твенному отбору.  Когда условия достаточно
долго не меняются,  ненужные в данных условиях культурные нормы
полностью отсеиваются и подавляются.  Все представители данного
общества  начинают  вести  себя  одинаково,  что  очень  радует
любителей  порядка.  Но  такая  ситуация  - эволюционный тупик.
Развиваться дальше  некуда,  потому  что  естественному  отбору
больше   не  из  чего  выбирать.  Большего  порядка  достигнуть
невозможно потому  что  новый  порядок  невозможно  создать  из
ничего , порядок можно создать только из хаоса.
  Чем большим будет хаотическое разнообразие  индивидуальностей
составляющих  человечество,  тем  больше  у него шансов успешно
приспособиться   к   тем    гигантским    изменениям    условий
существования,  которые  повлечет  за  собой  Великий  Прорыв в
космос.  Чтобы совершить  этот  прыжок  в  неизведанное,  нужно
разбежаться,  а  чтобы  получше разбежаться - отступить немного
назад.  Прочь от прошлого опыта,  который в новых  условиях  не
помогает,  а  лишь запутывает нас ложным сходством настоящего с
будущим.
  Если совершать прорыв в космос - то только сейчас, когда силы
двух    противоборствующих    тенденций    -    к    расширению
индивидуальности  и  свободы  с  одной  стороны,  и  увеличению
"сознательности",  загоняющей индивидуальность в жесткие рамки,
с другой - временно равны,  и исход их поединка неясен.  Земная
цивилизация переживает момент неустойчивости,  а неустойчивость
всегда богата возможностями. Представьте себе маленький камешек
находящийся в неустойчивом равновесии на вершине горы. Он может
покатиться в любую сторону. Если он покатится по южному склону,
он вызовет лавину,  которая уничтожит деревню у южного подножья
горы,    если   этот   же   маленький   камешек   покатится   в
противоположную  сторону,  лавина   уничтожит   совсем   другую
деревню,  находящуюся на северном склоне, в десятках километров
от первой.  Если же он покатится на  восток,  то  вызванная  им
лавина  перекроет  горную  реку  и образуется озеро,  а если на
запад - он упадет в щель,  не вызвав никакой  лавины.  Но  пока
камешек   на   вершине   горы,   мы   можем  выбирать  из  этих
возможностей,  и чтобы осуществить  любую  из  них,  достаточно
легкого прикосновения к камушку.
     Когда лавина пойдет ее уже ничто не сможет остановить,  но
сейчас  достаточно  легчайшего  прикосновения,  даже дуновения,
чтобы из множества очень  различных  будущих  вызвать  к  жизни
какое-нибудь  одно будущее.  Настоящее Будущее.  Такова природа
неустойчивости.
     Мне кажется,   что  земная  цивилизация  находится  сейчас
именно в таком состоянии неустойчивости,  и любая мелочь  может
решить, что ждет человечество впереди - миллионы лет прозябания
и застоя или же  бесконечное  развитие,  одно  дающее  шанс  на
бессмертие.  Потом  будет поздно - единожды выбранное состояние
станет самоподдерживающимся и его, как лавину, уже нельзя будет
остановить,  но  пока  еще  все возможно.  Ловушка ограниченных
ресурсов еще не захлопнулась,  и не  все  еще  люди  прониклись
смирением. Научно-техническая революция все еще продолжается.
     Но неустойчивое состояние может продлиться в лучшем случае
еще  несколько десятков лет.  И вот,  пока оно есть,  мы сможем
попытаться опровергнуть гипотезу о  невозможности  бесконечного
развития своим примером.  Собственно говоря,  это мое сочинение
есть не  что  иное  как  очень  скромная  попытка  "подтолкнуть
камешек" в сторону неограниченного прогресса. Единственное, что
я могу для этого сделать - это помочь  людям  научиться  желать
по-крупному.  Конечно,  желать  - еще не означает мочь,  но для
того чтобы смочь, нужно, как минимум, пожелать.
    Пожелать что-нибудь по-настоящему крупное.  Не какие-нибудь
там  новые  шмотки  (хотя  такие  желания   тоже   способствуют
прогрессу техники),  а нечто,  кажущееся настолько за пределами
осуществимого,  что нам пришлось убедить себя  в  том,  что  мы
этого вовсе не хотим.  Если мы поймем,  что мы обманываем себя,
мы  сделаем  пусть  маленький,  но  все  же   шаг   в   сторону
безграничного  прогресса.  Это  -  начальный  этап  превращения
невозможного в возможное.


           Г л а в а 3.  То, о чем Вы всегда хотели,
                     но боялись мечтать...

    В предыдущей главе я говорил о бессмертии человечества.  Но
какое  нам  дело  до  его бессмертия,  если сами мы,  отдельные
индивидуумы,  смертны?  Будет ли оно жить и через миллиард лет,
или  же  погибнет  через  какое-нибудь  тысячелетие,  какая нам
разница?  Наши прапраправнуки - люди столь же нам чужие,  как и
наши  прапрапрадеды.  Нет,  они даже еще более чужие - от жизни
наших прапрапрадедов,  по крайней мере зависело появимся  ли  в
конце  концов  на  свет  мы  сами,  в то время как от жизни или
смерти наших прапраправнуков мы абсолютно независим - во всяком
случае  так  кажется на первый взгляд.  Но такой взгляд глубоко
ошибочен.  На самом деле будущее, которое мы никогда не увидим,
глубочайшим  образом  влияет  на  наши  повседневные поступки и
мысли.  Мы зависим от будущего  едва  ли  не  сильнее,  чем  от
прошлого,  и  я  попытаюсь  доказать это.  Не стану говорить об
"ответственности перед грядущими поколениями" - это всего  лишь
красивые  слова,  а  я принадлежу к тому поколению,  которое не
доверяет красивым словам и видит в  них  ширму  для  корыстных,
эгоистических  интересов.  Однако  с тех пор,  как человечество
осознало,  что оно может погибнуть  все  и  навсегда  слова  об
ответственности  перед  потомками слышны все чаще.  Так давайте
посмотрим, что за ними кроется.
    А кроются  за  ними  специфические  человеческие  интересы.
Специфические в том смысле,  что присущи они одним лишь  людям.
большинство  мотивов  поведения  человека  можно обнаружить и у
животных - здесь и  инстинкт  самосохранения,  и  стремление  к
продлению рода, и любопытство. И даже такие, казалось бы, чисто
человеческие мотивы как жажда славы,  богатства и власти  ведут
свое   происхождение   от   иерархического   поведения  стадных
животных,  от стремления стать  вожаком  стаи.  Чем  больше  мы
узнаем   о   животных,  тем  все  более  размытой  кажется  нам
грань,отделяющая нас от них. Кажется, что шимпанзе могут делать
абсолютно все,  что делают люди,  разве что немного хуже. Они и
трудятся, и сами создают примитивные орудия труда, и абстрактно
мыслят,  и говорят на языке глухонемых.  И все-таки такая грань
есть,  очень  четкая  грань,  но  лежит  она   не   в   области
непосредственной  деятельности,  а  в  области  мотивации  этой
деятельности.  Человек - единственное животное,  которое знает,
что  в  конце  концов  оно  обязательно  умрет,  и это сознание
собственной смертности ведет к глубочайшим отличиям в поведении
между   человеком   и  животными.  Каждый  из  нас  в  возрасте
нескольких лет от роду пережил глубокое, возможно глубочайшее в
жизни, потрясение от осознания неизбежности конца. Воспоминание
о нем, как о всяком травмирующем переживании, оказалось глубоко
запрятанным  в  подсознание.  Мы  не  помним  этого  шока  и со
снисходительным умилением смотрим на маленьких  детей,  которые
плачут  от  страха  смерти,  столь  еще далекой от них,  только
вступивших в жизнь.  Да, мы не помним этого потрясения, но шрам
от него остался в душе у каждого из нас. Где-то очень глубоко в
подсознании горит и обжигает душу безумное,  неосуществимое,  а
потому  запретное  желание  -  быть  бессмертным.  Люди  всегда
приписывали своим богам бессмертие,  потому  что  сами  мечтали
быть  бессмертными.  Люди верили в загробную жизнь потому,  что
хотели в нее верить.
    Но если  нельзя быть бессмертным,  то можно по крайней мере
найти какой-то заместитель, суррогат бессмертия. В этом - корни
специфически человеческого поведения.  Если для животного стать
вожаком  стаи  является  самоцелью,  то  для  человека   слава,
богатство  и  власть  очень  часто  превращаются из самоцелей в
средство увековечить свое имя,и таким образом в каком-то смысле
стать "бессмертным".  Зачем фараону Хеопсу понадобилось строить
пирамиду выше, чем у его предшественников? Обычно это объясняют
тем,  что  чем  больше  пирамида,  тем труднее грабителям найти
погребальную  камеру,  тем  сохраннее  будет   мумия   фараона,
которая,  по мнению древних египтян,  совершенно необходима ему
для успешной загробной жизни.  Но не  лучше  ли  было  спрятать
погребальную   камеру   в   песках,   как  это  было  в  случае
Тутанхамона,  пролежавшего необнаруженным почти до наших  дней?
Не  говорит  ли  сам  факт  постройки  этого  абсурдно большого
сооружения,  что Хеопс не очень-то верил в  загробную  жизнь  и
больше  надеялся  на то,  что и через пять тысяч лет люди будут
спрашивать:  "чья  это  самая  высокая  пирамида?"  и  получать
ответ:"это   пирамида   Хеопса".   Что  это,  как  не  суррогат
бессмертия?
   Мы все   больны   синдромом  Хеопса,  этим  жгучим  желанием
оставить после себя хоть какой-то "след" на Земле,  хоть как-то
докричаться до будущего, пожить в будущем, пусть хотя бы в виде
неясных теней в сознании людей этого будущего.  Теней  подобных
тем,  что  возникают  в  нашем сознании,  когда мы слышим имена
Хеопс, Наполеон, Ньютон, Пушкин... Герострат, в конце концов...
     Конечно, человек  особенно  много имен запомнить не может,
на все наши имена у потомков памяти не хватит,  но если  нельзя
добраться  до  них  в  виде имени,  то тогда хотя бы как-нибудь
описательно.  Например,  Человек,  который посадил это  дерево;
Человек,  который построил этот дом;  Человек,  который изобрел
колесо и т.  д..  Или уж по крайней мере заслужить  от  потомка
восклицание:  "хотел  бы я знать,  какой идиот это придумал!" -
обидно конечно, но и приятно: помнят все-таки!
     Да пусть хотя бы подумают иногда:  "ХХ век?  А ведь у меня
есть там прапрапрадед, раз я существую." Так что синдром Хеопса
окрашивает у человека даже стремление к продлению рода.
     Нам нужны  эти  будущие  поколения.  Они  нужны  нам  даже
больше,  чем мы им:  без них мы,  неверующие в бессмертие души,
сошли бы с ума,  мучимые страхом  смерти.  Они  нужны  нам  как
незаменимая  составная часть суррогата бессмертия.  И вот здесь
мы сталкиваемся с неразрешимым противоречием.  С одной стороны,
для  того  чтобы  гарантировать  удовлетворение нашего синдрома
Хеопса,  мы должны  обеспечить  наибольшую  стабильность,  даже
застойность общества.  Только при этом условии у людей будущего
останется та же система ценностей,  что и у нас,  и  они  будут
помнить  и  почитать те же имена,  что и мы;  только тогда дом,
построенный "человеком,  который построил этот дом",  не  будет
разрушен  для  того,  чтобы освободить место для нового,  более
совершенного дома,  а будет стоять как памятник старины;  одним
словом,  для  того чтобы люди будущего "продолжили наше дело" и
"были верны нашим заветам",  (т.е. создали бы нам иллюзию того,
что  мы  продолжаем  жить  потому,  что не умерло "наше дело"),
необходимо запретить всякий прогресс,  кроме  предсказуемого  и
заранее   нами   запланированного.   В   противном   случае,  в
непредсказуемо изменившихся  условиях,  наши  "заветы"  рискуют
превратиться  в  бессмыслицу.  Но  с другой стороны,  для того,
чтобы  будущие  поколения  могли  послужить   вам   заменителем
бессмертия,  они  должны,  как  минимум,  выжить.  Застойное же
общество,  раньше или позже,неизбежно приходит к гибели.  Итак,
если   мы   используем   бессмертие   человечества  в  качестве
заменителя индивидуального бессмертия,  человечество становится
смертным,  и,  следовательно, мы обманываем самих себя, считая,
что  нашли   заменитель   бессмертия.   Нам   следует   умерить
требования,  которые мы предъявляем к грядущим поколениям, и не
поручать им доделывать "наше дело".  Только  тогда  мы  сможем,
пусть частично, но зато не иллюзорно, удовлетворить наш синдром
Хеопса - по крайней мере  мы  сможем  быть  уверены,  что  наши
прапраправнуки   будут   реально  существовать  и  хоть  иногда
вспоминать,  что  у  них,  должно  быть,  были   прапрапрадеды.
Рассчитывать  же на большее не только нереально,  но и опасно -
можно потерять даже частичный заменитель бессмертия.
  Однако эта        рекомендация       -       всего       лишь
компромиссное,половинчатое решение проблемы.  Но что хуже всего
-   это   социальное   решение,   основывающееся  на  моральном
принуждении ("нам следует",  "мы не должны" и т.д.  и т.п.). Но
как  я  уже  говорил,  помимо социальных решений,  почти всегда
существуют технические,  и  именно  они  обеспечивают  реальный
прогресс.  Техническим  решением проблемы было бы дать человеку
индивидуальное бессмертие  и  таким  образом  избавить  его  от
синдрома Хеопса.
   Это невероятно сложная техническая задача,  но на пути к  ее
решению стоят не только технические трудности.  Для того, чтобы
начать решать задачу,  нужно захотеть ее решить.  Мы же, будучи
"реалистами",  ухитрились  убедить себя в том,  что мы вовсе не
хотим  бессмертия.  Ученые,  в   лучшем   случае,   говорят   о
"продлении" жизни, но никто не выдвигает в качестве цели, пусть
хотя бы очень  отдаленной,  достижение  бессмертия.  Для  того,
чтобы  обмануть  самих  себя,  мы  придумали  два мифа "о вреде
бессмертия". Миф первый: "жить вечно очень скучно." Миф второй:
"если  все  будут жить вечно,  не будет смены поколений,  а без
смены поколений остановится  прогресс."  Мифы  эти  механически
переносят   бессмертие   в  современное  общество.  Но  ведь  с
открытием бессмертия само общество изменится, и потому мифы эти
не верны.
    Я согласен с тем,  что вечная жизнь действительно  была  бы
очень  скучна,  если  бы  человечество попало в ловушку застоя.
Невыносимо наблюдать вокруг себя одно и  то  же  на  протяжении
тысяч и тысяч лет.  Но отсюда следует,  что общество, состоящее
из   бессмертных,   кровно   заинтересовано    в    поддержании
непрерывного,  неограниченного прогресса, для того, чтобы жизнь
вокруг все время была новой и интересной.  И бессмертным  легче
будет  осуществить  такой  неограниченный  прогресс,  чем  нам,
потому что они будут свободны от синдрома Хеопса.
          Что же  касается  смены  поколений,  то  это  - самый
варварский  способ  обновления  жизни  из  всех   принципиально
возможных.  Он  еще  годится  для  животных  -  в их голове нет
представления о  собственной  смерти,  они  свободны  от  этого
страха,  подспудно отравляющего даже самые счастливые мгновенья
человеческой жизни.  Для животного  не  существует  прошлого  и
будущего  в  том  смысле,  какой вкладывают в это понятие люди.
Нет,  конечно,  прошлое влияет на их жизнь через  приобретенные
рефлексы,  а  будущее  -  через  потребности,  но  восприятие у
животных  полностью  сосредоточено  на   настоящем.   Для   них
существует только настоящее, и потому не существует собственной
смерти  -  собственную  смерть   невозможно   воспринимать   из
настоящего,  ибо пока есть настоящее,  вы еще живы. Собственную
смерть возможно видеть только из прошлого,  как нечто  будущее.
Животные  неспособны на это,  и поэтому,  даже умирая для всех,
они не умирают  сами  для  себя  -  для  них  умирает  лишь  их
настоящее.  Один  лишь  человек  способен  жить  одновременно в
прошлом,  настоящем и будущем (прошлое - его память,  будущее -
его  мечты),  и потому его жизнь,  пусть даже самая счастливая,
глубоко трагична,  ибо животные не умирают никогда,  человек же
умирает всю свою жизнь.
   И давайте в конце концов перестанем лгать  самим  себе,  что
сознание быстротечности жизни придает какую-то особую остроту и
ценность каждому ее моменту.  Человек не способен почувствовать
всю   остроту  и  ценность  настоящего  момента  так,  как  это
чувствуют животные,  потому что настоящее в его сознании сильно
потеснено   воспоминаниями  о  прошлом  и  мечтами  о  будущем.
Настоящее превратилось для человека всего лишь в  тонкую  грань
между прошлым и будущим,  не имеющую самостоятельного значения,
всего лишь в строительный материал для построения будущего  или
реставрации прошлого.
   Человек бежит по жизни не останавливаясь  чтобы  оглядеться.
Его преследует кошмарный образ песочных часов,  в верхней части
которых остается  все  меньше  и  меньше  песчинок.  Он  должен
"успеть". Успеть сделать что? Неважно! Успеть!
   Когда же наконец человек перестанет утешать  себя  мифами  и
покорно  жить в вечном страхе перед временем?  Когда же наконец
человечество  восстанет  против   этой   нелепой,   трагической
несправедливости  природы  - смерти сознания,  осознавшего свою
смертность?
     Для того,  чтобы  индивидуальное  бессмертие  когда-нибудь
стало возможным,  необходимо сделать первый шаг, возможно самый
трудный - отбросить утешительные мифы о том, что это ненужно, и
что это в принципе невозможно. Этот шаг особенно труден, потому
что  сделавший  его,  сам  почти не имеет шансов на бессмертие:
осуществление индивидуального бессмертия - настолько технически
трудная задача, что ее решение может растянуться на столетия. И
тем не менее мы должны сделать этот шаг -  хотя  бы  для  того,
чтобы  удовлетворить  свой  синдром  Хеопса.  Как  я постараюсь
показать  в  следующих  главах,  человечество  сможет  быть  по
настоящему  бессмертно как целое,  лишь тогда,  когда оно будет
состоять из бессмертных индивидуумов,  а мы можем удовлетворить
свой  синдром  Хеопса,  лишь  обеспечив  условия для бессмертия
человечества.
    Понимаю, что я вряд ли смог убедить многих читателей в том,
что ненужность бессмертия - это всего  лишь  миф.  Такая  мысль
слишком  травмирует сознание смертного,  и потому ему трудно ее
принять.  Но я все же рискну продолжить и постараюсь  показать,
что принципиальная невозможность бессмертия - это тоже миф.
   Я предлагаю вашему вниманию свой проект технического решения
проблемы  бессмертия.  Осуществление  этого  проекта  потребует
использования еще не существующих технологий, но технологии эти
опираются на уже известные законы природы,  и потому в принципе
реализуемы.  Подготовительные этапы проекта как раз и состоят в
создании  и  совершенствовании этих технологий.  Заключительный
этап  проекта  -  достижение   индивидуального   бессмертия   -
существенным  образом  опирается  на одну гипотезу относительно
характера связи между человеческим мозгом и сознанием. Гипотеза
эта не противоречит нашему сегодняшнему уровню научных знании и
кажется мне вполне правдоподобной.
    Программа работ   по   осуществлению  этого  проекта  будет
приблизительно следующей :

       ПЕРВЫЙ ЭТАП: СОЗДАНИЕ БИОЛОГИЧЕСКОГО ИНТЕРФЕЙСА.

     Для того,  чтобы совершенствовать  какую-либо  технологию,
необходимо  создать общественную потребность в этой технологии.
Совершенно ясно,  что люди,  которые не доживут  до  завершения
программы,  не  заинтересованы в разработке и совершенствовании
технологий необходимых для бессмертия. Чтобы заинтересовать их,
необходим   какой-нибудь   промежуточный   продукт,  обладающий
самостоятельной ценностью  и  использующий  ту  же  технологию.
Таким промежуточным продуктом может стать устройство, которое я
предлагаю назвать ароматроном.
     Как вам должно быть известно,  вся информация,  получаемая
нашими органами чувств, передается в мозг по нервным волокнам в
закодированном  виде - в виде коротких импульсов электрического
напряжения (порядка 1/16 вольта).  Мы можем  ввести  в  нервное
волокно  электрод  и  записать  эти импульсы на магнитофон (это
возможно сделать потому, что импульсы следуют не так уж часто -
не  более  трехсот  раз  в  секунду - 300 герц,  в то время как
магнитофоны способны записывать гораздо большие частоты).
   Предположим, мы   ввели   электрод   в   нерв,   идущий   от
находящегося в носу рецептора (воспринимающего органа) запаха к
головному  мозгу,  и  дали  понюхать  испытуемому  какие-нибудь
цветы,  скажем сирень,  и записали возникшие