
рулетки. Я поставил сразу вс„, и поставил на  число,  не  потрудившись  даже
посмотреть, на какое. Я знал, что выиграю.
   Шарик, погудев, остановился.
   Белые пятна лиц обратились на  меня.  Испуг  был  не  в  выражении  их  -
расплющенные только что виденным, они не  имели  больше  выражения  -  но  в
поворотах и наклонах их овалов. Я засмеялся.
   - Дорогие гости, - без усилия перекрыл  я  гул  соседних  залов.  В  зале
рулетки давно царила тишина. Только слышно было, как крупье  пододвигает  ко
мне лопаточкой груду фишек. - Дорогие гости! Вы  видите  эти  деньги?  Здесь
немного. По сегодняшнему курсу - около миллиона  американских  долларов.  Но
даже этою скромной суммой я хочу почтить  вас,  ибо  сегодня  вы  у  меня  в
гостях. Эти деньги ваши. Берите их!
   Я швырнул фишки в толпу.
   Отойдя в  сторону,  я  забавлялся  тем,  как  недавние  азартные  игроки,
отталкивая и топча друг друга, бросились на п„струю груду  жетонов.  Ко  мне
подскочил неизвестно  откуда  вынырнувший  Александр  -  мой  сослуживец  из
танкерного отдела. Бледный, с  перекошенным  лицом,  он  совал  мне  в  руки
собранные им жетоны. Щека его была ободрана до крови.
   Я усмехнулся.
   - Возьми их себе, Алек. Тебе хватит, чтобы купить новый дом. Может  быть,
останется и на поездку в Грецию.
   В дирекции казино я подписал официальный отказ от претензий к кому бы  то
ни было из тех, кто сумел в свалке завладеть любою  частью  моего  выигрыша.
Управляющий, которому я передал бумагу, был сдержан и предупредителен, но  в
глазах его я читал безумие. Видно было, что, возвратившись домой, он  вместо
кофе хватит полстакана горькой и остаток дней своих посвятит тому,  чтобы  в
одних и тех же выражениях пересказывать сегодняшний эпизод.
   Понедельник же, ночью
   После обеда приезжал с карьера начальник. Его  фамилия  Сегедин  -  и  он
родной брат Волка. Какое разительное несходство! Младший  брат  -  убийца  и
зверь, которого даже нельзя назвать злобным, ибо понятия  добра  и  зла  ему
незнакомы. Старший брат - ничтожнейшая из посредственностей. Если можно себе
представить Юру Крохичева в старости, то это  он.  Говорят,  он  девять  лет
отсидел за хищение. Столь жалко  это  существо,  что  даже  в  тюрьму  могло
попасть лишь за кражу.
   У старателей он что-то вроде зав. производством. Пытался обвинить меня  в
том, что в субботу его артели недодали горючего. Я молча  бросил  перед  ним
бумаги, потом так же молча пров„л на  склад.  Сегедин  -  зовут  его  не  то
Сергей, не то Сем„н - хотел было продолжать скандал, но посмотрел на меня  и
смолк. Он струсил так явно, что мне стало и смешно и страшно. Страшно за то,
что его брат может оказаться хоть  сколько-нибудь  похожим  на  него.  Но  я
вспомнил все свои сеансы связи с Волком, восстановил  в  ушах  звучание  его
голоса - и ещ„ раз убедился в том, что, каков бы ни был  его  старший  брат,
избранный мною объект достоин меня.
   Я ещ„  раз  оглядел  Сегедина-старшего,  оценил  и  остроносые  туфли  на
кокетливых каблучках, и золотую цепочку на шее. Как беспомощны  эти  попытки
придать себе  благополучный  вид!  Но  почему-то  мне  показалось,  что  эта
личность ещ„ сыграет какую-то роль. К такого рода  предчувствиям  я  склонен
прислушиваться. Они - плод деятельности подсознательного, а  подсознательное
представляет собою более тонкий и чувствительный аппарат, нежели интеллект и
даже сфера осознанно-эстетического.
   Повинуясь этому предчувствию, я вкратце описал Сегедину  визит  покойного
Шмидта ко мне в ночь с субботы на  воскресенье.  Этот  рассказ  произв„л  на
старика неожиданное впечатление. Он ещ„ больше  чего-то  испугался  и  сразу
торопливо уехал, хотя перед этим просил у  меня  разрешения  воспользоваться
моей рацией для связи с Центральным. Что ж, будет  любопытно  проследить  за
эволюциями и этого объекта.
   Перечитывал утренние записи. То посещение казино - интересно, что я о н„м
давно не вспоминал. Мой бывший коллега Александр - тоже достойный упоминания
объект, не похожий ни  на  Марека  Гольдмана,  ни  на  Юру  Крохичева,  хотя
совмещал в себе некоторые черты и того, и другого.  С  Юрой,  например,  его
роднила искренность. Как он радовался, когда я подарил ему деньги! Вероятно,
столько наличных он и в руках никогда не держал. А когда два  дня  спустя  я
приехал к нему поздно вечером, он так же искренно зав„л разговор о том,  что
мне необходимо одуматься и взять обратно хотя бы то, что осталось у него  на
руках. Он даже вынес деньги из спальни и вновь совал их мне в руки.
   Тогда я решил немного сымпровизировать. Первоначальный мой план состоял в
том, чтобы оставить в распоряжение  Александра  свой  автомобиль.  Следующим
утром я улетал из тех кра„в навсегда. Сказать, что накануне отл„та я  поехал
в соседний городок к Александру только потому, что у него был такой же,  как
у меня, Пежо? Нет, полагаю, что и здесь оставило свой след  подсознательное.
Без участия моей воли оно работало над  зафиксированными  памятью  тогда,  в
казино, прямым взглядом и открытым выражением лица  Александра  -  и  теперь
подсказало мне путь действия.
   Как бы то ни было, увидев деньги, которые Александр  простодушно  пытался
мне вернуть, я изменил сво„ намерение. Дом его  стоял  на  отшибе,  в  тихом
месте. Из прихожей, где мы разговаривали, слышно было, как стучит в  темноте
дождь.
   - Нет, Алек, этим деньгам мы найд„м другое применение, - сказал я.
   Он был неглуп. Он услышал в мо„м голосе что-то такое, что  заставило  его
замолчать и уставиться на меня побелевшими расширенными глазами.
   Я запер дверь на ключ и вынул штепсель  телефона  из  розетки.  Александр
пытался мне  помешать,  но  я  отстранил  его  одними  вытянутыми  пальцами.
Бедняга, он считал себя крепким парнем! Меня порою посещает жалость  к  моим
объектам... (Это  может  прозвучать  странно,  но  ведь  только  примитивные
организмы предсказуемы).
   Я не применил никакого насилия.  После  отключения  телефона  я  даже  не
прикоснулся к нему. Я только говорил и смотрел ему в глаза. Этого  оказалось
достаточно, чтобы он прожевал и проглотил не всю пачку - я опять его пожалел
- но не  менее  десяти  тысяч.  Вс„  остальное  я  неторопливо,  бумажку  за
бумажкой, сж„г в камине. При свете  этого  огня  было  уютно  вести  беседу.
Точнее, монолог, ибо он лишь молчал и безотрывно глядел на меня  глазами,  в
которых радужный кружок был сплошь обвед„н белком.
   Под утро я улыбнулся Александру и сказал:
   - Тебе, мой друг, хватит  ума,  чтобы  никому  не  рассказывать  о  нашей
сегодняшней встрече. Мне никто ничем не сможет повредить, а тебя поднимут на
смех. До свидания! Утром увидимся  на  работе.  А  вечером,  если  захочешь,
сможем продолжить наш разговор.
   Он  молчал,  не  мигая  и  не  сводя  с  меня  глаз,  которые,  казалось,
расширились ещ„ больше.
   - Алек, воспитанные люди, когда уходит гость, говорят до свидания.
   - Д-до свидания.
   - Это лучше. До свидания, Алек. Хм. Да ты,  кажется,  поседел.  Нехорошо,
нельзя так распускаться.
   Всю дорогу я не отпускал  педаль  акселератора  от  пола.  Километров  за
двадцать до аэропорта меня  остановил  полицейский,  чтобы  выписать  штраф,
который мне уже не суждено было оплатить. Рассматривая в бледном свете  утра
его грузную фигуру в униформе, большое лицо и светлые усики,  я  думал:  вот
был бы занимательный объект! Но думал отвлеченно, устало.
   Та ночь поныне осталась моим непревзойд„нным шедевром.
   Несколько лет назад я узнал, что Александр после  моего  отъезда  пытался
покончить с собою. Спасла его  случайность:  сосед  заглянул  в  дом,  чтобы
одолжить бензопилу, и успел вынуть Александра из петли.  Тогда  я  поздравил
себя с тем, что  предусмотрел  и  подобный  вариант:  после  съедения  денег
заставил Александра принять слабительное, а затем многократно смыть унитаз.
   Глава десятая. Последняя
   Всю ночь они не сомкнули глаз, то отдыхая за разговорами, то  снова,  как
голодные, набрасываясь друг на друга. Ф„дор Ильич только покрякивал,  дивясь
собственной прыти: и двадцатилетнему бы не стыдно. От Риты  он  уш„л,  когда
уже брезжил рассвет. Шагая по пустынным улицам, глубоко вдыхал, перебирал  в
голове подробности прошедшей  ночи.  Славная,  ах,  какая  славная  баб„нка!
Почему так складывается: чем ни лучше женщина, тем  обиднее  судьба?  Ритуля
ещ„ молодец, хорошо держится.
   Сам себя останавливая, опять не удерживался и засматривал в будущее:  где
наша не пропадала? Загвоздка: дочь у не„. Двенадцать лет - это не шутка.  Не
заставишь чужого мужика папой звать. Но - и постарше, бывает,  слюбливаются.
И свой бы ребеночек народился? Рите ещ„ не поздно. Да и самому Ф„дору -  кто
даст сорок семь? Разве что голова седая. И был бы сын.
   Сын!
   Дочка тоже хорошо, но дочь у Риты уже есть, а сын для мужика - это особо.
Фамилию ему можно было бы двойную устроить:  Сегедин-Батырханов.  Чтобы  оба
рода остались звучать. Есть знакомая в паспортном  столе  (гуливал,  грешным
делом), помогла бы.
   Всего перепробовал на сво„м веку Ф„дор Ильич,  а  вот  семьи  завести  не
довелось. Не встретилась, что ли, подходящая женщина. По  молодости,  ещ„  в
Караганде, влюбился в одну. Хотел жениться - это  в  семнадцать-то  лет!  Но
пронесло, и с тех пор, сколько их Ф„дор Ильич не перебирал, ни на  одной  не
спотыкнулся.
   Может, Риту ему Бог послал напоследок?
   Погуливает она, и даже за деньги - это Сегедин понял сразу, да и  справки
кое-какие успел навести. Город-то маленький. Но это  молод„жь  пускай  целок
ищет. Он, Сегедин, т„рт-перет„рт, у него понимание: какая по  шлюшьей  своей
натуре, а какая иначе.  Рита,  похоже,  больше  от  тоски  да  от  нужды.  С
прежнего-то е„ сожителя какие взятки? Знает его Ф„дор Ильич прекрасно. Что и
зарабатывает на сво„м снабженце - это после лайнеров-то  на  полторы  тысячи
контейнеров! - вс„ пропивает да спускает по подстилкам последнего разбора.
   Дома Ф„дор Ильич первым делом стал под  холодный  душ.  Эх,  не  вс„  ещ„
здоровьишко прогуляно! Позавтракал основательно,  и  уже  собирался  идти  в
мастерскую, где поджидали его две Тойоты, как зазвонил телефон.
   - Выручай, Ильич, - зачастил в трубку разводящий Подопригора. -  Надо  на
разъездном на Одиннадцатый сходить, завести  им  соляры.  Снабженец  на  той
неделе продинамил, погоды испугался, а теперь твой  брат  с  карьера  зов„т,
сл„зно просит: у них производство становится. И сам Двести двенадцатый,  как
сломался тогда, так и стоит в ремонте.
   - Погода ли разъездному? - усомнился Ф„дор Ильич.
   - Прогноз хороший. Я бы сам сходил, да тут одно к одному: жена на Большой
Земле, а у реб„нка температура сорок, не оставишь.
   - Не могу, Игорь Марьянович, - разводящий молод, но Ф„дор Ильич зов„т его
всегда по отчеству. Неплохой парень, хотя и с гонором. -  В  мастерской  три
машины ждут (прибавил для  весу),  клиенты  и  так  ругаются.  Да  пошли  ты
моториста одного - не дойд„т, что ли?
   - Эх, Ильич, ты что,  не  знаешь  этого  говнюка?  Он  соляру  наполовину
разбодяжит, потом санкций от артели не оберешься. Сам знаешь, они  нам  одни
своевременно платят. За их сч„т зарплата всему отделу. Помоги, Ильич - кроме
тебя, некому.
   Сколько себя помнит - никогда не мог Ф„дор Ильич отказать, когда говорили
ему: кроме тебя, некому. В молодые годы гордился, теперь плю„тся и ругается,
но делать нечего - привычка осталась. Заодно и брата проведает.
   Это нужно, хотя говорить со Степаном тяжело. Вс„ жалуется на судьбу и  на
Ф„дора смотрит зло, будто брат во всех его бедах виноват. Тяжело,  но  надо.
Кровь одна.
   Славка, конечно, взвился, когда  Сегедин  объявил  ему,  что  сегодня  не
выйдет на работу. Пришлось дать ему укорот, да заодно и подтвердить, что обе
Тойоты, как и обещано, завтра к утру будут готовы. Значит, ночью не к  Рите,
а в мастерскую. Жизнь! Впрочем, к Рите из-за дочки сегодня так и так нельзя.
   Услышав обещание насч„т Тойот, Славка  успокоился.  И  тут  же  почему-то
оставил свой обычный приблатн„нный тон и сказал серь„зно:
   - Ильич, послушай меня: не езди ты на эту Лопатку.  Гнилое  место.  Знаю,
что говорю - я после армии твоего брата три года по ней возил.
   - Я, Слава, Лопатку  не  хуже  твоего  знаю.  Вс„  в  порядке  будет,  не
переживай. Сказал, Тойоты сделаю - значит, сделаю.
   - Да отстань ты с этими Тойотами. Я за тебя, Ильич говорю. Ты же свой.
   - За заботу спасибо. Ну, увидимся.
   Чего это вдруг Славку потянуло за Сегедина беспокоиться? И он не такой, и
Сегедин не такой. Странно. Но тут же Ф„дор Ильич и забыл об этом, соображая,
что на причал к разъездному катеру для быстроты  лучше  подъехать  на  сво„м
Ниссане, а причальному сторожу поручить, чтобы приглядывал  за  машиной.  Он
сторожу время от времени чекушку завозит -  вот  и  пригодилось.  Бог  велел
делиться.
   Пока катер тарахтел через пролив, Ф„дор Ильич стоял на носу,  ловя  лицом
брызги. Сколько раз море успело ему осточертеть!  Сколько  раз  клялся,  что
ноги его больше не будет на борту судна. Но вот уже пятый  десяток,  а  если
случится, вот как сейчас, пройти миль десять даже на паршивом катеришке -  и
душа воспрянет.
   Вот она, Лопатка.
   Сначала из-за горизонта высовывается  гора  углом  вверх,  и  впрямь  как
огромная спинная кость. Остров с  этого  расстояния  кажется  одной  большой
сопкой - не скажешь, что есть  там  болота,  в  которых  БелАЗы  тонули.  На
северном плече сопки - карьер и фабрика, отсюда не видно. Сколько лет каждую
весну восстанавливали причал на северном берегу - и вс„ насмарку. От причала
одни сваи после зимних штормов, а швартуемся в бухте Южной.  Хороший  хозяин
был брат Степан, а до простой вещи не дош„л: десятую бы долю тех  средств  в
дорогу вложить -  в  бухту  Южную  ездили  бы  самосвалы  по  асфальту.  Или
нравилось ему, что прямо под окна его коттеджа морские суда становятся?
   Подошли поближе - стало видно, что  остров  порос  т„мно-зел„ной  тайгой.
Кое-где уже и желтизна смотрит, солнечные пятна в пасмурный  день.  Сентябрь
на дворе.
   Остров  как  остров.  Опять  припомнилось  Сегедину   Славкино   незваное
предупреждение, да заодно и жалоба брата в прошлый приезд: не могу, говорит,
Лопатка - та же могила. Ничего подобного Ф„дор  Ильич  не  видит.  Судьба  у
каждого своя, а остров - кусок земли, не больше. Буряты в Чите говорят,  что
у каждой местности свой дух, но то, в  понимании  Ф„дора  Ильича,  пережиток
язычества и суеверие.
   Пока швартовались, Ф„дор Ильич осмотрел сваи пирса: ничего, ещ„  постоят.
Лиственница -  дерево  железное.  Жалко,  шинных  кранцев  нет,  дерево  ещ„
сохраннее было бы. При  Степане  наверняка  висели  те  шины,  а  нынче  вс„
растащено. Из озорства, не для прибытка: в старой резине какой прок?
   Сторож на причал вышел незнакомый Ф„дору Ильичу. Детина бычьего сложения,
даже под ватником видно, как дельтовидные бугрятся от плеча к шее. А  взгляд
какой-то неподходящий фигуре. То он глазами упр„тся в тебя,  будто  повалить
решил, то начинает блукать по сторонам. Когда Ф„дор Ильич  представился,  он
быстро вскинулся из-под насупленных бровей и тут  же  снова  зашарил,  будто
ищет чего. Глаза т„мные, зрачка не видно.
   У Ф„дора Ильича, как у всех в родове, глаз на человека острый.  Посмотрел
на парня - и сразу понял, что он вс„ чего-то пыжится, вс„ тянется за кого-то
сойти.
   Назвался Кригером. Ну, Кригер так Кригер. Не вс„ ли равно,  с  кем  бочки
разгружать?
   Тут Ф„дор Ильич надоумился, что, пока у них суд да дело - катеру простой.
А время дорого. И к брату ещ„ поспеть надо.
   - Вот что, браток, - обратился Сегедин к мотористу. - Я тут пока  сторожу
помогу бочки до склада поднять, а ты  дуй  себе  на  Пятнадцатый.  Верн„шься
прямо к Северному причалу. А я тут закончу - и туда  прямо  через  перешеек.
Тр„х километров не будет.
   На Пятнадцатый - под оказию  что-нибудь  всегда  найд„тся  -  Подопригора
велел завезти батареи для рации. Моториста-то одного он как раз наказывал не
отпускать - но не пропь„т же тот аккумулятор за пять миль?
   Моторист пожал плечами и скинул швартов с бревна.
   - Накладную, накладную не забудь  у  него  подписать!  И  расписку  пусть
выдаст, - прокричал Ф„дор Ильич сквозь усилившееся тарахтенье двигателя.
   Моторист, почти не глядя на Сегедина, сделал рукою: мол, не учи уч„ного -
и закрутил штурвальным колесом.
   - Ну, давай, товарищ Кригер, - обернулся к сторожу  Ф„дор  Ильич.  -  Две
тыщи литров - пл„вое дело.
   Кригер что-то не заторопился.
   - Вот, значит, к кому я в  товарищи  попал,  -  медленно  проговорил  он,
разгибаясь и взглядом давя. - Большая честь для простого сидельца.
   Трудный, - сделал Ф„дор Ильич ещ„ одну отметину. На таких он ещ„ на флоте
насмотрелся. Когда был командиром отделения, они и карасями поко