Вадим Зеликовский.
   Опознанный летающий объект или  двоюродные  братья  по разуму.

   Глава 1
   ОБИТАЕМАЯ ПЛАНЕТА
   Первое условие Контакта - наличие на подследственной планете Разума.
   Учебник по контактологии

   Лисс, как всегда, ворчал, колдуя у пульта. Урх,  развалившись  в  кресле,
заправлялся перед стартом. Словом, каждый был занят своим любимым делом.
   - Гранулент, виброслой, транзитный период -  с  ума  сойти!  Летали  себе
спокойно со скоростью света, нет,  -  мало  им!  Придумали  на  нашу  голову
нульпереход... - Лисс замкнул накопитель энергии на себя и подключил Урха  к
системе.
   И тут же ощутил  волны  довольства.  Что-что,  а  заправляться  Урх  умел
основательно.  В  первое  мгновение  Лисс  даже  поддался   и   загудел   от
удовольствия.
   Индикаторы замигали, и система  начала  зашкаливать.  Корабль  вильнул  в
сторону.  Лисс  зааккумулировал  часть  энергии,  и  равновесие   постепенно
восстановилось,  но  еще  долго  в  каждой  клеточке  тела  Лисса   журчало,
причмокивая: "Заправка, заправка - меню и добавка:  два  вирга,  три  эла  -
услада для тела!" - припев  любимой  песенки  Урха.  Лисс  раздраженно  ввел
конечности в виброконтакты.
   - Нульпереход... - вновь заворчал он. - У меня всегда такое ощущение, что
я размазан по пространству, как эл  по  виргу.  И  в  то  время,  когда  мои
конечности еще дома, щупнами я уже застрял в соседней Галактике...  Есть  от
чего сойти с ума. Нет, это не для меня...
   Урх, покончив с заправкой, решил вмешаться. Сняв  блокирующую  защиту  со
своих контактных восприятий, он заворковал:
   - Это я слышу каждый раз перед переходом. Впрочем, после перехода я слышу
то же самое. И как вам с таким  отрицательным  потенциалом  удается  столько
периодов просачиваться через контрольную комиссию Галактического центра,  да
еще считаться лучшим пилотом-исследователем системы?
   - Действительно, - огрызнулся Лисс, - нужно  быть  семи  шупнов  во  лбу.
чтобы вообще летать, имея такого штурмана.
   Урх самодовольно хохотнул, да так вкусно, что у Лисса невольно защекотало
в горле, и смех волной пробежал по рецепторам.
   - Порядок! - удовлетворенно произнес Урх и плавно  ввел  в  виброконтакты
левую конечность. - Вношу поправки! -  отщелкал  он.  -  Точка  вхождения  и
предполагаемый выход...
   Перед Лиссом возникла схема, как всегда четкая и простая, ну и конечно же
предельно экономичная, как все, что рассчитывал Урх.
   - Принято! - отстучал он. - Даю отсчет...
   Корабль пошел на второй виток.
   - Старт! - предупредил Лисс.
   На мгновение показалось, что пространство вспыхнуло и раскололось,  потом
медленно, как бы нехотя, захлопнулось и стало  вытягиваться  вдоль  их  тел,
окуная все вокруг в непроглядную темноту нулькоридора.
   Момент скачка, как всегда, выпал  из  сознания,  и  лишь  щемящий  зуд  в
рецепторах напоминал о  том,  что  за  бортом  остались  несколько  парсеков
Великого Космоса.  С  чмокающим  звуком,  как  пробка  из  бутылки,  корабль
выскочил из подпространства и застыл посреди  чужой  Солнечной  системы.  На
обзорных экранах вспыхивали и  мерцали  неизвестные  звезды  подследственной
Галактики.
   Лисс машинально проделал все манипуляции по вживанию, после  чего  закрыл
пробой нулькоридора. К этому времени начала поступать  информация  от  Урха,
который, не тратя времени даром, уже приступил к исследованиям.
   Схемы и колонки цифр возникали перед Лиссом с такой быстротой, что он еле
успевал перерабатывать данные  и  вносить  их  в  Магнитную  Память.  Что  и
говорить, Урх был первоклассным специалистом.
   - Не части! - осадил его Лисс. - Вечно ты спешишь дорваться до контакта.
   - А разве не в этом суть нашего существования и данного присутствия? - не
замедляя темпа работы, отпарировал Урх.
   - Слава Великому Навигатору, это зависит не от одного тебя!  -  проворчал
Лисс. - Дубли! - приказал он, стирая последнюю  возникшую  схему  и  колонки
цифр под нею. - Разверни по касательной.
   Расширенный анализ, панорамный обзор, переход на секторное наблюдение...
   Урх прошелся по гнездам микронной настройки и выделил  объект  из  общего
ряда. Он тут же появился на экранах визуального обзора, медленно вращаясь  в
голубой дымке окружающей его атмосферы, химический  состав  которой  тут  же
возник на соседнем экране.
   Лисс тоже включился в центральный анализатор, прогоняя по  несколько  раз
всю поступающую информацию во всех плоскостях,  намеренно  оттягивая  момент
окончательного решения.
   - Ну же! - в нетерпении отщелкал Урх. - Не тяни перша за хвост!
   - Спешка нужна при ловле ченок! - мудростью на мудрость ответил  Лисс,  в
седьмой раз пропуская данные по анализаторному кольцу.
   Наконец, он завел контакт выхода, замкнув всю информацию на себя. Урх  от
нетерпения  подпрыгивал,  как  рамс  на   сковородке.   Он   даже,   нарушив
субординацию, попробовал  подключиться  в  подсознание  Лисса,  но  тот  его
безжалостно одернул.
   Урх сник и как побитый перш забился в угол  кресла,  обиженно  тыкаясь  в
глухую блокировку.
   Лисс тем временем еще раз проверил конечный  результат.  Ошибки  быть  не
могло, он снял защиту.
   - Она обитаема! - радостно завопил Урх и тут же выдал наиболее приемлемую
траекторию посадки.
   Глава 2
   СЕКРЕТ ГЕНИАЛЬНОСТИ
   Гениальность - наивысшая степень проявления творческих сил человека.
   Советский энциклопедический словарь
   Вот уже третью неделю Юрка Соколов вставал с петухами. Точнее, с  петухом
по имени Бульон. Несмотря на свое французское имя, Бульон  был  чистокровным
хохлом, причем из самой глубинки и, попав в столицу, не утратил ни одной  из
своих провинциальных привычек. Более того, вознесясь  на  просторную  лоджию
шестнадцатого этажа, то есть метров на пятьдесят ближе к солнцу, петух побил
все свои былые деревенские рекорды и начинал истерически  кричать  на  шесть
минут пятьдесят две и шестьдесят восемь сотых секунды раньше, чем до приезда
в Москву.
   И вообще, Бульон характер имел прескверный, главной чертой которого  была
редкая способность создавать конфликтную ситуацию на абсолютно голом месте.
   Юрка это понял сразу, как только увидел его на перроне Киевского вокзала.
   А было это так...
   Едва фирменный поезд "Черноморец" втянулся под стеклянные своды  вокзала,
и проводник 13 вагона, откинув ступеньку, принялся протирать поручни, как на
его форменном плече возник огромный рыжий петух и,  заорав  дурным  голосом,
клюнул беднягу в мощную шею. Схватившись за поручни, проводник  грузно  осел
на вагонную площадку, закупорив наглухо выход.
   Петух же, мягко соскочив на перрон, важно  двинулся  вдоль  состава.  Тут
ошалевший проводник опомнился и сиплым от негодования голосом провещал:
   - Бабка, я знову, останий раз говорю: "Зариж ты цього прыдурка!"
   В ответ откуда-то из глубины вагона загремел густой бас:
   - Та це ж бульон ходячий, а не птыця. Його риж, не риж, а всэ одно  покою
нэ будэ - така питвора врэднюча!
   Услыхав бас, петух взвыл,  и  Юрка  был  готов  поклясться,  что  в  этой
заливистой ответной  речи  он  самым  нелестным  образом  отозвался  о  роде
человеческом в целом и о присутствующих в частности.  Особенно  рыжий  нахал
упирал на личность проводника и делал это так недвусмысленно,  что  тот  при
всей толстокожести сразу это понял и смертельно обиделся.
   - Грамадяне! - заорал он. - Будьте свидкамы, не можу я цього терпиты  вид
птыци! - и с неожиданной для самого себя прытью тучный  проводник  вывалился
на перрон и всем телом кинулся на окаянного петуха.
   Но, очевидно, превращение в цыпленка-табака не входило в ближайшие  планы
Бульона и он, покинув грешную землю, вознесся к стеклянному куполу  вокзала.
Надо заметить, что для  домашней  птицы  летал  он  неожиданно  хорошо,  что
впоследствии на своей шкуре изведали дворовые  коты,  дикие  голуби  и  даже
шустрые, нахальные воробьи. Полетав над путями,  петух  опустился  на  крышу
киоска "Пиво-воды" и  оттуда,  в  полной  безопасности,  продолжал  поносить
багрового, как печка, служителя путей сообщения.
   Публика, повалившая из вагонов, окружила место действия плотным  кольцом,
так что Юрка  с  родителями,  оказавшись  в  эпицентре  скандала,  прозевали
главное событие, ради которого собственно и пришли на вокзал.
   На площадке тринадцатого вагона, неся на  плече  неправдоподобно  большой
кованый сундук, появилась худенькая старушка ростом от силы метр двадцать  и
громко сказала басом:
   - Навищо птыцю на дах загналы, ну як малэньки прямо дило! Пивня у сэбэ  в
городи николы нэ бачилы?
   И тут Юрка как-то сразу понял, что это и есть  бабка  Мотря,  а  петух  и
сундук - ее движимое и недвижимое имущество, с которым ему жить  бок  о  бок
целых два года. А когда понял, то подумал, что все это  неспроста  и  просто
так не кончится.
   Бабка Мотря была Великой Легендой семьи Карташевых. Впервые появилась она
в доме  Юркиного  прапрадеда,  присяжного  поверенного  Николая  Николаевича
Карташева, еще перед первой мировой войной, в тринадцатом году.  Собственно,
тринадцатому году оставались считанные минуты, когда в карташевской квартире
раздался  заливистый  трезвон.  Кто-то  методично  вращал  вертушку  звонка,
добросовестно выполняя призыв на нем: "Прошу крутить".
   Встревоженные гости, вслед  за  хозяевами,  выбежали  в  прихожую,  держа
наполненные шампанским бокалы перед собой. Да  так  и  застыли:  а  открытую
настежь дверь втиснулось нечто закутанное с ног до  головы,  "ростом  с  мою
ногу", как впоследствии рассказывал Николай Николаевич, с  огромным  кованым
сундуком на плече.
   - Карташевы туточкы жывуть?  -  спросило  Нечто  басом  и,  не  дожидаясь
ответа, добавило: - Так я до вас. Возьмить сундука, дядько, будь ласка.
   Растерянный присяжный прапрадед, между прочим, человек  недюжинной  силы,
двумя руками принял сундук от пришельца, но тут же,  охнув,  уронил  его  на
пол.
   Паркет в прихожей содрогнулся, как от землетрясения, а внизу  в  квартире
инженера Кускова что-то рухнуло со звоном...
   И сразу же, вслед за этим, в гостиной празднично зазвонили часы, а  затем
отсалютовали Новому году честь по чести двенадцать раз...
   Тут-то наконец гости опомнились  и  зазвякали  золотистыми  бокалами  над
наглухо замотанной головой.
   И наступил год четырнадцатый...
   Не успели гости выпить за его появление,  как  в  белой  ночной  сорочке,
обшитой голландским кружевом, в прихожую вошел  Митенька,  семилетний  Юркин
прадед, будущий академик Карташев Дмитрий Николаевич. Заспанными глазами  он
оглядел присутствующих и голосом, похожим на сыр со слезой заканючил:
   - Уже Новый год!? А меня почему не разбудили?! Хочу подарок! Хочу лошадь!
- И увидав сундук: - А это что? Хочу! Хочу! Хочу!
   И не успел никто ему ответить, как Нечто пробасило:
   - Шо ж воно такэ? Дытына у такый час нэ спыть. А ну гэть до лижка!
   И капризный, избалованный Митенька, гроза бонн и гувернанток, не возразив
ни слова, послушно удалился.
   Вот тут-то испуг завладел всеми окончательно.
   Гости и хозяева  застыли,  как  в  немой  сцене  из  "Ревизора",  и  лишь
архитектор Ханонкин икал тихо и регулярно.
   Пришелец же, как ни в чем ни бывало, снял  варежки  и  пошел  разматывать
бесконечный  платок  серой  домашней  шерсти.  По  мере  отслаивания,  Нечто
утрачивало свою квадратную форму, приобретая  вид  чего-то  осмысленного.  В
окончательном варианте оно оказалось девчонкой в сером бесформенном  платье,
в огромных мужских ботинках  и  с  тонкой  косицей,  завернутой  кукишем  на
затылке. Это и была шестнадцатилетняя бабка Мотря. Надо ли говорить, что она
воспитала три поколения Карташевых. И вот теперь настала очередь Юрки.
   Месяц назад капитан первого ранга Александр Юрьевич  Соколов,  вернувшись
из плавания, заглянул в дневник сына и  затосковал.  Он  перевел  взгляд  на
жену, Ирину Вячеславовну, тяжело вздохнул и сказал:
   - Зови!
   - Саша, ради Бога! - взмолилась Ирина Вячеславовна.
   - Не впадай в крайности! Нельзя все вопросы решать ремнем.
   - Какой ремень? - Соколов-старший вздохнул еще продолжительнее. - У  меня
и ремня-то нет... А не мешало бы! Совсем от рук отбился...
   - От каких рук? - горько спросила Ирина Вячеславовна. - От твоих  или  от
моих? Много он эти руки видит?!
   Капитан посмотрел на свои большие  ладони,  а  затем  на  тонкие  нервные
пальцы жены.
   - Да. Что и говорить, - подтвердил он, - у нас руки связаны. А у учителей
на всех рук не хватает. Провели свой урок - и с рук долой. Вот ему все с рук
и сходит. Сам он себя в руки взять не может. Может  фортепьяно  ему  купить,
все-таки хоть немного руки  будут  заняты...  или  в  кружок  "Умелые  руки"
записать...
   От расстройства Соколова-старшего буквально заклинило на "руках"...
   - Ты, может, все же поговоришь с ним, Сашенька, - нерешительно предложила
Ирина Вячеславовна, - по душам, как мужчина с мужчиной? Только руки в ход не
пускай... - добавила она.
   Судя по последней фразе, Юркина мама была расстроена не меньше мужа.
   Для разговора по душам Юрку позвали из соседней комнаты, где он  томился,
переполняясь мрачными предчувствиями.
   Мужской разговор Соколов-старший начал с наглядных примеров.
   - Прадед твой, - капитан указал на портрет в  тяжелой  багетной  раме,  -
академик,  дед  -  знаменитый  полярник,  -  палец  отца  ткнул  в   большую
фотографию, снятую, очевидно, с  вертолета:  Вячеслав  Дмитриевич  Карташев,
мужественно глядя вверх, стоял один посреди небольшой льдины,  дрейфующей  к
полюсу, - мать... - Александр Юрьевич поискал глазами  фотографию  жены,  но
наткнулся на оригинал, который переживал тут же, и указал  на  него,  -  да,
мать, чего там скромничать, - известный хирург, к  ней  из-за  границы  люди
едут, о себе я уже молчу... - капитан сделал паузу, достаточную,  чтобы  сын
понял, что капитан первого ранга - это тоже кое-что значит...
   Юрка это знал давно, так что пауза у него ушла на то, чтобы  понять,  что
отец скажет дальше.
   И Соколов-старший это и сказал.
   - А ты?! - гневно спросил он  и  с  негодованием  оглядел  сына.  -  Тебе
одиннадцать лет, а что ты уже сделал в своей жизни?
   - Да! Что? - поддержала мужа Ирина Вячеславовна. И она имела право задать
этот вопрос, ведь она была урожденная Карташева и в одиннадцать лет  сделала
свою первую операцию, удалив шестнадцатилетнему Сашке Соколову кусок стекла,
который он загнал в ногу, гоняя в футбол на пустыре.
   Ребята в ужасе глядели на густую алую кровь, стекавшую по пыльной  ступне
капитана, и не заметили, как  к  серому  от  боли  Сашке  протиснулась  Ирка
Карташева из семнадцатой квартиры. Срывающимся голосом она потребовала  нож.
Пока ребята шарили по карманам, она сорвала с головы белый бант  и  накрепко
перетянула им Сашкину ногу выше ступни. Потом достала из  сумочки  флакончик
духов "Красная Москва" и, вытерев кровь своим носовым  платком,  вылила  его
содержимое на рану. Сашка скрипнул зубами, но не проронил ни звука.  Твердой
рукой Ирка сделала надрез...
   - Даже шрам почти не заметен! - при случае с гордостью замечал  Александр
Юрьевич, демонстрируя желающим ступню.
   Юрка знал эту историю наизусть, поэтому крыть ему было нечем  -  за  свои
одиннадцать лет он ничего подобного не совершил.
   - Что же с тобой делать? - задал роковой вопрос Соколов-старший,  подводя
итог мужскому разговору, который по его мнению должен был  быть  хоть  и  по
душам, но краток и суров.
   Юрка молчал.
   Отец с матерью обменялись взглядами... И тут же, как по команде, перевели
их  на  противоположную  стену  -  одна  и  та   же   мысль   овладела   ими
одновременно...
   - Да, другого выхода нет! -  произнесла  приговор  Ирина  Вячеславовна  и
сняла со стены  старинную  фотографию,  с  которой  исподлобья  глядели  два
уверенных пронизывающих глаза и тощая косица торчала на затылке кукишем.
   Диагноз был ясен и прост: чтобы из Юрки  хоть  что-то  получилось,  нужна
была бабка Мотря.
   Влияние ее на младшее поколение Карташевых, до сих  пор  не  изученное  и
никак не классифицированное, тем не менее  несомненно  и  в  высшей  степени
загадочно. У несовершеннолетних  Карташевых,  у  всех  без  исключения,  при
контакте с бабкой наблюдались острые  вспышки  гениальности.  Это  было  как
наследственная  болезнь.  Правда,  в  какой  именно  форме  она   проявится,
предсказать  было  невозможно.  Так,  например,  двоюродный   брат   Дмитрия
Николаевича,  Коленька  Карташев,  погостив  как-то  две  недели   у   дяди,
впоследствии стал непобедимым преферансистом,  а  кроме  того,  зам.министра
внешней торговли. Так что реакция пока была неуправляемая.
   Семилетний  Митенька  Карташев  за  неделю   выучил   физику   в   объеме
гимназического курса по учебнику Краевича, Бог знает где раздобытого все той
же бабкой Мотрей. Это было тем более удивительно, что сама  бабка  закончила
лишь  четыре  класса  церковно-приходской  школы,  правда,  надо  отдать  ей
должное, с отличием.
   Славик Карташев начал купаться в проруби с пяти лет.
   Об Ирине Вячеславовне уже было сказано... - Она возьмет  его  в  руки!  -
радостно подвел итог Соколов-старший.
   Юрка был обречен.
   Глава 3
   У ИСТОКОВ СОБЫТИЯ
   Люблю грозу в начале мая...
   Тютчев
   И грянул гром.
   Вместе с бабкой Мотрей в столицу ворвалась гроза. Май раскололся, сверкая
вспышками молний.  Воробьиные  ночи  следовали  одна  за  другой.  Ежедневно
метеорологи твердили, что такого мая старожилы не  припомнят  с  1783  года,
когда Москва горела трижды.  Через  неделю  москвичи  перестали  удивляться,
разве  что  некоторое  любопытство  вызывал  тот  факт,  где  это  синоптики
раздобыли старожилов, помнящих пожары 1783 года?
   Но скоро интерес и к этому приутих. На исходе  третьей  недели  к  грозам
окончательно привыкли, как будто они не переставая гремели  со  времен  Юрия
Долгорукого.
   Но, несмотря на непроглядную тьму, застилающую небо круглые сутки, Бульон
орал регулярно. Юрка вскакивал и больше уже уснуть не мог. Но  странно:  как
бы рано он не вставал, бабка  была  уже  на  ногах,  как-будто  и  вовсе  не
ложилась.
   И  еще  разные  странности  заметил  Юрка,  у  которого  от   регулярного
недосыпания обострились все чувства. Например, он ни разу  не  видел,  чтобы
бабка ела. И еще... Впервые зайдя в квартиру и  оглядевшись,  бабка  тут  же
заговорила чистым русским языком. От ее украинской напевной скороговорки  не
осталось даже акцента. И где бы не находился с тех пор Юрка,  он  чувствовал
на себе пронизывающий взгляд глубоко сидящих черных глазок.
   Одним словом, жизнь стала невыносимой. А тут еще грозы, загнавшие его  на
все свободное от школы время в опостылевшую квартиру, где царила легендарная
бабка со своим свихнувшимся пернатым оккупантом.
   Юрка не вылазил из своей комнаты и то и дело зло бормотал сквозь зубы: "У
Пушкина Арина Родионовна, у  Карташевых  -  бабка  Мотря!"  -  и  эта  фраза
окончательно выводила его из равновесия.
   Есть от чего испортиться характеру. И жизнерадостный Юрка за какие-то три
недели превратился в мизантропа и брюзгу. Он то и дело вещал и пророчил.
   - Неспроста все это! - загадочно закончил он свой рассказ, в котором были
свалены в одну кучу и гpoзa, и легенды, и нахал петух, и вся его  теперешняя
несчастная жизнь.
   Валерка Ерохин, сосед по парте, живущий том  же  парадном  двумя  этажами
ниже,  и,  естественно,  закадычный   друг,   слушал   эту   захлебывающуюся
фантасмагорию, раскрыв рот. И  было  от  чего:  с  одной  стороны  за  Юркой
Соколовым не наблюдалась страсть к розыгрышам, а  с  другой,  что-то  с  ним
последнее время творилось  странное,  и,  наконец,  бабка-то  в  самом  деле
приехала, он же своими глазами видел, как она несла сундук по лестнице... На
шестнадцатый этаж! И теперь по десять раз на дню вниз-вверх бегает пешком. И
как бегает! Никакой лифт ее догнать не может.
   - Слушай, Юрка, - нерешительно начал он, - а мож