зумие наступает еще до этой  отметки,  -  поправил  я.  -  А  при
двадцати пяти - смерть.
   - Какая разница! - Мальчишка широко открыл глаза.
   Они были большими, зелеными и чуть  влажными.  -  Знаешь,  я  однажды
украл пояс золотистого. Снял у одного, завалившегося в бар. Он перепил и
валялся в дальнем  углу.  А  я  отправился  по  галактике,  оказался  на
Калле-один, где меня никто не знает. Там я  надел  его  и  ходил  с  ним
несколько часов. Мне было интересно, почувствую я себя как-то по-другому
или нет.
   - И почувствовал?
   Все-таки Ратлит отважный парень. Ему удалось поразить меня во  второй
раз.
   - Я - нет. А люди вокруг меня - да. Пока я носил пояс, никто  не  мог
сказать, что я не золотистый. Для того чтобы  узнать  об  обмане,  нужно
было или заговорить со мной, или провести гормональные тесты.  И  только
надев и поносив этот пояс,  я  понял,  как  люди  ненавидят  золотистых.
Неожиданно я увидел ненависть в глазах всех тех, кто  попадался  мне  на
пути. Они ненавидели меня, считая золотистым.  Потом  я  выбросил  пояс,
сбросил в Яму. - Неожиданно он усмехнулся. - Может быть,  я  украду  еще
один.
   - Ты и в самом деле так ненавидишь их, Ратлит?
   Мальчишка прищурился и посмотрел на меня с превосходством.
   - Да, я говорю о золотистых, - продолжал  я.  -  Ведь  иногда  и  они
страдают. Они ведь не виноваты в том,  что  мы  не  можем  летать  между
галактиками.
   - Если честно, во многом я все еще ребенок, - равнодушно объяснил он.
- Мне тяжело быть  благоразумным...  Я  ненавижу  их.  -  Тут  он  снова
уставился в бескрайнюю космическую ночь. - Разве ты не  чувствуешь  себя
пойманным в ловушку, а, Вим?
   Когда он сказал это, мне вспомнились три эпизода моей жизни.
 
*** 
 
   Первый:
   Я стоял у перил набережной Восточной Реки  -  руины  за  моей  спиной
некогда  были  городом  Нью-Йорком.  Была  полночь,  и  я   смотрел   на
подсвеченного дракона -  Манхэттенский  мост,  повисший  над  водой.  За
мостом сверкали огни индустриального района - туманного Бруклина. Тускло
светились овалы  ночных  фонарей  за  моей  спиной.  Их  неестественный,
мертвенный свет выбелил игровую площадку и большую  часть  Ходсон-стрит.
Отблески на воде напоминали изломанную фольгу. А над головой раскинулось
ночное небо.
   Оно было не черным, а мертвенно-розовым, без  звезд.  Сверкающий  мир
людей превратил небо в крышу, которая,  казалось,  должна  была  вот-вот
обрушиться. От этого мне хотелось  кричать...  А  на  следующую  ночь  я
оказался в двадцати семи световых годах от Солнца, совершив свой  первый
межзвездный бросок.
   Второй:
   После года отсутствия я вернулся домой повидать маму.
   Мне что-то понадобилось, и я заглянул  в  кладовку.  И  тут  странное
сооружение из пластиковых ремней и пряжек упало мне на голову.
   - Что это, мам?
   Она улыбнулась. Во взгляде ее читалась ностальгия.
   - Это твоя упряжь, Вими. Твой первый отец и я брали тебя с  собой  на
пикники в Медвежьи горы. Мы клали тебя в это сооружение и привязывали  к
дереву. Веревка была десяти футов длиной, так,  чтобы  ты  не  испугался
высоты...
   Остальной части рассказа матери я не слышал,  потому  что  неожиданно
меня затопила волна ужаса. Я представил себя висящим на  дереве  в  этом
сооружении.
   Ладно.
   Когда я приехал к матери, мне было двадцать и я только вступил в одну
прекрасную полисемью на Сигме. Я гордился  тем,  что  стал  отцом  троих
малышей и ожидал еще парочку.
   В нашей полисемье было сто шестьдесят три человека, и нам отдали  все
побережье, девять миль джунглей и склон горы...
   А в тот миг мне представилось, что где-то там в джунглях в  такой  же
упряжи привязан к дереву  Энтони.  Он  висит  и  раскачивается,  пытаясь
поймать птицу, жука или солнечный зайчик.., на веревке  в  десять  футов
длиной...
   Обычно я надевал одежду, только когда отправлялся на работу,  а  дома
(на Земле) вынужден был носить ее непрерывно. Я хотел как можно поскорее
удрать из невероятного места, где вырос, называемого квартирой,  убежать
от этих жен, мужей, детей - от цивилизации. Все это казалось мне слишком
ужасным.
   Третий:
   После того как я оставил свою  полисемью  -  бежал  от  них,  вина  и
смущение мои были безмерны. До сих пор раз в месяц я вижу во сне кошмары
и просыпаюсь с криком. Часто думаю о том, что случилось с детьми, хотя и
знаю, что для групповой семьи потеря одного,  двух,  трех  родителей  не
слишком сильная травма...
   До сих пор удивляюсь, как мне удалось избежать ошибки моих  родителей
и я не стал надеяться на то, что и мое потомство станет всегда поступать
правильно или, еще хуже того, превратится  в  детей,  о  которых  иногда
можно прочитать в газетах (юных гениях, вроде Ратлита, хотя я  о  нем  в
газетах никогда не читал). Но меня постоянно мучает ужасное  подозрение,
что, как бы я ни старался, мои дети повторят многие из моих ошибок...
   Так или иначе, я оказался на корабле, который отвез меня  к  Звездной
Яме. И я заговорил с золотистой - обычной милой девушкой. Мы  беседовали
про вне- и внутригалактические двигатели. Она была потрясена обширностью
моих знаний. На меня произвело  впечатление  то,  что  она  с  легкостью
пользуется этими двигателями, а знает о  них  так  мало.  Выглядела  она
очень женственно - а я? Здоровяк ростом шесть футов четыре дюйма,  весом
двести десять фунтов. Механикремонтник с обломанными, грязными  ногтями.
А она? Стройная дама с янтарными глазами. С обзорной палубы мы наблюдали
за громадным таинственным диском Пересадочной Станции.
   Потом она повернулась ко мне и спросила. В голосе ее не было ни капли
насмешки:
   - А отправиться дальше ты не можешь, ведь так?
   Тогда я испугался и не стал отвечать, потому что знал ответ.
 
*** 
 
   - Знаю, о чем вы думаете, - неожиданно заявил Ратлит.
   До этого мы несколько минут просидели  молча,  и  я  слишком  глубоко
задумался. В таком состоянии я мог, не замечая,  наболтать  ему  невесть
что. - Мне-то все давно ясно... Я тоже чувствую себя словно в западне!
   Я засмеялся, и Ратлит показался мне совсем зеленым и глупым.
   - Пойдем, - предложил он мне. - Давай-ка прогуляемся.
   - Конечно.
   Он встал. Ветер растрепал его волосы.
   - Хочу прогуляться, заглянуть к Алегре.
   - Только ненадолго. Я хочу пораньше лечь спать.
   - Интересно, что Алегра думает обо всех этих делах?
   Мне нравится болтать с  ней,  -  задумчиво  произнес  он.  -  Она  не
подавляет, но ее жизненный опыт много больше, чем ваш.
   И она имеет на все свою точку зрения. К тому же она старше меня.
   В этом весь Ратлит. Алегре-то было всего пятнадцать.
   - Я не думаю, что существо, попавшее "в западню", заинтересует ее,  -
заметил я. - Если только она не захочет преподнести тебе урок.
 
*** 
 
   Ратлит считал, что мне есть чему поучиться у Алегры.
   В мою молодость дети  начинали  принимать  наркотики  лет  с  десяти.
Алегра с самого рождения принимала триста миллиграммов в день, привыкнув
к странному наркотику - комбинации психоделических элементов  и  сильных
галлюциногенов. Она перемежала их с сильным подавителем.  Я  мог  только
посочувствовать. Мать Алегры была наркоманкой, и  наркотики  попадали  в
зародыш, проходя вместе с кровяной плазмой через стенки матки.  Так  что
Алегра с самого рождения нуждалась в наркотической  подпитке.  Зато  она
оказалась выдающимся передающим телепатом. Она  запомнила  ужасы  своего
рождения, великолепие  мира  новорожденного  -  галлюцинации,  созданные
докторами. Ведь ей с самого рождения давали наркотики. И с тех  пор  она
продолжала принимать их и с помощью своих способностей  превратила  свое
жилище в удивительную психоделическую вселенную.
   Однажды я спросил Алегру, когда она впервые услышала про  золотистых.
И тогда она рассказала мне ужасную историю.
   Многие золотистые возвращались  с  Тибера  -  сорок  четыре  в  почти
невменяемом состоянии. Видимо, там  существовал  некий  пространственный
поток, плохо влияющий на людей, а душевное состояние золотистых  вещь  и
вовсе  очень  деликатная.  Так  вот,  одно  межзвездное   правительство,
которому поручили спонсировать вывоз микрохирургического оборудования  с
Тибера, защищая свои интересы, наняли Алегру, когда ей было всего восемь
лет, как терапевта-психиатра.
   - Я  конкретизировала  фантазии  больных  золотистых  и  помогала  им
избавиться от этих мыслей. За какую-нибудь пару часов  они  приходили  в
себя. А ведь некоторые из них были  совершенно  сумасшедшими,  когда  их
приводили ко мне.
   Тогда у юной Алегры оказалось слишком много работы.
   Такие телепаты, как  она,  редкость.  Чтобы  еще  больше  развить  ее
таланты, врачи стали постепенно уменьшать  порции  наркотиков,  а  потом
разом дали ей огромную дозу...
   - Больно  они  тогда  переусердствовали,  -  рассказала  мне  она.  -
Конечно, я могла отказаться... Но не сделала этого.
   А когда  пришла  в  себя,  узнала,  что  мне  увеличили  дозу  вдвое.
Оказалось, что врачи таким образом  протолкнули  меня  через  ту  грань,
которая обычно смертельна для людей...
   Теперь я могу есть тараканью отраву вместо слабительного.
   Но ведь я могла отказаться, Вим.
   Все правильно. Тогда Алегре было восемь лет.
   Наркотики поставляли  золотистые.  Они  везли  их  с  Рака-девять,  и
большая часть их груза  проходила  через  Пересадочную  Станцию.  Алегра
поселилась здесь, потому  что  тут  легче  было  заниматься  нелегальным
бизнесом. Легче не придумаешь, стоит только захотеть.
   Кстати, сами золотистые не принимают наркотиков.
 
*** 
 
   Ветерок  стих,  когда  Ратлит  и  я  отошли  от  края.  Ратлит  начал
насвистывать. В одном из коридоров часть фонарей оказалась разбита,  так
что довольно значительный участок улицы превратился в черный туннель.
   - Ратлит! - позвал я. - Как думаешь, где  ты  будешь,  скажем,  через
пять лет?
   - В гробу, - ответил он. - А пока я  хочу  добраться  до  конца  этой
улицы, не набив себе шишек. Если в ближайшие пять минут со  мной  ничего
плохого не случится, то тогда стоит задуматься  о  том,  что  пройдет  в
следующие пять лет.
   И тут он начал что-то насвистывать себе под нос.
   - Шишки?.. Налететь на что-то?..
   - Я ориентируюсь по эху, - объяснил он и продолжал насвистывать.
   Я вытянул руки вперед и пошел за Ратитом, который был словно  летучая
мышь. Потом случилась катастрофа. Хотя сперва я  и  не  понял  этого,  В
другом конце улицы в круге света,  очерченном  одиноким  целым  фонарем,
появился золотистый.
   Он закрывал руками лицо и смеялся. Звонкий смех  эхом  разносился  по
улице. Он так хохотал, что его пояс готов был вот-вот лопнуть,  и  тогда
штаны его непременно соскользнули бы с бедер...
   Его внешний вид поразил меня. Он походил на Санди, моего механика,  -
двадцатичетырехлетнего коротышку, мускулистого, словно  обезьяна.  Санди
носил драную рабочую одежду даже в выходные. ("Я  хочу  вовремя  сделать
всю работу, босс. Мне вовсе не  светит  торчать  на  этой  Станции.  При
первой возможности я рвану в центр галактики. Торчать тут все равно  что
лежать в могиле". Потом Санди долго стоял, глядя через отверстие в крыше
ангара. Там не было ни облаков, ни звезд. "Конечно. Я хотел бы как можно
скорее смыться отсюда". Тогда я  мог  лишь  пожалеть  его.  "Расслабься,
малыш".
   Этот разговор происходил три месяца назад. Однако Санди  до  сих  пор
работает со мной. Трудолюбивый малый. Этим он и выделялся  из  остальной
массы рабочих. Но поговорим о Санди в другой раз...) С  другой  стороны,
лицо Санди точно так же было усыпано прыщами,  как  и  физиономия  этого
золотистого. И  волосы  торчали  ежиком.  Но  в  некоторых  деталях  тот
золотистый представлял собой полную противоположность Санди. Было у него
что-то от золотистого...
   Так вот золотистый зашатался, все еще хохоча,  опустился  на  колени,
потом рухнул лицом вниз. К тому времени, как мы  с  Ратлитом  подошли  к
нему, он уже  замолчал.  Носком  ботинка  мальчик  слегка  толкнул  руку
золотистого, отодвинул ее от пряжки пояса.
   Межгалактический бродяга уронил руку на мостовую, ладонь  раскрылась.
Ноготь на мизинце  золотистого  был  в  три  четверти  фута  длиной.  (У
золотистых такая мода.) - Странно все это, - пробормотал Ратлит, покачав
головой. - Что станем с ним делать, а, Вим?
   - Ничего, - объявил я. - Пусть себе спит.
   - Оставить его здесь? Но ведь кто-нибудь может, проходя мимо, украсть
его пояс! - воскликнул Ратлит.
   - Ты же только что говорил мне, что ненавидишь золотистых?
   - Я ненавижу их! И готов украсть пояс сам.  Думаю,  нет  никого,  кто
ненавидел бы их сильнее, чем я...
   - Пошли, Ратлит. Оставь его в покое.
   Но мальчишка уже наклонился и тряхнул золотистого за плечо.
   - Давай оттащим его к Алегре и узнаем, в чем тут дело.
   - Да он просто пьян.
   - Нет, - возразил Ратлит. - От него не пахнет спиртным.
   - Посмотрим. Пошли назад. - Я поднял золотистого к  перебросил  через
плечо, словно был пожарным спасателем. - Пошли, пошли.  -  Я  подтолкнул
Ратлита. - Думаю, парень просто спятил.
   Ратлит усмехнулся.
   - Спасибочки. Может, он будет благодарен и заплатит мне за то, что мы
убрали его с улицы.
   - Ты не знаешь золотистых, -  возразил  я.  -  Но  если  тебе  что-то
перепадет, поделишься со мной.
   - Это уж точно.
   Пройдя два квартала, мы оказались возле домика Алегры.
   (Ну вам-то я честно признаюсь: Санди  был  пропорционально  сложен  и
весил меньше. Его-то я мог таскать на себе сколько  угодно,  не  то  что
этого золотистого.) Когда мы  уже  подходили  к  жилищу  Алегры,  Ратлит
объявил:
   - Сегодня она в хорошем настроении.
   - Посмотрим.
   Тяжелое тело на моем плече не слишком располагало к разговорам.
   Я не стану описывать то место, где жила Алегра. Не могу  я  описывать
такие места. Даже не смогу сказать, каким оно было до того,  как  Алегра
туда переехала. Единственное, что я знал об этом жилище: Бомжи (так  все
их называли), перед тем как появилась  Алегра,  тут  на  полу  ночевали.
Можете представить, как выглядел "вечный пластик" после  того,  как  они
убрались? Можете представить, как  выглядела  искрошившаяся  от  времени
нержавейка? Это было загаженное помещение в форме куба. По углам  лежали
горы грязи и отбросов. Посреди возвышалась груда вшивых одеял -  постель
Бездомных. А пластиковую панель окна покрывала сеть царапин. Но не таким
это помещение рисовалось телепату, живущему на галлюциногенах.
   На стук Ратлита дверь открыла классическая красавица.
   В нос мне ударил запах наркотиков.
   - Входите, - пригласила она. Звуку ее  голоса  вторила  симфоническая
музыка - настоящая сложная композиция. - Что ты там тащишь, Вим? Ого, да
это золотистый!
   И передо мной промелькнул желтый вихрь ее одежд.
   - Опусти его, положи на пол. Давай-ка посмотрим, что с ним случилось!
   Мне показалось, что на меня уставились сотни глаз,  смотровых  щелей,
сверкающих линз...
   Я опустил тело на диванчик в углу.
   - Ох-х-х-х-х! - выдохнула Алегра.
   И золотистый застыл на оранжевых  шелковых  подушках,  словно  баржа,
натолкнувшаяся на мель. А вокруг пели флейты и звенели литавры.
   - Где вы нашли его? - шепотом спросила хозяйка, повернувшись  к  нам.
Лицо ее напоминало маску слоновой кости.
   Мы смотрели на тело золотистого, словно на мерцающую  баржу,  которая
скользила  по  искрящемуся  оранжевому  сиропу  между  оранжевых  утесов
подушек в сотне футов внизу.
   - Мы подобрали его на улице, - стал объяснять Ратлит.  -  Вим  решил,
что он пьян. Но от него не пахнет спиртным.
   - Он смеялся? - спросила Алегра.
   Смех тихим гулким эхом прокатился где-то внизу среди оранжевых скал.
   - Точно, - кивнул Ратлит. - Как раз перед тем, как упасть.
   - Тогда, скорее всего, он  из  экспедиции  Ап-дока.  Они  прибыли  на
Пересадочную Станцию совсем недавно.
   Москиты набросились на нас, вылетев из сырых зарослей вай.  Насекомые
кружили в листве. Они задевали листья,  и  на  нас  падали  капли  росы,
прозрачные, как стекло. А где-то у подножия пальм по  светлой,  журчащей
реке плыла баржа.
   - Все верно, - наконец заговорил я, прикрыв веки, чтобы избавиться от
наваждения, становившегося все реальнее и реальнее. - Я совсем  забыл  о
них.
   - Что это за экспедиция? (Казалось, каждое слово Ратлита облаком пара
слетает с губ.)  Видно,  я  все  пропустил,  -  продолжал  мальчишка.  -
Расскажите мне. Откуда они вернулись?
   Неожиданно  пошел  снег,  и  баржа,  словно  по  мановению  волшебной
палочки, очутилась у самого горизонта.
   - Ты ничего не слышал об экспедиции Ап-дока? - удивилась Алегра.
   Баржа неожиданно, скачком, оказалась намного ближе, словно не  желала
исчезать за горизонтом, а собиралась оставаться постоянной, недостижимой
целью. Белый цвет плавно перетекал  в  черный,  и  лишь  баржа  казалась
единственным светлым пятном, мерцающим во тьме галактической ночи.
   - Ап-док решил побывать в  самой  далекой  галактике,  -  объяснил  я
Ратлиту. - Они вернулись на этой неделе.
   - И все оказались больными, - прибавила Алегра.
   Я замолчал, так  как  изо  всех  сил  сжал  пальцы,  чтобы  заглушить
неожиданно обрушившуюся на меня боль.
   - Они все оказались больными... - повторил я следом за Алегрой.
   Мне показалось, что мои глаза вот-вот лопнут  от  жара  лихорадки.  Я
начал сползать на пол. Мой рот  широко  раскрылся...  Собственный  язык,
когда я прикоснулся им к губам, напоминал кусок картона.
   Ратлит закашлялся.
   - Ну, ладно, Алегра. Тогда надо унести его отсюда...
   А ты не слишком сгущаешь краски?
   - Мне ужасно жаль, Ратлит, но все именно так и есть.
   Холодная вода. Тошнота отступила. Все вокруг  стало  прекрасным  (мне
это не описать). Прекрасным до жути.
   - Так или иначе, они вернулись и принесли с собой какую-то болезнь, -
продолжала  Алегра.  -  Очевидно,  она  незаразна,  но   все   участники
экспедиции каждые  несколько  дней  неожиданно  теряют  сознание.  Этому
предшествует припадок истерического смеха. И  никто  с  этим  ничего  не
может поделать. К тому же,  судя  по  всему,  на  самих  золотистых  эта
болезнь никак не повлияла.
   Ратлит засмеялся, но потом смолк и неожиданно спросил:
   - А сколько времени они находятся в отключке?
   - Всего несколько часов, - ответила Алегра. - Забавное заболевание.
   Я почувствовал сильный  зуд  во  всех  местах,  до  которых  было  не
дотянуться: под лопатками, где-то в глубине ушной раковины,  в  гортани.
Вы никогда не пытались почесать пальцем себе в гортани?
   - Что же нам делать-то? - вздохнул Ратлит. - Сидеть и ждать?
   - Мы можем о чем-нибудь поболтать, - с готовностью предложила Алегра.
- Кажется, мне говорили, что обморок золотистых длится не слишком долго.
   Наверное, она говорила эту фразу сотни лет.
   - Хорошо, - согласился Ратлит. - Мне ведь нравится болтать  с  тобой.
Именно из-за этого я явился сюда в первый раз, когда мы еще не были...
   - Отлично! - обрадовалась Алегра. - Люблю болтать...
   Я хотела бы рассказать вам о любви. Любви к кому-нибудь...
   Ужасная конвульсия скрутила мой желудок. Казалось, все его содержимое
подкатило к горлу и вот-вот выплеснется наружу.
   - ..я имею в виду настоящую любовь...
   Еще чуть-чуть и тело забьется в предсмертной агонии.
   - ..кого вы хотели бы неотрывно связать с собой, а не  о  сексуальном
влечении, которое вы ощущаете, даже толком не познакомившись с  объектом
ваших вожделений. Образ тех, с кем вы хотите связать свою жизнь,  должен
быть связан с образом вашего воображаемого идеала. И при этом вы и  ваша
возлюбленная или возлюбленный должны стараться поступать так, чтобы  эта
связь не разрывалась, а становилась все крепче...
   И сквозь волну нежности, разом  смывшую  всю  боль,  прозвучал  голос
Ратлита. Каждое его слово  было  драгоценным  камешком,  из  которых  он
выкладывал вокруг себя удивительную мозаику.
   - Алегра, я хотел бы поговорить с тобой не о любви, а о