ной плесенью. По стенам комнаты  виднелся  длинный  ряд
крючков со знаками, которые, как нам объяснили, были цифрами,  и  на  этих
крючках висели прозрачные водолазные колпаки; каждый из  них  был  снабжен
парой наплечных батарей для дыхания. Пол был выстлан плитками из  светлого
известняка, выщербленного ногами многих поколений,  и  в  углублениях  его
застаивалась вода. Комната была ярко  освещена  трубками,  подвешенными  к
карнизу. Нас заключили в прозрачные колпаки  и  дали  каждому  по  толстой
остроконечной  палке,  вроде  багра,  из  какого-то  чрезвычайно   легкого
металла.
   Потом  по  данному  сигналу  Манд  велел  нам  ухватиться  за   перила,
окружавшие комнату. Он сам подал нам пример, а за ним  и  другие  атланты.
Скоро выяснилась  причина  этой  предосторожности.  Как  только  открылась
наружная дверь, воды океана ворвались в комнату с  такой  силой,  что,  не
держись мы за перила, бушующий поток тотчас же свалил бы нас с  ног.  Вода
быстро поднималась, и, когда  она  покрыла  нас  с  головой,  напор  сразу
ослабел. Манд первый двинулся к выходу, и через мгновение мы уже  были  на
дне океана, оставив за спиной открытую дверь входной камеры.
   Оглядываясь по сторонам в холодном, мерцающем  свете,  слабо  озарявшем
дно океана, мы могли свободно различать все на  расстоянии  полукилометра.
Больше всего нас удивила яркая, светящаяся вдалеке точка, но что это было,
мы пока не могли разобрать. К этой точке и направил нас наш  предводитель,
а мы гуськом шли за ним. Идти приходилось медленно из-за упругости  водной
среды, да и ноги глубоко вязли в мягком иле, покрывавшем  дно  океана;  но
вскоре мы ясно увидели, откуда льется  загадочный  свет,  привлекший  наше
внимание. Это была наша стальная кабинка - последнее воспоминание о земной
жизни! Она лежала боком на одном из куполов этого  огромного  здания,  все
еще ярко освещенная изнутри. Сжатый воздух сохранил от вторжения  воды  ту
ее часть, где были электрические установки. Странное  ощущение  испытывали
мы, рассматривая через иллюминатор знакомую  внутренность  нашей  стальной
кабины, наполненной водой, в которой скользили, как в аквариуме, несколько
крупных рыб, напоминающих миног. Один за  другим  мы  проникли  в  кабинку
через открытый люк.  Маракот  хотел  непременно  спасти  записную  книжку,
плававшую на поверхности воды, а мы со Сканлэном решили захватить  кое-что
из личного имущества. За нами влез и Манд с  двумя  спутниками  и  стал  с
интересом  рассматривать   глубиномер,   термометр   и   другие   приборы,
прикрепленные к стенам. Кое-какие из них мы сняли и забрали с собой.
   Ученым будет небезынтересно знать, что на самой большой  глубине,  куда
только спускался человек, температура равна пяти градусам по  Цельсию,  то
есть значительно  выше,  чем  в  верхних  слоях  океана.  Объясняется  это
непрерывным химическим процессом разложения ила и возникающей  в  связи  с
этим теплотой.
   Оказалось, что, помимо легкой прогулки по дну океана,  наша  экспедиция
имела определенную цель. Мы добывали пищу.  Я  видел,  как  наши  спутники
вдруг ударяли острыми  баграми,  всякий  раз  пронзая  большую  коричневую
плоскую рыбу, несколько похожую на камбалу. Этих рыб  было  множество,  но
они так сливались окраской с илом, что заметить их мог лишь опытный  глаз.
Вскоре у каждого из наших спутников было уже по  две-три  рыбины.  Немного
погодя мы со Сканлэном тоже наловчились бить рыбу и поймали  по  паре,  но
Маракот двигался точно во сне, весь поглощенный чудесами морского  дна,  и
произносил длинные взволнованные речи, которые мы не  могли  услышать.  Мы
видели только, что губы его беспрерывно шевелятся. На  первый  взгляд  дно
океана показалось нам унылым и однообразным, но вскоре мы  убедились,  что
серая   равнина   изборождена    бесчисленными    подводными    течениями,
пересекающими ее, как подводные  реки.  Эти  течения  прорывают  каналы  в
мягком слое ила и образуют настоящие речные ложа. Дно каналов  состоит  из
красной глины, которая образует  фундамент  всего  дна  океана,  и  сплошь
устлано какими-то белыми предметами, которые я сперва принял за  раковины,
но при ближайшем рассмотрении они оказались костями китов, зубами  акул  и
других  морских  чудовищ.  Один  из  таких  зубов,  поднятый  мною,   имел
пятнадцать дюймов длины. Какое счастье для нас, что  чудовища,  обладающие
таким страшным оружием, живут преимущественно в верхних слоях  океана!  По
мнению Маракота, этот зуб принадлежал гигантскому полулегендарному хищнику
Орка-гладиатор. Находка лишний раз подтверждала нашумевшее в ученых кругах
заявление Митчела Хиджеса о том, что у самых огромных  акул,  которых  ему
удавалось поймать, на теле имелись исполинских размеров  раны,  а  значит,
существуют еще более свирепые и сильные чудовища, чем они сами.
   Одна странность особенно поражает наблюдателя дна океана.  Это,  как  я
уже   упоминал,   постоянный   холодный   свет,    излучаемый    огромными
фосфоресцирующими массами  разлагающихся  органических  веществ.  Но  выше
темно, как ночью. Это создает иллюзию сумеречного зимнего дня, когда низко
над землею тянутся огромные  мрачные  тучи.  Из  этой  мглы  медленно,  но
беспрестанно падает что-то легкое,  белое,  поблескивающее,  будто  хлопья
снега. Это раковины морских  улиток  и  других  мелких  морских  животных,
которые живут и умирают в восьмикилометровом слое воды, отделяющем нас  от
поверхности, и хотя  многие  во  время  падения  растворяются  и  образуют
известковые соли, которыми  богат  океан,  другие,  падая  год  за  годом,
образуют мягкий органический вековой слой, погребающий  великий  город,  в
верхней части которого мы теперь живем.
   Со вздохом покинув стальную кабинку - последнее звено, связывающее  нас
с землей, - мы вышли в сумрак подводного мира и вскоре столкнулись  с  еще
одной  особенностью  жизни  на  дне  океана.  Впереди  замаячило   смутное
движущееся пятно, оказавшееся группой людей в  прозрачных  колпаках;  люди
эти тащили своего рода широкие сани, нагруженные углем. Это  была  тяжелая
работа, и бедняги, вцепившись в веревки из рыбьей кожи, напрягали все свои
силы. При каждой группе людей находился один главный, и  мы  с  удивлением
заметили, что рабочие  и  руководители  принадлежат  к  совершенно  разным
расам. Рабочие были высокие белокурые люди с голубыми  глазами  и  могучим
телом. Руководители, как я уже описывал, - брюнеты с примесью негритянской
крови, коренастые, приземистые. В ту минуту мы  не  могли  разрешить  свои
сомнения, но похоже было, что одна раса  из  поколения  в  поколение  была
рабами другой, и Маракот полагал, что  голубоглазые  -  потомки  греческих
пленников, чью богиню мы видели в храме.
   До того, как мы подошли  к  рудникам,  нам  встретилось  еще  несколько
групп, тащивших уголь. Здесь органический слой  и  песчаные  напластования
дна были  сняты  целиком,  и  обнаружилось  широкое  пространство,  откуда
начиналась  шахта,  где   чередовались   слои   угля   и   глины,   веками
наращивавшиеся на дне Атлантического океана. Тут, на  разных  уровнях,  мы
видели группы людей за работой.  Они  отбивали  пласты,  грузили  куски  в
корзины, поднимали их наверх. Рудник был  настолько  обширен,  что  мы  не
видели другого края этого  огромного  колодца,  который  пробивали  в  дне
океана   многочисленные   поколения   рабочих.   Уголь,   превращаемый   в
электрическую энергию, был основной движущей силой, приводившей в движение
все машины Атлантиды. Кстати, любопытно отметить, что самое  имя  древнего
города совершенно точно сохранилось легендами. Когда  мы  упомянули  слово
"Атлантида", Манд и другие наши спутники чрезвычайно удивились, что мы его
знаем, а потом одобрительно закивали, показывая, что они нас поняли.
   Миновав огромный колодец-шахту, или, вернее, уйдя от  него  вправо,  мы
подошли  к  цепи  базальтовых  скал  с  поверхностью  столь  же  чистой  и
блестящей, как в день, когда земля извергала их  из  своих  недр.  Вершины
скал уходили в темноту непроглядной ночи, а подошвы терялись в густой чаще
водорослей, поднимавшихся на бугристых  наслоениях  окаменевших  кораллов,
строивших здесь  свои  колонии  в  отдаленнейшие  доисторические  времена.
Некоторое время мы шли вдоль края этих густых подводных  зарослей,  причем
наши провожатые изредка ударяли  по  ним  палками,  извлекая  оттуда  ради
нашего удовольствия удивительных рыб и  ракообразных;  часть  их  бросали,
часть отбирали для своего стола.  Таким  образом,  мы  прошли  около  двух
километров, как вдруг я увидел,  что  Манд  внезапно  остановился  и  стал
озираться, жестами выражая удивление и тревогу. Его выразительные движения
и  мимика  подвижного  лица  вполне  заменяли  язык,  потому  что  атланты
мгновенно уяснили себе причину его беспокойства, и лишь тогда мы с испугом
поняли, в чем дело. Доктор Маракот исчез!
   Я отчетливо помню, что доктор был с нами, когда мы  шли  мимо  угольной
шахты, он дошел с нами до базальтовых утесов. Уйти вперед он, конечно  же,
не мог, так что  оставалось  искать  его  позади,  вдоль  линии  подводных
зарослей. Наши друзья были чрезвычайно встревожены исчезновением Маракота,
а мы со Сканлэном, хорошо знакомые с эксцентричностью рассеянного ученого,
были убеждены, что тревожиться тут не из-за чего и мы  скоро  найдем  его:
забыв все на свете, он, наверно, с головой ушел  в  изучение  какой-нибудь
диковинной морской зверюги. Мы повернулись и пошли обратно и, не сделав  и
сотни шагов, увидели Маракота.
   Но он бежал, бежал со скоростью, которой я никак не ожидал от  человека
его возраста и привычек. И никуда не годный спортсмен  побежит,  если  его
подгоняет безудержный страх. Маракот бежал, спотыкаясь  и  увязая,  широко
раскинув руки, точно взывая о помощи. У него были все основания рваться из
последних сил: три ужасных существа преследовали его по  пятам.  Это  были
тигровые крабы с чередующимися черными и желтыми полосами, каждый размером
с ньюфаундленда. К счастью, они не могли быстро  передвигаться  по  илу  и
как-то странно, боком, прыгали по мягкому дну океана со скоростью, немного
превышающей ту, что развил испуганный беглец.
   Но запаса сил у них было больше, они постепенно догоняли его,  и,  если
бы не вмешались  наши  друзья,  они  через  несколько  минут  схватили  бы
Маракота страшными клешнями. Все  бросились  навстречу  крабам  с  острыми
баграми наперевес, а Манд зажег мощный электрический  фонарь,  висевший  у
него на поясе, и пустил сноп света в глаза отвратительных чудовищ, которые
поспешно свернули в заросли и пропали из виду. Доктор бессильно  опустился
на обломок кораллового рифа, и по его лицу было видно, что  он  совершенно
измучен  этим  приключением.  Позже  он  рассказывал  нам,  что  проник  в
подводные джунгли, желая достать то, что показалось ему редким экземпляром
глубоководной химеры [химера - рыба, похожая  на  акулу,  с  продолговатым
телом, низко врезанным ртом, голой кожей и  длинной  хвостовой  нитью],  и
угодил в гнездо свирепых тигровых крабов, которые мгновенно  бросились  за
ним в погоню. Только  после  продолжительного  отдыха  он  смог  двинуться
дальше.
   Миновав базальтовые утесы, мы наконец подошли к нашей  цели.  На  серой
равнине перед нами высились  раскинутые  в  беспорядке  пригорки,  высокие
холмики, выступы, говорившие о том, что  под  нею  лежит  большой  древний
город. Он был бы  совершенно  и  навсегда  погребен  под  слоем  ила,  как
Геркуланум под лавой и Помпея под пеплом [италийские города, погибшие  при
извержении Везувия в 79 году нашей  эры],  если  бы  подводные  жители  не
прокопали в него вход. Входом служил длинный покатый коридор, переходивший
в широкую улицу, по обе стороны  которой  тянулись  ряды  строений.  Стены
домов,  построенные  не  столь  прочно,  как   Храм   Безопасности,   были
изборождены трещинами и  частично  разваливались,  но  внутренность  домов
большей  частью  осталась  в  том  состоянии,   в   каком   захватила   их
разразившаяся катастрофа, разве  только  в  иных  местах  океанские  волны
похозяйничали в домах: где украсили их, а где изуродовали. Наши проводники
не дали нам времени осмотреть эти первые дома и увлекали нас вперед,  пока
мы не добрались до здания, которое,  очевидно,  было  большой  центральной
крепостью  или   дворцом,   вокруг   которого   концентрическими   кругами
разрастался весь город.
   Колонны, огромные скульптурные карнизы и  фризы,  площадки  и  лестницы
этого здания превосходили все, что я когда-либо  видел  на  земле.  Больше
всего здание походило на остатки храма Карнака в Луксоре  в  Египте,  и  -
удивительное дело - украшения и полустертые надписи в  мелочах  напоминали
такие же украшения и  надписи  великих  развалин  близ  Нила,  а  колонны,
увенчанные огромными капителями в виде цветов лотоса, были точно такие же.
   Как странно было идти по мозаичному  мраморному  полу  огромных  зал  с
большими статуями у стен и видеть крупных  серебристых  угрей,  мелькавших
над нашими головами, и стаи перепуганных рыб,  без  оглядки  удиравших  от
снопа света, которым Манд освещал нам дорогу. Мы переходили из  комнаты  в
комнату, подолгу задерживаясь в богато обставленных покоях,  носивших  все
следы  той  непомерной  роскоши,  которая,  по  преданию,  и  навлекла  ка
Атлантиду гнев богов.
   Одна   комната,   сравнительно   небольшая,   была   чудесно   украшена
перламутровой инкрустацией, которая еще до сих  пор  переливалась  мягкими
опаловыми бликами, когда луч света, играя, скользил по стенке. В углу,  на
возвышении, орнаментированное изысканной резьбой, стояло ложе из какого-то
желтого металла, и комната эта казалась опочивальней  королевы,  но  возле
ложа теперь лежал уродливый черный  моллюск,  и  его  отвратительное  тело
вздымалось и опускалось в тихом  пульсирующем  ритме:  казалось,  будто  в
самом центре этого зловещего дворца бьется чье-то злобное сердце.
   Я был рад, да и мои товарищи тоже, когда атланты вывели нас отсюда.  На
мгновение мы заглянули в большой  разрушенный  амфитеатр,  дальше  увидели
набережную с маяком в конце и поняли, что город  этот  был  в  свое  время
морским портом. Скоро мы  выбрались  из  этих  мест,  отмеченных  недоброй
печатью, и снова очутились на знакомой подводной равнине.
   Но наши приключения еще не кончились: произошло еще одно, встревожившее
нас не меньше, чем наших друзей-атлантов. Мы направлялись  обратно,  когда
один из атлантов вдруг  с  беспокойством  указал  на  что-то  наверху.  Мы
взглянули туда, и перед нами предстало невиданное зрелище. Из черного слоя
воды прямо на нас быстро опускалось что-то огромное,  темное.  Сперва  нам
показалось, что это бесформенная масса, но когда она спустилась пониже, мы
увидели в слабом свете, что это труп огромной рыбы, он раздулся и  лопнул,
и за ним тянулись ее внутренности. Газы поддерживали его в  верхних  слоях
океана, но в результате гниения, а быть может, тут постарались акулы,  они
покинули это мертвое тело, и оно устремилось на дно океана. Во время нашей
прогулки мы натыкались не раз на гигантские скелеты,  начисто  обглоданные
рыбами, но это чудовище, хоть оно и было выпотрошено, еще походило на  то,
каким было при жизни.
   Атланты вцепились в нас, намереваясь оттащить с  пути  падающего  тела,
но, увидев, что оно нас минует,  успокоились.  Колпаки  не  позволяли  нам
различать звуки, но при падении этого  тяжелого  тела  на  дно,  вероятно,
последовал сильный удар; слой ила взлетел  кверху,  как  взлетает  тина  в
пруду, если бросить в нее камень.
   Это был кит метров двадцати пяти в длину, и по оживленной  и  радостной
жестикуляции подводных людей я заключил,  что  они  сумеют  найти  хорошее
употребление для его жира и спермацета.
   Некоторое время спустя после встречи с мертвым китом мы,  все  трое,  к
нашей радости, снова очутились перед знакомой квадратной дверью с тяжелыми
колоннами по бокам, ибо порядком устали от  такого  непривычного  для  нас
путешествия, и вскоре уже стояли на сыроватом полу входной  камеры  сухие,
невредимые, без прозрачных колпаков.
   Через несколько дней - нам трудно определять время точно, - после  того
как Маракот демонстрировал атлантам на экране "кинематографа  мысли"  все,
что с нами произошло, нас пригласили на куда  более  пышную  торжественную
демонстрацию, где мы узнали историю этого удивительного народа.
   Я не обольщаюсь, сеанс вовсе не был организован  исключительно  в  нашу
честь, скорее всего такие демонстрации нередко повторялись публично, чтобы
народ не забывал о своем прошлом,  и  то,  что  нам  показали,  было  лишь
прелюдией к  длинной  религиозной  церемонии.  Но  как  бы  там  ни  было,
постараюсь описать то, чему мы были свидетелями.
   Нас привели в тот  же  большой  зал,  где  Маракот  при  помощи  экрана
рассказывал о наших приключениях. Здесь уже собрались все обитатели  Храма
Безопасности, и нам, как и в прошлый  раз,  отвели  почетные  места  перед
большим блестящим экраном. Атланты  запели  длинную  торжественную  песнь,
скорее всего своего рода гимн. Потом дряхлый, седой старик, летописец  или
историк  атлантов,  встреченный  аплодисментами,  занял  кафедру  и   стал
проецировать на экран ряд картин, изображавших возвышение  и  падение  его
народа. Если бы только мне удалось передать вам их яркость и драматизм!  Я
и мои товарищи совершенно потеряли представление о времени и  пространстве
- так мы были увлечены  этими  картинами.  А  сзади  нас,  потрясенные  до
глубины души, люди вздыхали и проливали слезы  над  трагедией,  рисовавшей
разрушение их отечества и гибель их народа.
   В первой серии изображений мы увидели древний материк  во  всем  блеске
славы - каким он сохранился в памяти народа, ибо  воспоминание  это  народ
передавал из поколения в поколение. Мы видели великую  страну  с  птичьего
полета  -  ее  огромные  владения,  прекрасно  возделанные   и   орошенные
беспредельные поля, где росли культурные злаки; цветущие  фруктовые  сады,
веселые ручьи, поросшие лесом холмы, спокойные озера и кое-где  живописные
горы. Повсюду селения, фермы, прекрасные дворцы. Потом  мы  перенеслись  в
столицу страны - удивительный, великолепный город на берегу моря; в гавани
стояло множество галер, пристани были завалены  товарами.  Город  защищали
крепкие стены, высокие боевые башни и  глубокие  рвы  -  все  колоссальных
размеров. Дома вдоль улиц тянулись на много километров, а в центре  города
возвышался  окруженный   зубчатой   стеной   замок,   такой   огромный   и
внушительный, точно порождение  каких-то  фантастических  снов.  Потом  мы
увидели лица обитателей страны  того  золотого  века:  почтенных  старцев,
мужественных воинов, прекрасных, достойных женщин, веселых, крепких  детей
- цвет человечества.
   Потом замелькали картины другого рода. Мы видели войны  -  беспрерывные
войны, войны на суше и на море. Мы видели полудикие  беззащитные  племена,
уничтожаемые огнем и мечом,  их  подминали  под  себя  колесницы,  топтала
тяжелая конница. Мы видели  сокровища,  доставшиеся  победителям,  но  чем
богаче они становились, тем резче менялись лица на экране: они приобретали
все более жесткие, животные черты. Из поколения  в  поколение  все  грубее
становилось выражение  лиц,  все  ниже  и  ниже  опускалась  культура.  Мы
наблюдали признаки  сладострастия  и  беспутства,  морального  разложения;
богатства  росли,  а  духовная  культура  падала.  Жестокие,   извращенные
состязания, стоившие жизни их участникам и привлекавшие  тысячи  зрителей,
заняли место мужественных спортивных игр прошлого. Простая, здоровая жизнь
отошла в область преданий. Мы видели  беззаботные,  легкомысленные  толпы,
бросавшиеся от одного увлечения к другому; они гонялись лишь за  порочными
наслаждениями, никогда не насыщаясь ими. Вырос,  с  одной  стороны,  класс
эксплуататоров, сверхбогачей,  стремившихся  исключительно  к  чувственным
наслаждениям, с дру