фонаря, чтобы ослепить это  животное,  встреча  с  ним  смертельна.  Видел
слепого красного угря,  который  лежит  среди  камней  и  убивает  жертву,
выпуская сильнейший яд. Видел опаснейшее страшилище глубин  -  гигантского
морского скорпиона и рыбу-черта, что прячется в подводных зарослях.
   Однажды я удостоился чести видеть настоящего морского змея -  существо,
которое редко видели глаза человека, потому  что  оно  живет  на  огромной
глубине и на поверхности океана показывается лишь в тех случаях, когда его
выталкивают из бездны какие-либо подводные конвульсии. Пара морских  змеев
проскользнула однажды мимо нас  с  Моной,  укрывшихся  в  густых  зарослях
водорослей. Они были огромны, эти змеи,  метров  трех  в  ширину  и  около
семидесяти метров  в  длину,  черные  сверху,  серебристо-белые  снизу,  с
огромными бахромчатыми плавниками на  спине  и  крошечными,  как  у  быка,
глазками. Об этом и  о  многих  других  интересных  созданиях  вы  найдете
подробный отчет в бумагах доктора Маракота, если когда-нибудь они  до  вас
дойдут.
   Неделя за неделей тянулась наша новая жизнь.  Существование  наше  было
вполне приятно. Мы понемногу усваивали чуждый нам язык, так что уже  могли
говорить со своими друзьями. В  подводном  городе  было  бесконечно  много
разных областей для изучения и  наблюдения,  и  вскоре  Маракот  настолько
постиг древнюю химию, что гордо заявил, что может теперь перевернуть вверх
дном всю современную  науку,  если  только  сумеет  передать  свои  знания
наверх. Кроме всего прочего, атланты давно  научились  разлагать  атом,  и
хотя освобождающаяся при этом энергия значительно меньше, чем предполагали
наши ученые, все же она настолько  велика,  что  служит  им  неисчерпаемым
источником энергии. Их знания в области энергетики и природы  эфира  также
много обширнее наших, и то непостижимое для нас превращение мысли в  живые
образы, посредством которого мы рассказали им  нашу  историю,  а  они  нам
свою, - следствие открытого атлантами способа превращать колебания эфира в
материальные формы.
   И все же, несмотря на все их познания, им неведомо было многое из того,
что давно открыто на земле. Доказать это подводным жителям выпало на  долю
Сканлэна.  Вот  уже  несколько  недель,  как  он  пребывал   в   состоянии
загадочного  волнения,  его  распирала  какая-то  тайна,  и  он  постоянно
ухмылялся собственным мыслям. За это время мы видели его  лишь  изредка  и
случайно, он был отчаянно занят, и единственным его  другом  и  поверенным
был толстый, жизнерадостный атлант по имени Бербрикс,  который  работал  в
машинном отделении Храма Безопасности. Сканлэн и Бербрикс, беседы  которых
велись главным образом посредством жестикуляции и частых дружеских шлепков
по спине, скоро стали закадычными друзьями  и  подолгу  занимались  чем-то
наедине друг с другом. Однажды вечером Сканлэн пришел, весь сияя.
   - Послушайте, доктор, - сказал он Маракоту. -  Я  обмозговал  тут  одну
штуковину и хочу показать ее почтеннейшей публике. Они показали  нам  пару
пустяков, и я полагаю, что пора  утереть  им  нос.  Давайте  пригласим  их
завтра вечером на представление.
   - Джаз или чарльстон? - спросил я.
   - Какой там чарльстон! Погодите - увидите! Это замечательная штука,  но
больше я ни слова не скажу. Вот какое дело, Хедли.  Мы  ведь  тоже  всякое
можем. Я тут кое-что придумал и хочу поделиться этим со всеми.
   На следующий вечер все подводные жители собрались в  музыкальном  зале.
На эстраде, сияя от гордости, стояли  Сканлэн  и  Бербрикс.  Один  из  них
тронул кнопку, и тут, выражаясь языком Сканлэна, нас здорово ошарашило.
   - Алло, алло,  говорит  Лондон!  -  раздался  вдруг  звонкий  голос.  -
Внимание, внимание. Слушайте метеорологический бюллетень.
   Последовали стереотипные фразы о давлении и антициклоне.
   - Новости дня.  Сегодня  состоялось  открытие  нового  корпуса  детской
больницы в Хаммерсмите...
   И так далее и так далее... Знакомые слова! Впервые  за  все  это  время
мысленно мы перенеслись в Англию, которая мужественно трудилась изо дня  в
день, согнув свою крепкую спину под  тяжестью  военных  долгов.  Потом  мы
услышали иностранные новости, потом спортивные.
   Надземный мир  жил  по-прежнему.  Наши  друзья-атланты  с  любопытством
слушали, но ничего не понимали. Но, когда в перерыве  гвардейский  оркестр
грянул марш из "Лоэнгрина", с трибун  раздались  крики  восторга,  и  было
забавно видеть, как слушатели ринулись к эстраде,  заглядывали  на  экран,
приподнимали занавес, ища чудесный источник музыки.  Да,  и  мы  приложили
руку к чудесам подводной цивилизации!
   - Нет, сэр, -  говорил  потом  Сканлэн.  -  Передающую  станцию  я  сам
смастерить не сумел. У них нет подходящего материала, а у меня не  хватает
мозгов. Но дома, там, наверху,  я  сам  состряпал  двухламповый  приемник,
натянул антенну на крыше между веревками для просушки белья,  научился  им
управлять и мог поймать любую станцию Штатов. Стыдно  было  бы,  имея  под
рукой  все  их  электрические  штуки  и  стеклодувные  мастерские,  далеко
опередившие наши, не смозговать машинку,  улавливающую  эфирные  волны,  а
ведь волны проходят по воде не хуже, чем по воздуху. Старина Бербрикс чуть
не спятил, когда мы в первый раз зацепили волну, но теперь попривык, и,  я
думаю, радио тут станет привычным, обиходным делом.
   Среди открытий  химиков  Атлантиды  имеется  газ  в  девять  раз  легче
водорода, которому Маракот дал название "левиген". Его опыты с этим  газом
навели нас на мысль послать на  поверхность  океана  шары  из  эластичного
стекла атлантов с сообщением о нашей судьбе.
   - Я разъяснил  Манду,  в  чем  дело,  -  сказал  Маракот.  -  Он  отдал
распоряжение в  стеклодувную  мастерскую,  и  через  день-два  шары  будут
готовы.
   - Но как мы положим внутрь записки? - спросил я.
   - В шаре обычно оставляют небольшое отверстие для наполнения  газом.  В
него можно просунуть свернутый  в  трубочку  листочек  бумаги.  Потом  эти
искусные стеклодувы запаяют шар. Я уверен, что, когда  мы  выпустим  шары,
они стрелой помчатся кверху.
   - И будут годами блуждать, никем не замеченные.
   - Возможно. Но шары будут отражать лучи солнца. А это рано  или  поздно
привлечет внимание. Мы находимся под оживленным морским путем из Европы  в
Южную Америку. И я не вижу причин, почему бы хоть одному из шаров не дойти
по назначению.
   Вот каким образом, мой дорогой Толбот или вы, кто  читает  эти  строки,
дошел до вас мой рассказ. Но  этим  дело  не  кончилось.  За  этой  мыслью
появилась  другая,  еще  более  смелая.  Ее  родил  изобретательный   мозг
механика-американца.
   - Послушайте, друзья, -  сказал  он,  когда  мы  сидели  одни  в  своей
комнате. - Здесь очень славно, и  выпивка  недурна,  и  закуска  как  быть
должно, и бабенку я тут встретил такую, что в Филадельфии  ей  никто  и  в
подметки не годится, - все же иной раз до зарезу  хочется  увидеть  родную
землю.
   - Мы все об этом мечтаем, - возразил я, - но я  положительно  не  вижу,
как можно осуществить нашу мечту.
   - А ну, погодите! Коли эти шары с газом могут унести от  нас  весточку,
может, они и нас самих смогут утащить наверх. Да  вы  не  думайте,  что  я
дурака валяю. Я все это прикинул и высчитал. Взять да  связать  три-четыре
шара вместе и устроить этакий лифт на одну персону.  Понимаете?  Потом  мы
надеваем наши колпаки и привязываемся  к  шарам.  Третий  звонок,  занавес
поднимается  -  мы  улетаем.  Что  нас  может  задержать  между   дном   и
поверхностью?
   - Акула, например...
   - Подумаешь! Плевать я хотел на вашу акулу! Да мы  так  проскочим  мимо
всякой акулы, что она и не расчухает, в чем дело. Мы так  разгонимся,  что
выскочим  метров  на  двадцать  над  поверхностью.  Верьте   слову,   если
какой-нибудь дурень увидит, как мы выскочим из воды, он  со  страху  сразу
примется молитвы читать.
   - Ну, предположим, достигли мы поверхности, а что будет потом?
   - Да бросьте вы к черту ваше "потом". Надо попытать счастья или засесть
здесь навеки. Я, во всяком случае, полечу.
   - Я тоже очень хочу  вернуться  на  землю,  хотя  бы  для  того,  чтобы
представить результаты своих наблюдений  научным  обществам,  -  отозвался
Маракот. - Только мое влияние и личное присутствие  дадут  им  возможность
уяснить себе огромное  богатство  и  значение  моих  наблюдений.  Я  готов
принять участие в вашей попытке, Сканлэн.
   Я меньше других стремился наверх, у меня были на  то  свои  причины,  о
которых вы узнаете позже.
   - Это безумие! - сказал я. - Если наверху нас никто не будет ждать,  мы
будем носиться по волнам и погибнем от голода и жажды.
   - Ерунда, как это мы можем устроить, чтобы нас кто-нибудь ждал?
   - Пожалуй, и с этим удастся справиться, - вмешался Маракот. - Мы  можем
сообщить довольно точно нашу широту и долготу...
   - И там бросят лестницу? - не без иронии перебил я.
   - Какая там еще лестница!  Хозяин  прав.  Слушайте,  мистер  Хедли,  вы
напишите в своих бумажках, которые посылаете  наверх,  где  мы  находимся.
Черт возьми! Да я прямо вижу сенсационные заголовки в  газетах!  Напишите,
что мы находимся под двадцать седьмым градусом северной широты и  двадцать
восьмым градусом четырнадцатой минутой западной долготы или как там еще  -
ну, словом, поставьте нужные цифры. Поняли? Потом еще  напишите,  что  три
самые  знаменитые  в  истории  персоны:  великий  деятель  науки  Маракот,
восходящая звезда по части собирания жуков Хедли и Билл  Сканлэн,  механик
первый сорт, гордость заводов Мерибэнкса - взывают о помощи со дна океана.
Поняли?
   - А что дальше?
   - Ну, а тогда уже дело за ними. На такой призыв они  уж  не  смогут  не
отозваться.  Все  равно,  как  я  читал  насчет  Стенли,  который   спасал
Ливингстона [Стенли и Ливингстон - известные путешественники  по  Африке].
Уж это их забота - вытащить нас отсюда или подождать нас  на  поверхности,
если мы ухитримся выпрыгнуть сами.
   - Мы можем сами кое-что  им  предложить,  -  сказал  Маракот.  -  Пусть
спустят сюда глубоководный лот, а мы будем его поджидать. Когда же мы  его
увидим, мы привяжем к нему письмо и напишем, чтобы  они  были  готовы  нас
встретить.
   - Вот это здорово! - воскликнул Билл Сканлэн. - Лучше не придумаешь.
   - А если некая леди пожелает разделить нашу участь, то четверо  так  же
легко поднимутся, как и трое, -  произнес  Маракот,  ехидно  посмотрев  на
меня.
   - И пятеро так же легко, как четверо, - прибавил Сканлэн. - Ну, как, вы
теперь уразумели, мистер Хедли? Напишите все это, и через полгода мы снова
будем гулять по набережной Темзы.
   Сейчас мы выпустим два шара в воду, которая для нас все равно  что  для
вас воздух. Шары помчатся вверх. Пропадут ли оба в пути? Все  может  быть!
Или можно надеяться, что хоть один пробьется на поверхность?  Поручаем  их
судьбу  счастливому  случаю.  Если  для  нашего  спасения  ничего   нельзя
предпринять, то хотя бы дайте знать тем, кто нас оплакивает, что мы живы и
счастливы. Если же представится случай прийти нам на помощь  и  для  этого
найдутся энергия и средства, мы дали вам достаточные указания,  чтобы  нас
можно было спасти.
   А пока прощайте, иди, может быть... до свидания?!"
   На этом окончились записки, вынутые из стеклянного шара.
   Предыдущая часть повествования излагает факты, известные ко  дню  сдачи
рукописи в набор. Когда книга уже находилась в печати, подоспел совершенно
неожиданный сенсационный эпилог. Я имею в виду  спасение  Маракота  и  его
группы паровой яхтой "Марион", снаряженной для этого мистером  Фавержером,
и отчет, переданный с яхты по радио и услышанный радиостанцией на островах
Кап-де-Верде, которая немедленно передала его дальше - в Европу и Америку.
Отчет этот был составлен  мистером  Кей  Осборном,  сотрудником  агентства
Ассошиэйтед Пресс.
   Оказалось, что немедленно, после того как в  Европе  стало  известно  о
несчастье с экспедицией доктора Маракота, началась энергичная  организация
спасательной экспедиции. Мистер Фавержер великодушно предоставил для  нужд
экспедиции прекрасную  паровую  яхту  и  решил  отправиться  на  ней  сам.
"Марион" отплыла из Шербурга в июне, захватила в Саутгемптоне мистера  Кей
Осборна  и  кинооператора  и  немедленно  направилась  к   пункту,   точно
указанному в письме. На место она прибыла 1 июля.
   Был спущен глубоководный лот на крепком  проволочном  канатике,  и  его
медленно повели по дну океана. На конце лота, кроме свинцового груза, была
привешена бутылка с письмом внутри. В этом сообщении говорилось:
   "Ваш отчет стал  известен  миру,  и  мы  прибыли  спасти  вас.  Это  же
сообщение мы посылаем вам и по радио в надежде, что  оно  тоже  дойдет  до
вас. Мы будем медленно двигаться над вашей пропастью. Вынув это письмо  из
бутылки,  положите  на  его  место  ваши  инструкции.  Мы  их  выполним  в
точности".
   Два дня медленно и безрезультатно крейсировала "Марион". На третий день
спасательную экспедицию ожидал большой сюрприз.  В  нескольких  метрах  от
корабля из воды выскочил  небольшой  блестящий  шар.  Это  был  стеклянный
почтальон, описанный в документе Хедли. Когда шар не без труда был вскрыт,
в нем оказалось письмо:
   "Благодарим вас, дорогие друзья! Мы  очень  тронуты  вашей  добротой  и
энергией. Мы легко уловили ваши радиопризывы и имеем возможность  отвечать
вам с помощью шаров. Мы попытались поймать ваш лот, но течение относит его
высоко наверх, и он скользит так быстро, а сопротивление среды так велико,
что самый проворный из нас не  может  за  ним  угнаться.  Мы  предполагаем
назначить свое отплытие отсюда на шесть часов утра завтра, в среду 5 июля,
если  не  ошиблись  в  вычислениях.  Мы  отправимся  поодиночке,  так  что
замечания и указания, которые возникнут после появления  первого  из  нас,
можно сообщить по радио  тем,  кто  отправится  позже.  Еще  раз  сердечно
благодарим вас. Маракот, Хедли, Сканлэн".
   Дальше рассказывает мистер Кей Осборн:
   "Было прекрасное утро. Темно-сапфировое море было спокойно, как  озеро,
и небосвод не омрачался ни единой тучей. Еще до восхода солнца вся команда
"Марион" была на ногах и с живейшим интересом ожидала событий. Когда время
стало приближаться к шести часам,  общее  волнение  достигло  предела.  На
сигнальной мачте был помещен особый дозорный, и без пяти шесть мы услыхали
его крик и увидели, что он указывает на что-то справа от корабля.  Мы  все
столпились у правого борта, и мне удалось забраться на шлюпку,  с  которой
все было прекрасно видно. Сквозь слой прозрачной воды я увидел нечто вроде
серебристого пузыря, с большой скоростью поднимавшегося из глубины океана.
Он вырвался на поверхность метрах в ста от яхты - красивый, блестящий  шар
около метра в диаметре, - высоко взлетел на  воздух  и  поплыл  по  ветру,
покачиваясь, как детский воздушный шарик. Это было волшебное  зрелище,  но
оно заронило тревогу в наши сердца: под шаром болтался обрывок веревки,  а
значит, его груз остался где-то в глубинах океана.
   Тотчас же была послана следующая радиограмма:
   "Ваш шар вынырнул рядом с судном. Ни в нем, ни под ним ничего  не  было
найдено. Тем не менее мы спускаем лодку, чтобы быть готовыми ко всему".
   Вскоре после шести часов  раздался  новый  сигнал  дозорного,  и  через
мгновение я снова увидел отливающий серебряным блеском шар,  поднимавшийся
из глубины, но гораздо медленнее, чем первый.  Достигнув  поверхности,  он
слегка поднялся на воздух и приподнял над водой привязанный к  нему  груз.
То была большая  пачка  книг,  бумаг  и  разнообразных  мелких  предметов,
обернутых в непромокаемую рыбью кожу. Он был  доставлен  на  борт,  о  его
прибытии  отправлена  радиограмма,  а  мы  с  нетерпением  стали   ожидать
следующего посланца.
   Ждать пришлось недолго. Опять показался серебристый  пузырь,  опять  он
всколыхнул и прорвал гладь океана, но на этот раз поднялся в воздух  очень
высоко, увлекая за собой, к нашему удивлению, тонкую женскую  фигуру.  Она
медленно опустилась на воду, а через мгновение уже  была  на  борту  яхты.
Вокруг стеклянного шара,  выше  его  экватора,  было  прикреплено  кожаное
кольцо, от которого свисали длинные ремни, привязанные к широкому кожаному
поясу, охватывающему тонкую талию женщины. Выше пояса голова  и  плечи  ее
были заключены в оригинальный грушевидный стеклянный колпак, -  я  называю
его стеклянным, но он был из того же легкого упругого материала,  похожего
на стекло, что  и  шары.  Колпак  был  совершенно  прозрачный,  с  легкими
серебристыми прожилками.
   Этот стеклянный колпак с помощью эластичных приспособлений  так  плотно
прилегал к талии и плечам, что вода не могла в него проникнуть,  и  внутри
находились  неизвестные  нам  легкие  аппараты,  восстанавливавшие   запас
кислорода, которые уже были описаны мистером Хедли. С некоторым усилием мы
сняли колпак и уложили атлантку  на  палубе.  Девушка  лежала  в  глубоком
обмороке, но равномерное дыхание внушало надежду, что она скоро  оправится
от последствий стремительного полета и перемены давления, которая была  не
так велика благодаря тому,  что  плотность  воздуха  внутри  колпака  была
несколько выше, чем в атмосфере, так  что  можно  сказать,  что  она  была
примерно такой, как в пунктах,  где  имеют  обыкновение  делать  передышку
ныряльщики. По всей видимости, это была та женщина из  Атлантиды,  которую
Хедли в первом письме называл  Моной,  и,  если  судить  по  ней,  атланты
действительно прекрасная раса, достойная снова  появиться  на  земле.  Она
смугла, у нее прекрасные, правильные черты лица, длинные черные  волосы  и
великолепные глаза лани,  которые  теперь  с  очаровательным  любопытством
глядят по сторонам. Морские  ракушки  и  перламутр  украшают  ее  кремовую
тунику  и  блестят  в  темных  волосах.  Нельзя  представить  себе   более
прекрасной наяды из пучины океана  -  это  само  воплощение  таинственного
очарования  моря.  Мы  видели,  как  в  ее  глазах  постепенно  появлялось
сознательное выражение, потом она  вскочила  на  ноги  с  грацией  лани  и
побежала к борту яхты.
   - Сайрес! Сайрес! - кричала она.
   Мы уже по радио успокоили тех внизу.  И  теперь  они  быстро,  один  за
другим, поднялись из глубины, подпрыгнув  на  десять-пятнадцать  метров  в
воздух и снова спустившись на воду, откуда их тотчас  извлекли.  Все  трое
были без сознания, а у Сканлэна текла кровь из ушей  и  из  носа,  но  уже
через час все они были в силах подняться на ноги. Мне кажется, что  первые
движения каждого из них  были  удивительно  характерны.  Хохочущая  группа
увлекла Сканлэна в буфет, откуда  и  сейчас  доносятся  веселые  возгласы,
которые отнюдь не помогают сей радиопередаче. Доктор Маракот схватил пачку
бумаг,   вытащил   тетрадь,   исписанную,   насколько   я   могу   судить,
алгебраическими формулами, и молча пошел в каюту. А Сайрес Хедли  бросился
к странной девушке и, по последним данным, имеет твердое намерение никогда
от нее не отходить.
   Таково положение дел, и мы надеемся, что наш  радиопередатчик  доставит
этот  отчет  станции   Кап-де-Верде.   Подробности   этого   удивительного
приключения будут сообщены дополнительно теми, кто вырвался  из  подводной
Атлантиды..."