усапожках и в  приталенной
куртке, Рита забежала в кухню, убедилась, что овсянка подвигается,  чмокнула
дочь в щ„ку, наказала ей в школу не опаздывать - и бегом вниз  по  лестнице,
только дробь от каблучков.
   Вдохнув на улице свежей морской сырости,  Рита  улыбнулась  сама  себе  и
первый раз вспомнила, отчего ей так бодро в понедельник с утра. Дело в  том,
что прид„т Ф„дор - тот самый большой дяденька, который вызвался проводить их
с Вичкой в прошлый вторник. Доведя е„ до подъезда, он,  как  и  все  мужики,
стал напрашиваться на чашку чая. Рита бы и не прочь завести  к  себе  такого
видного мужчину - но, во-первых, при  дочери  невозможно,  а  во-вторых,  ей
вдруг  не  захотелось,  чтобы  именно  этот,  здоровенный  и  обходительный,
подумал, что она готова в койку с первым встречным.  Свой  телефон  она  ему
оставила просто так, уверенная, что он не позвонит. А он взял и  позвонил  в
субботу, и они, смех да смех, быстренько сговорились, что он прид„т к ней  в
гости почему-то в понедельник. А, вот почему: в воскресенье он был занят  на
станции, где чинил машины, а в  понедельник,  сменившись  с  дежурства,  мог
сразу к ней.
   В  воскресенье  спозаранку   Рита   принялась   мыть   и   скрести   свою
однокомнатную, и несколько часов спустя квартира засияла  так,  что  хоть  в
журнал на картинку. Даже облезлая и обшарпанная  мебель  после  скипидара  и
пылесоса смотрелась очень даже ничего. Татьянке под горячую руку влетело  за
то, что она вп„рлась в комнату по свежевымытому  полу  в  грязных  ботинках.
После генеральной - Рита уже собиралась в магазин за угощением на  завтра  -
снова зазвонил телефон. У Риты „кнуло сердце:  а  вдруг  это  он,  и  звонит
сказать, что не прид„т? Но трубка ответила голосом Сашки,  и  уже  под  этим
делом, хоть и двух часов ещ„ не было. Сашка, как всегда, стал нудить о  том,
что он готов е„ простить и что надо им снова жить вместе. Это он-то  -  чтоб
е„ простил! Сам в каждом порту имел всех шлюх подряд - как из рейса  прид„т,
страшно было с ним в постель ложиться. А она единственный разик, да и то  от
тоски, позволила себе увлечься другом детства - и за это  е„  можно  сначала
обозвать поганым словом, а потом е„  же  прощать?  А  иди-ка  ты  на  х...й,
Сашенька! - с удовольствием отсыпала ему Рита и бросила трубку.
   То-то он, поди, опешил. Он думает, это только ему, кобелю пьяному,  можно
по-разному выражаться. Телефон потом  ещ„  звонил,  надрывался,  но  Рита  и
подходить не стала. Заперла двери и побежала за продуктами и выпивкой.
   Под вечер телефон звонил ещ„ раз, и Рита опять струхнула: или Ф„дор,  или
снова Сашка со своими пьяными объяснениями. Чтобы пусто было  этим  мужикам!
Ф„дору во вторник она соврала, что муж в рейсе. Ни в каком он ни в рейсе,  в
загранку давно не ходит.  Прозябает  на  снабженце  старпомом,  возит  соляр
старателям на Лопатку, а оттуда - руду. Начн„т, чего доброго, в  понедельник
при госте названивать. Надо будет заранее телефон отключить.
   Ритины страхи не оправдались. Звонила Вичка, и сразу взяла быка за  рога.
В гостинице  моряков  остановились  какие-то  два  иностранца,  зовут  через
охранников с ними отдохнуть. Один из них вроде бы  даже  по-русски  говорит.
Оба нестарые и из себя ничего. Не япошки какие-нибудь.
   - Ой, нет, у меня же стирка за две недели, - брякнула  Рита  первое,  что
пришло в голову.
   На самом деле у не„ со стиркой вс„ давно было в порядке.
   - Да отстань, какая стирка? - возмутилась Виктория.  -  Тебе  что,  сотня
баксов лишняя?
   Сотня долларов Рите, конечно, пришлась бы ох как кстати, и на такие  вещи
она после развода с Сашкой смотрит просто. Но накануне свидания...
   - Не-е, не пойду. Вс„ равно настроения нет, - и тут же проговорилась,  уж
больно е„ распирало: - А у меня на завтра назначено.
   - Да ну-у? - даже в трубку было видно, как глаза у Вички полезли  на  лоб
от любопытства. - А кто?
   - Помнишь, тот дядька, который нас во вторник провожал?
   - Он же старый!
   - Иди ты! Никакой не старый. Самый сок. И не женат.
   - Вр„т, наверное, что не женат, - усомнилась Виктория.
   - Не вр„т. У меня нюх. Ой, я же совсем забыла - как раз  тебе  собиралась
позвонить. Ты у меня завтра Татьянку не возьмешь? С меня будет.
   - Что за вопрос, конечно, возьму. Приводи.
   Вечером пришлось объявить дочери, что в понедельник  она  ночует  у  т„ти
Вики.
   - Не хочу-у... - надулась Татьянка. - Она злая.
   - Кто злая, Вика? Что ты чушь несешь!
   - Ну, не злая, а какая-то такая... Не хочу. Да зачем мне к ней идти?
   - Затем, что я подменяю Наталью Сем„новну на круглосуточной.
   - Ну и что? Я одна люблю ночевать.
   - Не выдумывай. Одной опасно - ты послушай, что в городе творится.
   От  вранья  дочери  на  душе  поскребли  немного   кошки.   Но   Татьянка
успокоилась, услышав, что у т„ти Вики  будет  мороженое  -  дит„  дит„м!  не
забыть купить - и остаток вечера прош„л мирно.
   В садик Рита прибежала радостно-возбужд„нная и  тут  же,  как  в  омут  с
головой, нырнула в свои воспитательские  заботы.  Давыдов  Витя  не  приш„л:
грипп. У Егоровой тоже грипп  -  не  эпидемия  ли  начинается?  Вроде  рано,
половины сентября ещ„ нет. За завтраком капризничал Миша Бойченко - не хотел
манную кашу. Пришлось кормить его с ложечки и стыдить при  этом:  в  средней
группе, а кормят тебя, как маленького.
   Во  время  музыкального  занятия,  которое  за  нехваткой   руководителей
проводилось одновременно во всех группах, заведующая собрала воспитателей  и
объявила, что с октября у них вводятся занятия английским языком и, если кто
хочет попробовать свои силы, пусть записывается. Занятия будут платные, и за
них полагается сторублевая прибавка к зарплате.
   Эти сто рублей были для Риты новым соблазном, но по-английски  она  ни  в
зуб ногой, а потому сидела тихо, как мышка.  Наташка  же,  то  есть  Наталья
Сем„новна с круглосуточной группы, взяла и  высунулась.  А  сама  английский
знает не лучше Риты. И сто рублей эти ей - тьфу! Муж-то - старшим  механиком
под флагом . Вот бесстыжая! Рита только плюнула - про себя, конечно  -  видя
такое нахальство.
   Дела ложились одно на другое, не давая продохнуть. На прогулке - развести
подравшихся Сем„нова и Карпенко и пригрозить Карпенке наказанием  -  у  него
уже вторая драка с начала сентября. В обед -  проследить,  чтобы  ничего  не
оставляли на тарелках, да сделать заметку  для  памяти:  Петя  Фролов  опять
плохо ест, а в сонный час вс„ скрежещет  зубами.  Обязательно  поговорить  с
родителями: не глисты ли у  мальчишки?  В  сонный  час  опять  боли  голова:
Сем„нов писается во сне, из-за этого Карпенко его  с  утра  и  дразнил,  так
перед сном отправить его в туалет, а как засн„т,  через  полчаса  поднять  и
опять в туалет. Плохо, если товарищи  опять  просмеют.  В  этот  раз  с  ним
обошлось, но Карпенко, когда Рита будила Сем„нова, подглядывал из-под одеяла
и хихикал, а потом разбудил Гущина на  соседней  койке.  С  ним  вдво„м  они
сначала шептались, а потом стали отламывать от раскладушек пружинки и вязать
из них цепочку. Что ты будешь делать? И непорядок, и наказывать не  хочется.
Скучно же пацанам, кто виноват, что им дн„м не  спится?  Позаниматься  бы  с
ними отдельно, да в сонный час у воспитателя дел по горло: только и есть это
время на заполнение разных ведомостей, дневника  группы  и  прочих  бумажек.
Если разобраться, никому эта писанина не нужна, да начальство требует - куда
денешься?
   Дальше - больше. К полднику детей разбуди,  кого  и  одень.  Потом  опять
прогулка, после прогулки игры и ужин. И когда за  ребятн„й  стали  приходить
родители, Рита взглянула на часики и ахнула: матушки, оглянуться не  успела,
как день прош„л. Сейчас бы бежать домой да отводить Татьянку к Виктории,  но
Наташку разве попросишь присмотреть за детьми? Она и  своих-то  бросает,  не
дождавшись последнего родителя, а на  Ритиных  и  вообще  наплю„т.  Родители
нынче злые: не дай Бог, обнаружат, что  их  чадо  скучает  без  воспитателя.
Сразу и к заведующей жаловаться, и к самой воспитательнице  скандалить.  Они
думают, что у них у одних заботы, а воспитатель вроде как  и  не  человек  и
своих детей у него нет. Нет, уж лучше дотерпеть,  пока  всех  разберут  -  а
между тем  Вичке  позвонить,  попросить,  чтобы  она  Татьянку  сама  взяла.
Жив„т-то недалеко.
   Виктория поломалась для понту , но  за  Татьянкой  пошла.  Ничего,  пусть
промн„тся ножками - Рита, когда надо, ей тоже много делает. Одни  постоянные
разборки с е„ кавалерами  чего  стоят:  то  от  одного  е„  прикрой,  то  от
другого... Да! Татьянке лишний раз перезвонить,  сказать,  чтобы  т„тю  Вику
слушалась и чтобы плакать не вздумала. Вроде обошлось.
   Повезло:  мамаша  Кротова  не  сильно  задержалась  и  с  расспросами  не
приставала. А то она вс„ норовит: и как е„ сыночек кушал, и как спал,  и  не
обижали ли его? Бывают же такие  родители!  Другого  не  поймаешь,  чтобы  о
важном сказать, а эта готова по полчаса из пустого в порожнее. По е„, только
один е„ Витечка хороший, а все остальные отпетое хулигань„.
   На улицу из садика Рита выскочила, как из молотилки,  но  подкраситься  и
волосы поправить вс„  же  не  забыла.  Если  на  улице  мужики  глаз  класть
перестанут, то и сама  потеряешь  уверенность  в  себе.  Наглость  -  второе
счастье. Вичка так говорит, у которой этой наглости на десятерых. Себя  Рита
наглой не считает, но иной раз приходится и обнаглеть. Иначе нельзя.
   Цокая по тротуару каблучками и бессознательно  отмечая,  что  с  мужскими
взглядами сегодня вс„ в порядке, Рита  первый  раз  с  начала  рабочего  дня
толком подумала про Ф„дора и засмеялась. (Люди подумают: вот  ненормальная!)
Помнила она о н„м весь день, но задержаться мыслями времени не было,  только
чувствовала особый подъ„м и особую бодрость к делам. А вот по  дороге  домой
как раз об этом и подумать. Прислушаться к „кнувшему сердцу: что-то будет?
   В том, что без койки дело не обойд„тся, Рита не  сомневалась.  И  она  не
девочка, и он явно не из тех, кто повздыхает и отошь„тся, услышав  дежурное:
Что ты делаешь? Зачем тебе это? В койке тоже  по-разному  проходит,  но  тут
Рита была как-то спокойна: уж когда такому крепкому да уверенному попад„шь в
лапы, он вс„ устроит как надо. Ты знай сво„ дело да подыгрывай.
   Но - потом, как потом? И будет ли это потом?
   Почему-то именно в этот раз, именно с этим человеком Рите казалось, что -
может быть. И тут же она пугалась: да что же  это  за  мечты  такие,  как  у
школьницы, в самом деле! Сколько она его знает? Полчаса поговорили, пока  во
вторник до дому проводил - и то Вичка большую часть дороги трещала под руку.
В субботу пять минут по телефону. Что за это время пойм„шь? С Сашкой сколько
лет прожила, пока разобралась, какая он скотина.
   Вичке вчера ведь тоже соврала насч„т нюха. На других мужиков, может, он и
есть - вон их сколько повидала - а  на  этого  обоняние  что-то  отказывает.
Говорил он о себе вроде складно и нехвастливо, но  коротко.  Вс„  больше  е„
расспрашивал. С одной стороны, мужик такой и должен быть: немногословный, но
чтобы сила чувствовалась. Но поди разбери, что он на  самом  деле  думает  и
какой человек? Чувству хочется верить, что - человек что надо,  однако  Рита
знает, каково доверяться чувству. Бывала наказана.
   Ах, боязно, и опаска, и хочется себя вс„ время од„рнуть -  но  вс„  равно
внутри вс„ по„т, и тянет не шагать по тротуару, а лететь. Вот-вот пристукнет
на прощание каблучком и взмоет.
   С порога Рита куртку сразу на плечики и в гардероб, а ноги из полусапожек
- не в шл„панцы, а в туфли-лодочки.  Каблук  двенадцать  сантиметров.  Вдруг
заявится раньше времени - а она вс„ при вс„м. На  такие  ножки  посмотрит  -
разве скажет, что ей не двадцать лет?
   Чувствуя себя к бою готовой, Рита вихрем закружилась  по  квартире.  День
такой: сколько дел ни переделай, их вс„ не убавляется. И на здоровье.
   Так, литр водки пока пусть в холодильние  стынет.  Его  она  в  последний
момент выставит, уже как за стол садиться. Тут-то на  гостя  разлюбезного  и
поглядеть. Если на первом свидании навалится - то второй раз  на  порог  его
Рита не пустит. Навоевалась с одним пьяницей, других не надо.
   Сама Рита водку сегодня пить не станет, а вино красное, молдавское -  вот
оно. Ей не досуг разбираться, какое к рыбе, какое к мясу; когда сухое, когда
шампанское. Ей нравится послаще, жизнь свою подсластить - она его и на стол,
а если ему хочется чего другого, то пусть с собой приносит.
   Так. Скатерть-тарелки-вилки, вс„ это в темпе. Минута - и стол накрыт. При
Татьянке вчера нельзя было подготовиться. И так уж она спрашивала: чего  это
в холодильнике вкусные  вещи,  а  пробовать  нельзя?  Опять  что-то  соврать
пришлось. Салат накануне приготовить или на горячее полуфабрикат - даже и не
мечтай. Вс„ сейчас, за пять минут, нарежь, свари и на стол поставь.  И  чтоб
вкусно, и чтоб  красиво.  Любой  бы  другой  хозяйке  поучиться.  Ну,  Ф„дор
Батькович - не дай Бог, не оценишь ты Ритиных трудов!
   ...Говорит, что детей у него нет  и  никогда  не  было.  А  у  ней  такое
ощущение, что из него вышел бы хороший отец. Ну и что, что  ему  сорок  семь
лет?  Для  мужчины  ещ„  хороший  возраст.  И  Татьянка  бы  успела  к  нему
привыкнуть, да и - чем ч„рт не шутит - самой  Рите  ещ„  не  поздно  второго
родить. Как женщина она вполне здорова, несмотря на два аборта. И  выкормила
бы, и воспитала. А чего не воспитать при хорошем мужике?
   Ой, смотри, Ритка, размечталась! Не верь мужику: с виду он и солидный,  и
положительный, а на деле такой же, как все они. Покобелит и в сторону.
   Так, чего ещ„ она не успела? На кухне со стола крошки смахнуть, полотенце
аккуратно повесить. Вс„ должно быть в ажуре. Мужик - он  и  есть  мужик,  из
койки обязательно на кухню потопает за рюмкой и за закуской.
   Звонок!! Неужели она телефон отключить забыла? Вдруг  это  Сашка  пьяный?
Нет, вилка выдернута. Опять звонок. Это же у двери!..
   Он.
   Глава девятая. Кригер пишет дневник
   Понедельник, одиннадцатое сентября
   С утра на Центральном отозвался Волк. Теперь я знаю  о  н„м  больше  -  в
основном от словоохотливого старичка, которого все подряд зовут  Трофимычем.
Много где я побывал, много чего видел, но никак не могу  привыкнуть  к  этой
плебейской манере обращения. Стоит кому-нибудь назвать меня Александрыч -  и
он как человек переста„т для меня существовать. Как объект - возможно. Тогда
я становлюсь с ним особенно ласков и приветлив.
   Но возвращаюсь к Волку. Его зовут Ф„дор Сегедин.  Трофимыч  величает  его
Ф„дором Ильичом, но я, разумеется, не могу это повторить. Обращение по имени
и  отчеству  предполагает  почтительность  и  взгляд  снизу  вверх.  Мне  же
предстоит подчинить его себе, и по имени-отчеству я буду звать его только  в
глаза, для маскировки.
   Сегодняшний сеанс  он  начал  вс„  тою  же  фразой:  Как  ночевал?  Такое
отсутствие фантазии - признак слабости, и я внутренне возликовал. Я  отвечал
спокойно, по инструкции -  эти  инструкции!  как  выдающейся  натуре  бывает
тяжело подчиняться им! - а потом пошутил: ночевал-то хорошо, но одному ночью
скучно. Натуры типа моего Волка, сильные, но грубые, обычно  живо  реагируют
на остроты такого рода. С моей стороны это был пробный шар,  и  он  попал  в
цель. Волк расхохотался: А что, давай баб„нку  тебе  пришл„м?  И  на  дровах
сэкономишь, когда грелка во вс„ тело!
   Слова Сегедина сказали мне  о  н„м  многое,  если  не  вс„.  Я  удивлялся
собственной слепоте: как я мог подпасть под его обаяние  до  такой  степени,
что даже возненавидел его?! Теперь он был у меня как на ладони. Одна  фраза!
Но и одной фразы бывает достаточно, чтобы вспыхнул свет и открыл недоступные
дюжинной наблюдательности углы и изломы.
   Волк по-звериному сил„н  и  по-звериному  же  хит„р.  Его  убийства  -  я
по-прежнему уверен, что они были в его биографии, хотя его коллега  Трофимыч
рекомендует его, по-обывательски, человеком положительным - являлись  плодом
бессилия его  малоразвитых  жертв  перед  силою  инстинкта.  Но  на  высшем,
интеллектуальном уровне он ограничен  и  неуклюж,  и  здесь  несомненно  мо„
преимущество. Ему с его убогим кругозором недоступно  представление  о  том,
что интеллектуала и эстета может  занимать  иной  предмет,  нежели  баба.  О
других ориентациях он если и слышал, то лишь в зонно-тюремном  изложении.  А
если ему рассказать, что человека здорового, молодого и физически более  чем
полноценного сексуальное  общение  с  неизмеримо  низшими  существами  может
вообще не интересовать - то для  него  это  будет  разговор  на  тарабарском
наречии. Его глаза на мгновение застынут - но тотчас снова приобретут острое
звериное выражение, и, повинуясь природе, он бросится на непонятный предмет:
если нельзя понять умом, то можно попытаться достать клыками.
   Я без преувеличения заинтересован. Ненависти больше нет. Я освободился от
не„,  осознав  сво„  умственное  превосходство.  Остался  охотничий   азарт:
укротить это могучее животное. Я пока не знаю, каким образом. Возможно,  что
я и совсем откажусь от точного плана. При достойном сочетании художественных
и аналитических дарований можно себе позволить действовать двояко. Один путь
- математически выверить каждый ход. Второй - положиться на  игру  случая  и
вольную импровизацию.
   Последнее особенно уда„тся, когда слышишь в  себе  и  вне  себя  пение  в
унисон. Оно означает высший подъем творческого  начала  -  момент  овладения
судьбою. Я слышу это пение и чувствую этот подъ„м  -  и  как  это  сладостно
именно теперь, когда я только что освободился от  кошмаров  моей  краткой  и
бурной ненависти. Кто, как я - но таких крайне мало! - сумел возвыситься над
половым влечением, тот понимает, что ненависть есть высшее  развитие  любви.
Как таковая, в истинном выражении она доступна лишь избранным. Но и  любовь,
и ненависть сходны в одном: обе суть болезненные состояния, и преодоление их
приносит небывалое облегчение и взл„т сил. На волне внутренней победы борьба
внешняя становится блестящею игрой - и в такую игру я вступаю сейчас.
   Волку не понять, что с ним играют.
   Я закончил связь с Центральным постом ещ„ одною шуткой о доступном  Волку
предмете и вышел на берег. В важные минуты жизни я особенно  остро  чувствую
природу. Даже пасмурный и ветреный день, как сегодня, бывает  озарен  дивным
светом. Море шумело спокойно и бодро - и в его шуме я вновь слышал  созвучие
пению, которое вибрирует и нарастает в моей душе.
   Я рад сейчас отдаться воспоминаниям.
   Так же пела во мне душа, задавая тон покор„нной судьбе, когда среди тысяч
огней я въезжал в город на берегу совсем другого моря.  Это  было  пять  лет
назад
   Я был на взл„те того, что  человеческое  стадо  называет  карьерой.  Я  с
улыбкой вспоминал те времена, когда ставил себе задачею добиться признания в
среде так называемых мажоров, используя для этого несчастного Юру Крохичева.
Мой дом, мой автомобиль и мои способы проведения отпуска были  за  пределами
того, о ч„м большинство этих  бывших  мажоров  могло  мечтать.  Передо  мною
раскрывалось будущее, ради которого любой из них был бы  готов  пожертвовать
всем.
   И, однако, к тому времени я постиг истинную ценность человеческих существ
как по отдельности, так и в совокупности. Каждый из  них,  в  той  или  иной
степени, был либо Мареком Гольдманом, либо Юрою Крохичевым  -  и  продолжать
карьеру  в  их  среде  означало  им  уподобляться.  Я  уже  тяготился  своим
положением - хотя и был благодарен ему за то, что  оно  помогло  мне  узнать
себя.
   В ту пору я особенно много занимался телесным саморазвитием. Я работал на
силовых тренаж„рах, доводя до совершенства формы своего  тела.  Я  регулярно
посещал солярий, что круглый год помогало поддерживать правильный цвет кожи.
Я даже начинал заниматься восточными единоборствами,  однако  оставил  их  -
быстро,  по  своему  обыкновению,  овладев  азами.  Меня  не   уд