гой стороны, обнищавшее до последней степени население,
все назначение которого состояло в  том,  чтобы  беспрекословно  исполнять
желания и капризы господ, как бы  жестоки  и  отвратительны  ни  были  эти
желания.
   Потом мы опять увидели совсем другие  картины.  Появились  реформаторы,
пытавшиеся указать заблудшим другие пути, вернуть их  к  прежним,  забытым
благородным целям. Мы видели, как эти печальные,  исполненные  серьезности
люди увещевали ставших на путь порока, но  те,  кого  они  хотели  спасти,
высмеивали их, издевались над ними. Особенно враждебны  реформаторам  были
жрецы Ваала, по милости которых бескорыстная религия  духа  выродилась  во
внешние ритуалы и церемонии.  Но  мужественные  борцы  не  сдавались,  они
стремились спасти  свой  народ.  Лица  их  принимали  все  более  суровое,
непреклонное  выражение,  словно  перед  их  внутренним  взором   вставали
грядущие беды. Лишь некоторые прислушивались к словам мудрецов,  устрашась
их пророчеств, большинство  же  отворачивалось  со  смехом  и  еще  больше
погрязало в пучине греха. И наступило время, когда реформаторы уже  ничего
больше не могли  сделать  и  предоставили  этот  вырождающийся  народ  его
собственной судьбе.
   Потом мы увидели странную картину. Один  реформатор,  крепкий  духом  и
телом, возглавил все реформистское движение. Он был богат  и  влиятелен  и
обладал поистине неистощимыми силами. Мы видели его словно бы в трансе,  в
общении с какими-то духами. Это он собрал всех величайших  ученых  страны,
все знания - а они превосходили, затмевали  все,  что  было  известно  нам
сегодня, - и применил их для постройки убежища от грядущей катастрофы.  Мы
видели тысячи рабочих за постройкой  -  стены  росли.  А  беспечные  толпы
смотрели,   хохотали   и   удивлялись    столь    сложным    и    ненужным
предосторожностям. Другие спорили с  мудрецом  и  говорили,  что  если  он
чего-то боится, то не проще ли уехать в другую, более безопасную страну. А
он отвечал (насколько мы могли понять), что здесь  есть  честные,  простые
люди, которых можно спасти в последнюю минуту, и для их-то спасения  он  и
должен остаться в своем Храме  Безопасности.  Понемногу  он  собрал  своих
приверженцев  и  поселил  их  в  Храме,  потому  что,  хотя  высшие   силы
предупредили его о катастрофе, он не знал точно ни дня, ни часа, когда она
свершится.
   Так что, когда Храм был готов и водонепроницаемые  двери  испытаны,  он
вместе со своей семьей,  друзьями,  приверженцами  и  слугами  стал  ждать
страшного часа. И час настал. Это было ужасное зрелище даже на  экране!  А
каким оно было на самом деле, и представить невозможно. Сперва мы увидели,
как вдали из спокойной глади океана поднялась на огромную высоту  страшная
сверкающая гора воды. Потом она двинулась вперед, километр  за  километром
двигалась по морю водяная стена, взметая на гребне клочья  пены,  стремясь
вперед со все возрастающей яростью. Две щепки в потоках  белоснежной  пены
на вершине волны оказались, когда волна подкатилась ближе, двумя разбитыми
волной крупными галерами. Потом мы видели, как гигантская  волна  с  силой
ударила о берег и понеслась на город, и дома никли перед ее  напором,  как
спелая рожь под порывами бури. Мы видели людей на крышах  домов,  глядящих
на приближающуюся  смерть.  Лица  их  были  искажены  ужасом,  глаза  дико
блестели, рты перекошены, они кусали руки и  в  неописуемом  ужасе  что-то
кричали. Те самые люди, что насмехались над строителем Храма Безопасности,
теперь взывали о пощаде, они бросались на колени и простирали руки, моля о
спасении. У них не было времени  добраться  до  убежища,  построенного  за
городом, и тысячи беглецов бросились к центральной крепости,  стоявшей  на
холме, и зубчатые стены ее потемнели от толпы беглецов.
   И вдруг замок начал проваливаться. Все начало  проваливаться.  И  через
расселины вода хлынула в глубины земли, внутренний огонь  превратил  ее  в
пар, и произошел взрыв, разрушивший  и  исковеркавший  предпочвенные  слои
древнего материка. Город погружался все глубже и глубже, и при виде  этого
ужасного зрелища и мы и все, кто сидел за нами,  не  могли  удержаться  от
крика. Мол раскололся пополам и исчез. Гигантский маяк рухнул и исчез  под
волнами. Еще некоторое время виднелись крыши и купола высоких домов, точно
острые скалистые рифы, но скоро и они скрылись под водой. Над поверхностью
бушующего океана высилась лишь одна крепость  -  как  чудовищной  величины
корабль. Потом и она стала медленно опускаться в бездну, и на  вершине  ее
качался лес рук, простертых вверх.  Страшная  драма  была  окончена,  море
поглотило весь  материк,  весь  без  остатка,  и  на  его  поверхности  не
виднелось ни одного живого существа. В его бурлящих волнах то там, то  тут
всплывали трупы людей и животных, стулья, столы, одежда,  головные  уборы,
тюки с товарами, и все это ныряло и носилось в пенистом водовороте.  Потом
воды  успокоились,  перед  нами  раскинулась  необъятная   водная   гладь,
блестящая, как ртуть, и мрачное солнце на горизонте скупо освещало  могилу
страны, судьба которой была отныне решена.
   Рассказ был окончен. Нам не о чем было расспрашивать; догадка, логика и
воображение  восстановили  все  пробелы  рассказа.  Мы  представили   себе
медленное,  но  неуклонное  опускание  Атлантиды  в  бездны  океана  среди
вулканических конвульсий,  воздвигнувших  вокруг  нее  огромные  подводные
горы. Мы представили себе государство атлантов, погребенное на дне океана,
разрушенный город, раскинувшийся  вокруг  Храма  Безопасности,  в  котором
укрылась горстка потрясенных людей. Мы поняли теперь, как  сумели  беглецы
спастись от смерти, как использовали они разнообразные  достижения  науки,
которыми снабдил их гениальный строитель Храма Безопасности, как он обучал
их всем наукам и искусствам, как кучка  в  пятьдесят-шестьдесят  спасшихся
атлантов выросла теперь  в  значительное  общество,  которое  должно  было
вгрызаться в недра земли, чтобы расширить свою "страну". Целая  справочная
библиотека не смогла бы рассказать все это проще и  подробнее,  чем  серия
картин-мыслей. Такова была участь древнего  государства  атлантов,  таковы
были причины, сокрушившие его. В отдаленном будущем, когда покрывающий дно
ил превратится в мел, великий город, возможно, еще раз будет вынесен новым
катаклизмом  на  поверхность  земли,   и   геологи   будущего,   роясь   в
каменоломнях,  найдут  не  отпечатки  растений,  не  раковины,  а  остатки
погибшей цивилизации и следы катастрофы, погубившей древний мир.
   Одно лишь нам все еще не было ясно: сколько прошло времени с того  дня,
когда  произошла   трагедия?   Доктор   Маракот   прибегнул   к   довольно
несовершенному методу для  определения  даты.  Среди  множества  помещений
огромного здания Храма Безопасности была большая пещера, служившая  местом
погребения вождей атлантов. Здесь, как в Египте, мумифицировали трупы; и в
нишах,  по  стенам,  стояли  бесчисленными  рядами  эти  мрачные  реликвии
прошлого. Манд гордо указал на одну свободную нишу и дал нам  понять,  что
она изготовлена специально для него.
   - Если мы обратимся к европейским правителям, -  объяснил  нам  Маракот
профессорским тоном, - то найдем, что они сменялись приблизительно по пяти
человек в столетие. Этими цифрами можно воспользоваться и в данном случае.
Конечно, мы не можем гарантировать абсолютной точности, но приблизительный
расчет получить нетрудно. Я сосчитал мумии - их четыреста.
   - Значит, получается около восьми тысяч лет!..
   - Правильно. И это в какой-то мере  совпадает  со  сведениями  Платона.
Катастрофа,   разумеется,   произошла   еще   до   зарождения   египетской
письменности, а она началась шесть-семь тысяч лет назад. Да, я  думаю,  мы
имеем право сказать,  что  видели  воспроизведенную  на  экране  трагедию,
случившуюся не менее восьмидесяти веков назад. Но, разумеется, создать  ту
культуру, следы которой мы находим здесь, тоже можно было лишь  за  многие
тысячелетия. Таким образом, - закончил он, и  я  передаю  его  утверждение
вам, - мы расширили горизонт достоверной  истории  человечества  до  таких
пределов, каких не достигал еще ни один человек с самого начала истории!



5

   Приблизительно  через  месяц  после   посещения   погребенного   города
произошло нечто удивительное и неожиданное. В то время мы уже думали,  что
застрахованы от  всяких  неожиданностей  и  ничто  больше  не  сможет  нас
удивить, но эта история превзошла все, что мы способны были вообразить.
   Известие, что случилось что-то из ряда вон выходящее,  принес  Сканлэн.
Надо сказать, что к тому времени мы чувствовали себя  в  огромном  здании,
почти как дома: мы прекрасно знали расположение комнат, присутствовали  на
концертах атлантов (их музыка очень своеобразна и сложна для нашего уха) и
на  театральных  представлениях,  где  непонятные  нам   слова   прекрасно
пояснялись живыми, выразительными  жестами,  -  короче  говоря,  мы  стали
членами их общины. Мы посещали отдельные семьи в их частных помещениях,  и
наша  жизнь  -  моя,  во  всяком  случае,  -  была   согрета   бесконечным
гостеприимством этих славных людей, особенно одной милой девушки, чье  имя
я уже однажды упоминал. Мона, как я уже говорил, была  дочерью  одного  из
вождей, и в ее семье я нашел теплый и  милый  прием,  который  стирал  все
существовавшие между  нами  преграды.  А  когда  дело  доходит  до  самого
нежнейшего из языков, я, право, почти не  нахожу  больших  различий  между
древней  Атлантидой  и  современной  Америкой.  То,  что  может  нравиться
массачусетской девушке из Броун-колледжа, я думаю, понравится  и  девушке,
живущей под водой.
   Но вернемся к  той  минуте,  когда  вернулся  Сканлэн  и  сообщил,  что
произошло что-то важное.
   - Один из них, - возбужденно рассказывал Билл, - сейчас ворвался сюда -
он был в океане - и до того вне себя, что забыл снять стеклянный колпак  и
несколько минут болтал без толку, пока не  сообразил,  что  из-за  колпака
никто его не слышит. Потом что-то говорил, говорил, пока у него дыхание не
перехватило, и все помчались за ним в выходную комнату. Вы как хотите, а я
побегу за ними, потому что там, наверно, есть что посмотреть!
   Выскочив в коридор, мы увидели, что атланты бегут к  выходу,  оживленно
жестикулируя.  Мы  присоединились  к  ним  и,  наскоро  надвинув  колпаки,
помчались по дну океана вслед за взволнованным вестником.  Атланты  бежали
так быстро, что нам  нелегко  было  следовать  за  ними,  но  у  них  были
электрические фонарики, и мы, отстав, все же знали, куда нам направляться.
Путь шел вдоль базальтовых утесов,  пока  мы  не  достигли  места,  откуда
начинались уступы, полустертые от многолетнего хождения по  ним.  По  этим
уступам  мы  взобрались  на  вершину  базальтовой  скалы  и  очутились   в
местности,  загроможденной  обломками  скал,  сильно  затруднявшими   наше
передвижение. Пробравшись кое-как через этот лабиринт, мы вышли на круглую
равнину, залитую фосфорическим светом, и в самом ее центре  лежало  нечто,
от чего у меня сразу занялся дух.
   Наполовину зарывшись в мягкий ил, на боку лежал большой пароход.  Труба
его была сбита, грот-мачта тоже сломана почти у  самого  основания,  но  в
остальном корабль был цел и так чист и нетронут, точно только что вышел из
дока. Мы поспешили обойти его вокруг и очутились перед кормой.  Вы  можете
себе представить, с каким чувством мы прочли  его  название:  "СТРАТФОРД",
ЛОНДОН.
   Наш корабль последовал за нами в Маракотову бездну!
   Когда первое потрясение прошло, все это  не  показалось  нам  таким  уж
загадочным. Мы вспомнили пасмурную погоду,  зарифленные  паруса  видавшего
виды норвежского барка и зловещее черное облако на  горизонте.  Ясно,  что
наверху внезапно разразился чудовищной силы циклон и "Стратфорд"  потонул.
Было совершенно очевидно, что команда яхты погибла, потому что все шлюпки,
хотя и полуразбитые, висели на талях [таль - механизм для подъема  вручную
грузов на небольшую высоту]. Да и какая шлюпка могла бы спастись  в  такой
ураган?!  Трагедия,  несомненно,  произошла  через  час-два  после   нашей
катастрофы. Лот, который мы  видели  на  дне,  был,  возможно,  брошен  за
несколько минут до первого порыва циклона. По страшному капризу судьбы  мы
еще живы, а те, кто оплакивал нашу гибель, погибли.
   Мы не знали, носило ли нашу яхту в верхних слоях  океана  или  она  уже
довольно давно лежит здесь, где мы на нее наткнулись. Бедный капитан Хови,
вернее, то, что от  него  осталось,  все  еще  стоял  на  своем  посту  на
капитанском мостике, крепко вцепившись  в  перила  окоченевшими  пальцами.
Только он и трое кочегаров в машинном отделении утонули  вместе  с  яхтой.
Всех их, по нашим указаниям, вынули и погребли  под  слоем  векового  ила,
украсив могилы подводными  цветами.  Я  упоминаю  об  этой  подробности  в
надежде,  что  она  несколько  смягчит  тяжкое  горе  миссис  Хови.  Имена
кочегаров нам неизвестны.
   Пока мы выполняли этот скорбный долг,  по  яхте  сновали  атланты.  Они
накинулись на нее, как мыши на сыр.  Их  любопытство  и  возбуждение  ясно
доказывали, что "Стратфорд" -  первый  современный  корабль,  может  быть,
первый пароход, попавший в их бездну. Позже  мы  узнали,  что  кислородные
аппараты внутри колпаков позволяли атлантам  находиться  под  водой  всего
несколько часов без перезарядки, и поэтому они могли передвигаться лишь по
сравнительно небольшой территории. Атланты сразу  же  принялись  за  дело,
стали рыться в каютах "Стратфорда", снимать  с  него  все,  что  им  могло
пригодиться; это паломничество за оборудованием яхты происходит непрерывно
и еще не совсем закончено. Мы тоже были  рады  случаю  проникнуть  в  свои
старые каюты и  унести  оттуда  всю  одежду  и  книги,  хотя  бы  частично
уцелевшие при катастрофе.
   Среди имущества,  снятого  нами  со  "Стратфорда",  был  и  корабельный
журнал, который велся капитаном до самого последнего  момента.  И  странно
было читать о собственной гибели и видеть гибель того, кто о ней писал.
   Вот последняя запись корабельного журнала:
   "З октября. Трое храбрых, но безумных  искателей  приключений,  вопреки
моей воле и совету, сегодня спустились в своем аппарате на дно  океана,  и
произошло несчастье, которое я предвидел. Упокой, господи,  их  души.  Они
начали спуск в одиннадцать часов утра, и я, заметив  надвигающийся  шквал,
долго колебался, прежде чем дать свое согласие. Жалею, что  не  послушался
своего инстинкта,  но  это  лишь  отсрочило  бы  трагическую  развязку.  Я
попрощался с ними, предчувствуя, что никогда больше их не увижу. Некоторое
время все шло хорошо, и в одиннадцать  сорок  пять  они  достигли  глубины
пятисот сорока метров, где и обнаружили дно. Доктор Маракот давал  мне  по
телефону ряд распоряжений, и все,  казалось,  шло  отлично,  как  вдруг  я
услышал его взволнованный голос, и проволочный канат  сильно  заколебался.
Через мгновение он лопнул. По-видимому, в эту минуту  они  находились  над
глубокой расселиной; перед этим доктор приказал  яхте  медленно  двигаться
вперед. Воздушные трубки еще некоторое время  продолжали  разматываться  и
спустились, по моим расчетам, еще на километр, а потом и  они  оборвались.
Теперь больше нет надежды услышать  о  судьбе  доктора  Маракота,  мистера
Хедли и мистера Сканлэна.
   Затем  я  должен  отметить  одно  удивительное  происшествие,  значение
которого я не имею времени расшифровать, так как надвигается шторм и  надо
торопиться с записями. Был брошен лот,  который  отметил  глубину  в  семь
тысяч шестьсот пятьдесят  метров.  Груз  его,  конечно,  остался  на  дне,
канатик мы вытащили, и - как это ни невероятно -  над  фарфоровой  чашкой,
берущей образцы, был привязан носовой платок мистера Хедли с  его  меткой.
Команда поражена,  и  никто  не  понимает,  как  это  могло  произойти.  В
следующей записи я, быть может, сумею что-нибудь сообщить на этот счет. Мы
прождали  несколько  часов  в  надежде,  что  на  поверхность   что-нибудь
всплывет, и вытащили остаток каната, конец которого был  точно  перепилен.
Теперь я должен прервать запись и заняться яхтой: никогда не видел  такого
грозного неба, барометр быстро падает".
   Так  получили  мы  последнюю  весточку  от  наших  погибших  товарищей.
Очевидно, тотчас же после этой записи налетел ураган и уничтожил пароход.
   Мы оставались подле корабля, пока не почувствовали, что  воздух  внутри
колпаков  стал  тяжелым,  грудь  стало  давить;  мы   поняли,   что   пора
возвращаться.
   На обратном пути мы столкнулись с серьезной опасностью, которая, видно,
постоянно подстерегает подводный народ, и поняли, почему за такой огромный
промежуток времени численность атлантов выросла так незначительно. Включая
и греческих рабов, их было четыре-пять тысяч человек, не больше.
   Мы спустились со ступеней и шли вдоль подводных  джунглей,  растущих  у
подножия базальтовых  утесов,  когда  Манд  взволнованно  указал  вверх  и
замахал руками одному из  атлантов,  отделившемуся  от  группы  и  шедшему
поодаль по открытому месту. В ту же минуту  атланты  бросились  к  большим
валунам, увлекая нас за собой. Только забравшись под прикрытие валунов, мы
узнали причину внезапной тревоги.
   На некотором  расстоянии  от  нас  сверху  быстро  спускалась  крупная,
странного вида рыба.  Формой  она  напоминала  огромный  плавучий  пуховый
матрац, мягкую, рыхлую перину. Нижняя  часть  рыбы  была  светлая,  с  нее
свисала длинная красная бахрома, вибрация  которой  давала  поступательное
движение всему телу. По-видимому, у рыбы не было ни глаз, ни рта, но скоро
мы заметили, что она обладает чрезвычайно развитым чутьем.
   Атлант, оставшийся на открытом месте, со всех ног бросился  к  нам,  но
слишком поздно! Его лицо исказилось от ужаса, когда он увидел, что  смерть
неминуема. Страшное существо опустилось прямо на него,  обволокло  его  со
всех сторон, прижало ко дну, жадно пульсируя, точно раздавливая его тело о
кораллы. Вся трагедия развернулась  в  нескольких  шагах  от  нас,  однако
атланты, застигнутые врасплох, растерялись, и, казалось,  потеряли  всякую
способность действовать. Тогда Сканлэн бросился  вперед  и,  вспрыгнув  на
широкую спину чудовища, испещренную красными и коричневыми точками, вонзил
острое металлическое копье в его мягкое тело.
   Я  последовал  примеру  Сканлэна,  и,  наконец,  Маракот  с   атлантами
атаковали чудовище, которое медленно заскользило прочь, оставляя за  собою
клейкий маслянистый след. Наша помощь подоспела  слишком  поздно:  тяжесть
колоссальной рыбы раздавила колпак атланта, и он захлебнулся. Это был день
скорби - мы несли тело погибшего обратно в Храм Безопасности,  но  и  день
нашего триумфа, ибо быстрая  сметка  и  энергия  возвысили  нас  в  глазах
подводных людей. О страшной рыбе Маракот  сказал,  что  это  разновидность
рыбы-покрывала, хорошо известной ихтиологам, но экземпляр такой  величины,
какого он и вообразить не мог.
   Я упоминаю об этом существе лишь потому,  что  оно  послужило  причиной
трагедии, но я могу  и,  может  быть,  начну  писать  целую  книгу  о  той
удивительной жизни на дне океана, которой был свидетелем. В глубине океана
преобладают  красный  и  черный  цвета,  растительность  по   преимуществу
бледно-оливковая, и ее  плети  и  листья  столь  упруги,  что  наши  драги
чрезвычайно редко  вытаскивают  их;  на  этом  основании  наука  пришла  к
убеждению, что  на  дне  океана  ничто  не  растет.  Многие  глубоководные
животные необычайно красивы, другие -  уродливы  и  страшны,  как  видения
кошмара, и гораздо опаснее всех земных тварей.
   Я видел черного ската десяти метров длиной, с ужасным когтем на хвосте,
один удар которого способен уложить на месте любое живое  существо.  Видел
похожее на лягушку создание - у него зеленые глаза  навыкате,  прожорливый
рот и сразу за ним огромный живот. Если у вас нет с  собою  электрического