ая   динамика,
узнаваемые  персонажи...  Подкачал  мир"  (WWIW).  Затем  А.  и  К.  Тильман
пунктуально перечисляют многочисленные "конные арбалеты" (или,  если угодно,
"волны,   падающие   стремительным  домкратом"),  каковые  они   наблюли   в
декорациях,  составляющих фон  сценического действа,  и  приходят  к  такому
заключению: "Итак,  мир  "Ведьминого века"  не выдержал  даже поверхностного
рассмотрения. Что интересно: книгу мы восприняли совершенно по-разному  Один
из нас  прочитал ее с удовольствием, залпом, "на одном  дыхании", отвлекаясь
по ходу от  всех неувязок  и нестыковок, и только  по окончании резюмировал:
"Замечательно!  Но  никуда  не годится  .." Другая начала спотыкаться уже на
второй странице, и еле смогла  дочитать до конца.  Общим  же  было то, что в
обоих  случаях  "неувязки  и нестыковки" изрядно  испортили  впечатление  от
книги. В разной степени: от неудобств до, увы, полной нечитаемости."
     По  ходу  дела  авторы  WWIW  констатируют,  что означенных  нестыковок
"читатели  в   большинстве   своем  не  замечают,  а  если  и  замечают,  то
отмахиваются, считая их  несущественными для  сюжета". Ничего удивительного:
все  эти,  вполне   резонные,   вопросы  типа  "За  каким  хреном  крохотной
южноевропейской  стране  сдалось  ядерное  оружие?"   в  конечном  счете  не
настолько  интересны,  чтобы  отвлечь  внимание  человека  от  захватывающей
истории любви ведьмы Ивги и инквизитора Клавдия. Достоверность миру  --  что
там ни говори -- придают именно населяющие  его  персонажй;  каждый из нас с
детства хранит в памяти непрошибаемо-самоуверенного  профессора Челенджера и
лорда Рокстона, "прозванного Бичом Божьим в трех странах  Южной Америки"  --
оттого-то "Затерянный мир", со всеми его биологическими ляпами, в тысячу раз
достовернее,  чем  пастеризованная  научпоповская  жвачка  "Юрского  парка".
Однако существует все же и предел возможностей: мир романа "Пещера" оказался
настолько абсурден  и внутренне нелогичен, что в него не  способны  вдохнуть
жизнь даже совершенно замечательные (как и всегда у Дяченко) герои.
     "Наверное, чтобы окончательно понять  новый  роман М. и С. Дяченко, его
надо перечитать не один раз" -- так  начинает  свою рецензию  Н.Мазова.  Что
правда, то правда:
     мне лично пришлось прочесть его дважды,  причем вовсе не за  тем, чтобы
выявить какие-то там  "вторые планы"  и "глубинные пласты",  а  просто  чтоб
уразуметь -- по  каким же все-таки правилам идет тамошняя игра? "Перед  нами
удивительный  мир  --   мир,  самим  своим   устройством  лишающий  человека
агрессивности. Для  ее выплесков существует подсознание,  являющаяся во снах
Пещера, где  каждый  становится  зверем  --  пугливой  сарной,  безжалостным
хищником  саагом  или  жадным схрулем.  И  законы выживания здесь  -- вполне
звериные, ибо себя дневного человек оставляет за порогом Пещеры. Выбора нет.
Хищник  убивает,  жертва спасается.  А наутро  спешат  по  улицам  машины  с
треугольной эмблемой  Рабочей Главы, потому что не бывает  смерти понарошку.
"Сон его был глубок, и смерть пришла естественно..." Страшно? Несомненно. Но
когда осознаешь, что этими смертями во сне и невозможностью управлять частью
себя  люди мира  Пещеры  платят  --  за  незнание  самого  слова "война", за
спокойные  ночные улицы... Честное слово, цена  сразу же перестает  казаться
высокой!" (ТП).
     Ну, откуда взялась идея  "Пещеры",  догадаться  несложно. Перед нами --
сетевая компьютерная игра, в которой каждый из спящих управляет закрепленным
за  ним  персонажем...  Тут,  правда,   немедленно  возникает   один  сугубо
технический   вопрос:  о  природе  этой   грандиозной  "компьютерной  сети",
объединяющей  сознания  тысяч и тысяч спящих.  Ведь  "сарна с проплешиной на
месте   манишки"  и   "черный   сааг   семь   тысяч   прим"  --   это   лишь
последовательности  электромагнитных  импульсов,  рождающихся   по  ночам  в
нейронах  головного мозга тележурналистки Павлы Нимробец и  режиссера Рамана
Ковича. Для того, чтобы эти импульсы начали напрямую взаимодействовать между
собою, их  надо  как  минимум  разместить  на едином  материальном носителе.
Подчеркиваю  --  материальном.  Между  тем  никаких  упоминаний  о  подобной
глобальной структуре (а ведь даже обеспечение ее  функционирования -- задача
колоссальной  сложности)  на страницах романа  обнаружить не удается; откуда
взялась  Пещера,  в  какие  времена   она  сложилась,  каким  способом  была
институциализирована -- все эти вопросы повисают в воздухе.
     Ну да ладно,  не будем цепляться  к подобным  мелочам... Короче, в этом
мире мозги спящих объединены в эдакий "киберспейс", а уж как это достигается
технически -- не столь важно. Саму идею -- регулярно "сбрасывать" имманентно
присущую  человека  агрессивность  при  помощи некого  аналога  компьютерной
игры-"мочилки"  (вроде того как в иных  фирмах  перед  уикендом лупят чучело
начальника)  --  можно  было  бы  счесть  довольно  забавной,  кабы  не  два
обстоятельства.  Во-первых,  когда  виртуальный сааг  настигает под  сводами
ночной  Пещеры виртуальную сарну,  находящийся "в ее шкуре" человек  умирает
всерьез и навсегда: опция "Load saved game" тут не предусмотрена. Во-вторых,
сарну  не спрашивают -- хочет ли  она играть в  эту  "русскую рулетку", тебя
просто  "загружают" в  Пещеру -- ночь  за ночью, и никакой кнопки "Reset"  в
твоем распоряжении нет.
     Надобно  напомнить,  что  фантасты изгоняли из мира агрессию  и насилие
несчетное число  раз. Пресекали любое покушение на  человеческую жизнь чисто
технологическими  средствами  ("Страж-птица"  Шекли),  производили  в  мозгу
человека   органические  изменения,   навсегда  лишающие   того  способности
причинять  другому  врел  ("Возвращение  со  звезд"  Лема),  либо, напротив,
обучали  все  население  в совершенстве владеть оружием,  налагая  при  этом
категорический  моральный  запрет на  реальное его применение  ("Путь  меча"
Олди).  Общей же  чертой всех этих  произведений  является то, что их авторы
акцентируют  внимание  именно на  оборотной, теневой  стороне созданных  ими
конструктов; лейтмотив -- "За все надо платить", а по ходу действия сплошь и
рядом выясняется, что лекарство опаснее болезни.
     В этом плане "Пещера" едва ли не уникальна: если у Дяченко и есть некие
сомнения   по   части  идеальности  сконструированного   ими   общественного
устройства, то  с читателем  они этими сомнениями предпочитают  не делиться.
Иными словами, перед нами утопия (ну, в том смысле, в каком утопией явлеется
Мир полудня  Стругацких)  -- жанр по  нынешнему времени  нечастый. С  другой
стороны, вполне  очевидно, что интересы любого, даже самого  распрекрасного,
общества могут вступать в непримиримое противоречие с интересами личности; в
том конфликте,  что разыгрывается на  страницах  "Пещеры",  авторы принимают
сторону  Общества  -- позиция, опять-таки, по нынешнему  времени не  слишком
популярная,  и  уже  этим  внушающая  уважение...  Только  вот  общественное
устройство, которому  верой-правдой  служит  в высшей степени  положительный
Тритан Тодин, чудовищно во всех смыслах.
     Перед  нами  общество,  которое  искоренило  преступления, связанные  с
насилием, весьма оригинальным способом -- узаконив их. Формулировка "Сон его
был глубок, и  смерть  пришла естественно" никого не  вводит  в заблуждение:
всем известно, зачем  разъезжают по городу машины с  треугольной эмблемой...
Происходящие еженощно  смерти -- насильственные смерти; оттого, что убийства
эти обставлены тихо  и культурно, так,  чтобы  кровь с  мозгами не оставляли
брызг на  замшевых туфлях окружающих, суть происходящего  не меняется  ни на
йоту. Растолкуйте мне, тупому: какая, в сущности разница что именно случится
в  одну из ночей  с  Павлой или похожей  на нее девушкой --  проломит  ли ей
голову в подворотне насосавшийся портвейна отморозок, или  задерет у водопоя
пепельный сааг? Ей что так, что эдак не суждено, проснувшись поутру, увидать
вышитого на своем одеяле бородатого гнома...
     Н Мазова полагает "все эти смерти во сне" высокой,  но приемлемой ценой
за "незнание самого слова  "война" и спокойные  ночные улицы".  Что  ж, коли
так,  то давайте для начала  просто,  по-бухгалтерски,  сопоставим  "дебет с
кредетом"  --  благо  Дяченко  (не  вполне,  на  мой  взгляд, осмотрительно)
раскидали  по страницам  романа  некоторое  количество  конкретных  цифровых
придержек. Вот,  к  примеру,  идет  заседание  Службы психического  здоровья
населения  (о  самой  этой конторе мы подробно  поговорим  чуть  погодя).  "
..Таким образом,  процент результативной агрессии составляет  на сегодняшний
день  три  и  восемь  сотых  процета.  За  последние  десять суток  выявлены
двенадцать   личностей,   чья   норма   агрессивного   поведения   превышала
установленное число в два и более раз. Десять ликвидированы.  Двое находятся
под усиленным контролем,  все  показатели за  последнюю  декаду находятся  в
рамках нормы (выделено мною -- К Е  ) и позволяют  охарактеризовать ситуацию
как стабильную (с 35-36)".
     Город, изображенный в романе -- столица  небольшой  европейской  страны
(как удачно сказано в WWIW -- "НедоЗападная или перевосточная Европа Короче,
классическая Трансильвания"), ну, будем считать -- город-мнллионник. Человек
попадает  в Пещеру в среднем  раз в неделю (с.34) -- то есть  каждую  ночь в
пещере пребывает одна седьмая часть населения, будем  считать  -- сто тысяч.
Хищники, надо полагать, составляют никак не меньше процента (иначе не стоило
бы  городить огород)  --  будем  считать,  тысяча  саагов и  прочих  схрулей
"Процент результативной агрессии" -- 3,08 (с.35), соответственно -- тридцать
жертв.  Ну-ка, проверим.  Вот, к  примеру, "черный сааг семь  тысяч прим" --
режиссер Кович: "Утром он проснулся бодрый, отдохнувший и  сильный Он помнит
одно -- ночью он  был в Пещере,  и  все сложилось .. удачно. Надо сказать, в
последние месяцы это  происходит  много чаше  обычного (с.317)". В месяце --
четыре недели, четыре  охоты, и результативны,  соответственно, как  минимум
одна из четырех это сколько ж  наберется за всю-то жизнь!? Но, может,  Кович
-- это отклонение от нормы, он какой-нибудь тамошний Джек-Потрошитель? Никак
нет: отклоняющихся от нормы, как мы помним, просто ликвидируют (с.36)
     Итак, в одном только городе этой замечательной страны каждый божий день
происходят три десятка  убийств  и одна смертная казнь. А ведь перед нами не
постперестроечная Москва  и  не  Чикаго  времен "сухого закона",  не Сараево
девяностых и не Бейрут восьмидесятых... Тихий, идиллический  город в стране,
которая не один уж век не ведает войн и социальных потрясений, и где по идее
самыми   серьезными   преступлениями  должны   быть   угоны   автотранспорта
раздухарившимися  тинейджерами (ну, может,  раз  в год  -- убийство на почве
ревности) . Так все-таки тридцать ежедневных трупов -- не слишком ли высокая
цена за незапираемые  двери домов? Любопытная,  кстати,  деталь:  двери  без
замков, а полиция -- с дубинками; это в  обществе-то,  где нет насилия!  Как
тут не  вспомнить один из  символов  реальной Британии -- искони безоружного
полисмена-Бобби...
     А вот к  примеру: ежели лишить Ковича "естественного" права ежемесячно,
в образе саага, убивать по человеку, так он что от этого -- примется бродить
по ночным улицам с шилом  в рукаве? В  высшей степени сомнительно. Спектакли
его станут хуже?  А из чего это следует? опять-таки -- сублимация, то да се,
баранки  к  чаю... Тут вообще приходится заметить, что позиция авторов ("Мир
без  Пещеры  есть  Пещера  в  дневном  мире.  Пещера  навсегда."  --  с.243)
удивительно  смахивает  порою  на  взгляды одной  очаровательной барышни  из
"Возвращения со звезд". Флиртуя весь  вечер с героем-астронавтом, она  вдруг
открывает по ходу дела, что тот не был "бетризован", и  это повергает  ее  в
полный ужас:  по  внушенным  ей представлениям, любой человек,  если  его не
подвергли предварительно  некому роду  психической  "стерилизации", только о
том и думает, чтобы насиловать и убивать. Ну, си-то, дурехе, простительно --
ее так учили, повествуя о "кошмарном прошлом"...
     При  этом   Дяченко,  воспевая  Пещеру  как  "чистый   и   честный  мир
первозданных  инстинктов  (с.46)"  вполне,  как  я  подозреваю,  сознательно
избегают  обсуждать  вот  какой  аспект.  Когда  они своей  авторской  волей
понуждают  саага-Ковича  тратить  силы  и время  на  целенаправленный  поиск
"достойной" добычи -- это наивнейший антропоморфизм. Всамделишный  хищник --
отнюдь не  охотник-спортсмен, от нефига  делать отправляющийся в  сафари  за
крупной дичью: он всегда и везде ориентирован на наиболее  доступную добычу.
И  если  игра в Пещере действительно идет по "честным звериным правилам", то
восемьдесят  процентов жертв составят неопытные детеныши -- как это и есть в
реальных  природных популяциях. То  есть  -- "машины с треугольной эмблемой"
будут возить по большей части детские трупики... Я даже не касаюсь моральной
стороны  (тут,  по-моему, комментарии  излишни),  но  изображенное  в романе
урбанистическое  постиндустриальное общество просто не в состоянии позволить
себе подобный уровень детской смертности -- не та структура семьи.
     Я,  заметьте, вовсе  не настаиваю на принципиальной порочности исходной
идеи; благо некоторым из предшественников Дяченко удавалось создать и вполне
жизнеспособные  (в   смысле  --  внутренне  непротиворечивые)  социумы,  где
легализовано право на  убийство. Понятно,  что в обществе всегда есть  некий
процент персон, склонных к  такого  рода играм; так  вот  и  пускай  они,  к
примеру, объединяются в "клуб  по  интересам"  и  мочат  друг дружку в  свое
удовольствие: сегодня я жертва, завтра,  если выжил, -- охотник, послезавтра
опять жертва,  etc  ("Седьмая  жертва" Шекли). Но  превращать весь  социум в
отъезжее поле этих  субъектов, да  еще и исключив "ротацию ролей"  и навечно
закрепив  за ними  статус  охотника... Это, знаете  ли,  почище пресловутого
"лечения перхоти при помощи гильотины"!
     Ну  а ежели вдруг  какой несознательный человечишка откажется  лезть  в
Пещеру? Скажет: "Осто...юбилеело мне, ребята, каждую ночь  от схрулей бегать
в  виде  сарны!  Идите вы  все на  хрен,  либо переводите  меня  на  штатную
должность саага" --  тогда как? А очень  просто:  тогда  отщепенцем займется
"Служба  психического здоровья населения", она  же --  "Триглавец"; попросту
говоря -- тайная полиция.
     Надобно заметить, что подобные конторы всегда занимают почетное место в
структуре  утопических  обществ  (от  натурального  острова   Утопия  с  его
сифогрантами до  Мира  Полудня  с  КОМКОНОМ-2),  однако  то,  что  придумано
Дяченко,   поистине   поражает   воображение.   Это   вам   не   по-чеховски
интеллигентный КОМКОН,  который  десятилетиями  не  может  найти  управу  на
доставшего его до самых печенок скандалиста  Бромберга... Объем полномочий и
характер работы Триглавца (название происходит не от трехглавого  дракона, а
от  трех  составляющих Контору "Глав" --  Рабочей,  Познающей и  Охраняющей,
которые  --  в  привычных терминах --  можно  назвать  оперативным  отделом,
аналитическим  отлделом, и внутренней  контрразведкой)  вызывает  лишь  одну
ассоциацию: оруэлловскую Полицию мысли.
     Первейшая  задача Триглавца -- выявление социально-опасных  "личностей,
чья  норма  агрессивного  поведения превышает установленное число": делается
это  на основе того,  как человек ведет себя в Пещере,  попросту  говоря  --
какие он  видит сны. Выявленных... нет,  не лечат, не ссылают  на отдаленный
остров,  даже  не  лоботомируют --  их просто-напросто уничтожают,  прямо  в
Пещере. Я не стану обсуждать саму эту замечаюльную идею --  карать за еще не
совершенный  проступок  (вроде  как  отправлять  на  виселицу  всякого,  чья
физиономия  несет перечисленные  Ломброзо  "черты  убийцы"):  вряд  ли стоит
напоминать и о том, что подобная практика "ликвидации" без суда и следствия,
лаже если речь и вправду идет о страшных преступниках, не может не  вылиться
в  чудовищные  злоупотребления  (всякая власть разлагает,  а  абсолютная  --
разлагает  абсолютно).  Однако  даже и без  сознательных  злоупотреблений --
ошибки-то всегда возможны; а ну  как что-нибудь напутают  и шлепнут не того,
кого  следует?  Исключено, авторитетно  заверяют нас авторы: "Рабочая  глава
ошибается не так уж  часто" (подразумевая, что  та не  ошибается вовсе); как
же-с, помним -- "У нас зря не  арестовывают;  вы что же это -- нашим Органам
не  доверяете?"  (Кстати, любопытно  --  есть ли в этой замечательной стране
нечто хотя б издаля смахивающее на Habeas Carpus?)
     А потом  --  слово за слово -- выясняется, что объектом "заботы" Службы
психического контроля может стать  отнюдь не только  потенциальный Чикатило:
"В Пещере можно дотянуться до всякого (с.316)" -- в том  числе  и  до  своих
собственных  сотрудников.  Впрочем,  не  обязательно  даже  лезть в  Пещеру:
Триглавец может действовать и средь  бела дня, вполне традиционными методами
--  засунуть неугодного человека в психушку, сбить его  на  улице машиной...
Итак,  насилие   из   мира   "Пещеры"   отнюдь   не  исчезло:   оно   просто
монополизировано  вполне конкретной  организацией (воистину,  как  говаривал
Жванецкий:  "Что охраняешь --  то  и имеешь"). Как  заявляет с  простодушным
цинизмом Тритан:  "Триглавец  действует в  рамках  закона, а  если закон  по
какой-то  причине  тесен  --  что ж, Триглавец  его  перекроит  (с.244)".  И
возникает  закономерный  вопрос:  если   Триглавец   осуществляет  тотальный
контроль над обществом, то кто же контролирует сам Триглавец?
     Вы таки  будете смеяться,  но -- никто!.. Нет, я  не в том смысле,  что
любые спецслужбы спокон веку стремились к бесконтрольности; я имею в виду --
в  нашем случае механизмов контроля над этой  восхитительной организацией не
предусмотрено  даже  теоретически.  Над   Полицией  мысли  все-таки   стояла
Внутренняя  Партия,  над  НКВД --  лично  товарищ Сталин; в  нашем же случае
Администратор  (сиречь президент) умирает так же, как и любой его подданный:
"Сон  его  был  глубок,  и  смерть  пришла  естественно"  --  какой  уж  тут
контроль...  То  есть  --  реальной властью  в  этой стране  является тайная
полиция,  та самая,  что  ежедневно  убивает по человеку, не  утруждая  себя
доказательствами... Ах, да, виноват!  -- у них  же есть  "Кодекс Триглавца":
"Любые страдания,  умышленно  или без умысла причиненные невинному человеку,
подрывают  основы Триглавца, etc (с.259)";  одним  словом  --  "Чистые руки,
горячее  сердце..." Ну, ежели Кодекс, тады,  знамо  дело, все путем...  да и
вообще -- лишь бы не было войны!
     Краеугольный  камень  конструкции,  созданной  Дяченко  -- "Мир  Пещеры
честен.  Мир  Пещеры  не знает чувства вины,  а  потому настоящее, подлинное
узнавание  невозможно (с.  132)." "Танцуют все!"  --  и пусть  начальство  в
Пещере  является  саагами, но рано  или  поздно  и одряхлевшего  саага  тоже
загрызет  стая  наглых  схрулей...  И  тут  вдруг, где-то  посередке  книги,
выясняется, что помимо зверей по этому "заповеднику первозданных инстинктов"
бродят вооруженные  егеря: эти-то сами ничем не рискуют, и лишь поддерживают
порядок (то есть  убивают тех, кого положено). Кто же  эти самые счастливцы,
избавленные от смерти в зубах хищников? Ну, натурально, сотрудники Триглавца
-- тоже  мне бином Ньютона. Вот, пожалуй, именно на этом невольном парафразе
"Все  звери  равны, но некоторые  равнее прочих"  мир романа "Пещера" (и без
того нс слишком убедительно выстроенный) просто рассыпается на куски.
     Попутно  выясняется что "анонимность" в  Пещере -- такой же  точно миф,
как и "равенство  пред  смертью".  Тритан  "настоятельно  рекомендуя" Ковичу
отказаться от задуманного спектакля как бы невзначай сообщает режиссеру, что
его сааг хранится в компьютере Триглавца под номером семь тысяч