е эпохи, наша
эпоха порождает человека с  особой  психологией  -  психологией
умеренности   и   смирения,   ограничения   своих  материальных
потребностей.
   Вспомним христианское   смирение  и  аскетизм  средневековой
Европы,  стоявшей тогда перед межконтинентальным барьером.  Или
же   вспомним   йогу   -   философию   уводящую   человека   от
взаимодействия со средой,  а  значить  и  подменяющую  развитие
простым   перебором   возможностей   изначально   заложенных  в
человеческой психике.  Такая  интравертированная  философия  не
случайно  родилась  в стране,  которую смогло вывести из застоя
лишь нашествие чужеземцев.  Также не случайна популярность этой
философии в нашей, стоящей на грани застоя, цивилизации.
   Однако главным механизмом  создания  психологии  умеренности
стали  в ХХ веке все же не религии,  заимствованные у застойных
обществ прошлого,  а  новые,  характерные  для  нашего  времени
явления  общественного сознания.  Назовем их "сознательность" и
"реализм".  В основе их - обожествление науки,  приписывание ей
сверхъестественного  всезнания и всепредвидения,  слепая вера в
абсолютную правильность любой рекомендации, исходящей от жрецов
науки.   Такая   рекомендация   воспринимается   уже   не   как
рекомендация,  а как приказ.  Слушаться этих приказов  означает
проявлять   "реализм";   воспитать  в  себе  привычку  бездумно
следовать им значит стать "сознательным". Люди далекие от науки
(а  таких  большинство) чаще всего не понимают,  что абсолютных
рекомендаций не существует.  И дело даже не в том,  что научные
знания ограничены.  Любая рекомендация относительна уже хотя бы
потому,  что   она   основана   на   очень   и   очень   многих
предположениях,  порою  и  не  осознаваемых  теми,  кто готовит
рекомендацию.  Например,  кто-то может подсчитать сколько людей
будет  на  земном шаре через 50 лет,  подсчитать сколько народу
сможет прокормить наша планета,  увидеть, что начнется голод, и
на  основе этих расчетов дать рекомендацию снизить рождаемость.
Расчеты  могут  быть  совершенно  правильными  и   есть   смысл
следовать этой рекомендации, если... если люди не откроют новых
способов получения  пищи,  если  у  них  не  будет  возможности
переселиться в  космос,  если...  да  мало  ли какие могут быть
"если",  о которых даже не подозреваем ни  мы,  ни  составитель
рекомендации.
     Любая рекомендация  неизбежно  отражает  представления  ее
автора  о  том,  чего  люди  хотят и чего они не хотят,  что им
доступно и что им недоступно.  Но поскольку люди  верят  в  эту
рекомендацию   и   следуют  ей,  она  на  самом  деле  начинает
предопределять их желания и возможности.  Например,  если  люди
последуют рекомендации снизить рождаемость,  то им вполне может
хватить  пищи,  производимой  обычным  способом,  не  возникнет
потребности  в новых способах,  и как следствие,  новые способы
получения пищи не будут  изобретены.  Так  авторы  рекомендаций
ограничивают   наши   будущие   возможности.   Это  ограничение
происходит  от  того,  что   открытие   новых,   непредвиденных
возможностей  невозможно  предвидеть  (по определению) и авторы
рекомендаций исходят из наших сегодняшних  возможностей,  а  мы
все,   следуя  этим  рекомендациям,  этот  сегодняшний  уровень
увековечиваем.
     Вам наверняка  знакома  такая фраза:  "осуществление этого
проекта привело бы к  непредсказуемым  последствиям".  Она  все
чаще мелькает на страницах газет,  в радио и телепередачах,  по
поводу самых  разных  проектов  и  означает  она  только  одно:
проекту выносится смертный приговор. Нам уже вдолбили в голову,
что непредсказуемость - это очень  плохо  и  ее  надо  всячески
избегать.  Мы  как будто забыли,  что для первобытного человека
почти все,  что его окружало было непредсказуемо,  и если бы он
следовал  нашей  философии,  современная цивилизация никогда не
была бы создана,  ибо сделать непредсказуемое предсказуемым (то
есть познать его законы) можно лишь экспериментируя с ним.  Да,
результаты эксперимента в новой,  неизведанной  области  знаний
непредсказуемы,  и  потому  очень  опасны.  Но если бы они были
предсказуемы, не было бы надобности в эксперименте.
    Конечно, первобытному      человеку      вольготно     было
экспериментировать - он рисковал меньшим,  чем  мы.  В  крайнем
случае,  в  ходе своих экспериментов по добыванию огня,  он мог
спалить лес,  в котором он жил.  Но тогда ничто не  мешало  ему
переселиться  в  соседний  лес.  Мы  же  рискуем уничтожить всю
планету,  в то время как средств переселиться на соседнюю у нас
пока нет.  Но из этого вовсе не следует, что мы должны навсегда
отказаться от экспериментов.  Из этого следует,  что мы  должны
создавать  средства  преодоления межпланетного барьера - не для
того, разумеется, чтобы погубить Землю и переселиться на другую
планету,  но  для  того,  чтобы  перенести  наши эксперименты в
"соседний лес", т.е. в космос, и таким образом сохранить Землю,
не пожертвовав для этого техническим прогрессом.
    Но развивать технику можно  лишь  при  наличии  желания  ее
развивать.  Конечно,  захотеть - еще не означает смочь,  но для
того чтобы  смочь,  нужно,  как  минимум,  захотеть.  Философия
смирения,  порожденная предбарьерной эпохой наносит удар именно
по нашим желаниям.  Так  называемый  "реализм"  учит  нас,  что
нельзя  желать  невозможного.  Опасность  подобного  "реализма"
состоит в том,  что если все поверят в  то,  что  "невозможное"
невозможно,  оно и в самом деле сделается невозможным.  Простой
пример из прошлого:  когда-то считалось, что человек никогда не
сможет  летать,  или  видеть  в  темноте.  Разве  были бы у нас
сегодня самолеты и приборы ночного видения,  если бы все, в том
числе и изобретатели, верили в невозможность этого.
  Впрочем, для  того,  чтобы  невозможное   навсегда   осталось
невозможным,  необязательно, чтобы в невозможность верили все -
достаточно  чтобы  верило  большинство.  Изобретатели  -  люди,
которые  желают невозможного,  и не верят в его невозможность -
всегда были, есть и будут. Но сумеют ли они сделать невозможное
возможным  во  многом  зависит  от  того,  будет  ли  ощущаться
общественная потребность в  этом.  Иными  словами  -  будут  ли
достаточно много людей желать невозможного.
   Между тем,  "сознательный"   человек   предбарьерной   эпохи
скромен в своих желаниях. Он знает, что ресурсов мало, и потому
довольствуется  малым.  Он  знает,  что  эксперимент  проводить
опасно,  и  потому  отказывается от его проведения.  Он усмирил
свои желания.
   А может быть,  он просто разучился желать?  Променял свободу
мечтать на призрачную безопасность застойной цивилизации?
     "Сознательный" человек    конца    ХХ-го   века   так   же
предсказуем, как древнеегипетский раб, за спиной которого стоит
надсмотрщик с плетью или средневековый христианин,  живущий под
страхом кары божьей,  или,  наконец,  как полностью управляемый
рекламой   человек-потребитель,  созданный  монополиями  начала
ХХ-го века,  хотя сам он считает  себя  полным  антиподом  всех
троих.
     "Сознательному" не нужен надсмотрщик за спиной, потому что
он  сидит  у  него  в  голове;  ему не нужны цепи на руках и на
ногах,  потому что нет цепей прочней и надежней  тех,  которыми
опутано сознание, и которые человек выковал для себя сам, и сам
на себя надел.  Когда вечером диктор телевидения призывает  его
выключить  лампочку  в  сортире,  он  идет  и выключает,  и еще
гордится своей сознательностью,  не понимая,  что тем самым  он
уменьшает  потребность в поисках новых источников энергии,  что
он загоняет планету еще глубже в ловушку ограниченных ресурсов.
А  может быть и понимает,  но...  скажу вам по секрету:  я сам,
услышав подобный призыв,  начинаю думать "а не  допустил  ли  я
ошибку  в своих рассуждениях?  Не проглядел ли чего?" и в конце
концов   поддаюсь    этим    призывам.    "Интериоризированный"
надсмотрщик свое дело знает...
   Что касается бога, то для "сознательного" человека его место
заняла  наука,  точнее  ее  жрецы.  Как  и во все эпохи,  жрецы
добиваются  предсказуемого  поведения   небескорыстно:   власть
жрецов  держится  на  их способности предсказывать,  а надежные
предсказания  можно  делать  только  тогда,  когда   никто   не
производит экспериментов с непредсказуемыми последствиями. Нет,
жрецы от науки,  конечно, не против прогресса вообще. Но они не
за всякий прогресс,  а только за предсказуемый.  Не за открытие
непредвиденных возможностей,  а за перебирание и комбинирование
возможностей  уже  открытых.  Осуществлять такой прогресс - все
равно что вертеть калейдоскоп:  камешки  все  те  же,  а  узоры
новые,   и   оттого   создается   впечатление  что  мы  куда-то
продвинулись...  Но упаси вас бог вместо калейдоскопа изобрести
телевизор  -  он пожирает столько энергии,  на его изготовление
нужно столько ценных материалов,  да еще не известно, что вы по
этому  телевизору  увидите  -  то  ли  дело  безобидные узоры в
дешевом калейдоскопе! "
     Так чего  же мы все-таки хотим,  когда говорим,  что хотим
прогресса? Вопрос не такой уж простой, поскольку мы, будучи уже
наполовину   "сознательными",   не   знаем  вполне  собственных
желаний.  Предбарьерное общество слишком  долго  манипулировало
нашими желаниями, подавляя в нас чрезмерные, с его точки зрения
желания,  и  заменяя  их  более  умеренными   ("мы   не   можем
рассчитывать  на телевизор при наших скромных возможностях,  но
калейдоскоп даже лучше - он не так вреден для зрения.")
   Даже сама   постановка   вопроса   о   скрытых,   задушенных
"реализмом" желаниях может показаться "сознательному"  человеку
опасной   анархистской   затеей.   Между   тем,   окончательное
предназначение человека возможно будет состоять как раз в  том,
чтобы желать невозможного.  В самом деле,  представим себе, что
земной цивилизации все же удалось избежать ловушки ограниченных
ресурсов  и  выйти на магистральный путь развития материи.  Нет
оснований   предполагать,   что   человеческое    сознание    и
человеческое общество являются наивысшими формами материи, выше
которых она развиться уже не сможет.  Но тогда мы должны  будем
рассматривать человека уже не как "венец творения",  а как лишь
одну из ступеней в бесконечной лестнице развития. То, что будет
стоять  на более высоких ступенях,  сможет оказаться во столько
же  раз  сложнее  человека,  во  сколько  раз  человек  сложнее
одноклеточного  организма.  Это  будущее "нечто" будет столь же
недоступно нашему пониманию,  как недоступны человеческие мысли
амебе   с   ее   элементарными   реакциями   на   раздражители.
Единственное,  что  можно  с  большей  или   меньшей   степенью
уверенности  утверждать  об этом нечто,  это то,  что оно будет
сверхсложной кибернетической системой и  начало  развитию  этой
системы   положат   люди.  Как  я  уже  говорил,  высшие  формы
развиваются из низших,  зачастую используя  низших  в  качестве
своих элементов.  Многоклеточные организмы, в том числе и люди,
состоят из огромного  количества  организмов  одноклеточных,  в
прошлом  независимых,  а  ныне специализирующихся на выполнении
какой-либо функции  необходимой  для  всего  организма.  Какова
будет   функция   человека   в   рамках   будущей  сверхсложной
кибернетической системы?  Ясно,  что она не  будет  состоять  в
труде,  если  под  трудом понимать непосредственную манипуляцию
материальными       объектами        -        интеллектуальные,
самовоспроизводящиеся  и  развивающиеся  роботы  будущего будут
делать это гораздо лучше человека.  Ясно  также,  что  люди  не
будут решать сложные логические задачи - ЭВМ уже сегодня делают
это лучше людей.  Вполне возможно, что машины научатся решать и
так  называемые  творческие  задачи  -  лишь  бы  их перед ними
ставили.  Что же остается на долю людей?  Ставить задачи?  Но и
здесь  все  не  так  просто.  Тому,  у кого есть какая-то цель,
задачи ставит сам процесс достижения цели -  всякая  достаточно
сложная  задача  распадается  на  более  простые подзадачи,  и,
несомненно,  машины   научатся   когда-нибудь   эти   подзадачи
распознавать,  и,  таким  образом  у  них могут появиться свои,
особые цели, непредвиденные теми, кто задал им основную задачу,
поставил  перед  ними  конечную  цель.  Но конечную цель сможет
поставить только человек - и не потому,  что машина никогда  не
сможет  моделировать  человеческие  желания,  которые  лежат  в
основе целеполагания. Наверное, когда-нибудь сможет. Но строить
такую  сложную и дорогую модель никогда не понадобится,  потому
что создать живого человека гораздо проще - все знают  как  это
делается.
  Только человек,  с его мечтами и фантазиями,  с его  неуемным
любопытством и желанием новизны, с его завистью и стремлением к
власти (если нельзя над себе подобными, то хотя бы над природой
или   над   техникой),   с   его   несовершенным   телом,  сами
несовершенства которого постоянно порождают потребности во  все
новых  и  новых  способах  лечения,  с его несовершенным мозгом
подверженным  неврозам  и  психозам,  рождающим  уж   и   вовсе
причудливые    желания,    только    человек   со   всеми   его
несовершенствами и слабостями,  только такой человек (а  отнюдь
не сознательный ангел, каким нам чаще всего изображают человека
будущего) способен будет  занять  место  генератора  желаний  в
сверхсложной кибернетической системе.  Только он сможет ставить
перед системой  такие  цели,  которые  не  дадут  ей  придти  в
состояние информационного равновесия со средой.  Но все это при
условии, что он не разучится желать невозможного.
   Разумеется, все это очень опасно.  Развитие всегда сопряжено
с большим риском. Например, как я уже сказал, у кибернетической
системы  могут  появиться  собственные  цели  и желания,  и нет
гарантии, что в один прекрасный день она не пожелает избавиться
от  генератора  желаний  и уничтожит человечество.  Но с другой
стороны,  кто мешает генератору желаний  пожелать  чтобы  этого
никогда не случилось?  Система сама будет следить за тем, чтобы
быть неопасной для  человека.  Гораздо  опаснее  непредвиденные
последствия воздействия  системы  на  природу,  но  этот риск -
принципиально неизбежная плата за развитие. Решая вопрос о том,
готовы ли мы платить такую цену, необходимо ясно понимать: если
человечество не будет развиваться, оно в конце концов неизбежно
погибнет,  развитие  же,  со  всеми его опасностями все же дает
человечеству  шанс  на  бессмертие.  В  последующих  главах   я
остановлюсь на этом подробнее.
     А сейчас   я   скажу   о   своих   сомнениях.   Во    всех
вышеприведенных  рассуждениях  я  предполагал,  что  мы все еще
можем избежать тупика в развитии - если изменим свои взгляды  и
свое поведение.  Но очень может быть,  что игра уже проиграна и
путь к прогрессу навсегда закрыт для человечества. Человеческая
цивилизация росла подобно тому как растут дети: периоды бурного
роста  чередуются  у  них  с  периодами  остановки   в   росте.
По-видимому,  эти  перерывы  в  росте совершенно необходимы:  в
периоды бурного роста различные системы  организма  развиваются
неодинаково быстро,  и если время от времени не останавливаться
для того,  чтобы привести их  в  соответствие  друг  с  другом,
накапливающиеся   диспропорции   могут   вызвать  гибель  всего
организма.  Возможно,  мрачное  средневековье  было  такой   же
необходимой  остановкой в росте цивилизации,  как и остановка в
росте человека перед окончательным  созреванием.  Созревание  -
самый  бурный  период роста,  но одновременно и последний такой
период.  Затем  следует  длительный   период   стабильности   с
неизбежной   смертью  в  конце.  Очень  может  быть,  что  наша
цивилизация подошла уже к зрелому возрасту и  расти  больше  не
будет.  Межпланетный барьер останется непреодоленным,  и земная
цивилизация будет существовать в почти неизменном виде  до  тех
пор,  пока  светит солнце,  и когда погаснет солнце,  угаснет и
цивилизация.  Впрочем,  цивилизация скорее всего  погибнет  еще
раньше: например, в Землю может врезаться комета, и цивилизация
не преодолевшая межпланетного барьера не  сможет  предотвратить
этого.
   Возможно даже,  что  существует  некоторый   фундаментальный
закон   развития,   согласно   которому   бесконечное  развитие
невозможно, и цивилизации,  подошедшие к межпланетному  барьеру
вступают в пору зрелости и перестают расти.  Может быть, именно
этим объясняется то обстоятельство,  что мы не можем обнаружить
в космосе достоверных следов более высокоразвитых цивилизаций -
таких цивилизаций попросту нет.
   Но если это так, если наша цивилизация стоит на пороге очень
долгого периода взрослости,  то мои призывы желать невозможного
попросту  вредны.  Есть вещи,  которые взрослым лучше не делать
(заставьте взрослого,  солидного дядю танцевать брейк-данс - он
себе шею свернет!).
    И все-таки я оптимист. Даже если другие цивилизации в нашей
Галактике  попали  в  ловушку ограниченных ресурсов,  мы должны
отнестись к этому не как к примеру, которому нужно следовать, а
как  к  уроку,  из  которого  следует  сделать  соответствующие
выводы.  Если другие цивилизации  застряли  на  каком-то  этапе
своего  развития,  то  это значит,  что место Хозяина Вселенной
пока вакантно,  и хозяевами вселенной можем  стать  мы  -  если
научимся преодолевать барьеры роста.
     Я верю,  что нынешний  барьер  преодолим.  Преодолеть  его
поможет    наметившаяся    сейчас   тенденция   к   возвращению
индивидуальности, о которой я уже упоминал. Люди становятся все
более  непохожими  друг на друга.  Этому способствует не только
индивидуализация вещей,  и не только освобождение  человека  от
бессмысленной  механической  работы,  но и новая информационная
техника,  позволяющая  каждому  проводить  увеличившийся  досуг
по-своему:  если раньше все смотрели одну и ту же телевизионную
программу,  то  теперь  видео  и  прямое  спутниковое   вещание
позволяют  каждому  выбрать  передачу  по  вкусу;  если  раньше
образование было стандартизировано и централизовано в школе, то
теперь    персональные    компьютеры    открывают   возможность
индивидуализированного образования.
   Люди становятся  разными  не  только  духовно,  по  даже   и
физически: современная медицина позволяет выжить людям со столь
странными   врожденными   анатомическими   и   физиологическими
особенностями   (проще   говоря   уродствами),  что  уже  через
несколько поколений нельзя будет,  как  в  наши  добрые  старые
времена,  нарисовать  анатомический  атлас,  годный для каждого
человека  -  у  каждого   будет   своя   анатомия   и   понятие
физиологической нормы потеряет всякий смысл.  Кто-то может быть
воскликнет в ужасе:  "Человечество вырождается!". Это не совсем
так:   человечество   готовиться  к  эволюционному  скачку.  Мы
называем уродами людей не приспособленных к  нынешним  условиям
существования.  Но  кто  знает,  в  каких условиях человечество
будет жить завтра?  Не поменяются  ли  "нормальные"  и  "уроды"
местами?  Во  всяком  случае эволюционному отбору будет из чего
выбрать.
  Последнее рассуждение применимо не только к физическим,  но и
к духовным нормам. Сейчас, когда трещат по швам нормы поведения
и  разрушаются стереотипы мышления,  ценители культуры кричат о
том,  что цивилизация приходит в упадок, идет назад, от высокой
культуры  к  бескультурью,  от  накопленного  веками  порядка к
хаосу.
 Да, это  так.  Но  что  такое  культура,  как  не  набор  норм
поведения и стереотипов  мышления  выработанных  обществом  для
того,  чтобы  приспособится  к  каким-то  определенным условиям
существования.  Когда условия  резко  меняются,  так  же  резко
должна  измениться  и культура,  иначе общество погибнет.  Но к
изменениям  способны  лишь"размытые"  культуры,  с   нежесткими
нормами и терпимостью к разнообразию.
   Условия существования  подвергают   разнообразные   взгляды,
обычаи  и нормы естес