р, которую можно поднять всюду,
независимо от характера местности, не обязательно в горах Скалистых или
Кавказских, в Кордильерах или на Памире. Американские инженеры
рассматривали наш проект и качали головой. Он казался им слишком дерзким.
   Но мы твердо решили осуществить его в Высоких Песках.
   Какие только предприятия не работали на нас! И химические комбинаты, и
турбостроительные заводы, и авиационные, и электротехнические, и
текстильные фабрики. Мне казалось, что мы кооперируемся со всеми
министерствами страны. И представь, все заботы по связи с ними обрушились
на мою бедную головушку! Хорошо, папа научил меня межминистерской
мудрости, ну, а то, что я женщина, я использовала уже сама...
   Я именовалась "главным инженером стройки", начальником назначили Костю.
Он ездил в свой родной город и нашел там Ивана Тимофеевича Русакова, того
самого седого дядьку, с которым мы с тобой встретились у Останкинской
телебашни.
   Костя уговорил Гусакова согласиться пойти на наше строительство: Иван
Тимофеевич, когда был в армии, служил в строительном батальоне, это могло
очень пригодиться нашей молодежной стройке. Ведь сооружение
экспериментальной энерготрубы в Средней Азии стало комсомольской стройкой.
И не только мы с Костей, ее руководители, были комсомольцами, но и все
добровольцы из студенческих строительных отрядов оказались нам под стать.
И появился у нас свой дядька Черномор, в прошлом капитан Советской Армии,
а потом милиции и теперь наш парторг, Гусаков. Только был он не тем
Черномором, который летал с помощью бороды, а был он тем дядькой
Черномором, который выводил на берег тридцать витязей прекрасных... и всех
в брюках (в том числе одиннадцать девушек).
   Да, на нашей стройке, как бы пышно она ни называлась, работали всего
лишь тридцать человек, комсомольцев.
   Забавно, что этим воспользовался... ты знаешь кто? Верейский! Сергей
Александрович! Он вдруг заявил, что по возрасту уже не подходит к нашей
группе, и наотрез отказался ехать в Среднюю Азию. Я сочла это
предательством и высказала ему все, что о нем думаю. А он безропотно
соглашался со мной. Да, конечно, он не может и не собирается расстаться с
Москвой. Он коренной москвич, урбанист, и романтика комсомольских строек
не для него. Да, он не может обойтись без ипподрома с тотализатором, даже
если я заменю в песках скаковых лошадей верблюдами. Да, он не собирается
бросать своих учеников (и уж, конечно, учениц!) и не оставит своей
тренерской работы по шахматам.
   Словом, он не намерен отказываться от привычного уклада жизни!
   Он весь в этом, Сергей Александрович Верейский, умница, игрок и дамский
угодник. И даже в этом он согласился со мной, не снисходя до спора с дамой.
   Сам папа не смог его убедить. В ответ на отцовские аргументы он спросил
папу, почему тот не оставит, хотя бы временно, свои пост в министерстве и
не возглавит стройку вместо неопытного инженера Куликова? Каков? Папа
ответил, что готов был это сделать, да министр но отпустит. Мама очень
рассердилась, обвинила Сергея Александровича в том, что он подпевает
всяким интриганам, которые обвиняют папу в якобы барских замашках.
   И папе вовсе не следует по совету Верейского испытывать судьбу - вдруг
возьмут и пошлют в пустыню! А как быть с московской квартирой? Да и Костя
обидится...
   Итак, тридцать витязей прекрасных обоего пола и с ними дядька Черномор
отправились в Высокие Пески ставить стоймя сказочный "тещин язык", о
котором я когда-то из озорства вспомнила при Косте, не представляя, куда
это меня занесет.
   Как выглядели Высокие Пески, я тебе уже написала. Никогда не забуду их
с разостланной по барханам ярко-синей оболочкой нашей трубы. Ее
укладывали, как укладывают парашюты.
   Это целое искусство! Руководил этим сам Иван Тимофеевич, который, к
нашему счастью, еще до армии был мастером парашютного спорта.
   Девчата все охали и ахали по поводу того, как хороша и прочна гладкая
синтетическая материя оболочки и сколько из нее можно было бы сшить
брючных костюмов. Но сейчас эта материя была сшита в виде одной
километровой брючины ("по Маяковскому", как острили ребята, вспоминая его
"Облако в штанах").
   "Брючину" через равные отрезки длины перехватывали легкие обручи, чтобы
препятствовать смятию трубы наружным воздухом из-за падения давления
внутри трубы, вызванного, по законам газодинамики, скоростным потоком. Эти
же обручи служили и для строп, через которые плавающие в воздушном потоке
поплавки поддерживали трубу.
   Оболочку трубы тщательно уложили, чтобы обручи и поплавки не
перепутались, не зацепились бы друг за друга.
   Сейчас мы должны были получить результат без предварительного опыта.
Собственно, вся наша стройка была опытная.
   Никто не поднимал в небо километровых труб. Никто не мор сказать, как
все произойдет. Надо было пробовать.
   Для подъема трубы прилетел вертолет с веселым летчиком, коротеньким
крепышом, который ходил, расправив плечи и расставив руки, как борец на
параде, сыпал прибаутками и всех веселил.
   Однако именно с ним связан самый черный день нашей эпопеи.
   Я поначалу жалела, что мама с Никитенком не успели приехать ко дню
подъема трубы, но потом была даже рада.
   По мере подъема вертолет все уменьшался, а от него вниз тянулась синяя
лента. Это я настояла, чтобы материал трубы был цвета южного неба. Или, ты
думаешь, надо было другого, контрастного, цвета, например оранжевого?
   Синяя змея у нас на глазах продолжала вздыматься с песков и тянулась в
небо. Там она исчезла. Но труба не оторвалась, а просто растворилась в
синеве.
   Своим нижним концом труба соединялась с моей "избушкой на курьих
ножках" - это я так назвала подведомственную мне электростанцию, состоящую
всего лишь из одной ветротурбины и сидящего на одном с ней валу
электрогенератора. Под полом "избушки" была всасывающая воронка,
принимавшая нагретый в пустыне воздух.
   Настала самая торжественная минута. Надо было запустить ветротурбину,
зажечь первую электрическую лампочку "от Солнца". Я махнула косынкой,
давая условный знак. Но лампочка над входом в электростанцию не зажглась.
   Мы побежали к "избушке на курьих ножках", чтобы выяснить, в чем дело.
   Турбина не вращалась, потому что никакой тяги в трубе не было. Все мы
стояли как в воду опущенные, боясь смотреть друг на друга.
   Но Костя вдруг ударил себя по лбу:
   - Идиот! Какой же я идиот! Иначе и быть не могло!
   Я не сразу его поняла, но потом сообразила, что столб воздуха в трубе
был совершенно такой же, как и снаружи, нисколько не более нагретый.
Теплый воздух еще не заполнил трубы.
   Вертолетчик запрашивал сверху по радио, может ли он отпустить трубу.
Она мешком повалилась бы на землю!
   Комсомольцы, поняв, в чем дело, наперебой предлагали кто что. Одни -
разжечь под приемной воронкой огромный костер и таким образом заполнить
трубу теплым воздухом, создать в ней первоначальную тягу, как создают ее в
печке. Потом горячий воздух пустыни сам обеспечит устойчивую тягу. Другие
для той же цели предлагали временно превратить турбину в "вентилятор",
закрутив ее от дизеля.
   Но Костя решил по-иному. Он приказал вертолетчику опустить трубу на
землю. Эксперимент продолжался.
   Когда синяя змея снова улеглась на барханы, все мы бросились к
вертолету, вернее, к верхней части трубы. Нужно было установить там
заглушку, но не раньше, чем труба заполнится горячим приземным воздухом,
прогреется под лучами солнца.
   Пришлось отложить подъем на сутки, чтобы поднять трубу в небо уже
заполненную горячим воздухом,
   И хорошо, что отложили на сутки: успела приехать мама с Никитенком!
Наступил один из самых радостных дней нашей с Костей жизни. Замечательно,
когда с любимым человеком тебя связывает не только чувство, ребенок,
семья, но и работа, искания, огорчения, победа!
   Вертолет снова приготовился к взлету. Он походил на огромную стрекозу,
и Никитенок был в восторге, бегал по песку и махал ручонками.
   Время летит. Скоро он пойдет в детский сад, а давно ли только таращил
своп удивленные глазенки! У него мягкие локоны, и я готова была плакать,
когда подрезала их.
   И вертолет снова осторожненько поднял трубу в небо.
   Какая же радость обуяла всех нас - и "витязей" и Черномора, когда труба
уже не бессильно повисла над "избушкой", как в первый раз, а готова была
задышать, зажить собственной жизнью!
   Летчик по радио сообщил, что снял с верхней части трубы "заглушку" и
воздух снизу устремился в трубу. Желанная тяга появилась! Горячий воздух
пустыни вертикальным ветром подхватил наши поплавки, натянул стропы,
прикрепленные к обручам, и синяя труба уперлась в южное небо, сливаясь с
ним, натянутая, как струнка!
   И тут мы увидели, что "стрекоза" спускается. Труба же стояла сама по
себе, исполинский стебель невиданного растения, выдуманного моим Костей!
   Это была победа!
   Мы переглянулись с Костей, я дала условный знак первому дежурному
машинного зала - им была дочка Ивана Тимофеевича Люда, - и над входом в
"избушку" вспыхнула сигнальная лампочка. Ее свет был едва различим в
яркий, солнечный день.
   Но это была первая электрическая лампочка, зажженная здесь энергией
Солнца пустыни.
   Что тут было, Катя!
   Началась вакханалия. Ребята превратились в исступленных дикарей на
празднике огня. Они выплясывали, прыгали, кувыркались через голову,
хохотали, падали, снова вскакивали, кружились. Ты, конечно, догадываешься,
что я не отставала от них.
   И, пожалуй, была среди них главной жрицей, вакханкой, "бестией", как
сказала наблюдавшая этот "шабаш" мама.
   Я схватила Костю за руки, и мы кружились как дети.
   Один только дядька Черномор стоял в стороне, улыбаясь в усы.
   Так и запомнился мне этот день, "день кружения". Кружилось колесо
ветротурбины (на этот раз завергелось-таки!), кружились и все мы,
строители ветростанции "ВП" (Высоких Песков).
   Я знала, что у Кости уже сложилась традиция отмечать заметные дни своей
жизни составлением этюдов. И я попросила его составить такой этюд, который
отразил бы наше "кружение"
   в день запуска ветростанции. Костя пообещал и сдержал свое слово.
   Мне нравится его новый этюд, - может быть, потому, что будит
воспоминания этого счастливого дня...
   Меня радует, что я могу тебе написать все про этот этюд. Как хорошо,
что Ваня помог тебе научиться понимать шахматы!
   И ничего, что ты по-настоящему "заболела" шахматами. Это единственная
болезнь, от которой не стоит лечиться. Ты написала, что прекрасно
разобралась в Костином этюде с матом пешкой на Ь6. Последний его этюд
совсем другой. Он отталкивается не от парадоксальной конечной позиции с
матом (или патом), а посвящен систематическому движению фигур - серии
ходов, когда король белых храбро вступает в единоборство с черным ферзем и
побеждает его, заставляя встать на "заминированную клетку", откуда его
достанет "на вилку" помогающий королю конь. В начальном положении у белых
всего два коня за ферзя, и трудно поверить в выигрыш белых, но Костя любит
укрощать черных ферзей! (40)
   И все-таки в этом положении "белые начинают и выигрывают"!
   Если у тебя хватит силы воли, то закрой письмо и попробуй найти решение
сама, а потом дочитаешь письмо. Ладно?
   Ну, здравствуй, Катя! Как? Удержалась от того, чтобы дочитать мое
письмо? Решила этюд? Хватило у тебя на это воли?
   Тогда давай проверим. Вот оно, решение: 1. Kf5+ Kp : h7 2. g6+ Kpg8 3.
Ке6! Что делать черным? Если 3...Фf6 или 3...Фg5 4. Kce7+ Kpf8 5. g7+, то
белые выиграют! Остается одно - связать опасного коня. 3...Фс7 (41) 4.
Kpb5 с той же угрозой Ксе7+.
   И опять черным приходится связать освободившегося белого коня. 4...Фd7
(42) 5. Kp : Ь6. Король снова развязывает своего боевого коня. Но ферзь
опять может стреножить эту беспокойную фигуру - 5...Феб (43). Спираль
раскручивается! 6. Крс7 - король наступает на ферзя, а тот вынужден, как
это ни парадоксально, отступать 6...Фс4 (44). Король и ферзь в круговороте
борьбы поменялись местами. 7. Kpd6. Может быть, черным прекратить эту
карусель и отдать ферзя, получив грозные проходные (7...
   ФЬ4+ 8. К : b4 ab 9. Креб Ь3 10. Kpf6 ba)? Сейчас черные поставят
нового ферзя, но... 11. Ке7+ (45), и неизбежный мат черным на 15-м ходу!
Поэтому хочешь не хочешь, а продолжай вальсировать с вражеским королем.
Но, невозможный король наступает своей черной даме на шлейф: 7...Фаб 8.
Крс5! Фс8 (46).
   Увы! Последнее поле, с которого, завершая спираль, можно связать
ненавистного коня, "минировано". Из засады бросается другой конь, и черный
ферзь гибнет. Белые выигрывают!


   Вот так и мы с Костей крутились, торжествуя победу! Крутились под
вставшей над нами стоймя нашей синей трубой.
   Ну вот, родная моя, и все, что я хотела тебе написать.
   У меня "солнцем полна голова". На душе светло, в глазах - море
тюльпанов, рожденных нашей энерготрубой. Очень, очень хочется увидеть
тебя, поделиться своей радостью!
   Никитенок с мамой будут жить с нами, пока папа не приедет за ними
вместе с приемной комиссией, которую нам придется теперь ждать.
   Так вот что, Катюня! А что, если вы с Ваней (и Леночкой, конечно!)
приедете к нам на Высокие Пески? Здесь сейчас как на лучшем курорте.
Приезжай! Ладно?
   Целую тебя, моя хорошая. Твоя Вика".


                                Глава пятая

                                ЗЛОЙ ВЕТЕР


   Комсомольцы взапуски бежали от "избушки на курьих ножках" по
тюльпанному полю. В их числе были и начальник стройки и главный инженер -
Костя с Викой.
   Конечно, встречать приемную комиссию следовало бы более солидно, идя
неторопливым шагом. Но ведь стройка-то была молодежная!
   - Сергей Александрович! - запыхавшись, произнесла Вика. - Вы не можете
себе представить, как мы все рады вам...
   - Здравствуйте! Привет! Салют! - милостиво раскланивался направо и
налево Верейский, приложившись к Викиной ручке. - Как видите, прибыл, не
побоялся адовой жары и чертовой сковородки. За вами верблюжьи бега, не то
не приму сооружения.
   - Я сама побегу... уже побежала, завидев вертолет. Мне останется только
доказать, что я - верблюд, - возбужденно тараторила Вика, пока Костя с
Верейским обменивались хлопками по спине.
   Из вертолета один за другим выходили члены приемной комиссии с
портфелями. Им суждено было дать путевку в жизнь новому направлению
энергетики.
   Назначение Верейского председателем приемной комиссии энерготрубы было
приятным сюрпризом для Вики с Костей. Вика подозревала, что здесь не
обошлось без влияния Викентия Петровича, который, конечно, припомнил,
насколько осведомлен.
   критичен и "объективен" Верейский, автор нашумевшей статье "Да и нет".
   Сергей Александрович, расстегнув ворот белоснежной рубашки, вошел в
машинный зал электростанции. Он с трудом преодолел крутую лесенку-трап и
теперь облегченно вздохнул.
   - Работает! - подмигнул он Вике.
   Вика кивнула.
   - Я имею в виду кондиционер, - добавил Сергей Александрович, вытирая
платком шею.
   - Мой мелкий подхалимаж, - засмеялась Вика. - Специально для вас
оборудовали машинный зал электрокондиционером. Не петь же вам здесь, в
самом деле, "Люблю и таю"!
   Сергей Александрович галантно улыбнулся.
   - Эти слова теперь готов произнести в ваш адрес.
   Вика смутилась, но подошел Костя.
   - Мы про кондиционер говорили, - заметил Верейский.
   - Это Викина забота о председателе, а моя - не задержать его.
   - Это как же? - осведомился Верейский.
   - Акт приемки можно хоть сейчас подписать. Все подготовлено.
   Верейский усмехнулся.
   - Цейтнота у нас нет. Подождем.
   - Чего подождем? - удивился Костя.
   - Ветра, - отрезал Верейский.
   - Какого ветра?
   - Злого ветра.
   - Так где ж его взять, если погода стоит такая?
   - Вот и посидим у "моря тюльпанов", подождем погоды.
   - Вернее, непогоды, - раздраженно поправила Вика.
   Верейский приятно улыбнулся.
   - Вы всегда правы.
   Потянулись унылые знойные дни. Участники стройки и члены комиссии
изнывали от жары и безделья. У приезжих неожиданно появились на головах
тюбетейки (Вика позаботилась!).
   Машинный зал с его прохладой считался раем. Каждый имел право провести
там два часа, пользуясь благом кондиционера: все вместе там не помещались.
   Прогноз погоды каждый раз слушали с волнением и надеждой. Синоптики
дважды сулили перемены и дважды ошиблись.
   А о сильном ветре и разговоров не было!
   Нелидов интересовался по радио из Москвы ходом приемки.
   - И на старуху бывает проруха, - раздраженно сказал он. - Приеду сам. Я
породил Верейского, я и... уговорю.
   Однако масштабы деятельности не позволяли Нелидову отлучиться из
министерства. Но он связался с Институтом прогнозов погоды и узнал, что
циклон в Средней Азии все же ожидают...
   через неделю!
   Эта предстоящая неделя обещала стать на Высоких Песках непереносимой
мукой. Но Иван Тимофеевич Гусаков придумал, как помочь беде.
   - Нет ничего хуже, чем ждать, - заметил он с тайным смыслом Косте с
Верейским.
   - Ждать - это еще не в гору саночки катать, - отозвался Верейский.
   - Катать не катать, а увлечь надо, - продолжал Гусаков.
   - Чем увлечь? - спросил Костя.
   - Шахматами.
   - Шахматами? - удивился Верейский. - Хотите, чтобы я сеанс дал? Боюсь,
что ни досок, ни костей не соберете. И всего лишь на один вечер
развлечение.
   - Her. Доски хватит одной, чтобы ребятам как следует заболеть, если за
нее сядете вы с Куликовым и сыграете матч из нескольких партий.
   Верейский задумался, потом сверкнул глазами.
   - А что? Мысль недурна. Еще бы и болельщиков пустить "стенка на
стенку". Боюсь, что строителей больше, чем членов комиссии. Свалка будет
не равная.
   - Зато на доске силы будут равные, - заверил Гусаков.
   - Вы думаете? - склонил набок голову Верейский.
   - Я имею в виду начальное положение партии, - примирительно сказал Иван
Тимофеевич.
   Матч решили играть из шести партий, чтобы закончить его перед обещанным
циклопом.
   Играли в машинном зале. Перед "избушкой на курьих ножках"
   соорудили демонстрационную доску из запасной панели пульта.
   Фигурки вырезали из фанеры. Самодеятельные художники раскрасили их.
   Болели за противников все, разделившись на две неравные группы. Как и
предвидел Верейский, члены комиссии держали его сторону, а все комсомольцы
- Костину. Иван Тимофеевич был судьей.
   Первая партия закончилась вничью и живо обсуждалась зрителями. Вторую
партию ждали с нетерпением. Уныние как рукой сняло!
   И эту, вторую, партию выиграл Костя Куликов, а ему не часто удавалось
побеждать Верейского в легких партиях...
   Что тут творилось, - это надо было видеть! Снова, как в день, когда
труба поднялась стоймя, ребята кружились и кувыркались от радости.
   Верейский смотрел на них из окна машинной станции и был чернее тучи,
которую так тщетно ждали строители.
   Несмотря на злость, следующую партию ему выиграть так п не удалось.
Костя устроил остроумную ловушку и выскочил из безнадежного положения,
поймав противника на пат.
   Затем последовали две осторожные ничьи. Никто из противников не хотел
рисковать. А потом выиграл-таки Верейский.
   Сказались его опыт турнирного бойца и знание дебютной теории, в чем
Куликов ему явно уступал.
   К началу шестой партии на стройку приехал заокеанский гость, инженер
ван дер Ланге. Приехал для обмена обусловленной договором информацией.
   Был Александр Максимович по-прежнему опрятным, спокойным, внимательным,
с таким же галстуком "бабочкой", несмотря на жару. Только вот уголки губ у
него слегка опустились, придавая лицу усталое выражение.
   Строительство в Большом Каньоне затянулось. Американцам никак не
удавалось дать электрический ток, рожденный энергией Солнца. Из-за этого
задерживался выпуск дополнительных "солнечных акций". "Электрик пайп
компани" была накануне банкротства. Вся надежда ван дер Ланге была на шум,
который он поднимет в прессе после русского успеха в Средней Азии.
   Это принесет в кассу компании желанные доллары.
   Потому он с особым чувством во